Корона когтей

Кэтрин Корр, 2021

Через три месяца после коронации Адерин ее стране вновь угрожает опасность. Празднование солнцестояния прерывается визитом летающих из соседней Селонии: восстали бескрылые и свергли своих правителей. Мир уже не будет таким, как прежде. Девушка упряма и решительна. Ее оружие – острый ум, обретенная сила и талант владения мечом. Расслабляться нельзя: враги Адерин готовятся к покушению и стремятся захватить трон. Люсьен теперь кажется холодным и далеким. Говорят, на краю света живут те, кто не может быть сожжен прикосновением высших. Станут ли они союзниками? Адерин предстоит отправиться в неведомые дали, рискуя жизнями тех, кто ей дорог, чтобы победить, удержать трон и объединить свой народ.

Глава четвертая

Лезвие опускается, блеснув острием, и вонзается в мою взметнувшуюся руку; горячие струйки боли расцветают прямо на моей коже. Мужчина наносит Одетте удар, отбрасывает ее в сторону, снова поднимает нож, хватает меня за платье и притягивает ближе. Я вырываюсь, едва слыша крики Одетты, пытаюсь вырвать ткань из его рук. Мой поворот лишает его равновесия, и я отползаю назад. Но он встает снова. И продолжает наступать. Продолжает прорезать ножом воздух, пока я не упираюсь лопатками в стену. Он прижимает меня к камню и приподнимает мой подбородок лезвием. Я пытаюсь оттолкнуть его, но он слишком тяжелый — я не могу ничего сделать.

Он держит маленький пузырек прямо перед моим лицом. Большим пальцем поднимает пробку и прижимает ее к моему рту.

— Выпей. Или умрешь.

Я плотно сжимаю губы, издавая стон. Вдалеке слышны крики и топот. Колокол Цитадели тревожно звенит.

Мужчина сильнее прижимается к моей раненой руке. Агония затуманивает мое зрение, я прерывисто дышу; если это продлится еще дольше, мне придется открыть рот и закричать…

— Пей, черт бы тебя побрал, или я… — он оглядывается, ругается и заносит нож.

Его хватают другие руки, оттаскивают от меня, и я снова могу дышать. Но не могу пошевелиться. Я просто стою и смотрю, как темные стражники ставят незнакомца на колени и прижимают его к земле, одно лезвие топора упирается ему в горло, другое — в затылок. Его руки оказываются мгновенно скованы за спиной.

Две почтенные сестры в развевающихся мантиях спешат ко мне.

— Ваше Величество, вы ранены?

Я сглатываю.

— Рука. Больше ничего, — я баюкаю раненую конечность, схватившись за предплечье и тяжело дыша, стискиваю зубы от боли. — А где принцесса?

— В безопасности, Ваше Величество, — это Эмет, любимый капитан Арона. — Предупредив нас, она отправилась на поиски короля, но я послал с ней двух стражников, — он мотает головой в сторону стоящего на коленях дворянина. — Каков будет приказ?

Я смотрю на своего несостоявшегося убийцу. Каким бы ни был его ранг, он напал на корону. Согласно законам, я могла бы казнить его здесь и сейчас, без суда. Одно слово, и два топора, которые сейчас заставляют его молчать, отрубят ему голову. Я могла бы приказать стражникам повесить его на арене и оставить тело на съедение настоящим воронам. Но я не хотела осквернять святилище. Но и не хотела бы пренебрегать законом.

Кроме того, я хочу знать, кто он и почему пытался убить меня.

— Отведите его в подземелье, — где-то в Святилище хлопает дверь. — Обыщите Цитадель — целиком. Убедитесь, что в наших стенах нет никого, у кого нет веской причины здесь находиться. И возьмите с собой этот флакон, — маленькая бутылочка, которую принес мужчина, лежит рядом, опрокинутая набок. Немного жидкости растеклось по полу, но сосуд не выглядит пустым. — Если у нас есть алхимик в Цитадели или в Фарне, может быть, кто-нибудь сможет выяснить, что это такое.

Эмет кивает, приказывает стражникам увести пленника и зажимает флакон между большим и указательным пальцами. Одна из сестер подходит ближе.

— Я послала сестру Ганну убедиться, что врачей вызвали, Ваше Величество, но если вы позволите… — она осторожно берет меня за руку, и я понимаю, что истекаю кровью. Темно-синий рукав почернел от крови; она сочится сквозь пальцы, когда я сжимаю руку. Капли падают на полированный каменный пол. Сестра снимает палантин с шеи, осторожно отводит мои пальцы и делает тугую повязку. — А теперь обопритесь на меня, и мы отведем вас в ваши апартаменты.

Я хочу отказаться от ее помощи, но волна головокружения заставляет меня передумать; я испытываю облегчение, когда она берет на себя часть моего веса и выводит меня прочь из святилища, Эмет кружит вокруг нас, словно встревоженный родитель.

Арон с обнаженным мечом встречает нас снаружи, другие стражники и члены нашего двора следуют за ним по пятам.

— Адерин! Где он?

— На пути в подземелье. Я попросила… — у меня кружится голова, и я спотыкаюсь. Сестра рядом со мной пошатывается, когда я заваливаюсь на нее.

Арон ругается, пытаясь удержать меня локтем, не выпуская из рук меча.

— Черт побери! Я не могу… Мне никто не поможет?

Слуги с носилками уже проталкиваются сквозь толпу, но прежде чем они успевают добраться до нас, вперед выскакивает Люсьен.

Арон снова ругается себе под нос.

Я успеваю только произнести «нет». Люсьен заключает меня в объятия и шагает к лестнице.

— Расслабьтесь, Ваше Величество. Я держу вас.

Не могу сопротивляться; я позволяю глазам закрыться, а голове — опуститься ему на плечо. Позволяю разуму вместо нападения думать о других временах, когда он держал меня в своих объятиях вот так. В первый раз после того, как он спас меня от каменного дракона на пляже в Мерле. Во второй раз, когда он нес меня к своей кровати. Кажется, я усмехнулась, потому что он бормочет:

— Что смешного?

Я не знаю, и Люсьен не настаивает на ответе.

Вскоре мы добираемся до приемной комнаты. Одетта и Летия уже там, ждут вместе со слугами и врачами. Люсьен несет меня в зал для аудиенций.

— Где…

— Вот. На… диван, — при мысли о том, что он отнесет меня в спальню, мне снова хочется смеяться, и я задаюсь вопросом, не впадаю ли в истерику. Он осторожно кладет меня на диван. Когда врачи толпятся вокруг меня и начинают разрезать рукав, чтобы добраться до раны, я слышу, как Одетта приказывает всем уйти.

К счастью, несмотря на потерю крови, порез чистый и неглубокий. Врачи промывают рану и наносят ароматическую мазь, которая немного снимает боль. И все же мне приходится кусать кожаный ремешок и цепляться за Одетту, пока они зашивают рану. Когда все кончается, врачи уходят, а я лежу на диване в халате, мне кажется, я могу проспать целый месяц. Летия удалилась отдохнуть; она собирается посидеть со мной ночью на случай, если у меня поднимется температура. Одетта наливает нам обоим по чашке шоколада, когда заходит Арон.

— Как ты? — его лицо, кривящееся в сочувственной гримасе, наводит на мысль, что он стоял за дверью, пока работали врачи.

— Бывало и хуже, — это правда. Я не очень хорошо помню боль, причиненную ястребами, когда те напали на меня и мою мать. Или боль от иглы, когда сшивали мою разорванную кожу. Но ужас моего долгого выздоровления я помню достаточно хорошо. Тошнотворный страх каждый раз, когда ко мне приближался врач. Мои руки сводило судорогой после каждого осмотра оттого, как крепко я сжимала простыню под собой.

Арон неловко улыбается и сжимает мое здоровое плечо.

— Мне очень жаль.

— Не стоит. Это не твоя вина.

Он опускает взгляд.

— Но что я за король, если не могу предотвратить убийство моей королевы в самом сердце Цитадели?

— Ты хороший король, — отвечает Одетта.

— Она права, — я улыбаюсь ему. — Я всегда говорила, что ты хороший.

— Но другие не согласятся. Они скажут, что это снова доказывает, что мы слишком слабы, чтобы защищать Соланум, — он вздыхает. — Ты же знаешь, что они так скажут.

— Вот почему мы должны действовать, — я извиваюсь на шелковых подушках под собой, пытаясь найти более удобное положение. — Мы знаем, что Зигфрид был в Вобане. Возможно, сейчас он не там, но я уверена, что Таллис все еще во Фрайанландии. Давай пригласим сюда наследного принца и заставим выдать ее.

Одетта в отчаянии шепчет мое имя, а Арон хмурится.

— Заставим?

— Посадим его под домашний арест, — он уже качает головой, поэтому я добавляю: — Несмотря на страх лорда Пианета по поводу заговора бескрылых, человек, который напал на меня, дворянин. Мы должны заставить Зигфрида и Таллис показаться, Арон. Мы не можем просто сидеть и ждать, пока кого-то из нас убьют… — я замолкаю, вздрагивая, когда моя попытка сесть прямо отзывается болью в руке.

— Прямо сейчас, — говорит Одетта, — ты никуда не пойдешь. — Она толкает меня обратно на диван.

Арон согласно кивает.

— Давайте сначала выясним, какую информацию можно вытащить из той твари, которую только что бросили в подземелье, — он распрямляет свои длинные ноги и встает. — А пока отдохни. Выздоравливай. Я обещаю рассказать тебе, как только будет что рассказать. Хочешь, чтобы я… — его перебивает стук в дверь, и он раздраженно фыркает: — Ну, что еще?

Слуга в синей мантии кланяется.

— Лорд Руквуд просит краткой аудиенции, Ваши Величества, — я вижу Люсьена, притаившегося позади в приемной.

— Неужели, Руквуд? — спрашивает Арон. — Ты думаешь, сейчас самое время для светского визита?

Слуга колеблется, пока Арон не вскидывает руку.

— О, хорошо. Впусти его.

Люсьен кивает Арону, но обращается ко мне.

— Простите, я бы не побеспокоил вас, если бы вы спали. Но я не мог успокоиться, просто расспросив слуг, — его темные глаза изучают мое лицо. — Я должен был сам убедиться, что вы не серьезно ранены, Адерин.

— Адерин? — рявкает Арон. — Ты подданный моей жены, Руквуд, и тебе не помешало бы это помнить, — его губы кривит неприличная усмешка, напоминающая мне то, как он смотрел на Люсьена, когда мы впервые прибыли в Цитадель. — Отныне ты будешь обращаться к королеве «Ваше Величество». Я ясно выразился?

— Совершенно ясно, — Люсьен скрещивает руки на груди и краснеет. — Ваше Величество.

— Зачем ты… — рука Арона тянется к рукояти меча, когда Одетта вскакивает и кладет руку ему на плечо.

— Брат…

Тон Одетты мягок, в то время как я с радостью накричала бы и на мужа, и на бывшего любовника — я слишком устала, чтобы в это ввязываться. Но я понимаю, что чувствует Арон. Люсьен взял меня на руки и понес, потому что Арон не мог этого сделать, да еще на глазах у стольких людей. Арон знает, что если я умру или потеряю способность летать, или наш брак распадется, то он снова станет просто бескрылым принцем. Человеком, не имеющим никакого значения. Бесполезным.

— Это всего лишь рана, лорд Руквуд, моя рука заживет через несколько дней. Однако я очень устала. Благодарю вас за заботу и за помощь, оказанную сегодня.

Мой официальный тон производит желаемый эффект. Люсьен отшатывается, смотрит на меня, отвешивает дрожащий поклон и выходит, не сказав больше ни слова.

Желание побежать за ним слишком сильно, чтобы сопротивляться ему было просто. На глаза наворачиваются слезы. Я не могу смотреть на своих кузенов.

— Я хочу спать.

Арон идет за Фрис, а Одетта помогает мне подняться с дивана.

— О, Адерин… — она больше ничего не говорит, но сочувствия в ее голосе достаточно, чтобы заставить меня заплакать.

Вскоре я уже лежу в постели. Арон входит в спальню, гладит меня по руке и шепчет на ухо:

— Мне очень жаль, что я вышел из себя. Но спасибо, дорогая. То, что ты сказала Руквуду… Я знаю, чего тебе это стоило.

Я уже почти сплю, поэтому не отвечаю. Моя последняя трезвая мысль — о Люсьене: не отослать ли его подальше от двора. Мне никогда не хотелось причинить ему боль. И все же все, что мы сейчас делаем, это раним друг друга колкостями.

Врачи правы. Когда через несколько дней повязку с моей руки наконец снимают, кожа вокруг пореза оказывается розовой и сморщенной, но не воспаленной. Мне дают другую мазь, чтобы ускорить заживление, поручают не превращаться еще неделю и советуют не переутомляться за работой. Но в остальном, как мне сказали, я абсолютно здорова. По крайней мере, физически. Мази и бинты не могли уменьшить мою тревогу, когда я сидела, прислушиваясь, пытаясь уловить малейший звук движения поблизости. Засыпала я только тогда, когда наконец проваливалась, измученная, в глубокий, полный кошмаров сон. Летия и Фрис с трудом могли разбудить меня утром. И все же, несмотря на робкие советы Фрис, несмотря на бодрые комментарии Летии, которые та вставляла между чихами, поскольку, похоже, простудилась, я ничего не говорю своим врачам. Вместо этого, как только врачи уходят, я поднимаюсь наверх, чтобы присоединиться к Собранию в зале совета.

Арон спешит вперед.

— Моя дорогая, тебе незачем здесь находиться, тебе нужно отдохнуть.

— Врачи дали мне разрешение. И я хочу находиться здесь; разве ты не собирался сегодня допросить моего потенциального убийцу?

Он кивает.

— Стражники сейчас приведут его, — он наклоняется ближе и шепчет мне на ухо: — Ты уверена, Адерин? Что хочешь его видеть?

— Я уверена, — я подхожу к окну в дальнем конце комнаты. И прежде чем успеваю рассмотреть посадочную платформу, выступающую во фьорд, двери открываются и впускают пленника. Его сопровождают четыре темных стражника, запястья скованы тяжелыми железными кандалами, прикованными к железному ошейнику, застегнутому на шее. Мы собираемся в широкий полукруг, когда его приводят и ставят перед нами.

На нем уже не та богатая одежда, в которой он был в святилище. Вместо этого на нем мантия. Черная ткань испачкана темными пятнами свежей крови, там, где металлический ошейник натирал шею. Его прямые волосы пепельного цвета, кожа темно-серая; наверное, какая-то ветвь рода вороновых. Он хмуро смотрит на нас.

— Кто вы?

— Тирс, лорд Худ.

— Из Селонии?

Командир темной стражи сверяется со свитком, переданным ему секретарем совета.

— Нет, один из наших, Ваше Величество. Младшая ветвь дома Корникс Лиат. У него небольшое поместье на западе Олориса.

— Как вы проникли в Цитадель, лорд Худ?

— Это было нетрудно, — голос у него грубый, резкий, как карканье ворона. — Я вручил свое удостоверение гостевому мастеру и сказал, что у меня есть прошение, которое я должен представить Вашим Величествам. Он дал мне комнату.

Лорд Пианет откашливается.

— Гостевой мастер, следуя протоколу, сообщил мне о прибытии Худа. Но у нас не было причин для подозрений. Я уже предложил леди Финч, — он жестом указал на хранительницу Цитадели, — пересмотреть наши правила.

— А почему, лорд Худ, вы хотели меня убить?

Он пожимает плечами, поправляя железный ошейник на шее, несмотря на боль, которую он, должно быть, причиняет.

— По двум причинам. Во-первых, от вашей монархии Олорису ничего хорошего не будет. У нас нет защитника, и мы все знаем, что вы собираетесь присоединить Олорис к короне.

— Вы ошибаетесь. Какова вторая причина?

— Мне нравится быть на стороне победителя, а победит Таллис. Рано или поздно, — он жестом указывает, насколько это в его силах, на леди Яффл, самую старшую участницу Собрания от Олориса. — Спросите у нее. Она должна знать об исчезновениях. Люди моего ранга, мелкие землевладельцы с пустых болот Олориса — я уже сбился со счета, сколько их исчезло за последние два месяца. Никто не говорит об этом, но мы все знаем правду. Я вызвался добровольцем, но у лорда Зигфрида есть средства, чтобы подчинить других своей воле. А Таллис… Я слышал, что она делает с теми, кто ей перечит. Пролить благородную кровь для нее — все равно что отравить крыс. Она хочет корону, и ей безразлично, что нужно сделать, чтобы получить ее.

— Да защитят нас крылья Жар-птицы, — бормочет Виржиния из Ланкорфиса.

Худ переводит на нее налитый кровью взгляд.

— Поберегите свои молитвы. Я не последний, кого Зигфрид и Таллис заставят пойти против вас.

Арон поворачивается к командиру темной стражи.

— С кем имел дело сам Худ?

— Он назвал нам имя, — командир широко разводит руками, — но женщина оказалась посредником, как и человек, который ее инструктировал. Мы еще не поймали кого-нибудь, обладающего реальной информацией. — Он указывает на одного из стражников, который раскрывает руку в перчатке, чтобы показать маленький флакон, который держал Худ. — Мы все еще не знаем, что это. Мы ничего не смогли из него вытянуть.

Я подхожу ближе к Худу.

— Это зелье Зигфрида, не так ли? То, которое он давал мне в небольших количествах, чтобы заставить трансформироваться. То, которое он собирался подарить принцессе Одетте, чтобы навсегда превратить ее в лебедя.

Позади меня один из советников задыхается от негодования. Другой ругается. Но Худ только смеется.

— Как скажете, — от его вони у меня сводит живот.

Арон вздыхает.

— Ну, если лорд Худ не желает сотрудничать, я предлагаю заставить его выпить зелье, чтобы мы могли посмотреть, какой эффект оно окажет.

Серая кожа Худа приобретает восковую бледность. И все же он рычит на Арона:

— Лучше так, чем умереть от ваших рук, вы, ничтожный калека.

Губы Арона сжимаются, но он просто говорит:

— Однако я не жестокий человек, — он кивает стражникам. — Сначала освободите его. И расстегните застежку на мантии.

Они повинуются, три стражника вытаскивают топоры, а один снимает ошейник и кандалы. Худ тяжело дышит, но стражник с флаконом не колеблется. Он откидывает крышку, подносит флакон к губам Худа и вливает содержимое ему в рот, а потом быстро отступает.

В комнате воцаряется тишина. Все ждут.

Ничего не происходит. Худ начинает смеяться, но смех перерастает в паническое удушение, и он хватается за горло. Или пытается. Его плечи скручиваются, кожа на руках начинает растягиваться и рваться. Он откидывает голову назад и кричит, когда перья пронзают его плоть. Ноги его подгибаются, а череп удлиняется.

Я отворачиваюсь и закрываю глаза, когда по горлу поднимается желчь. Его крики все звучат и звучат, пока не становятся криками гигантского грача. Когда я снова смотрю, человек, который стоял там, исчез.

Несколько моих советников бормочут молитвы. Виржиния держит руки перед лицом, скрестив запястья: древний жест, отгоняющий зло. Командир темной стражи прижимает руку ко рту, как будто его вот-вот вырвет.

Первым заговорил лорд Корвакс.

— Это не выглядело… естественно.

Он прав. Это было слишком медленно. Слишком мучительно жестоко.

Худ хлопает крыльями и клюет сброшенный халат.

Арон жестом указывает на бескрылых стражников, ожидающих по краям комнаты, и они постепенно приближаются, пока не оказываются в пределах пары размахов крыльев огромной птицы. Будучи так близко к преображенному дворянину, стражники должны уже корчиться на полу в агонии. Арон хмурится.

— Вы ничего не чувствуете?

Ближайший качает головой.

— Нет, Ваше Величество. Ничего.

Пианет приближается к огромному грачу. Худ пронзительно кричит и снова хлопает крыльями, пытаясь улететь подальше.

Пианет качает головой.

— Я думаю… я думаю, он исчез. Я не чувствую ни мыслей, ни личности. Лишь путаница. И страх.

Один за другим мы закрываем глаза, отдаваясь мысленным ощущениям. Находясь в полете, мы можем общаться друг с другом без слов. Дворянин в человеческом облике все еще может ощущать мысли преображенного дворянина. Но сейчас нет ничего. Никакого подобия человечности.

Его сила, позволяющая менять форму, была будто выдрана из него. Вместе с разумом.

— Чудовищно, — говорит кто-то. Раздается ропот согласия. Я содрогаюсь, когда понимаю, какой была бы моя судьба, если бы Худ преуспел.

Внезапно птица начинает каркать и хлопать крыльями, вертя головой из стороны в сторону, словно стараясь найти выход, и щелкает клювом в сторону стражников поблизости.

— Откройте балконные двери! — Арону приходится перекрикивать грача, но стражники слышат его; еще мгновение — и огромная птица, хлопая крыльями, летит через фьорд к морю.

Я поворачиваюсь к ближайшему слуге: — Принесите нам, пожалуйста, вина. И позовите врача. — Один из стражников истекает кровью от царапины, нанесенной клювом Худа. Я делаю паузу, ожидая, когда мое сердцебиение замедлится. На лицах моих советников я вижу ту же смесь шока и ужаса, что и у меня. Арон берет меня за руку.

— Правильно ли мы поступили, отпустив его? — спрашиваю я. — А если он на кого-нибудь нападет?

— Настоящие грачи питаются падалью. Подозреваю, что Худ не найдет себе достаточно пропитания, чтобы прожить долгую жизнь.

Леди Яффл, представительница Олориса, стоит неподалеку. Я поворачиваюсь к ней.

— Сколько, леди Яффл?

Ее глаза расширяются.

— Ваше Величество?

— Худ сказал, что вы должны знать о похищениях, поэтому я спрашиваю вас. Сколько моих подданных захватила Таллис? У скольких из них зелье Зигфрида отняло человечность?

Зеленоватая кожа женщины темнеет под моим пристальным взглядом, а другие советники подходят ближе, ожидая ее ответа.

— Он… он, должно быть, лгал. Я не знаю ни о каких похищениях.

— У него не было причин лгать, — голос Арона холоден. — Так мы можем спросить почему? — он оглядывается на совет. — Почему тот, кто утверждает, что представляет доминион Олорис, кто жаждал титул защитника, не знает о том, что происходит внутри его доминиона? Если только, леди Яффл, вы просто не пожелали поделиться информацией…

— Что ж… — Яффл сжимает руки. — По правде говоря, Ваше Величество, я не была в Олорисе со времен снежных бурь. А если брать во внимание празднование солнцестояния и требования моих собственных владений, вряд ли можно ожидать, что я…

Арон замолкает, вынимает перо из пальцев кружащего рядом секретаря и делает пометку в книге, которую тот держит.

Дворянка наклоняет голову вперед и судорожно сглатывает.

— То есть я встречусь с другими представителями Олориса и немедленно начну расследование, Ваши Величества. Я могу только извиниться за отсутствие надзора…

— Мне нужны ежедневные отчеты о вашем прогрессе, — Арон делает еще одну пометку в книге, прежде чем добавить: — Начиная с сегодняшнего дня.

Леди Яффл уходит, оставив целое болото заверений и незаконченных фраз, слуга возвращается с вином, и вскоре мы возобновляем заседание совета, образуя новый круг. Я уверена, что после появления Зигфрида и нападения Худа мои советники должны согласиться начать подготовку Соланума к войне. Но моя уверенность здесь неуместна. Они все еще движимы сомнениями, беспокойством о цене, уверенностью в том, что Зигфрид и Таллис не смогут напасть на целое королевство. Кто-то предполагает, что мобилизация конгрегаций — объединенных сил бескрылых и дворян, составляющих армию, — когда у нас нет очевидной цели, выставит нас слабаками и параноиками. И тогда Патрус из Бритиса кланяется Арону и говорит своим самым елейным голосом:

— Конечно, можно было ожидать такого поспешного и несвоевременного поступка от покойного короля, вашего отца. Но, несмотря на молодость, Ваше Величество часто проявляли мудрость, которой, к сожалению, недоставало королю Албарику.

Я жду, что Арон взорвется от гнева. Или принизит Патруса до размеров одного из его кислотных комментариев. Но вместо этого он открывает рот, снова закрывает, меняется в лице и, наконец, смотрит на меня.

— Возможно, лучше быть осторожными, моя королева. Чтобы скрыть наши приготовления как можно дольше, пока мы не соберем больше улик. Давайте договоримся пока отложить сбор армии.

Неужели Арон не понимает, что Патрус манипулирует им?

Патрус кашляет, прикрывая рот рукой, но я уверена, что за этой рукой прячется ухмылка. Мне хочется закричать на него, приказать выйти из комнаты. И, возможно, мне следует. Возможно, мне следует бросить вызов своим советникам и приказать собрать армию, несмотря на их возражения.

Но мой дядя Албарик провел достаточно времени, крича на людей. В итоге он все равно оказался мертв.

— Господин Пианет, — ровность моего голоса удивляет даже меня, — пожалуйста, напишите принцу Эорману Фрайанландскому и пригласите его к нам. — Я бросаю взгляд на Арона, провоцируя его вмешаться.

Глаза Пианета расширяются, но он кивает.

— Я позабочусь об этом, Ваше Величество. Вы собираетесь заключить союз с Фрайанландией, чтобы вторгнуться в Селонию?

— Нет. Я хочу сделать то, что сказала в Скайне. Мы продолжим оказывать помощь селонийской знати, как и сейчас, но на этом все, — я оглядываю круг советников. — Я бы попыталась заключить мирный договор между знатью Селонии и ее бескрылыми, но у них нет причин нас слушать. Возможно, если бы мы провели некоторые реформы, предложенные королем и мной в отношении бескрылых в Солануме, мы могли бы говорить с ними обоснованно. Но, как бы то ни было…

Лорду Корваксу и другим членам Собрания, по крайней мере, хватило порядочности смутиться.

— На сегодня достаточно.

Отпущенные стражники и советники гуськом выходят из комнаты. Я замечаю, что по другую сторону двери маячит Валентин. Вероятно, в ожидании Арона. Прежде чем я успеваю уйти, Арон хватает меня за руку.

— Адерин…

— Ты должен был поддержать меня, супруг, — я выдергиваю пальцы из его хватки. — Валентин говорил, что любит строить. Возможно, он сумеет построить тебе хребет, — я выхожу из зала совета, не дожидаясь его реакции.

Простуда Летии не проходит. Следующие несколько дней она оказывается прикована к постели, за ней присматривает одна из горничных, а мы с Фрис, как можем, обходимся без нее. Я снова пишу Ланселину в Мерл, прося его укрепить оборону замка, и приказываю лорду Пианету поручить клеркам изучить законы; древние законы Соланума достаточно расстроили мои планы, но я надеюсь, что где-то мы найдем лазейку, которая позволит монархам в обход Скайна мобилизовать конгрегации. Я также прошу его поручить одному из своих джентльменов расследовать дело Патруса из Бритиса. Я на своем опыте убедилась, какой Патрус двуличный ублюдок, как он стремится любыми средствами добиться власти. Он пытался похитить меня, чтобы заставить выйти за него замуж, и ходят настойчивые слухи, что он убил других своих жен. Я уверена, он действует против нашей монархии, мне просто нужны доказательства.

Зима все еще держит королевство в своих тисках, но, по крайней мере, снега больше нет. Ночью много звезд, и стоит мороз, дни ясные и чистые, но воздух так холоден, что царапает горло. Солнечный свет не улучшает моего настроения. Я не могу трансформироваться из-за поврежденной руки, а езда в одиночку — я не разговариваю с Ароном — не особенно приятна. Как-то раз я иду в тренировочный зал, но ухожу, когда вижу там Арона, фехтующего и смеющегося вместе с Валентином. Вместо этого я направляюсь в обнесенные стеной сады Цитадели. По дороге я размышляю о Таллис и словах Худа, пока она почти не мерещится мне за голыми деревьями. Но это Верон. Он присел на краешек клумбы, разглядывая тонкие серебристые листья цветка фростфизера. Я быстро сворачиваю на другую дорожку.

Но, думаю, он меня увидел; вскоре он окликает меня.

— Ваше Величество…

— Милорд Верон, — я жду, пока он догонит меня, и два темных стражника, которые следуют за мной, отступают чуть дальше. — Я не хотела вас прерывать.

— Вы этого не сделали. И мне будет приятна ваша компания. Мои мысли… — он пожимает плечами. — Они не очень хорошие компаньоны.

Некоторое время мы бродим по саду. Он спрашивает у меня названия различных растений, и я отвечаю то, что знаю. В конце концов, я чувствую себя обязанной пригласить его сопроводить меня в королевские покои, чтобы немного подкрепиться. Слуги приносят пирожные и горячие напитки; как только они уходят, я возвращаюсь к теме, которую мы обсуждали за обедом у Арона.

— Итак, милорд, теперь, когда вы пробыли в Солануме немного дольше, вы все еще находите, что он очень сильно отличается от Селонии?

— Возможно, это все не так странно, как я думал. Я привыкаю к вашим обычаям, и ваша еда больше не вызывает у меня… — он прижимает руку к животу.

— Боль в животе? Спазмы?

— Да, их, — он впервые смеется, и я замечаю, как на его щеках появляются ямочки. — И я вижу, что вы, соланумцы, не так уж сильно отличаетесь от нас.

— Но вы, конечно, встречались раньше с дворянами из Соланума? — я вспоминаю Зигфрида и его путешествия. — Вы никогда не бывали здесь, когда были моложе?

— Ну, я, кажется, однажды встречался с соланумским послом, — он делает паузу и наливает себе еще одну чашку шоколада. — Я думал о том, что вы сказали, — об улучшении положения. Ваша мать была защитницей, не так ли? И пыталась многое улучшить, судя по тому, что мне рассказывали.

Смена темы сбивает меня с толку, но его интерес меня радует. Я начинаю описывать некоторые улучшения, которые моя мать сделала в Атратисе. Школы и больницы для бескрылых. Благотворительная помощь тем, у кого трудные времена. Местные законы защищают тех, кто работает в нашей растущей оловянной промышленности. Он слушает, и я описываю все больше изменений, которые Арон и я хотим ввести по всему королевству.

Я замолкаю, когда понимаю, что вот-вот расскажу о бескрылом Собрании, плане, о котором никто, кроме Арона, еще не знает. Верон предлагает мне продолжить, но я отрицательно качаю головой.

— Нет, я уверена, что наскучила вам, — селонийский аристократ кажется надежным, но я уже совершала ошибку, доверяя людям, которые этого не заслуживали. — Прошу простить меня.

— Мне нечего прощать. Вы любите свое королевство и особенно свой Атратис. Ваш энтузиазм… — он разводит руками, словно подыскивая нужное слово, — очарователен. — Он наклоняет голову. — Я уважаю вас за это, — улыбка исчезает из его глаз. — Я люблю Селонию точно так же. Нет ничего, чего бы я ни сделал ради своей страны. Надеюсь, вы понимаете.

Я не сразу отвечаю; я не уверена в том, что именно он хочет донести. В любом случае, я не стану давать обещания, которые могут стоить жизни моим подданным. Но я должна кое-что сказать.

— Надеюсь, вы сможете вернуться домой. Но вам и вашим людям здесь рады, милорд, останетесь ли вы здесь на месяцы, годы или навсегда.

Он выдерживает мой взгляд — надеялся ли он на большее? — но потом откидывается на спинку стула и снова улыбается.

— Мой брат будет рад это услышать. Я не уверен, что смогу вернуть его в Селонию, даже если мне удастся отвоевать часть Селонии у моих бескрылых соотечественников.

— Но если вы попросите его вернуться с вами, чтобы помочь восстановить…

— О, он, конечно, присоединится ко мне. Хотя я не уверен, что его сердце так же будет желать этого, — он снова бросает на меня испытующий взгляд, прежде чем встать. — Я больше не буду злоупотреблять вашим временем. Жаль, что я не захватил с собой вечерний наряд, когда бежал из Селонии, и теперь должен пойти к портному, если не хочу опозориться на балу на следующей неделе. Насколько я понимаю, это важное событие?

— Ох. Да, он проводится каждый год в честь окончания Войны Хищников, — мне почти удалось забыть об этом. Сейчас мне совсем не хочется танцевать с Ароном, и я собираюсь провести большую часть вечера, наблюдая, как Люсьен бессовестно флиртует с красивыми аристократками. Но я вряд ли смогу объяснить это Верону. — Значит, вы будете на балу?

— Конечно. Может быть, сейчас и пик кризиса, но это не повод пренебрегать условностями приличного общества, — он внезапно улыбается, и ямочки вновь появляются на его щеках. — И я надеюсь, вы окажете мне честь потанцевать со мной. Я надеюсь, что в бальном зале вы будете двигаться так же грациозно, как и с мечом в руке.

Я чувствую, как горят мои щеки, и надеюсь, что Верон этого не замечает.

— Благодарю вас, буду рада.

Он берет мою руку и, к моему удивлению, целует ее.

— До встречи.