Хранительница. Памятью проклятые

Купава Огинская, 2018

Я не хотела становиться хранительницей, меня заставили. Теперь мой сосед – собака, лучшая подруга – ведьма, на работе сплошные нелюди, а босс то еще чудовище. И вся жизнь как один сплошной понедельник. Я не хотела неприятностей, они пришли сами. Странными совпадениями, забытыми людьми и загубленными жизнями. Я не хотела… а впрочем, сами напросились.

Глава 1. Паразит

Несработавший будильник — первый шаг техники к завоеванию человечества.

И это я совершенно серьезно.

Сбой всего одного девайса может превратить спокойную и размеренную жизнь в клубок хаоса, паники и неверных решений… И быть бы мне жертвой, застрявшей в эпицентре этой истеричной катастрофы, если бы не мой страх и ужас, самый бесчеловечный человек и самый человечный нелюдь из мне известных, и, в общем-то, та еще собака — личный защитник, Глеб.

Он неустанно и исправно будил меня каждый раз, стоило только будильнику дать осечку. И этот дождливый весенний день исключением не стал.

— Подъем! — рявкнул Глеб, резким движением сдернув с меня одеяло, вырывая из теплого уютного мира снов в эту холодную, полную страданий и лишений реальность.

Конкретно за этот экстремальный способ побудки я и ненавидела свой будильник особой, изматывающей ненавистью. Стоило только электропаразиту не сработать в назначенный срок, как для меня наступали сложные времена. Не катастрофичные, конечно, что ценно, просто очень неприятные.

— Сострадание — добродетель, — простонала я, пытаясь забраться под подушку.

— У тебя сегодня встреча с дипломным руководителем, — мрачно заметил Глеб, — я уже слышу, как Таисия Карбековна набирает твой номер.

— И что? Не на тебя же она будет орать, — подушку у меня отняли, пришлось прикрываться руками, всячески стараясь оттянуть неминуемое. В комнате было до печального холодно, на улице еще холоднее, к тому же шел дождь, а в кроватке было так хорошо, так тепло и уютно… пока не пришел мой личный сложный случай и не испортил такое чудесное утро.

— Не на меня, — согласился деспот и тиран, примеряясь к моей ноге. Знаем, проходили: если я сейчас же не образумлюсь и не поднимусь сама, бодрая и веселая, готовая делать дела, то меня за ногу утащат в ванную, по пути пересчитав моим телом все дверные порожки, и забросят под ледяной душ, — но слушать мелодию, которую ты поставила на ее звонок, у меня нет настроения.

Сегодня нежелание вылезать из-под одеяла было каким-то особенно острым. Мысль о том, что сейчас придется пережидать этот отчаянный утренний озноб, ежиться от холода, так как отопление в домах уже отключили, а нормальную погоду на улице включить почему-то забыли, была просто невыносима. Опять предстояло спускаться по лестнице с четвертого этажа в темноте, ругаясь на идиотов, выкрутивших три из пяти лампочек на моем пути, и поминать тихим злым словом сломанный лифт. Снова сломанный… или еще сломанный? Кто знает?

На моей памяти, все четыре месяца, что я жила в этом районе, в этом подъезде и в этой квартире, лифт был стабильно недоступен. И картонка со скупой надписью «Не работает» давно успела обтрепаться, и жители с верхних этажей устали ругаться, с безнадежной тоской считая лестничные пролеты, что им предстояло преодолеть.

— Поставь на беззвучный, — посоветовала я, подтягивая колени к груди, в наивной жажде чуда надеясь на то, что меня сейчас просто оставят в покое и дадут хоть немного полежать, — ну еще десять минуточек, ну пожалуйста.

— Леся, — угрожающе протянули прямо надо мной, — не заставляй меня применять крайние меры.

Я и сама очень не хотела, чтобы он применял ко мне эти свои крайние меры. Только не когда на термометре плюс шестнадцать, и это температура в квартире. Нет, нет и нет.

— Поняла я, уже встаю, — сказала и сама себе не поверила. Глеб не поверил тоже и упрямо остался стоять на месте, дожидаясь, когда я встану. Или не встану, и меня таки потащат в ванную топиться в ледяной воде.

Словно назло Глебу телефон завибрировал на кровати, задергался, выползая из-под подушки, мелодия набирала силу, становясь все громче и требовательнее. Та самая, так нелюбимая моим чувствительным мучителем — заунывные кошачьи завывания.

— Сглазил, — в сердцах выдохнула я, подскочив на кровати, зачем-то приглаживая волосы и одергивая футболку. Будто бы она могла меня увидеть… Впрочем, иногда мне казалось, что Таисия Карбековна совсем не человек, и ничто нечеловеческое ей не чуждо.

— Отвечай скорее, — прорычал Глеб, болезненно морщась. При каждом дерзком «мяу» он невольно вздрагивал, глухо порыкивая.

— Слушаю! — бодро рявкнула я в трубку, с ужасом ожидая услышать что-нибудь вроде: «Алеся, мне приснился вещий сон, разбор твоей дипломной работы должен пройти вот прямо сейчас! Чтобы через пять минут была в моем кабинете».

— Алесенька, — прошептали в трубку трудноузнаваемым голосом, — я приболела, боюсь, сегодня мы не сможем поработать над твоим дипломом.

— Дааа, я все понимаааю, — проблеяла тихо, не веря в такую удачу, — поправляйтесь.

Это был просто подарок судьбы. Диплом мой был уже две недели как совершенно готов. Он был прекрасен, просто идеален, чудесно-сказочен и уникален. В нем уже нечего было доделывать, но Таисия Карбековна верила, что нет предела совершенству, и упрямо пытала меня, и выжимала невыжимаемое из моего диплома.

Но сегодня, кажется, свершилось чудо, и меня ненадолго оставили в покое. Какая радость.

Сбросив вызов, я медленно протянула руку с растопыренной пятерней. Сжав и разжав кулачки несколько раз, властно потребовала:

— Подушку верни.

— Лесь…

— И одеяло.

— Леся…

— Ничего не знаю, пытки отменяются, я буду спать.

— Не думаю.

И вот вопрос: можно ли назвать меня оптимисткой, если я не почувствовала в этой фразе угрозы?

***

Раньше я думала, что люблю собак… хотя нет, не так: раньше я обожала собак. А потом познакомилась с Глебом, и любовь моя постепенно угасла. Теперь я считала себя заядлой кошатницей и стороной обходила даже дворняг. Даже самых мелких.

Потому что никто не знает, какая именно блохастая морда на деле может оказаться человеческим лицом. Оборотни — они ж такие оборотни.

— Не отставай, — велела моя блохастая морда, гордо вышагивая чуть впереди.

— Не вопрос, ты мне только объясни, куда ты меня тащишь, — для того, чтобы совсем уж не отстать, мне приходилось периодически срываться на бег. В одном размашистом шаге Глеба было два моих, что делало передвижение на одной с ним скорости лично для меня очень изматывающим занятием.

— Ты четыре месяца учишь теорию, — снизошел до объяснений он, не забывая что-то высматривать, энергично крутя головой по сторонам. Легкий дождик, очень мелкий, холодный и противный, росой оседал на светлых волосах, собранных в дебильный короткий хвостик, и широких плечах, укрытых тонкой темно-серой курткой, — пришло время перейти к практике.

— Только не говори, что мы на охоте, — ужаснулась я, опасливо оглядывая пустынную улицу.

Замерев на перекрестке, Глеб ждал, когда загорится зеленый свет, перекатываясь с пятки на носок. Казалось, даже не замечая, что стоит своими белыми кроссовками почти в луже — дождь начался еще ночью и все никак не хотел прекращаться.

Рядом с нами, скрываясь под зонтом, остановилась девушка. Хорошенькая, обряженная в модный плащик и сапожки на головокружительной шпильке, она с явным интересом осмотрела Глеба. Топчущуюся рядом меня просто не заметили, проигнорировав мелкое недоразумение, прячущееся от дождя под капюшоном веселенькой синей ветровки, щедро украшенной нашивками и значками. Такая себе школота на выгуле, не представляющая никакой реальной угрозы их неотразимой прекрасности.

Светофор лениво отсчитывал последние секунды, готовясь загореться зеленым светом.

— Угадала, — хмыкнул Глеб и, ухватив за шкирку, потянул меня за собой, не дав истечь последней секунде, и смениться красному цвету на кое-что более позитивное. Оставив позади разочарованную девицу.

Судя по всему, не мы одни вышли на охоту. Эта вот краса тоже планировала поохотиться, но ее добыча ушла прямо у нее из-под самого носа.

Я даже не удивилась, перехватив ее разочарованный взгляд. Глеб девицам нравился, что поразительно — их даже его прическа не отталкивала, хотя белобрысый хвостик выглядел просто запредельно глупо. Но нет, для особей женского пола он был неотразим.

Крис называла это звериным магнетизмом и ничего особенного не видела. Ей, как ведьме, было плевать на всю оборотничью харизму, которую она попросту не воспринимала, а до обычных девушек, не защищенных ни даром, ни опытом прожитых лет, Кристине не было дела.

— И куда мы идем? — злобно полюбопытствовала я, вляпавшись-таки в одну из луж, которые виртуозно избегала… пока меня за шкирку не взяли.

— К метро, конечно. Где еще ты сможешь встать на след?

Резкий порыв ветра бросил мне в лицо холодные брызги, что настроения совсем не прибавило. Мне было холодно и мокро, и перспектива «встать на след» серьезно пугала.

— Хочу напомнить, что еще вчера я читала о том, как отличить двоедушника от подселенца, — чуть притормозив на коротком мосту, пропуская спешивших нам на встречу парней, давая им возможность проскочить мимо нас и не угодить в лужу, щедро разлившуюся по левую сторону от бордюра почти до середины дороги, я прошипела в спину Глеба, — кстати, так и не поняла — как, а ты меня уже хочешь по следу пустить. Полевые работы? С ума сошел?

— Это всего-навсего паразит, — беспечно дернул плечом он, — к тому же слабый. Промышляет на нашей ветке.

— И откуда же ты это знаешь? — ветер со стороны канала задувал под капюшон. Я ускорила шаг, почти пробежав оставшиеся до входа в здание двести метров.

Глеб не спешил, и к тому времени, как двери беззвучно разъехались перед его показательно недовольной персоной, я успела стянуть капюшон и кое-как пригладить волосы, заплетенные в кривую косичку. Повышенная влажность всегда делала меня похожей на пуделя: обычно прямые волосы начинали виться и топорщиться в разные стороны.

— Пойдем, — меня за руку, как ребенка, потащили к турникетам, видимо, чтобы больше не смела сбегать.

На вопрос мой Глеб ответил, только когда мы оказались на эскалаторе, и я вновь натянула капюшон, желая хоть как-то укрыться от гуляющего под высокими сводами сквозняка.

— Вчера, когда зашел в магазин за продуктами, — мотнув головой влево, туда, где за толщей мрамора, камня и земли находился торговый центр, Глеб поморщился, — почувствовал его запах. Паразит слабый, но сытый.

— И что?

— На нашей ветке участились несчастные случаи и выросло число краж. Эмоциональный фон в последнее время крайне нестабилен.

Я все еще не понимала, что именно его так беспокоит. Мелкой нечисти везде полно, а паразиты, ко всему прочему, для жизни человека не опасны. Они питаются эмоциями. Любят, конечно, негативные, но готовы принять все, что им дадут. Хоть счастье с любовью, лишь бы кормили. Такие себе мелкие гадики, как и Случайности (специально с большой буквы?). Просто безвредная нечисть, на которую никто и внимания не обращает.

— Недавно произошла серьезная драка как раз на нашей станции, — терпеливо пояснил Глеб, — помимо участников драки пострадало еще пять человек, просто оказавшихся рядом. Две женщины, подросток и двое мужчин весьма преклонных лет. Понимаешь, к чему я клоню?

Я не то, чтобы понимала, все же знаний мне недоставало, но предположить могла:

— Паразит повлиял на людей?

— Рад знать, что ты не безнадежна, — снисходительно улыбнулся он. Ветер трепал его волосы, упрямо и старательно вытягивая пряди из хвоста.

— Но разве они на такое способны? — отвернувшись от Глеба, чтобы спуститься с эскалатора, я не видела, как он снисходительно покачал головой.

— Лесь, тебе нужно больше учиться.

— Больше некуда, — проворчала я, уверенно устремившись к перрону, — я и так чуть с ума не сошла, пока диплом писала и всю эту вашу мифологическую муть зубрила. Зима вообще мимо меня прошла. Причем вся зима, даже весенняя.

Лавируя между людьми, я не сразу заметила, что Глеб отстал и остановился. Пришлось возвращаться к блохастику, возвышающемуся посреди печального человеческого потока напряженной двухметровой статуей.

— Ну чего встал?

— Не чувствуешь? — он принюхался, странно, очень по-звериному, внимательно вглядываясь в затылки спешащих по своим делам горожан.

Я честно попыталась что-нибудь почувствовать, даже носом воздух потянула, но учуять так ничего и не смогла.

Все же я не оборотень и еще даже не хранительница, хотя это звание мне упорно навязывали. Я ощущала неприятную, холодную влажность намокших кед, слышала, как мимо нас проходят люди, чувствовала неповторимый, совершенно особенный запах метрополитена, но… это все было не то.

— А ты что чувствуешь?

Глеб нахмурился, чуть прищурился, будто бы близоруко, хотя на самом деле зрение у него было замечательное. Он видел лучше любого человека… и больше. Вот и сейчас, забавно щурясь, высматривал остывающие следы потревожившего его чувства.

— Пропало, — досадливо цыкнул, встряхнулся и тут же, как ни в чем не бывало, потащил меня к подъезжающему составу. Знай его хотя бы на два месяца меньше, я бы могла наивно посчитать, будто бы не уловив то, что его потревожило, Глеб просто на это забил, но сейчас я была куда как внимательнее, и телефон, выхваченный из кармана куртки, не остался для меня незамеченным. Как и короткая фраза, отправленная на знакомый номер.

Оборотни, быть может, и были хорошими следопытами, но колдуну, особенно темному, всегда проще поймать ускользающий след.

— Так чего ты учуял-то?

— Подрастешь — узнаешь, — фыркнул он, затягивая меня в теплый, светлый вагон.

Двери закрылись, меня ощутимо качнуло, когда состав тронулся.

— Ну я же серьезно, что случилось?

— Ничего страшного.

— Поэтому ты Богдана вызвал? Потому что ничего страшного не случилось?

— Глазастая, да? — едко поинтересовался он.

— Что-то серьезное случилось?

— Лесь, тебе рано об этом беспокоиться. Мы разберемся.

— Но…

Состав дрогнул, замедляясь, мы подъехали к остановке, и меня чуть не вынесло людской волной. Оторвало от такого надежного оборотня и лишь чудом не выкинуло на перрон, а затолкало в угол у самых дверей, вдавив в перекладину поручня. Сжавшись, я ждала, когда двери закроются, и мне можно будет хотя бы попытаться пробраться обратно к Глебу, напряженно следящему за тем, чтобы меня не вытолкали на перрон.

Наверное, все прошло бы спокойно, люди бы схлынули, двери закрылись, и мы поехали дальше, не заметь я краем глаза тонкую красную нить, тянущуюся по полу от сапожек какой-то девушки. Нить чуть заметно сияла и будто бы даже пульсировала. Такая жадная, такая голодная и отвратительная в своей ненасытности.

Из вагона я вывалилась раньше, чем поняла, что творю.

— Леся!

Озадаченный окрик блохастика не смог меня остановить, я заметила цель, я шла к ней… это была уже не совсем я. Сила, что влили в меня год назад, что столько времени зрела и приживалась, наконец, заявила о себе. Проклюнулась, пробудилась, просто появилась… не знаю. Она была, и она толкала меня вперед.

Кончики пальцев зудели от притока силы, и ничто не могло унять этот зуд. Рассеянно скребя пальцами по карманам ветровки, я спешила вдоль нити, все отдаляясь и отдаляясь от девушки. Она была мне не нужна. Зачем мне жертва, когда где-то рядом засел хищник? Даже если это всего лишь паразит… достойный противник для хранительницы-недоучки.

Люди провожали меня странными взглядами. Мчащаяся вперед, не смотрящая по сторонам девица, то и дело натыкающаяся на кого-нибудь из идущих навстречу. Ненормальная, уставившаяся себе под ноги…

Раньше мне было стыдно казаться странной, сейчас я этого даже не замечала. Я взяла след.

Паразит нашелся в неприметной темной нише. Одной из тех, которые никто не замечает, но которая все равно есть. Такое удобное тайное место.

Он стоял, похлопывая по узкой ладошке свернутой газетой, и по-хозяйски оглядывал спешащих по своим делам людей. Они его не видели, а он наслаждался своим фальшивым могуществом.

Высокий, сутулый, тощий, с впалыми щеками и редкими, тонкими волосами неопределенного грязного цвета. Высокие залысины, ярко выраженная лопоухость, маленькие, бегающие глазки. Паразит выбрал для себя идеальный образ, незаметный, безобидный, даже смешной. Вжился в роль, сроднился со своим телом и был так невозможно похож на человека… неприятного, некрасивого и от того особенно реального.

— Ну, здравствуй.

Он вздрогнул, когда я встала прямо перед ним, смутился, встретившись со мной взглядом, нервно дернулся. Нити у его ног запульсировали активнее, паразит стремился высосать как можно больше до того, как я перерублю каналы питания. Все девять крепких, исправно мерцающих нитей.

— Меня восхищает твоя наглость, — призналась я, разглядывая пол под ногами. Люди обходили меня, бросая неодобрительные взгляды. Кто-то даже ворчал, но мне было все равно. Я взяла своего первого нарушителя. Я крута.

Нити резко потухли, а мне нагло и чуточку истерично заявили:

— Совершенно не понимаю, о чем речь!

На одно короткое мгновение я растерялась, не зная, что нужно делать в такой ситуации, а потом сзади на плечо легла тяжелая ладонь, заставляя непроизвольно вжать голову в плечи. Мне не нужно было оборачиваться, чтобы понять, кто меня догнал. Страшно было даже представить, как Глеб выбирался из полного вагона… но выбрался ж таки.

— Я тебе голову оторву, — пообещали мне тихо, в самое ухо, обдавая щеку горячим дыханием.

— Ты мне благодарность вынесешь, — выразила я свое робкое несогласие тихим бормотанием, — я паразита поймала. Если бы не я, мы бы весь день по ветке катались.

Смерив взглядом тощенького мужичка, вжавшегося в стену при его появлении, Глеб злорадно оскалился:

— Ладно, мелочь, живи пока.

— Вообще-то, я молодец.

— Вообще-то, не очень, — передразнили меня, пока паразит пытался слиться со стеной. Наше внимание ему не то что не льстило, оно его откровенно пугало. И если во мне, слабосильной недоучке, особой угрозы он не видел, то огромный, сильный оборотень вселял в его серое, затхлое подобие души бесконтрольный ужас. Любая нечисть хотела жить. Всегда.

Даже у таких вот паразитов жажда жизни была в несколько раз сильнее, чем у самого жизнерадостного человека. А Глеб являлся угрозой его жизни, которую нельзя победить, но и убежать не выйдет…

— Я больше не буду, — промямлил он, прижимая к узкой, впалой груди газетку. Одет паразит был соответственно выбранному образу. Темно-серый костюм, несуразно сидящий на тощей фигуре, и застиранная желтоватая рубашка.

— Вся беда в том, что будешь. — устало ответил Глеб, тут же перейдя на деловой тон: — Вы обвиняетесь в незаконном энергетическом вампиризме второго порядка, в превышении нормы потребления человеческой удачи и в прямом воздействии на эмоции. Мера наказания — наложение запрета на питание сроком…

Замолкнув на пару секунд, подсчитывая что-то в уме, он выдал неутешительное:

— Десять лет.

— Да я же не протяну столько без пищи! — заламывая руки, паразит бросился ко мне, в надежде… не знаю, разжалобить, наверное, но был отброшен обратно к стене. Глеб, как настоящий защитник, не подпускал ко мне потенциальную угрозу.

— Ты знал, чем тебе грозит этот пир, — брезгливо заметил он, сильнее вдавливая паразита в стену, крепче сжимая пальцы на шее, — Леся, давай.

— Чего… давать? — переспросила я потерянно, пожалуй, только сейчас осознав, что не имею никакого понятия, что нужно делать с пойманным нарушителем.

Теперь стояла, смотрела на несчастного паразита, на раздраженного оборотня, которому не доставляло никакого удовольствия прикасаться к прохладной, влажной плоти, и чувствовала себя просто запредельно глупо.

Люди проходили мимо, будто бы и не замечая нас, ослепленные мягким сиянием камней в браслете Глеба. Амулет для отвода глаз… мне такой еще не сделали.

— Подойди, положил левую ладонь ему на лоб, скажи, что он виновен, и назови срок наложения наказания.

— Ты же уже назвал.

— Я не хранитель, я могу обвинить, вынести приговор вправе лишь хранительница или городовой, — нетерпеливо мотнув головой, он грозно велел, — давай.

Я послушно подошла, нервно вытирая вспотевшие ладошки о ветровку.

Какая там ладонь?

Левая?

Кожа у паразита оказалась прохладной и какой-то резиновой, что ли. Совсем неприятной на ощупь.

Проговорив скороговоркой все, что мне было велено, я вздрогнула от жара, обжегшего ладонь, но руку упрямо не отдернула, дожидаясь, когда жар спадет, и кожа под ладонью вновь станет прохладной.

Паразит тихонечко всхлипывал, по щекам его текли крупные, мутные слезы, которых он не замечал. И на лбу его, чуть припухлая, розовела какая-то странная буква «О», как ежик утыканная десятью короткими палочками — руна запрета, если верить моей ненадежной памяти. Сроком на десять лет.

Мой первый приговор.

— Хорошо. — Отпустив тощую шею, Глеб брезгливо отер ладонь о стену. Осмотрел ее и остался почти доволен увиденным. — Ты молодец.

— И что, это все? — В случившееся… не верилось. Ну предположим, мы его поймали, предъявили обвинения. И сразу что? Осудили? Один злобный оборотень и хранительница-недоучка?

— А что тебе еще надо? — удивился Глеб, равнодушно следя за оседающим на грязный пол паразитом, которого не держали больше ноги, подгибаясь под тяжестью свалившейся на него беды. Десять лет без пищи… самая жесткая диета из всех возможных.

— Ну я даже не знаю, может быть, суд? Чтобы все было по закону.

— Ты — хранительница, — устало и чуточку раздраженно напомнили мне, рассеянно вытаскивая из кармана пиликнувший телефон, — ты и есть закон. И права твои неоспоримы.

Паразит бездумно уставился в одну точку, позабыв о том, что нужно контролировать свое тело, результатом стали чуть съехавший нос и неестественно низко опустившиеся уголки губ. Не имея сил держать форму, нечисть просто слегка поплыла, что, впрочем, было не очень страшно. Врожденный дар отводить глаза позволит ему скрыться от ненужного внимания, и завтра утром интернет не взорвется из-за видео, запечатлевшего чуть подтаявшего мужика.

Быстро пробежав глазами сообщение, Глеб нахмурился и сразу стал решительно невыносим:

— Напомни-ка мне, Леся, сколько разделов кодекса ты уже успела прочитать?

— Ну… — это был очень нехороший вопрос, который ему совсем не стоило задавать, но сказать об этом я, конечно же, не могла.

— Ну?

— Я решила, что сначала будет лучше изучить бестиарий.

— Ты должна знать свои права и обязанности, — отрезал Глеб, — должна знать законы, и уже только после этого начинать изучение нечисти.

— Законы я учила. И точно знаю, какие классы нечисти и что именно имеют и не имеют права делать, но должна же я быть в курсе, кто именно входит в тот или иной класс. — Вялая попытка оправдаться осталась незамеченной. Меня снова куда-то потащили, совершенно позабыв о страдающем паразите, он получил свое наказание и больше не должен был нас интересовать.

Вся правда заключалась в том, что кодекс был скучным. Мучительно скучное, совершенно непонятное нагромождение правил, норм и условий, которые никак не выучить просто потому, что невозможно их хотя бы зачесть. Страшная нудятина же.

— А куда мы?

— Ты возвращаешься домой, а мне нужно встретиться с Богданом.

— О, а можно с тобой? — оживилась я. Ведь там, где Богдан, всегда есть Крис, а ее увидеть я бы очень хотела. Неделю ведь даже не созванивались из-за каких-то ее ведьмовских заморочек.

— Нет.

— Ну Глеб!

— Домой. Кодекс учить.

А ведь всего пару минут назад я была почти героем. Паразита сама нашла, даже приговорила его без всяких накладок. Все прошло гладко, я бы сказала профессионально.

И что я за это получила?

А ничего я не получила, меня просто послали. Да, домой, но послали же.