Раб Петров

Ксения Шелкова, 2020

Ему пришлось пожертвовать многим, принимая магический дар – но всё это не ради себя самого. Был он бесконечно честен и предан своему императору. И ещё в его жизни существовала самая сильная привязанность: город, который они возводили вместе с Петром Великим. Это история А. И. Вортеп-Бара, таинственного хозяина книжной лавки и Хранителя города.

Глава 7. Пропажа

Тем же вечером Никита снова воспользовался отсутствием отца, Степана Никитича, и таинственным образом исчез из мастерской. Андрюс, памятуя наставление товарища не лезть куда не надо, добросовестно трудился над своей новой поделкой. Он решил выточить из дерева кота, добиться, чтобы игрушка получилась похожей на его Тихона. Деревянный зверёк должен быть лёгким, стремительным, угольно-чёрным, с вертикальными зрачками, сверкающими, точно ледяные звёзды. А кот будто понимал намерения хозяина: усаживался перед ним в вольготной позе, распушив хвост, насмешливо жмурил глаза, словно говорил: «Вот он я, как есть красавец! Сможешь повторить, справишься?»

— А вот увидишь! — отвечал ему Андрюс. — Если хозяин позволит, буду работать, пока не получится! А если смогу тебя изобразить — тогда и за более сложную фигуру возьмусь.

Пока дело двигалось туго: вместо поджарого, ловкого кошачьего тела выходила какая-то пухлая болванка. Андрюс хмурил брови и вздыхал, иногда рассуждал о своих ошибках вслух, обращаясь к Тихону — тот в ответ громко урчал.

Внезапно над его ухом раздался смех.

— Андрейка, ты никак с котом своим беседуешь? — рядом стоял один из отроков по имени Яков. — А с людьми-то поговорить не побрезгуешь, нет?

Андрюс виновато улыбнулся.

— Прости, привычка… Тихон всегда со мной, он меня и без слов, коли будет нужно, поймёт.

Андрюс поднял голову и заметил: остальные мальчики перестали работать и внимательно наблюдали за ним.

— Ты куда это сегодня с Никитой Степановичем утром бегал? — спросил у него Яков.

Андрюс тоскливо вздохнул. И эти туда же! Один велит молчать, другие говорить требуют… Когда же его в покое-то оставят?

А Яков меж тем продолжал:

— Вижу, не хочешь отвечать. Ну, а я тебе так скажу: ты бы в Никиткины дела не лез, не кончится это добром! Мы туда не вмешиваемся, для хозяйского спокойствия только молчим! Однако же…

Стукнула дверь; на пороге мастерской появился Никита Рагозин. Он не вошёл, а ввалился, причём походка его была какой-то нетвёрдой, а щёки пылали румянцем.

— Пошли вон! — приказал он отрокам. — Все идите вон! Отдыхать! Ну, что я сказал!

Никита сунул каждому по монете; как показалось Андрюсу, мальчики уже привыкли к такому поведению хозяйского сына. Они невозмутимо приняли деньги, кто-то поклонился даже — со смешком и издёвкой. Яков подмигнул Андрюсу, показывая глазами на Никиту.

— Убирайтесь! — повторил Никита. — Андрюс, ты не уходи… Поговорить с тобой хочу.

Он явно был не в себе; Андрюс понял, что с работой придётся повременить. Хотя и солнце давно село — можно было отправиться домой, побыть, наконец, с родными.

— Ты говори, что нужно, и я пойду, — попросил он Никиту.

К его удивлению, тот хотел присесть на табурет, но вместо этого покачнулся и едва не рухнул всем телом на верстак; Андрюс еле успел его подхватить.

— Что это с тобой? Уж не захворал ли? — спросил он, усаживая Никиту на лавку.

Никита поднял голову, жалобно посмотрел ему в лицо; бледные губы его скривились. Тут только Андрюс почувствовал смутно знакомый, неприятный запах: от хозяйского сына разило крепким вином.

— Да ты пьян, что ли! Никитка! Случилось что?

— Случилось… — пробормотал Никита, утыкаясь лбом в сложенные на верстаке руки. — Когда ещё случилось… Когда мамка померла, отец три года вдовел, а тут, вишь, вдоветь ему наскучило…

Плечи его несколько раз дёрнулись; Никита вскинул глаза и уставился мутным взглядом на Андрюса.

— Я чаю, они тут про меня уж наговорить успели? Вот ей-богу, успели… А ты не верь! Я к тебе с добром… Завидуют они мне… Завидуют, а не знают, что я несчастней их…

— Да о чём ты вообще? — поморщился Андрюс. — Никто мне не говорил ничего. Спрашивали, куда мы утром ходили, и всё.

— А ты что? — в затуманенных глазах Никиты вдруг вспыхнул недобрый огонёк.

— Да ничего я не говорил, обещал же!

— Побожись!

— Да вот тебе крест! — спокойно сказал Андрюс. — Коли обещал, значит выполняю!

— Спасибо… — невнятно произнёс Никита, вновь утыкаясь лицом в ладони. — Андрейка… Друг мой единственный… Мы с тобой… Я тебя не брошу, ни за что.

— Ты чего это вино-то пьёшь? — помолчав, спросил Андрюс. — А если отец узнает? Попадёт же тебе.

После этих слов губы у товарища снова обиженно запрыгали: он заплакал злыми, скупыми, пьяными слезами, бормоча под нос неразборчивые ругательства… Андрюс ждал. Ужасно хотелось домой — но он не считал себя вправе бросить Никиту в такой тяжелый миг. Придётся повременить, покуда закончится пьяная истерика, и Никита утомится наконец, успокоится.

* * *

На следующее утро Андрюс только вошёл в мастерскую, а уже на пороге его поймал Никита и едва не силой потащил в кладовку. Как всегда, Тихон сидел на плече хозяина — но Андрюсу было велено оставить кота за дверью.

— Это ещё зачем? — изумился Андрюс.

— Разговор имеется! — последовал короткий ответ.

— Кот-то чем тебе мешает?

— Да уж больно умён да сметлив кот твой, — хмуро ответил Никита. — И речь человеческую, как видно, понимает.

Андрюс в ответ едва не прыснул со смеху: неужто приятель боится, что кот выболтает кому-то его тайны? Однако Никита был слишком серьёзен и не весел — едва взглянув на него, Андрюс раздумал шутить.

— Я тебе по пьяни что болтал вчера? — осведомился Никита, пристально глядя ему в глаза.

— Ничего… Я и не расспрашивал. Плакал ты да ругался. Тятьку своего, кажется, бранил.

— Вот так. Ну, Андрейка, расскажу тогда тебе всё, как на духу, о несчастиях моих. Ты не выдашь, я знаю.

Если отбросить грубую брань и жалобные восклицания, история, что рассказал Никита, получалась такая: три года назад мать у него померла, остались они вдвоём с тятенькой. Отец не брал новой жены, все свои силы отдавал воспитанию сына и обустройству мастерской. Постепенно мастерская стала приносить хороший доход, Степан Никитич был первым умельцем-столяром в городе. У него появились искусные подмастерья, торговать он часто посылал вместо себя Никиту — тот в торговле хорошо преуспевал. И как раз освободилось у хозяина время, стал он ездить на гости, «развеяться»… Вот и познакомился с молодою вдовой одной; та — бедного, но старинного рода — вскружила столяру голову красотою и дворянским обхождением.

— Тятька что ни праздник, так к сударке своей таскается, — говорил Никита. — Приворожила она его: говорят, хороша собой необыкновенно, да почти нищая, от покойного мужа один ребятёнок малый остался. А тятенька жениться на ней задумал.

— Ну, а твоя-то какая тут печаль? — недоумевал Андрюс. — Чай, Степан Никитич сам знает, что ему делать.

— Знает-то знает… Да только вдовушка эта ему условие поставила, чтобы половину мастерской с доходами на меня отписать, а половину — на сыночка её… Иначе за него не пойдёт — вот отец и согласился. Пол-мастерской я уже потерял, а дальше? А потом она ему ещё пяток сыновей народит? Она-то, мачеха, их интерес блюсти будет. Они тут будут баре, а я у них в холопах? Не желаю!

— Да ведь отец и тебя не забудет: ты же первенец, старший сын…

— Тятька меня последние дни будто бы не видит, не замечает, — безжизненным голосом произнёс Никита. — Никто ему, кроме сударки евонной, не нужен, только и разговору, что о ней: мол, какая милая да хорошая, чисто голубица. Теперь у нас как она скажет, так и будет, уж я-то знаю.

Андрюс помолчал немного.

— Так ты… из-за этого вчера?..

— Да, из-за тятьки. Обидно мне, Андрейка, тоска берёт.

Андрюс вздохнул. Ему подумалось, что товарищ весьма преувеличивает своё несчастье, да и Степан Никитич к сыну вовсе не так равнодушен, как тому представлялось. Но откуда ему, Андрюсу, разбираться в таких сложных вещах? Он развёл руками.

— Ну, так что же тут поделаешь, всё ведь по воле Божьей, да и отца твоего не удержишь.

Никита нервно блеснул глазами.

— Я тебе помогал и помогать буду. А и ты мне подсоби — мне теперь деньги нужны.

— Деньги? Зачем? — испугался Андрюс.

— Да… Я мачехе в ноги кланяться не стану — убегу, как пить дать убегу. Вот думаю денег хоть чуток скопить, чтобы прожить самому, с голоду по первости не подохнуть. В Москву хочу, в большой город! Айда, Андрейка, со мной! До Москвы доберёмся, наймёмся подмастерьями к плотнику, к столяру, а то купцу какому, в лавку! Будем работать, сами выйдем в хозяева.

Сердце Андрюса тревожно постукивало; то, что говорил Никита было вроде бы понятно и убедительно, и всё же…

— Где же ты денег теперь возьмёшь? — спросил Андрюс.

— Ха! Так вот ты мне и помоги! Я вчера у тятьки из запасов игрушек готовых продал — немного, всего-то несколько штук — вот мы с тобой денежек и получили. Будем брать понемногу из дальнего сундука — так, что он и не заметит — и продавать, а монеты пополам делить. Потихоньку и накопим.

— Это что же — хозяина, отца своего обкрадывать будешь? — ужаснулся Андрюс.

— А он? Он меня не обокрал? — срывающимся от ярости голосом закричал Никита. — А коли помрёт он, не ровен час, сударка эта всё к ручонкам загребущим приберёт… А я у ней сапожки сафьяновые буду чистить, да двор мести!

— Да ладно, будет тебе. Послушай, Никита, я в Москву не могу тобой. Нельзя мне родителей бросать: их, кроме Ядвиги, сестры, и прокормить некому.

— Ну, нет — так нет, — как-то очень легко согласился Никита. — Твоё дело, коли решил. Но мне, мне-то поможешь, другу своему единственному? И тебе не безвыгодно: будешь половину денег забирать и сестрице относить, как вчера. Ну, соглашайся, Андрейка, Христом-Богом прошу, ну хочешь, на колени стану?

* * *

Тилус — вернее, как его теперь все называли, Тихон, послушно ждал под дверью. Андрюс подхватил кота и направился к верстаку. Голова шла кругом от разговора с Никитой, от того, что не нашёл он возражений в ответ на просьбу друга. Никита, кажется, искренне радеет за его семью, он клятвенно обещал отдавать половину заработанных денег для Ядвиги, чтобы та хоть чуть вздохнула свободно… А ведь если хозяин, Степан Никитич, и вправду лишил сына наследства ради молодой жены, так разве не имеет Никита законного права на эти деньги? И всё-таки… обманывать, обкрадывать родного отца! Грех смертный!

Но стоило ему вспомнить вчерашние слёзы Никиты, его отчаяние — Андрюс содрогался от жалости и решительно становился готов ему помогать. И потом, где бы он, Андрюс, был теперь, не предложи Никита ему поступить к ним в мастерскую? Выходит, опять он кругом должен товарищу!

Измучившись от дум, решил он так: пусть Никита, коли ему угодно, копит деньги и бежит в Москву. А как уйдёт Никита, пойдёт он к хозяину, расскажет про игрушки, повинится, возьмёт всё на себя. И пускай Степан Никитич велит его хоть драть нещадно, хоть долг отрабатывать, хоть с глаз долой прогонит — а всё-таки товарища Андрюс не выдаст.

Это его немного успокоило, даже руки перестали дрожать. Он принялся усердно работать: сегодня получалось гораздо лучше, чем вчера — будто смятение придало ему сил. Мало-помалу удалось выточить красивую изящную кошачью голову с огромными глазами и усами торчком. В полуоткрытом рту зверька виднелись острые клыки. Ещё надо было бы немного доделать, но пришлось прерваться: баба, что прислуживала хозяину, позвала учеников обедать.

Никита дружески подмигнул, указал на место рядом с собою; однако Андрюс ужасно устал от его общества. Ругая себя, он, тем не менее, покачал головой и хотел выйти во двор — Никита одним прыжком очутился рядом.

— Ты чего это обедать не идёшь, али болеешь? — заботливо спросил он. — Устал? Садись, водицы попей, вздохни чуток.

Андрюс лишь слабо качнул головой. От этой заботы ему снова стало не по себе.

— Ты смотри, Андрейка, не хворай только — Никита снова подмигнул, весело и ободряюще, по плечу похлопал.

* * *

После обеда хозяин всё ещё не возвращался… «Я уж знаю: коли он к ней, так раньше завтрева не жди!» — хмуро сказал Никита про отца.

Взяли игрушки, пошли на рыночную площадь. По дороге Никита наставлял: «Коли хочешь, чтобы торговля хороша была, улыбайся, шути, поддакивай покупателям — а сам не мешкай, подсовывай что подороже. Если будешь, надувшись, стоять, глаза в пол — много не продашь, со смурными никто дела иметь не любит».

Так-то Андрюс понимал: прав товарищ, но как же ему всё это не нравилось! Да ещё Никита настоял, чтобы Тихона с собой не брать: мол, котище большой, чёрен, как дьявол, а глаза — точно искры ледяные светятся. Только будет отпугивать народ.

Андрюс, скрепя сердце, оставил Тихона в мастерской. Ссориться с Никитой не хотелось; к тому же накануне, отдавая деньги Ядвиге, он обратил внимание, что сестра сильно осунулась, то и дело кашляла, хотя и старалась это скрыть… Ему сделалось страшно, когда он взял её за руку и почувствовал, как та горяча. Ядвига явно хворала, но не подавала виду, что ей худо. Как же будут они жить, если сестра сляжет?

Андрюс не скрыл от Ядвиги, откуда у него деньги. Сестра пришла в ужас, но не от того даже, что его приятель Никита продавал отцовские вещи без спросу, а потому — что же с ним, Андрюсом-то будет, коли поймают? Никита, чтоб перед отцом выкрутиться, на него всё и свалит; хозяин родному сыну скорее поверит, чем подмастерью!

Андрюс как мог, постарался успокоить Ядвигу — а ещё он решил посоветоваться с ней, не пора ли продать ещё один из драгоценных камней, подобранных у дома Агне-ведьмы. Они с сестрой давно, ещё когда только поняли, что отец серьёзно захворал, договорились держаться, сколько смогут, а изумруды оставить на чёрный день. Кто знает, как повернётся их судьба? Но теперь Андрюсу представилось, что этот «чёрный» день уже настал: отец и мать больны и беспомощны, дядя смотрит волком, они с Иевой пока не зарабатывают ни гроша, а Ядвига сама, того и гляди, сляжет…

— Нет, братец, — как всегда, решительно ответила Ядвига. — Из дому нас, слава Деве Марии, пока не гонят, дед на отца бранится только, а обижать не обижает. Дядя вот тебя невзлюбил — ты просто будь поласковее с ним, не гляди волчонком. Ничего — даст Бог, зиму спокойно проживём, и там и вы с Иевой понемногу на ноги встанете… Изумруды побережём для тебя да Иевы: тебе на книги в учение пригодится, ей — на приданое.

Андрюс не хотел огорчать сестру и лишь молча вложил добытые деньги в её руку. Ядвига не забыла свои мечты про его будущее; для него же все эти слова были пустым звуком. Какие там книги, какие академии учёные, когда он… вор! И даже то, что он, Андрюс пошёл на это ради несправедливо обиженного друга, не даёт ему оправданий!

* * *

Пробираясь сквозь толпу на рыночной площади, Андрюс всё вспоминал красные пятна на щеках Ядвиги, её кашель… Сестре нельзя ходить на работу, когда ей так худо — значит, деньги придётся доставать, никуда тут не денешься. Занятый своими мыслями, Андрюс едва не налетел на Никиту, который, оказывается, разговаривал на ходу с каким-то человеком в неприметном сером суконном армяке. И лицо у него было серое, неприметное: низкий лоб, бесцветные волосы, узко посаженные глаза так и бегали из стороны в сторону. Глаза эти остановились на Андрюсе и точно ощупали его целиком. Серый человек бросил какое-то слово Никите и исчез, растворился в рыночной толпе.

На этот раз товарищ всё крутился у ювелирной лавки, однако к покупателям подходить не спешил: всё ходил туда-сюда да оглядывался. Из кабачка напротив появились трое — весёлые, довольные, богато одетые; вышли они точно из «чистой», купеческой половины. Никита двинулся за ними. Купцы прошли немного и начали прощаться: двое уселись в сани, запряжённые парой, и укатили, третий же неторопливо побрёл вдоль рыночной площади. Андрюс подумал, что он наверняка нетрезв…

Никита стремительно бросился наперерез купцу, приговаривая своё: «Поглядите, пан, красота-то какая, глаз не оторвать — вот не сойти мне с места, коли пани ваша не обрадуется подарку…» Андрюс принялся показывать вещички: шкатулки для бус и ожерелий, кружки, прочую посуду — купец, будучи в хорошем настроении, ткнул толстым пальцем в затейливо разукрашенную коробочку, затем достал кошель…

В это мгновение Никита поскользнулся на укатанном снегу и слегка толкнул покупателя под локоть: тяжёлый кожаный кошель выпал у того из рук. Купец сдвинул было рыжеватые брови, скривил губы, однако Никита низко закланялся и жалобно попросил прощения; юрким мышонком он скользнул за кошельком и почтительно подал его владельцу. Покупатель брезгливо выхватил кошель из услужливых рук — однако лаковую шкатулку спрятал-таки за пазуху, отдал Андрюсу монету; отдуваясь, зашагал прочь. Андрюс сунул руку в карман и насторожился: ведьмин камень был горячим.

— Ну, идём, будет на сегодня! — быстро проговорил Никита, оглядываясь по сторонам.

Руки у него отчего-то слегка дрожали, а взгляд был бешеным, и одновременно чуть растерянным — будто у человека, сделавшего нечто такое, чего сам от себя не ожидал.

— Как же, мало ведь наторговали…

— Будет! Завтра ещё заработаем. Устал я.

Андрюс со вздохом пожал плечами. Ну, всё же это было лучше, чем ничего, и не с пустыми руками он придёт сегодня к Ядвиге…

Навстречу им стремительно двигался давешний незнакомец в сером армяке. Когда он поравнялся с отроками, Андрюс толком и не увидел, но почувствовал — шедший рядом Никита вынул руку из-за пазухи и то ли что-то отдал незнакомцу, то ли принял что-то от него… Серый человек моментом пропал с глаз, будто и не было.

— Послушай, чего ему от нас надо? — не утерпел Андрюс. — Он ведь знает тебя? А если отцу твоему что-нибудь расскажет?

Никита остановился, глянул на Андрюса круглыми, сумасшедшими, тёмными глазами — и расхохотался, громко, чуть ли не с истерикой.

— Отцу-то… Отцу… Отцу он ничего не скажет, не-ет! Не боись, Андрейка! Спаси тебя Христос, помог ты мне сегодня, а то…

Никита снова нервно засмеялся, аж завсхлипывал, и стиснул руки — они всё продолжали дрожать.

— Ты иди, Андрейка, домой, отдыхай. Завтра в мастерскую приходи пораньше.

Хлопнул по плечу и направился в самую гущу толпы… Андрюс очумело смотрел товарищу вслед: тот и не вспомнил про оставшийся товар, не сказал, надо ли его обратно вернуть… Что это такое с ним?

— Никитка! — крикнул Андрюс. — А ну, погоди!

Никита, не оборачиваясь, слабо махнул рукой.

— Ну и леший с тобой, — досадливо буркнул Андрюс и вздрогнул: уже всему телу сделалось горячо от обжигающего тепла изумруда.

Забыв про игрушки, он бегом кинулся в глухой проулок, где не было ни души. Сел у бревенчатого забора и осторожно, прикрывая рукой, вынул перстень: тот ослепительно мигал, вспыхивал тревожным светом через равные промежутки времени.

Андрса окатила волна страха: отчего-то он подумал про Ядвигу и родителей — припомнилась страшная ночь в родном городке, увиденное утром пепелище… Тогда пани Гинтаре не позволила ему помочь родным, а теперь?.. Он помчался со всех ног и не останавливался, пока, задыхаясь, не влетел на крыльцо дедовского дома.

Но там было всё спокойно; первым, кто его встретил, был верный Тихон. Кот не стал дожидаться, пока Андрюс соизволит забрать его из мастерской и отправился домой сам. Андрюс подхватил его, почесал за ухом.

— Ну, прости — знаю, что скучал. Что вы тут, как? А то меня будто камень предостеречь хотел?

Тихон вывернулся из рук хозяина и побежал в комнату, которую хозяин отвёл Андрюсу, Иеве и Ядвиге. Андрюс спал там на сундуке, а за холщовой занавеской находилась кровать Иевы и Ядвиги.

Едва приблизившись к своей постели, Андрюс понял: что-то не так! Чужие руки прикасались к его пожиткам, всё было перевёрнуто… Холодея, он принялся шарить рукой в подушке, в поисках драгоценных камешков — тщетно! Ведьмины подарки исчезли.