Птицы молчат по весне

Ксения Шелкова, 2023

Ксения Шелкова – автор из Санкт-Петербурга, известна своими книгами в жанре фэнтези, чаще всего славянского или базирующегося на мире России 18 и 19 веков. Представляем роман «Птицы молчат по весне» – вторую книгу цикла «Времена года». Анна родилась в купеческой семье, но ее мать исчезла в день родов. И этот момент очень беспокоит героиню всю ее жизнь. Отец Анны женился вновь, но отношения с мачехой у героини не складываются. Однажды к Анне сватается граф Левашов, что кажется ее отцу большой честью, однако каковы истинные цели графа? Возможно, над героиней нависла угроза, к которой добавляются тайны прошлого и странный недуг, который ежегодно настигает Анну в мае. Во Во второй книге сбежавшая героиня попадает под покровительство Агрофены Лялиной, которая содержит пансион, занимается нечистыми делами и носит кличку паучиха. За защиту приходится платить, но терпение героини небезгранично. В то же время таинственный граф Полоцкий снова ищет Анну, чтобы помочь ей. Читайте продолжение истории в книге.

Глава 5

Всеслав направлялся в скит, где ныне проживало племя Велижаны — вернее, те, кто из племени остался. За время своего существования «оборотни поневоле», которых остальные считали выродками, и правда, превратились в жалких, безвольных существ. Они боялись всех на свете, не умели себя прокормить, потеряли почти все навыки человеческой жизни, а новых, волчьих — не приобрели. У них не получалось ловко охотиться днём в зверином обличье, ночью же, в темноте, они плохо видели и не могли ни пахать, ни сеять, ни даже ягод-грибов как следует набрать. Плохо было то, что проклятье ведьмы касалось и их немногочисленных детей — те появлялись на свет точно такими же, как их родители — и конца-краю этому не предвиделось.

Многие из племени отчаялись и, будучи в человечьем облике, покончили со своей жизнью. Другие смирились, опустились, готовы были жить по-собачьи — радуясь лишь хорошему куску еды да тёплой конурке. В племени осталось не так много старожилов, которые всё ещё на что-то надеялись… Ну, а молодёжь, как и везде, часто бывала беззаботна — это всегда кончалось плохо.

При этом сама Велижана, которую несчастные «оборотни поневоле» давно звали своей княгиней, изо всех сил старалась не допустить соплеменников окончательно одичать и забыть о том, что когда-то они были людьми. Когда князь Полоцкий с Велижаной впервые увиделись, Всеслав почувствовал к ней уважение. Княгиня оборотней держалась спокойно и уверенно; только увидев Полоцкого, она поклонилась ему до земли и поцеловала его руку, не потеряв достоинства.

Велижана оказалась крупной, статной женщиной с золотисто-рыжей косой и твёрдыми, точно высеченными из гранита чертами лица. У неё были большие тёмные глаза, широкие скулы, крупные, пухлые губы и обветренная кожа. Всеславу рассказывали, что за своих оборотней она всякий раз готова была бесстрашно бороться. Если на них нападали, сама возглавляла оборону — в волчьем ли, в человеческом ли обличье. Будучи очень сильной, физически выносливой женщиной, Велижана, не задумываясь, бралась хоть за дубину, хоть за топор или даже саблю — у племени имелось немного оружия, добытого у людей.

Вокруг скита сейчас, ночью, было спокойно: видно, местный пристав всё-таки добился, чтобы беспорядки вокруг владений князя Полоцкого прекратились. Только вот надолго ли?

Всеслав спешился и только собирался постучать в крепкие дубовые ворота, как раздался скрип засова — похоже, оборотни его уже заметили или услышали. Всеслав прищурился: в глаза ударил свет факелов. В отличие от него, «оборотни поневоле» не обладали острым ночным зрением.

Встречающие поклонились ему в ноги; хорошо уже, что часовые исправно охраняли ворота. Всеслав пригляделся и заметил среди них сына Велижаны — крепкого рыжеволосого парня, очень похожего на мать.

Они вместе подошли к дому — простому, бревенчатому, в два этажа. На верхнем этаже находились комнаты Велижаны и её родичей, на нижнем — всех прочих. В дневное время, становясь волками, «оборотни поневоле» либо спали в подклети, либо бродили среди деревьев в границах скита, не выходя за ограду. Ну, а если кто выходил, на свой страх и риск, назад мог и не вернуться.

Велижана всё-таки заставляла своих подопечных кое-как засевать огороды, ухаживать за садом, собирать фрукты. И даже по ночам, в немногие свободные часы, она обучала детишек читать и писать — либо настаивала, чтобы это делал за неё кто-то из старейшин.

Всеслав поглядел на неубранные затоптанные грядки с остатками растений, на неухоженный двор и полянку, где валялись мусор, разбросанные дрова, кинутые, будто за ненадобностью, пилы и топор… Грязь и разруха… Сын Велижаны заметил его взгляд и виновато потупился.

— Нехорошо, Велимир: если уж взялись за дело, надо делать как следует. Почему не держите в порядке двор? Коли тяжело, скажи — я пришлю сюда моего Данилу с подручными, они помогут, подправят всё, научат, если забыли…

Всеслав уже знал, что несколько недель назад Велижана потеряла мужа — того самого сына старосты, про которого говорили, что он связался с ведьмой-мельничихой. Однако её горе — это её горе, оно вовсе не оправдывало лени и небрежения остальных «оборотней поневоле».

— Вы бы матушку навестили, государь, — попросил Велимир. — А если Данила поможет — век будем благодарны.

Всеслав прошёл в плохо прибранные сени; ему встретились несколько оборотней, и каждый, только увидев, пугливо кланялся, а то и падал ниц. Почти все они в образе людей были неопрятны, лохматы, немыты, в истрёпанной, давно не чиненой одежде, босые.

Покачав головой, князь поднялся на второй этаж по узкой, скрипучей лестнице. Здесь ему навстречу вышла девка, прислужница Велижаны, и один из старейшин: бородатый, благообразный мужик в светлой рубахе — Велижане он приходился двоюродным братом. Он пригласил государя в горницу, которая по чистоте и порядку весьма отличалась от того, что было внизу.

Велижана вышла сама, даже прежде, чем Всеслав успел спросить о ней. Она поклонилась так же низко, как всегда, усадила на лавку, сама присела рядом на резной кованый сундук, нарочно подаренный ей Данилой. Князь Полоцкий ожидал застать женщину в слезах и немного удивился, когда княгиня оборотней спокойно и почтительно поблагодарила его за заступничество.

Велижана была одета в чёрное платье, чёрную же душегрейку и повойник, но смотрелась, как обычно, величаво, голову держала высоко.

— Я соболезную твоему горю, княгиня, — проговорил Всеслав. — Прости, что не приехал раньше — в Петербурге были дела. Услышал вот, что вас опять притесняют.

— Спасибо, государь, — поклонилась Велижана. — А княгиней меня не зови — какая я княгиня, самозванная… Похоронила Ждана моего, от дел отошла, а Велимир слишком молод, не справляется пока. Вот и упустили девку.

— Велижана, это не дело, — твёрдо сказал Всеслав. — Потере я сочувствую, но без тебя твои-то совсем ко дну пойдут. Их ведь только ты и вытягивала — не муж твой, не сын, а ты! А сейчас что: в ските грязь, всё разбросано, народ оборванный ходит! Они говорить ещё не разучились?! Не мудрено, что девка чуть в деревню не сбежала! Большая радость — жить тут!

Однако Велижана не стала оправдываться или возражать. Она заговорила о своём.

— Ждан мой здоров был, а последнее время всё заговаривался, винил себя… Мол, он с ведьмой тогда взаправду в сумерках гулял да на сеновал к ней хаживал, ещё когда мельник был жив. А потом как встретил меня, так и отрёкся от ведьмы, велел ей к нему и не приближаться, имя его позабыть. Он её не боялся!

— Вот как…

— Да. Ведьма его в ответ спросила: «Не пожалеешь?», смеялась ещё тогда. Ждан думал, она уверилась, что он к ней, раскрасавице, обратно на коленях приползёт, оттого и спрашивает. А она другое в уме держала. Поэтому мой муж себя всегда и обвинял за то, что случилось с нами. Он меня больше жизни любил, но совестью мучиться столько времени не мог. Вот и ушёл… Мы ведь, почитай, век освобождения ждём. Я-то тоже человеческими глазами солнце увидеть хочу, хотя бы разочек, но давно не надеюсь.

Всё это Велижана рассказывала ровным, спокойным голосом, будто не о своих печалях.

— Скажи-ка, если вам смогут помочь, но не людьми обратно стать, а навсегда волками — согласились бы? — спросил Всеслав.

Велижана только что сидела бледная, безжизненная, со сжатыми губами, но едва услышала эти слова — кинулась к Всеславу, стиснула его руки.

— А что, государь, ты сможешь так сделать?! В волков навсегда нас обратить? Да ведь это всяко лучше, чем так — хуже псов! Те хоть на что-то годятся, хоть дворы охраняют, а мы и того не можем…

— Я пока хорошо не знаю, — с расстановкой произнёс Всеслав. — И сам вас обратить не смогу: не я вас заколдовывал. Но есть тот, кто, возможно, и сможет — если не расколдовать, то хотя бы обратить волками. Тогда и лесные братья вас примут: я им прикажу твоих не обижать. А кормить себя и сами научитесь.

Бледно-смуглые щёки Велижаны медленно покрыл тёмный румянец. Она отвернулась и прошептала что-то вроде: «Да неужели избавление?..»

— Пока я не уверен, соплеменникам ничего не говори, — продолжал Всеслав. — Тебе одной хотел сказать, чтобы уж совсем не отчаивалась. Если кто и сможет, то Она — та, что дочерям своим невиданную силу даёт: превращаются они и в птиц, и в рыб. И в зверей…

— А в людей? — с трепетом спросила Велижана.

— Как я знаю, настоящим человеком ни одна из них ещё не стала. Только вот… — он мгновенно вспомнил о Злате и замолчал.

Впрочем, Велижане, верно, как раз и можно всё рассказать — пусть знает. Она столько испытала сама, что и Злату, и её отчаянные метания меж двух миров поймёт наверняка, и уж точно никому не выдаст.

* * *

Анна Левашёва лежала на постели, пренебрегая приглашением хозяйки к ужину, и думала. Она содрогнулась, когда поняла, что у неё остался лишь один план — причём совершенно несообразный, в котором она не была уверена. Но что же ещё делать? Денег у неё всё меньше — и доставать их отныне будет неоткуда, а отложенная сумма мало-помалу таяла. Когда она в первый раз шла закладывать драгоценность — это было обручальное кольцо — то думала, что этих средств хватит надолго. Однако ростовщик, знакомый госпожи Лялиной, давал куда меньше, чем Анна рассчитывала. Князя Полоцкого в городе по-прежнему не было, да и, возможно, он не захотел бы её видеть. После их нелепого общения и её последующего бегства Анна, собственно, и не ожидала, что князь хоть попытается связаться с ней. Небось, думает: пропала — и пусть её!

«Он не желает иметь со мной дела, — отрешённо думала она. — Я навязывалась ему, объяснялась в любви, отправляла письма! Но я ему совершенно не нужна!»

Если позабыть о князе Полоцком, единственный человек, ради которого ещё стоило бы жить — её маменька, Алтын Азаматовна. После слов князя Анна уже не сомневалась, что та жива и даже, возможно, где-то недалеко. Тогда, если Анна найдёт её, если они познакомятся и узнают друг друга, эта невыносимая пустота в сердце окажется, наконец, заполненной. Маменька расскажет, откуда у Анны взялись её странные способности, отчего в детстве и юности она переживала те таинственные превращения… И ещё, рядом с Алтын Анна наверняка перестанет боятся каждого встречного, перестанет в каждом видеть врага!

Но как же, как её отыскать? Кто, кроме покойного отца и мачехи, Катерины Фёдоровны, знал пропавшую хотя бы в лицо? На этот вопрос у Анны был ответ: доктор Рихтер, да ещё господин Осокин, папенькин поверенный. Так ведь у них нет никаких сведений! Значит, всё равно оставался только проклятый князь Полоцкий, который, как назло, исчез в неизвестном направлении!

Она пролежала бы весь вечер на постели, в задумчивости глядя в потолок, если бы через дверь её не окликнула племянница хозяйки, мадам Лялиной:

— Госпожа Калинкина! Госпожа Калинкина!

Анна встрепенулась. Ну вот, не в первый раз уже она позабыла, что носит теперь другую фамилию. Когда она знакомилась с хозяйкой дома, то твёрдо помнила одно — своё настоящее имя называть нельзя! Поэтому, представляясь, Анна едва не отрекомендовалась Калитиной, да одумалась и старательно закашлялась — а после брякнула первое, что в голову пришло. Аграфена Павловна Лялина внимательно посмотрела на неё, но ничего не сказала.

Однако хозяйка оказалась совсем не так проста — уже через час Анна снова попалась в хитро расставленную ловушку. Назвавшись девицей Калинкиной, званием мещанкой, графиня Левашёва позабыла, что должна соответствовать заявленному образу. И когда Аграфена Павловна между делом бросила: «Dites-moi, mon ange, quel âge avez-vous?» (Позвольте спросить, мой ангел, сколько вам лет?), Анна машинально ответила: «J’ai vingt-deux ans» (Мне двадцать два).

Лялина мелодично рассмеялась и произнесла что-то вроде: «О, я смотрю, вы получили прекрасное воспитание — да и ваше произношение, дорогая, выше всяких похвал». Анна же вспыхнула до корней волос; она ожидала, что хозяйка начнёт расспрашивать её по новой, но та пока ничего не прибавила. Лишь познакомила со своей племянницей Полей — тихой, худенькой, неприметной на вид девушкой с русыми волосами и остренькими чертами лица. Видно было, что эта Поля находится в полном подчинении у своей тётушки.

Анна спустилась вниз. Аграфена Павловна уже сидела за столом, накрытым весьма нарядно и торжественно в сравнении с их обычными скромными трапезами. Глядя на хозяйку, Анна подумала, что могла бы поклясться: на вид-то Лялина — никакая не владелица мещанского домика, живущая весьма скромно. Даже будучи вдовой коллежского секретаря, она очень походила на тех дам из высшего света, которых Анна встречала чуть ли не каждый день, когда сделалась графиней Левашёвой.

— Поля, подай-ка ещё прибор! — велела Лялина и с улыбкой обернулась к Анне. — У нас, дорогая, сегодня гость к ужину. Весьма важный для меня гость.

Анна вежливо кивнула и присела за круглый, накрытый крахмальной скатертью стол. Гости Аграфены Павловны её ничуть не интересовали, да ещё она так утомилась сегодня. Какая досада — если бы знать заранее, можно было остаться в своей комнате, сославшись на головную боль, и попросить Полю принести ей ужин туда.

— Этот гость — мой любимый двоюродный брат, Анна Алексеевна. Из всей родни только он и сохранял со мною добрые отношения, когда я, против воли отца, вышла за моего несчастного Никифора Степановича… Но, знаете — любовь есть любовь! То, что муж беден и вынужден тяжёлым трудом зарабатывать на хлеб, меня тогда отнюдь не смутило!

— Вы совершенно правы, — машинально поддакнула Анна, думая о своём.

— Вот, а потом все родственники от меня отвернулись, я фактически сделалась изгоем, — продолжала Лялина, и Анна насторожилась. Что это хозяйке вздумалось откровенничать сегодня, да ещё на такую деликатную тему? — Вы представляете, милая, каково это: совсем девчонкой оказаться изгнанной из лона родной семьи?

— Представляю… — начала было Анна и остановилась. — То есть, откуда мне знать, но вероятно, вы чувствовали себя ужасно!

Её не оставляло ощущение, что Лялина не просто так завела этот разговор. Решила, что постоялица проникнется и броситься откровенничать в ответ?

Аграфена Павловна помолчала, словно дожидалась от неё ещё каких-то слов, и продолжала:

— Итак, со мной не желал говорить никто из семейства, отец и мать отреклись от меня, а бедняжка супруг был слишком робок и воспитан в почтении к вышестоящим по званию и положению. Он не мог ничего сделать. И только милый cousin, мой добрый Theodore остался мне другом! Он вам понравится, Анна Алексеевна, он настоящий рыцарь!

Говоря это всё, Лялина беспрестанно оглядывалась то на дверь, то на окно — но вышеназванный рыцарь всё не появлялся, Анна же упорно молчала. Всё это было как-то странно: уж не сватать ли её вздумала Аграфена Павловна?

При первой встрече Анна отрекомендовалась ей девицею, прибывшей из уездного городка в Петербург к родственнице, но с той дамой они разминулись — та вздумала куда-то уехать из города. Дальше её рассказ соответствовал истине: остановилась в меблированных комнатах, и, будучи ограблена, осталась без денег. Верила ли в это Аграфена Павловна, Анну не беспокоило. Главное — здесь, на Колтовской, она нашла тихий и скромный уголок, куда ни разу не наведывались блестящие экипажи и большие компании, и всю зиму было достаточно малолюдно. А вот летом в этот оазис зелени и садов многие петербуржцы переселялись на дачи, чтобы побыть ближе к природе — так что до мая Анне пришлось бы подыскивать новое жильё.

Она уже совсем решилась встать и извиниться перед хозяйкой, что не сможет быть за ужином. Но в этот миг Агрефена Павловна издала радостное восклицание и устремилась навстречу человеку, которого Поля почтительно провела в столовую. «Рыцарь» госпожи Лялиной оказался прекрасно одетым господином средних лет, в элегантном чёрном сюртуке, с золочёной тростью и золотой табакеркой в руке, множеством массивных перстней на пальцах. Этот человек обладал весьма приятной наружностью: бледная кожа, высокий лоб, крупный, породистый нос и чётко очерченные губы. На вид можно было подумать, что ему лет тридцать пять или чуть больше. Анне он мог бы даже показаться привлекательным, если бы не нескрываемое самодовольство и самолюбование, которые сразу угадывались в нём.

Конец ознакомительного фрагмента.