Знаешь, я не твоя

Ксения Хиж, 2015

Я вышла замуж в восемнадцать не по своей воле, а по приказу матери. Он богат, а мы повязли в долгах. И теперь я безвольная птица в его золотой клетке. Мне нельзя общаться со сверстниками, быть свободной и видеть мир красочным. Престарелый муж – вот моя мрачная реальность и единственная отдушина – игра на сцене театра. Я начинающая актриса. И в тот день, когда меня приглашают на киносъемки, в моей жизни как гром среди ясного неба появляется он – моя молодость и бушующая страсть – известный на весь мир киноактер Кирилл Баринов…

Пролог

…Зрители в студии замерли. Все ждали подробностей и Лика продолжила:

— Сколько вам было?

Камера взяла крупный план, чуть ярче осветили софиты.

— Шестнадцать.

Голос гостьи чуть дрогнул, редактор, и телеведущая победоносно улыбнулись. Режиссер замер. На мониторе замелькали цифры статистики прямого эфира — все мыслимые и немыслимые рейтинги зашкаливали. Зрители — опытная массовка ток-шоу, затихли и в полнейшей — в звенящей, ей богу, тишине, она продолжила:

— Мне было шестнадцать, когда я впервые его увидела. Спустя месяц после смерти отца. Он пришел к нам на ужин. В мой день рождения.

Зрители в зале задержали дыхание.

— И-и? — не выдержав паузы, спросила ведущая.

Лика потупила взгляд, рассматривая свои черные лакированные туфли-лодочки. Облизнула губы, выдохнула, мотнув головой:

— Он подарил мне съемки. В кино. Его знакомый режиссер взял меня на маленькую роль. И не в массовку, а сразу в приличный эпизод. Мы стали дружить. Он приходил к нам в гости почти каждый день, помог расплатиться с долгами. В семнадцать я поступила в театральный институт, и к тому моменту за моими плечами уже было приличное портфолио — одиннадцать кинокартин и сериалов. Роли не главные, второстепенные, эпизодические, но все же это результат и путь к вершине успеха.

Игорь благословлял меня и вместе со мной радовался моим успехам. Но тот момент я уже перестала обращаться к нему на «Вы» и «Дядя Игорь». Он стал мне другом. Но ровно до тех пор, пока мне не исполнилось восемнадцать. И он изменился. Из него, наконец, вырвался наружу тот зверь, который долгие годы истекал слюнями и похотью, взращивая меня для себя, холя и лелея. Он вырастил под себя игрушку, вещь, рабыню. Жену. Отрезал меня от мира сверстников, подруг, вечеринок и посадил дома. Спасал только театр, в котором я играла небольшие роли.

В тот год было два юбилея — мое восемнадцатилетие и его — сорокапятилетие. Он отмечал с размахом — в дорогом ресторане в центре Петербурга с журналистами и звездами. Мой, спустя три недели — на старой полузаброшенной даче в Подмосковье. Семейный вечер. Без света — за окном гроза и страшный ливень; под треск и мерцание свечей…

— А потом? — спросила известная телеведущая, и в глазах ее застыл горячий похотливый огонек.

— Потом я вышла за него замуж.

— Я не об этом. — Выгнула она бровь. — Я о вашей порочной связи с Кириллом Бариновым. Вы изменили мужу с этим молодым киноактером…

— Хватит! — Прошептала отчаянно Анжелика и задрожала от ужаса. — Я никому не изменяла. Я просто совершила побег из своей золотой клетки…

— Удачно? — усмехнулась телеведущая, бросила взгляд на ее запястья, на которых все еще виднелись синяки и ссадины.

Лика закрыла глаза и с силой закусила губы…

…Очередной раскат грома заставил вздрогнуть и испуганно зажмуриться. Я, по-моему, даже вскрикнула, а мама и дядя — наш друг семьи — лишь засмеялись.

— Что, ангел, мой, страшно? — спросил он и легонько коснулся моей руки.

— Немного. — Я руку не убрала, хоть мне и не нравились его слишком частые прикосновения.

Мать поставила на стол свечи в подсвечниках, чиркнула спичкой, и кухню наполнил мерцающий свет. На стенах заплясали тени, стало светлей, но не спокойней. Что-то тревожило, ныло в груди и от этого становилось все хуже. Тоскливо и одиноко.

— Ты чай-то будешь? — мама уже тянулась к чайнику.

— Да. — Я высвободила руку, посмотрела в окно. По нему текли ручейки дождя, крупные капли неистово бились о стекло, а на небе то и дело сверкали кривые полоски света. Молния.

— Как прошел твой день, Изабелла?

Его голос знаком до боли, заучен еще с детства, но сейчас он звучит иначе — тихо и пугающе…

— Нормально, — отвечаю я и смотрю на него.

Очередная вспышка за окном озаряет его лицо — он мамин ровесник, но выглядит, пожалуй, моложе. Ухоженное лицо и руки, маникюр, ровные белоснежные зубы, красиво и дорого одет, приятный парфюм.

— Хорошо, — он кивает головой и снова тянется ко мне.

Я отклоняюсь, но его лицо уже рядом, так близко, что я чувствую его дыхание.

— У меня для тебя подарок, — шепчет он на ухо, и я вздрагиваю.

Смотрю на маму — радуется. Она всегда рада, когда он приходит к нам в дом.

— Пойдем, покажу? — он предлагает настойчиво, с надеждой, и отказаться неудобно. И мама тут же кивает — иди, мол, иди.

Я встаю и иду вслед за ним по темному коридору — свечи и мама остались на кухне. Сердце тревожно сжимается, никогда не любила грозу. А подарки — приятно. Он всегда дарит дорогие красивые вещи, нам с мамой такие не по карману. После смерти отца нам приходится туго.

…Мы заходим в мою спальню. Там царит полумрак, пахнет моими новыми духами, тоже его подарок. Он останавливается у окна и оборачивается, но в его руках ничего нет. Может подарок на тумбочке у кровати?..

Я смотрю в ту сторону — ничего нового, перевожу взгляд на него — он радуется и улыбается, откровенно скользит по мне взглядом, от которого к горлу подкатывает неприятный осадок. Он подходит ко мне так близко, что от его мужского запаха щекочет нос, я отступаю назад, но его руки уже держат меня крепко-накрепко. В его глазах похоть и ликование от вседозволенности, в моих — страх и обреченность. С коридора доносится стук входной двери — мать сбежала, оставив нас наедине. Я все понимаю, но еще пытаюсь изменить реальность, а потому, убираю его руки, но чувство неизбежности подкашивает ноги и лишает сил.

— Разве это подарок? — спрашиваю я, и не узнаю собственный охрипший голос.