Бесконечное восьмое марта

Ксения Смирнова, 2020

Откуда берутся счастливые женщины? Из хохота семилетних девчонок с полными карманами фантиков. Из фантазий старшеклассниц с чёрной помадой. Из иллюзий молодых мамочек, впервые взявших на руки настоящего младенца. Из разочарований стервозных красавиц. Из простой непростой жизни. В судьбе Аллы Ивановой не было ни принца, ни дворца, ни алмазных россыпей. Зато случилась любовь. И не проходит. Несмотря на жизненные сюрпризы, не всегда приятные, Алла с лёгкостью находит нестандартный выход из ситуаций. Её спасает несерьёзное отношение к миру и к себе. "Бесконечное восьмое марта" – это истории из Алкиного детства восьмидесятых, юности девяностых, замужества двухтысячных, материнства по большой любви, а не по государственным программам. Жизнь отъявленной оптимистки Аллы Ивановой – это фейерверк смешных и драматичных, театральных и бытовых историй. Но все они про счастье и про любовь.

Про отца

Шёл второй год, как Алка с родителями и братом переехали в новый дом. Родственники косяками тянулись в гости. Охали, ахали, восторгались, а порой тихо завидовали и злорадствовали: «Стены-то кривые, обойчики-то дешёвенькие. Но — площадь! Но — два этажа!»

Завидовать было чему. Из двушки на пятом в панельной коробке перебрались в собственный коттедж. Четыре комнаты, общий холл — слово-то какое буржуйское! — огромная кухня, терраса, веранда, земля. И помещение под крышей со странным названием «пазуха», и подвал, пусть там пока и приходится ползать на четвереньках, но это пока: «Выкопаете, обживётесь».

Конечно, и мамины родители приезжали. Помочь, поддержать, посоветовать. Вот и нынче — на праздники. На Восьмое марта.

Мама с утра суетится, готовит праздничный обед из того, что сумела добыть. Середина девяностых — не разгуляешься. Но приехали родители, надо сделать всё в лучшем виде: всё у нас хорошо, прекрасная семья. Отличный весенний праздник! Женский, радостный, светлый.

А папы в тот день почему-то не было дома. Он мог уехать по работе, мог уйти в магазин, пятнадцатилетняя Алла не знала, куда он пропал с самого утра. Не знала и мама, но гремела тарелками, нарочито звонко разговаривала, как могла, делала вид, что ничего не происходит. Папа вот-вот будет дома, и мы все усядемся за стол отмечать светлый праздник красоты, любви и весны.

Нехитрые закуски были готовы. Чем там угощались в девяностые — винегрет, квашеная капуста, салат из моркови с чесноком, праздничный огурец кружочками, картошка, тушёная с морковью и луком. Бутерброды со шпротами — деликатес.

Сели за стол.

Хуже всего для Аллы было всеобщее добровольное изображение счастья. В то время, как на самом деле ситуация складывалась паршивая. И сколько Алла не размышляла об этом принудительном празднике, не могла придумать — зачем? Нет,

«зачем?» — как раз понятно. Детей и родителей не обязательно посвящать в проблемы. Но вопрос: «для чего?» так и завис.

Никому из домашних то застолье не принесло ни радости, ни настроения. Три поколения семьи усиленно праздновали, громко чокались бокалами, произносили заздравные речи, думая только о том, когда же закончится эта пытка.

«Как он может? Как смеет ставить маму в такое положение?» — клокотало, шипело, взрывалось внутри честной максималистки Алки.

До последнего она надеялась, что вот, папа придёт, как настоящий рыцарь с букетом роз невероятных размеров, обязательно белых. Это за ними он полдня гонялся по городу. С вкуснейшим тортом, который заранее заказал, с подарками для любимых женщин. Подарки непременно должны быть крупными, ведь он оставил их на работе, иначе дома бы сразу обнаружили, а что это тогда за сюрприз?

Только так можно было спасти этот чёртов день! Только это мгновенно сняло бы вопросы интеллигентно промолчавших бабушки и дедушки, развеяло недоумение шестиклассника Женьки. Не было бы маминого восторженного, на грани истерики, унижения. И растаяла бы тягучая патока омерзительного цвета и запаха, заполнившая комнаты, стаканы, мысли, души.

Алла ждала, чувствуя, что всё совсем не так. Но надеялась, надеялась, надеялась…

Он появился, когда мама разливала чай. В расстёгнутом полушубке, в гигантской, лихо заломленной шапке — чудовища из шкуры козла, недавно сдуру

купленной на рынке. Отец занимал собой всю улицу. Он кланялся каждому сугробу, опираясь на цветы, что нёс в руках, и громко пел.

Отец вломился в дом, наполненный праздником, праздник теснил грудь, рвался наружу. Щедрыми ручищами он выгребал на стол конфеты, пряники, заветренные кружочки колбасы, вперемешку с обрывками газет, крошками и снегом, набившимся в карманы и стремительно тающим в тепле.

— Вот, вам, детки! Тебе, жена!

Никому не нужные, никем не убранные, объедки чужого праздника до самого вечера валялись на столе. Весенний букет красных мемориальных гвоздик — две бодрые, одна сломанная — вместе со всем этим богатством Алла брезгливо стряхнула в мусорное ведро. Она навсегда возненавидела восьмое марта и гвоздики. А потом, лёжа на кровати и рыдая в бессильной злобе, клялась себе, что не позволит так поступать с собой. Никому. Никогда.

Впрочем, цветы были ни в чём не виноваты.

Конечно, в жизни Аллы были и прекрасные празднования женского дня. Наверное, в детстве, когда родители делали всё, чтобы было так, как надо. И маленькая Алла воспринимала так, как надо. Радовалась празднику, дарила всем женщинам подарки: бабушкам, маме, учительнице и подружкам. И что-то получала, скорей всего, очень даже милое и приятное.

Но ничего из этого почему-то не запомнилось. Ощущение фонового счастья не остаётся в памяти — там не за что зацепиться. Хорошо и всё. Детали можно опустить.