Выбор

Ксения Олеговна Дворецкая, 2019

Эта книга о личных, обычно негласных, драмах. Герои делают выбор изо дня в день: соглашаясь на свою жизнь или стремясь её изменить. Под этим углом зрения повседневность приобретает значение исключительности, становится тождественна самой жизни.

Разговоры

В седьмом часу вечера в магазинах вырастают очереди, хвосты которых, сплетаясь, прячутся между стеллажами и вызывают у стоящих бурные возражения. Вера Ивановна в таких очередях ежедневно стоит, втайне гордясь, что не может ходить за покупками раньше: она работает, хоть уже семь лет на пенсии. На ней стеганное серое пальто и синий берет, который она любит поправлять.

— Молодые люди, — обратилась она к парочке, стоящей впереди неё, — а у вас в корзине молоко «Луговичкин» лежит, оно хорошее?

— Нормальное, — удивлённо ответила девушка.

— Да что-то больно дешёвое. Оно не из сухого молока?

Девушка уже было обратилась к парню, но услышав второй вопрос Веры Ивановны, снова обернулась к ней:

— Нет, в составе только «цельное» написано, а производители обязаны писать.

— Обязаны-то они обязаны… а скисает оно как, нормальная простокваша?

— У нас обычно не скисает, мы успеваем выпить, — девушка вежливо улыбнулась.

— Попробуйте один раз его скиснуть оставить, и по простокваше проверите, хорошее или нет. Это надежный способ!

— Да? Спасибо, попробуем.

Подошёл их черед оплачивать покупки, девушка отвернулась, засуетилась, но потом через плечо сказала Вере Ивановне «до свидания». Вера Ивановна закивала: «всего вам доброго», и прислушалась к писку штрихкодов на кассе. Уже протягивая руку за сдачей, она услышала, как девушка ответила молодому человеку:

— Может быть она одинокая…

Кольнуло что-то в сердце, Вера Ивановна поморщилась. С чувством незаслуженного оскорбления она механически складывала покупки в пакет, и только выйдя на улицу слегка успокоилась. Наверняка речь шла не о ней, потому что её никак нельзя назвать одинокой. Возле дома она уже была в этом уверена.

Переложив пакеты в левую руку, Вера Ивановна открыла дверь. Не раздеваясь, пронесла покупки на кухню, затем зашла в зал, где на диване лежал муж. Не поворачивая головы, он спросил:

— Жрать мы будем сегодня?

— А ты что, голодный сидишь? Так всё сготовлено, только разогреть надо было. Сейчас я всё сделаю. Я почему задержалась: в магазине очередь…

— Да иди уже. Грей.

Быстро раздевшись и вымыв руки, Вера Ивановна положила в сковороду из одной кастрюли отварной рис, из другой котлеты, по две мужчинам и одну себе, и поставила на маленький огонь. Позвала мужа:

— Пойдём кушать, скоро разогреется.

— Как разогреется, так пойду.

— Хорошо, минутки через две приходи.

Вера Ивановна подошла к двери в комнату сына и постучалась. Не услышав ответа, она открыла дверь. Пахло дурными сигаретами, мужским потом и алкоголем. На экране компьютера что-то взрывалось, рушилось и горело, а Серёжа спал. Почему-то Вере Ивановне вспомнилось, какой праздничной была эта комната, когда впервые ожидали прихода Наташи.

— Серёжа, Серёженька, — тронула она сына за плечо, — вставай, сыночек, пойдём, покушаем. Весь день, наверное, голодный…

Сергей открыл мутные глаза и посмотрел на мать, не узнавая её.

— Серёжа, это я, пойдём кушать, — погладила она ему лоб.

— Угу.

— Вставай и приходи на кухню. А я выключу сковородку пока.

На кухне Вера Ивановна разложила по тарелкам ужин и, полностью наполнив водой чайник, поставила его на огонь. Подошёл муж и молча сел за стол, за ним пришёл Серёжа.

— Может помидорок солёненьких достать, а? — заглядывая в глаза Серёже, спросила Вера Ивановна.

— Ты не спрашивай, а поставь на стол, — вместо сына ответил муж.

Муж ел быстро и жадно, Серёжа лениво ковырялся в тарелке.

— Может для аппетиту, бать? — предложил Сергей.

— Ну не спрашивай — ставь на стол, — добродушнее повторил отец.

Серёжа принес бутылку из комнаты.

— Ма, дай рюмки.

Вера Ивановна покачала головой, но рюмки достала и поставила на стол.

— Может и тебе налить? — ухмыльнулся муж.

— Что вы, что вы! А вы выпейте по рюмочке — ничего страшного нет!

Серёжа с отцом чокнулись, разом выпили. Отец продолжил есть.

— Серёженька, ты кушай котлетку-то.

— Бать, может ещё? — обратился Сергей к отцу.

— Не, ну её, горькую. Я б лучше пивка.

— Ну, а я буду.

Серёжа выпил ещё рюмку и откусил котлету, потом встал из-за стола, захватив бутылку.

— Спасиб, ма.

— Да не за что, дорогой, ты и не ел ничего.

Вера Ивановна осталась вдвоём с мужем, ожидая, что тот скажет что-нибудь о Серёже, но он доел, встал и молча ушёл в зал.

Вера Ивановна выключила закипевший чайник и достала из кухонного шкафа большую чашку с фотографией хорошенького мальчика. Бросив в чашку щепотку чая, она залила её кипятком и накрыла блюдцем, и тяжело опустилась на табурет возле окна.

С минуту она разглядывала отражённые очертания кухни на фоне чернеющей улицы, но потом схватила свой телефончик и, держа его на вытянутой руке, стала набирать номер по памяти. Женский электронный голос озвучил все одиннадцать цифр, а после недолгих гудков Вере Ивановне ответил другой женский голос, живой, но уставший:

— Алло, да.

— Наташенька? Алло!

— Да, это я, Вера Ивановна, я слышу.

— Здравствуй, Наташа.

— Здравствуйте.

Вера Ивановна вскочила и встала вплотную к подоконнику, подавшись вперёд, уверенная, что так будет слышно лучше.

— Наташенька, ты дома? Всё у вас хорошо?

— Где же мне ещё быть. Всё нормально у нас… Вы как?

— Ой, спасибо, Наташенька, всё нормально. Я вот с работы пришла, покормила мужиков то своих, — на этих словах Вера Ивановна одновременно как-то дёрнула головой и пожала плечами, придавая фразе шутливости, но потом жалобно добавила, — Серёжа всё болеет.

— Знаю я Серёжины болезни, можете не рассказывать мне!

Вера Ивановна вздохнула и, помолчав, попросила:

— Наташ, расскажи, как внучок мой? Хвалят его воспитатели?

Голос в трубке потеплел:

— Да. Знаете, Наталья Семёновна мне по секрету сказала, что Лёша самый смышлёный в группе, а Ниля Артуровна, это нянечка, его только профессором и называет.

— Ой, какие они! Конечно, конечно, Лёша самый умненький! А на танцах как? Хвалят его?

— Да вот танцы ему не очень нравятся… там всё по счёту надо как-то ходить, а ему по-своему хочется. Думаю его забрать оттуда.

— Ну и правильно, если не нравится — зачем ребёнка мучить. Вот ещё — танцы!

Вера Ивановна, теребила полотенце, не замечая этого.

— Наташенька, а денюжку вам не надо? — Вера Ивановна повторила жест головой и плечами.

— Деньги всегда нужны. Если вам не жалко — не откажемся.

— Как же жалко, что ты. Для внучка чтоб мне жалко было? А когда к вам прийти можно будет?

— Ну, в субботу ко мне сестра приедет… давайте в воскресенье.

— Конечно. Давай. Наташ, а можно мне сейчас поговорить с Лёшенькой?

— Он мультик смотрит, вряд ли станет разговаривать.

И куда-то вне трубки голос крикнул: «Лёш, с бабой Верой будешь разговаривать?» и до Веры Ивановны донеслось звонкое: «Не-е-ет!»

— Ну, вот видите. В воскресенье придёте, поговорите.

— Да, да, конечно.

— До свидания, Вера Ивановна.

— До свидания, Наташенька… а как у него с письмом?

Но голоса в трубке больше не было. С маленькими телефонами даже не оставалось гудков, этого мягкого многоточия, к которому можно было бы прислушиваться. Сразу начиналась тишина — точка.

Вера Ивановна опять вздохнула. Сняла с чашки блюдечко и осторожно отхлебнула чай. Удивлённо повернулась к своему отражению:

— Надо же, остыл, пока разговаривали.

И благодарно улыбнулась.