MAYDAY

Ксения Кантор (2024)

Вчера умерла мама. Друзья, сокурсники, родные — все, кого я знала, тоже мертвы. Сегодня погиб отец. Узнав об этом, я выла в голос, яростно требуя, чтобы все ЭТО закончилось. А потом пришло осознание. Горькое, жуткое, предельно ясное… Мы с братом остались одни. Нам никто не поможет.Человечество пало. Не ядерный взрыв, не война, не астероид… а хитрый, изворотливый, невидимый монстр. Улицы кишат прежними соседями, знакомыми, но едва ли они пощадят. Чувства свернулись в тугой узел и высохли, но я не имею права сдаваться. Я должна идти вперёд… ради брата, ради себя.

Глава 2.

23 мая.

«В прессу просочились первые тревожные вести о том, что вирус добрался до других стран: в Париже оцеплены все окраины, где проживали мигранты и малоимущие семьи, в Египте изолирована группа европейских туристов, в Москве сняты с рейса пассажиры из Сочи… но так продолжалось недолго. Буквально за одну неделю СМИ захлестнули новости о новых очагах заражения: Австралия, Бразилия, Канада, Швейцария… следом за ними — Индонезия, Кения, Индия. И сколько бы Китай не выставлял кордонов, укрепляя знаменитую стену, лихорадка прорвалась и туда.

События разворачивались по схожему сценарию. Сначала вспышки новой болезни выявили в наркоманских притонах и трущобах, но довольно быстро болезнь вырывалась за пределы бедных кварталов, распространяясь среди населения.

Истеричные настроения нарастали и лавиной обрушивались с экранов, сея панику и страх. Наконец-то человечество осознало: вирус — не случайный гость, нет, он — угроза всему нашему виду. За две недели земной шар был сплошь усеян красными метками вспышек болезни. Какие бы меры ни принимались, пандемия не обошла стороной ни один континент, ни одну страну, ни один город.

ВОЗ объявила о создании международной комиссии. Ведущие ученые-вирусологи со всего мира съехались в Стокгольм, чтобы совместными усилиями разработать спасительную вакцину.

В последовавшие дни внимание всей планеты было приковано к происходящему в Стокгольме. Лучшие умы человечества исследовали биологический механизм загадочной лихорадки. К этому моменту удалось выяснить, что это совершенно новый, до сего момента неизвестный вирус. Разумеется, обыватели тут же подхватили тему и принялись состязаться за звание «самая абсурдная версия». Среди самых популярных: вирус послан Господом в наказание за грехи; привет от инопланетных захватчиков (к чему мараться, когда можно запустить землянам вирус, немного подождать и опуститься на вымершую планету?) и третье — попытка природы очиститься от главных паразитов — человечества.

Правда оказалась куда сложнее и страшнее. Вирус возник он не на пустом месте, а в результате двух процессов: мутации вируса оспы и рекомбинации с генами Эбола и вирусом Авалон, недавно обнаруженном китайскими учеными в тающих ледниках Гренландии. Проще говоря, трио Avalon, Variolla major и Ebolavirus объединились в новый смертоносный супервирус, которому дали название по первым буквам «отцов-основателей» — AVE.

Папа абсолютно уверен, природе не под силу такое творение, так что Авэ (как тут же окрестили обыватели) — рукотворный вирус, созданный в лаборатории. Вероятность того, что столь сложные процессы могли случайно произойти в естественных условиях — нулевая. Начиная с мутации оспы, заканчивая извлечением и экспериментами с Авалоном — дело рук ученых. Кто и с какой целью проводил опыты с вирусами нам не известно. Но одно ясно наверняка, что-то пошло не так, раз AVE выбрался из лаборатории и теперь вовсю хозяйничал на Земле. Мысли о том, что кто-то мог намеренно использовать вирус как биологическое оружие, отец отвергал. Он до последнего верил в гуманность и порядочность ученых-коллег. А я нет. Как и миллионы других людей. Ведь первые случаи заражения были зафиксирован в Лос-Анджелесе у наркоманов, принявших дозу бесплатного наркотика. Значит, в том шприце находился новый супервирус, как и в тысячи других шприцев, намеренно распространенных по миру.

Большинство здравомыслящих людей сходились во мнении, что AVE запустили те же люди, кто недавно обкатал сценарий с пандемией Коронавируса. Поскольку репетиция прошла успешно: под угрозой вымирания человечество позабыло об огромном госдолге США, выборах, распрях, демократии и сконцентрировалось на общемировой проблеме. Почему бы не повторить фокус, в первый же раз сработало?

Блоггеры называли AVE — местью природы против главных паразитов — человечества. Другие писали о Божьей каре. Были и те, кто считал AVE инструментом против перенаселённости планеты. Кто-то могущественный и злой решил разом ускорить смерть «лишних» людей — бродяг, наркоманов, бедняков и, таким образом, очистить города. Но Боже, как же «чистильщики» просчитались с масштабами! Их злой умысел мог запросто обернуться мировой катастрофой. Ведь, по сути, они выпустили из лаборатории идеального убийцу. Осознавали ли эти люди в полной мере последствия своих действий? Не думаю. А если понимали и все равно пошли на преступление против человечества, то поверьте, им сейчас так же страшно, как и всем нам.

Первые отчеты из Стокгольма доказывали: AVE оказался куда более опасным и агрессивным, чем лихорадка Эбола или оспа. Кроме того, представитель комиссии сообщил, что на текущий момент известно три штамма: AVE — 1, AVE — 2, AVE — 3. Образцы, доставленные с разных точек мира, имеют очевидные различия.

Если верить словам отца, все разгадки насчет течения болезни, приступов агрессии у зараженных, в том числе и способность к стремительной мутации самого вируса, кроются в недавно обнаруженном Авалоне. Вирус, извлеченный из льдов, как ящик Пандоры. И нам только предстоит узнать, что скрывается внутри. И если в начале пути представители комиссии рассчитывали разработать вакцину в самое ближайшее время, то вскоре всем стало очевидно: ученым потребуется гораздо больше времени, чем планировалось ранее. Другой вопрос — есть ли это время у людей?

***

Это был сложный, во многом противоречивый день. Студентам объявили, что с завтрашнего дня занятия в институте переведены на дистант, впрочем, как офисы и школы. В столице введен жесткий масочный режим и комендантский час. Но вмененные меры никого не удивили. Все разворачивается по уже знакомому сценарию. А вот военные машины с вооруженными солдатами, патрулирующие город — что-то новенькое. Министр обороны сказал: это вынужденная мера против вандализма и беспорядков. Но интуиция подсказывает, причина кроется в другом. В Москве достаточно сотрудников полиции, чтобы справиться с хулиганами. Раз призвали военных, значит — дело дрянь.

Новости о новой смертоносной лихорадке посеяли панику, и за медицинской помощью обратились тысячи людей. Но самое страшное, среди паникеров, принявших ложные симптомы за истинные, выявили зараженных. За последние сутки московские больницы оказались переполнены. Медицинский персонал не справлялся, в связи с чем среди студентов-медиков набирали волонтеров.

Арсений и еще несколько моих одногруппников примкнули к добровольцам и заступили на дежурство. Вскоре их примеру последовали другие. Но были и те, кто отказался, не желая подвергать себя лишнему риску. Сокурсники смотрели на них с нескрываемым презрением.

Не зная, как поступить, я позвонила отцу. Он велел нам с Анной ехать к нему. Не мог допустить, чтобы нас направили куда-то, кроме Боткинской».

29 мая.

Вот уже неделю Данила жил на базе. Сменив костюм пилота на резиновые сапоги и спортивную одежду, он наконец-то занялся обустройством хозяйства. База представляла собой остров протяженностью не более двух километров, со всех сторон окруженный водой. Все постройки находились в южной части, основную же территорию занимал лес. Это было идеальное место, чтобы схорониться и переждать любые катаклизмы — погодные, политические, личные.

Чего скрывать, в душе он всегда был немного отшельником. Даже профессию выбрал под стать. В напарниках — главный пилот, да бескрайнее небо впереди. Дэна все устраивало. А суету аэропортов и напряжение полетов он успешно обнулял на базе.

Этот дом он купил прошлым летом и, как все хорошее происходящее в его жизни, это вышло совершенно случайно. Во время рыбалки, в поисках новых «клевых» мест, лодка вынесла его к острову. Обследовав территорию и обнаружив здесь заброшенный дом и вместительный сарай с ящиком ржавых гвоздей, Дэн понял, что нашел убежище, о котором давно мечтал. С этого момента при любой возможности стремился попасть в тишь и уединение острова. Здесь не было ни электричества, ни телевидения, только дизельный генератор для экстренных случаев.

Правда, отправляясь на базу в этот раз, Данила изменил давнему принципу и прихватил с собой радио. Установив его на веранде так, чтобы голос диктора был слышен из любой точки острова. Мужчина мог спокойно заниматься своими делами и при этом оставаться в курсе происходящих в мире событий. А события день ото дня становились все тревожнее.

30 мая.

«Прошел первый день нашей волонтёрской службы. Отец запретил нам с Аней даже близко подходить к боксам с зараженными. Поэтому мы помогали в палатах с обычными больными. Которых, к слову, тоже было предостаточно.

Весь медицинский персонал ожидаемо обязали ходить в специальной защитной одежде. Учитывая установившуюся жару, это было тем еще испытанием. Но никто не спорил, понимали, сколь высока цена легкомысленности.

В больнице я узнала много такого, о чем не рассказывал отец. Как оказалось, первый пациент поступил еще неделю назад. С тех пор почти все изолированные больничные боксы забиты под завязку. А это, на секундочку, сто восемьдесят пациентов. И зараженные продолжали поступать.

Обед мы с подругой провели в Ординаторской и ни капли об этом не пожалели. Здесь витали самые последние слухи и новости. Старшая санитарка проболталась, что зараженным сразу вводят успокоительное. Это стали делать после того, как один пациент набросился на доктора и тот тоже заразился. Про агрессивность упоминали и раньше, но никто не уточнял, почему так происходит. Самую правдоподобную версию высказал, как ни странно, патологоанатом. Этот угрюмый мужчина, к которому я бы ни за что не повернулась спиной, заявил: агрессивность — побочный эффект одного из штаммов. Он же убеждал всех, что вирус продолжает мутировать, и не известно, сколько еще версий AVE мы узнаем в ближайшее время. Папа ходил мрачнее тучи и на мои вопросы не реагировал. Но вечером все же признался, что все услышанное мной в больнице — правда.

Именно поэтому вместе с коллегами отец начал собственную работу над вакциной. Они решили никого не ждать, собрали лучших вирусологов России и обосновались в Боткинской лаборатории. И теперь день и ночь, сменяя друг друга, занимались изучением новых штаммов. Пока одна команда ученых старалась понять механизм мутации и ее действия на человеческий организм, вторая пыталась найти способ извлечь антигены, чтобы затем получить антитела к AVE.

Это вызывало гордость, а вместе с тем и новые страхи. За отца, за людей, за мир. Успеем ли?».

3 июня.

Небольшую моторную лодку он купил заранее. Заведя мотор, Дэн пересек озеро, узкий перешеек и высадился на берегу ближайшей деревни. В планах посетить местное сельпо и пополнить свои запасы. Но, так и не дойдя до пункта назначения, вдруг встал как вкопанный. Невдалеке толпились люди, о чем-то переговариваясь. По улице плыл поставленный голос диктора, донося до слуха фразы: «новые очаги заражения», «количество умерших», «меры предосторожности». Подойдя ближе, Дэн обнаружил на крыльце одного из домов телевизор. Его хозяин выкрутил громкость на полную, и теперь вся деревня внимала трансляции. Хватило пары секунд, чтобы понять — помимо вируса в мире орудует зверь пострашнее. Все крупные города были охвачены паникой, люди бежали по улицам, шоссе, стремясь как можно быстрее покинуть мегаполисы и спастись от AVE. Истерия нарастала.

Картинка сменилась, на экране возник Центр Эпидемиологии Стокгольма. Пресс-секретарь международной комиссии, запинаясь и без конца поправляя очки, что-то лепетал про вакцину, антитела. Некоторое время Дэн пристально разглядывал этого престарелого хмыря, пока не понял — тому попросту нечего сообщить миру.

Более не теряя времени, он резко развернулся и припустил к магазину. Добравшись, сгреб все, что было на полках. На недоуменный взгляд продавца пояснил: ждет гостей на острове. Смекнув, что перед ним тот самый ненормальный москвич, обосновавшийся на острове, продавец предложил товары со склада. Данила, не торгуясь, скупил все.

Для транспортировки покупок пришлось сделать несколько ходок. Через два часа погреб был полон под завязку. Набив кухонные шкафы и чердак продовольствием, Дэн решил, что, пожалуй, на ближайшие два года голод ему не грозит. Далее наступил черед инструментов. В том же магазине, мужчина скупил все гвозди, проволоку, опустошил строительные и хозяйственные прилавки. Отвертки, молотки, плоскогубцы, пила, ручная дрель и три топора также пополнили арсенал сарая.

Закончив с запасами, хозяин базы приступил к строительству забора. Если все так пойдет и дальше, не ровен час, пожалуют мародёры. Сейчас вода, окружавшая остров, служила естественной преградой, но с наступлением заморозков подобраться к нему станет проще простого. Наконец-то руки дошли до столбов и бетонной смеси, томившихся на острове с прошлой осени. До позднего вечера он выкапывал ямы. Заливал раствором и вворачивал металлические столбы. Дело шло медленнее, чем хотелось, и к тому моменту, как солнце скрылось за горизонтом, была охвачена лишь половина территории. Но ничего, у него еще есть в запасе время.

С наступлением сумерек второй пилот Вершинин наконец-то распрямил спину и обвел взглядом свои владения. В этот момент он испытывал жгучую смесь боли и восторга. Руки были стерты в кровь, спина болела, каждая мышца его тела ныла и стонала. Но удовлетворение от укрепления своего жилища с лихвой окупало физические страдания.

Окунувшись в озере, он зашел в дом и включил радио.

16 июня.

«Прости, что давно не писала. Даже не знаю, с чего начать. Столько всего произошло…

Начну с главного. Количество жертв чудовищно. В первые дни поступало два-три пациента. У дверей больниц дежурили журналисты в поисках новых страшных кадров и подробностей, которые бы смогли напугать зрителей еще больше. Поначалу это представлялось захватывающим приключением. Мы чувствовали себя героями фильма-катастрофы: будущие доктора, рискуя жизнями, сражаются с пандемией… В другой ситуации я бы рассмеялась над нашей глупостью, но только не теперь… Кажется, с тех пор прошло полжизни. Бравада уступила место ужасу. Количество зараженных в Москве — два миллиона, в России — сорок, данные по миру разняться от шестисот миллионов до миллиарда.

Мэрия распорядилась переоборудовать под лазареты все крупнейшие больницы. В Боткинской шеренгами лежат тысячи зараженных. Их воспаленные, обезвоженные тела напоминают кровоточащие язвы. Многие умирают, так и не дождавшись помощи. Да и как помочь, если спасительной вакцины нет. Пациентам только без конца вводят обезболивающее и снотворное, чтобы не агрессировали.

Но самое печальное, на докторов продолжают нападать. Распластанные на соседних койках с пациентами, они мучаются от внезапных кровотечений и удушающего кашля. И в конечном итоге все заканчивается страшной, мучительной смертью. А потом их сжигают. Без имен, регалий и прощальных речей. Всех без разбора. Городские крематории работают день и ночь, но они явно не справляются. Грузовики ежечасно подвозят новые трупы и сваливают у дверей. Женщины, дети, старики, мужчины — все в одной куче… как в старых хрониках про нацистские лагеря.

Сегодня днем, вне себя от суточного дежурства и усталости, я окинула взглядом главный холл больницы. Боже! Я никогда не забуду увиденное. Сотни обреченных людей метались в агонии от боли и страха, они двигались, стонали, кричали… они рыдали кровавыми слезами, изрыгая свои же внутренности. Словно кто-то медленно скручивал их, наблюдая, как сочится потемневшая кровь, и все, что до этого было органами, кровавой жижей вытекает на бетонный пол…

Мне хотелось кинуться прочь из этого кошмара. Убежать, скрыться и больше никогда не видеть кровавой рвоты, ни трупов. Не знаю, как удержалась.

Этим же вечером по дороге домой отец сказал, что смертность зараженных начала резко снижаться. На мой обрадованный взгляд мрачно заметил:

— О выздоровлении речи не идет. Мы с коллегами внимательно следили за динамикой смертности и заметили, то за последние дни она резко пошла на спад. В начале эпидемии вирус убивал человека за несколько часов. Затем этот период увеличился до 2 дней. Глупо приписывать происходящее к заслугам докторам. Сама видишь, мы не лечим, только облегчаем боль. На текущий момент умирает лишь один из десяти зараженных, все прочие выживают.

Я смотрела на отца, пытаясь уловить, на что он намекает. И не могла. Видимо, для полного понимания картины нужно быть вирусологом. Отвлекшись от дороги, папа окинул меня взглядом полным боли и… страха. Я спросила: и что это значит?

— Если зараженный умрет в течение нескольких часов, он не успеет передать вирус следующему носителю. Следовательно, это абсолютно не в интересах AVE. Чтобы сохраниться в человеческой популяции, вирус вынужден адаптироваться и эволюционировать так, чтобы успешно продолжать размножаться.

— Хочешь сказать, AVE учится?

— Простыми словами, да. Он перестал убивать людей.

— Но… как? Для эволюции требуются десятилетия, если не больше.

— С обычными вирусами так и происходит. Но не в случае с Авалоном. Он отличается стремительной способностью к адаптации. Перепрограммирует собственную ДНК, а вместе с тем и весь код супервируса.

Осмысливая сказанное, я застыла от ужаса. Но на этом плохие новости не закончились. После недолгого молчания вновь раздался голос отца. Вроде спокойный, но я слишком хорошо знала папу. И понимала, за сухими фактами и наблюдениями скрывается приговор.

— Вскрытие зараженных показывает серьезное повреждение мозга, как при бешенстве. Очаги некроза наблюдаются во всех сегментах, но больше всего поражена лобная доля, которая, как ты знаешь, отвечает за…

— Мышление, сознание, речь, интеллект… хочешь сказать, что AVE делает из людей тупых животных?

— Животных, у которых остались инстинкты — есть, пить, спать. А значит зараженные способны жить, но не развиваться.

Боже…

— Мы отправили запрос в Минздрав насчет эфтаназии для зараженных, предоставили отчет о вскрытиях, но… для принятия столь кардинальных решений нужно время. Время, которое работает против нас.

Я смотрела на проплывающий за окном город и понимала, возможно, такой я вижу Москву в последний раз. По улицам еще ходили люди, редко, но все же проезжали машины. В голове не укладывается, что однажды все это исчезнет…

Однако ленты соцсетей показывали совершенно иную картину. На выездах из города по всем направлениям образовались мертвые пробки. Все, кому есть где скрыться, пытались бежать из Москвы.

В последующие дни обстановка резко ухудшилась. Из магазинов исчезли все продукты и средства первой необходимости: свечи, спички, соль, мука, крупы, консервы… не обошлось и без грабежей.

Но первыми опустели аптеки. Сначала люди выстраивались в очередь за медицинскими масками, антисептическими и противовирусными препаратами. Дайте что-нибудь против Авэ! — требовали покупатели. Вскоре опустели и аптеки. Даже обычные бинты и зеленка стали дефицитом. Наивные, люди думают, что смогут оградиться от вируса зеленкой!

Моя семья и ей подобные стараются не поддаваться панике, но получается не всегда. Еще бы, ведь каждый парк, площадь, каждую улицу столицы оцеплен вооруженными солдатами. Теперь они — главные».

21 июня.

«Сегодня умерла Анна. Она была моей лучшей подругой… так больно, не могу дышать….

Далее неразборчиво.

Большинство моих друзей мертвы. Второй год обучения на медицинском факультете оказался для них последним. Я не знаю, как бы поступили сокурсники, знай наперед, чем все обернется. Мне так страшно. Смерть повсюду. Дома, за окнами, на лестничной площадке. Она следует по пятам за каждым из нас. И никто не уйдет.

…

Я сделала себе укол фенобарбитала. Проклятые слезы. Никак не могу остановиться, все время думаю о подруге».

30 июня.

Охватившая мир истерия только помогла вирусу. Лихорадка быстро вышла из-под контроля. Военные тоже оказались бессильны. День за днем вирус вгрызался в человечество все сильней и сильней, впрыскивая яд, который стремительно распространялся по городам, странам, континентам, как по артериям больного. Одна за другой страны объявляли чрезвычайное положение, закрывали воздушное и наземное сообщение, разрабатывали и пытались воплотить планы эвакуации. Но было поздно. Слишком поздно. Повсюду царили смерть и хаос. AVE прочищал города снова и снова, оставляя после себя миллионы зараженных. Идеальный убийца, безупречный преследователь, вирус проник в каждый дом, в каждую семью. Он таился в воздухе, в воде, прятался за каждой соседской дверью.

По прогнозам ученых, если ничего не изменится, через пять месяцев AVE уничтожит весь мир. Но они ошиблись. Это произошло гораздо раньше.

«Все больницы закрыты. Медперсонал разбежался. Больше не имеет смысла делать вид, будто зараженных лечат. Спасения нет, мы даже не можем облегчить боль, ведь лекарства закончились. Последней каплей в пользу этого решения стал дефицит снотворного и успокоительных. Агрессивные, атакующие пациенты и повсеместное заражение докторов поставили окончательную точку в этой бессмысленной борьбе.

Международная комиссия в Стокгольме прекратила свою работу. Ученые умерли раньше, чем нашли вакцину. Нам больше не на кого надеяться. Только на себя. Отец с коллегами все еще бьются над спасительной вакциной. По его словам, есть небольшой прогресс, но до успеха еще далеко.

Столица в полной изоляции, как и прочие мегаполисы мира. Тот, кто успел покинуть пределы города, прячутся по дачам, лесам, деревням. Каждая семья, каждый дом превратился в коробочку. Наглухо закрытую коробочку, куда никого не впускают.

Вот уже неделю мы с мамой сидим взаперти. Обрадовался только Кирилл. Видимо, брату надоело слоняться по дому в одиночестве. Каждый день он рисует новые пейзажи — горные, морские, лесные — и вешает на стену. Там собралась уже неплохая галерея. Возможно, таким образом, он пытается справиться со страхом.

Интернет стал нестабилен, мобильная связь практически не работает. Последний раз мы связывались с Арсением три дня назад, с тех пор его мобильник недоступен. Надеюсь, он тоже изолировался вместе с семьей.

Единственным окошком в мир стал для нас телевизор. Сегодня сказали, что крематории закрылись. Чтобы избавить город от трупов, правительство придумало новую программу утилизации. Она до банальности проста: ночами умерших грузят в огромные грузовики, отвозят за город, сбрасывают в братские могилы и заливают кислотой. Осуществилась и папина задумка, правда не так, как он хотел. Повальные случаи нападения вынудили военных вменить крайнюю меру: зараженный подлежит немедленному уничтожению. Москву патрулируют огромные бронированные машины. С улицы то и дело раздаются звуки автоматных очередей, а наступление утра предвещает не рассвет, а колонны грузовиков, доверху набитых мертвецами.

Моя психика сбоит. Просто не может принять происходящее за правду. Так ведь не бывает? Не может привычный мир измениться в одночасье… ладно карантин, изоляция, комендантский час, но массовые расстрелы зараженных людей… как это вообще возможно?

Когда-то мы думали, хуже ковида быть не может…».

10 июля.

«Арсения больше нет… об этом я узнала случайно. Внезапно оживший интернет позволил загрузить ленту ВК, а вместе с ней и страшные вести. Не знаю, когда это произошло, но в списках умерших среди прочих студентов, значилось имя моего парня.

Я рыдала, пока не закончились слезы. Мама успокаивала, но сама она пребывала в таком же состоянии. Почти все родственники и знакомые мертвы. И нам только предстоит это осознать. Пока же чудится, что мы оказались в затянувшемся кошмаре и должны вот-вот проснуться.

***

Шторы на окнах плотно задернуты. Это невыносимо. Зараженных просто выгоняют из домов. На залитых потемневшей кровью улицах множатся толпы обезображенных вирусом людей. Едва завидев прохожих, они кидаются вдогонку.

Каждый час с экранов вещают краткую сводку — сухие цифры: столько-то умерло, столько-то заразились. Сначала мы слушали и с ужасом смотрели репортажи о городах, заваленных гниющими трупами, среди которых сновали обезумевшие зараженные… но в какой-то момент мы вдруг стали слепы и глухи. Растущее число жертв более не вызывало никаких эмоций. Чувства стянулись в тугой узел и высохли. При известии о смерти очередного знакомого мы еще горестно качали головой, но, по сути, за этим ничего не скрывалось. Ни-че-го. Нам стало все равно».

13 июля.

«Телевизор молчит. Больше не показывают ни новостей, ни фильмов. Лишь черный беззвучный экран с надписью: «НЕ ПОКИДАЙТЕ СВОИ ДОМА».

17 июля.

«Мама заражена! Утром она, как обычно, готовила завтрак. Вдруг я услышала шум и кинулась не кухню. Я никогда не забуду… Она стояла, согнувшись пополам. А из ее горла хлестала толчками кровь. Я слышу, я до сих пор слышу этот хрип, когда, захлебываясь собственной кровью, она пыталась сделать вдох. А кровь все шла и шла. Словно со стороны я смотрела на бесконечную алую реку, вьющуюся с губ матери, не в силах пошевелиться. И только резкий окрик отца заставил меня очнуться, схватить брата и кинуться в детскую.

…

Моя мамочка… любимая строгая мамочка… не представляю, как мы будем без тебя… пожалуйста, только держись… мне до ужаса, до дрожи не хочется думать о плохом… но есть ли надежда?

Нет. Не могу поверить, что это происходит на самом деле. Мы тоже умрем. Все. Неизбежно.

Сегодня Кириллу девять, а мне девятнадцать. В последний раз».

День тот же.

Данила набрал номер диспетчерской аэропорта. Тишина. Позвонил Тарасову, но на звонок никто не ответил. Набрал Рыжего, трубка задумчиво погудела и стихла. Схватив бинокль, кинулся во двор. Некоторое время пристально всматривался в даль, стараясь заметить хоть какое-то движение, но тщетно. Деревня опустела. Внезапно мужчина почувствовал, как сдавило грудную клетку. А что, если все люди на Земле умерли? И на всей планете лишь он? В секунду его охватила паника. Бинокль без разбора метался по разным сторонам, и на секунду показалось, что даже птиц больше нет. В горле вдруг пересохло. Что за чертовщина? В окулярах виднелся пустой, безжизненный мир, словно диафильм о мертвой и давно покинутой планете. Вдруг отчаянно захотелось увидеть человеческое лицо. Ну, давай же, покажитесь хоть кто-нибудь! Паника нарастала. Он готов был в сию же секунду запрыгнуть в свою лодку и на всех парах мчать к обитаемым берегам. Вот только берега отвечали полным безмолвием.

Этого просто не может быть! — твердил себе Дэн, как вдруг окружающую тишину взорвал телефонный звонок. Как же вовремя! Вздрогнув, мужчина кинулся к дому. Еще ни один звонок не вводил его в такое волнение. Руки тряслись, и ему никак не удавалось разблокировать экран. Чертовы гаджеты! Чертыхаясь и нервничая, он наконец-то справился с блокировкой и тут же услышал знакомый голос.

— Дэн?

— Алло, Рыжий! Рыжий!

— Нечего так орать, — послышалось недовольное ворчание. На потемневшем от загара лице Дэна мелькнула улыбка. Ромка! Ромка живой! Сердце, пропустив удар, заколотилось как сумасшедшее.

— Рыжий, что происходит? — даже не пытаясь сдержать волнение, спросил Дэн. — Где ты?

— В городе. Дэн, дела совсем плохи. Из наших никого не осталось в живых. Вот, спер телефон спецсвязи, чтобы позвонить тебе.

— Я на острове. Приезжай. Запасов еды и воды хватит на двоих!

На том конце повисло тягостное молчание.

— Спасибо, Дэн. Но как-нибудь в другой раз. Я записался в добровольцы.

— В какие еще добровольцы?

— В армию. Говорю же, дела плохи. — и понизив голос, добавил, — здесь такое творится…. зараженные кидаются на людей. Сплошь нападения и смерти. Правительство исчезло. Полиции нет. Остались только военные и те на грани. Мы пытаемся спасти живых. Но с каждым днем людей все меньше.

В трубке что-то зашумело. Голос Рыжего начал пропадать.

— Алло! Алло… — в динамике шипело и щелкало, лишь пару раз сквозь помехи прорезался голос Рыжего, после чего связь окончательно оборвалась. И сколько бы Данила ни пытался дозвониться, ничего не выходило.

В полном смятении он перевел взгляд с потухшего дисплея на противоположный берег реки.

Некоторое время мужчина оставался неподвижным. В груди, как после урагана, смятение и разруха. От прежней уверенности не осталось и следа. Хотел отсидеться, как в пандемию коронавируса, схорониться, пока основная волна не минует. Но звонок Рыжего перевернул все вверх дном. Рука непроизвольно метнулась к биноклю. Мир за рекой по-прежнему оставался непривычно тихим и пустым. Однако кое-что изменилось, теперь Данила знал, он — не последний человек на Земле. Оставался еще Рыжий. А значит, есть за что бороться!

Уверенный, как никогда прежде, бывший пилот зашел в дом, взял оружие, патроны, положил в рюкзак бутылку воды, сухари, закинул его на плечо, а затем закрыл дверь, и как был в защитной одежде с биноклем на груди сел в лодку и завел мотор.

Да, он был отшельником, может, чуть-чуть социофобом, но никогда трусом.

20 июля.

«Не могла писать. Все время плакала.

Папа вернулся в три часа дня. Совершенно другим и совершенно чужим. Ссутуленные плечи, щетина и внезапно постаревшее лицо. Меня скрутило от нестерпимой боли, не знаю, как удержалась на ногах. Кирилл спросил — где мама? Его испуганный детский голосок так и повис в воздухе без ответа.

Я вижу… я до сих пор вижу взгляд отца. Страшный, пустой, одичавший, но больше всего потерянный. Он что-то начал говорить про антитела, но осекся, так и не закончив. Кажется, он был не в себе. Больше не произнеся ни слова, он продезинфицировал кухню, а затем до вечера пил водку. Стопку за стопкой, пока не уснул, уронив голову на стол. Утром дрожащими руками поставил нам в предплечья прививки. Сказал, от гепатита. Мол, если мы спасемся от AVE, глупо умереть от банальщины.

Когда Кирилл уснул, папа вручил мне респираторные маски, оставил немного еды, питьевой воды и крепко обнял. Сам же отправился в лабораторию. Вместе с тремя уцелевшими коллегами они продолжали искать спасение.

Хотя, по-моему, спасать уже некого…

Эта ночь обернулась для города кошмаром и нестерпимой болью. Как обезумивший палач, смерть металась меж домами, сметая всех на своем пути. Она заглянула в каждое окно, не обошла стороной ни одну семью. Выкашивала район за районом, оставляя после себя лишь ужас и горе.

Помню, как в дверь начали колотить. Не зная, куда деться от страха, мы забаррикадировали в спальне и спрятались под кроватью. У соседей кто-то истошно кричал, то и дело хлопали двери, раздавался топот, билась посуда. И так всю ночь, то сверху, то снизу, то откуда-то сбоку. Я чувствовала себя в доме для сумасшедших, где каждая семья заточена в палате, связана по рукам и ногам единым приступом безумия.

Примерно в пять утра из соседской квартиры раздался истошный крик, следом звук распахнувшегося окна и темный силуэт, полетевший вниз. Кто-то не выдержал, решил, что так будет быстрее и не так больно. Хотелось заткнуть уши, залить клеем глаза, отключить все чувства и системы. Моя психика сбоила, крошилась мелкой стружкой. Я держалась только благодаря брату. Он жался ко мне и дрожал. Я просто не имела права сдаться сейчас.

Сообразив, кинулась за наушниками и водрузила ему на голову, включив первый попавшийся трек. Сама же просто зажала уши ладонями. Но крики просачивались сквозь пальцы, пробирались под кожу, впивались в мозг. Я не могла пошевелиться, не могла думать и говорить. Я просто молилась.

А к утру все стихло. Вдоволь насытившись, смерть прилегла отдохнуть, великодушно предоставив городу легкую передышку. И воцарившаяся тишина оказалась во сто крат страшнее криков.

Мы с братом отключились. Именно отключились. Это был не сон или забытье, наше состояние напоминало потерю сознания. Измученные страхом, ожиданием, мы просто не выдержали.

Проснулась я от света. Просачиваясь между штор, по ковру полз яркий луч солнца. Значит, уже день. Я тихонько встала. Во рту пересохло, горло неприятно саднило, но, повинуясь какому-то внутреннему порыву, первым делом подошла к окну. Боже! Едва кинув взгляд на улицу, меня начало трясти. День встречали новые, еще не остывшие трупы. Их были тысячи. Мужчины, женщины, дети… единым ковром устилали улицу, устремив в безмятежное небо пустые глаза. Знакомая с детства улица Академика Королева была до горизонта покрыта мертвецами, а над ними, точно погребальный крест, высилась Останкинская башня.

Последние иллюзии исчезли: нас никто не спасет. Это была последняя мировая война, а проигравшее — человечество.

В каком-то глухом оцепенении я плотно задернула шторы и осела на кровать».

21 июля.

«Последний раз мы видели отца вчера. А час назад пришло смс:

Мне не выбраться. Прости, малышка.

Береги себя и брата.

Люблю вас.

ПАПА.

Я очнулась в тот момент, когда орала во весь голос, а брат испуганно смотрел на меня, боясь пошевелиться. У меня дрожали руки, меня колотило от чудовищной безысходности, от осознания глубины той пропасти, в которую мы летели. Это была отчаянная истерика, которая разметала остатки здравого смысла, снесла последние стены самообладания и, ядерным грибом накрыла меня с головой. Как перепуганный зверь, я выла и размазывала слезы по лицу, совершенно не думая о брате. Повинуясь глупому порыву, набрала отца. Но мобильник молчал. Внезапно меня охватила лютая злость. Руки тряслись, перед глазами двоилось, но я вновь и вновь звонила отцу. Зачем он ушел? Как посмел бросить нас? Ведь знал, матери больше нет, одной мне не справиться, а надеяться больше не на кого!

Я устала, я больше не могу. Пусть вернутся оба! Немедленно. Сейчас же! Возьмут на себя ответственность, все решат и скажут, как быть дальше.

В конце концов, не в силах унять ярость, я швырнула телефон в стену, а после, уткнувшись в подушку, рыдала. В этот момент я едва ли осознавала, что оба родителя мертвы. Я просто хотела, чтобы кто-то более мудрый и опытный успокоил меня, дал верные подсказки, направил. Но рядом был только Кирик.

Семьи Кошкиных больше нет. Мы остались одни.

***

Приступ миновал, оставив после себя опустошение и пульсирующую боль в груди. Разбитая, потерянная, я медленно обдумывала ситуацию. Разъеденные унынием и горечью мысли, ворочались неохотно, как ржавые детали в испорченном механизме. Еда почти закончилась, воды хватит на пару суток. И с этим нужно что-то делать. Можно попробовать добежать до ближайших магазинов, возможно, там что-то осталось. Но как? Из оружия — только кухонные ножи. Нет, мне не справиться. Даже думать нечего.

Кажется, единственное разумное решение — оставаться дома. Уж лучше умереть от голода, чем от вируса. В хороший исход я уже не верила. Те крохи надежды, что еще теплились вчера, исчезли вместе с отцом.

Я не знаю, что делать. Не знаю, куда идти.

Сейчас я просто прижимаю к себе брата и жду».

23 июля.

«Последние сутки помню плохо. У меня и Кирика открылась рвота. Температура держалась на отметке в тридцать девять градусов по Цельсию. Жаропонижающие не помогали. Все происходило будто в бреду, краткие вспышки пробуждения чередовались с полным беспамятством. В эти моменты сил хватало лишь напоить брата и попить самой. А дальше снова темнота. Я была абсолютно уверена, что мы отправимся вслед за родителями. Но почему-то мы не умерли. Возможно, то была лишь реакция на испорченную банку горошка, которые мы рискнули съесть, изнывая от голода.

В чувства меня привел Кирилл. Брат подошел и тихо обнял меня. Маленькие ладошки успокаивающе погладили по голове. Помню, как взглянула ему в глаза. Казалось, они излучают свет. В них было столько спокойствия, будто он узнал о волшебном вертолёте, который вот-вот прилетит за нами и спасет. Жестами он дал понять, что хочет кушать.

Внезапно меня пронзила страшная догадка: с тех пор, как умерла мама, брат не произнес ни слова. Как я могла этого не замечать? Тихонько сев на кровати, я попросила назвать меня по имени. Братишка лишь усмехнулся, — мол, глупая, спроси, что посложнее. Но какие бы вопросы я ни задавала, ответом была тишина.

Состояние брата я определила, как шоковое.

«Вывести из шокового состояния помогут спокойствие, положительные эмоции, ненавязчивая забота…» — тут же пришли строки из учебника. В голове раздался издевательский смех. Положительные эмоции, ну конечно, только откуда их взять!?

Кирилл, папа тоже умер.

Улицы превратились в зверинец с обезумевшими зараженными.

Мы сдохнем через неделю от обезвоживания.

Еда тоже закончилась.

Интересно, какая из новостей обрадует его сильнее?

Себе я тоже поставила диагноз. Злость и сарказм — не что иное, как следствие недостатка глюкозы и избытка адреналина. Обычный защитный механизм. Ослабленный мозг послал сигналы «аларм», думая, что организму угрожает смертельная опасность, в ответ в кровь поступили гормоны агрессии и страха, которые заставили меня действовать. Что ж, одна хорошая новость все-таки есть — мой мозг все сделал правильно. Ход за мной. Сжав руки в кулаки, я решительно поднялась. Сначала разберусь с едой, затем со всем остальным.

На кухне еще оставалась пачка хлебцов и литр воды. Слопав и выпив все до последней капли, мы почувствовали себя гораздо лучше. Теперь можно хорошенько обдумать вылазку за продуктами.

Но для этого мне предстоит выйти на улицу…»

День тот же.

Пять дней назад Дэн надел черную солдатскую форму и каску.

Добраться до столицы оказалось сложнее, чем он предполагал. Электрички, поезда давно не ходили, трассы сплошь завалены покинутыми автомобилями и трупами. Но он справился. Заметив на опустевшей заправке КАМАЗ, не растерялся. Завел железного монстра и, расталкивая машины мощным кузовом, начал пробираться к Москве. Родной русский вездеход не зря всех рвал на ралли Париж-Дакар, преодолевая немыслимые препятствия. Не подвел и сейчас.

На подъезде к городу стоял военный патруль. Ребята сильно удивились его появлению, по их словам, все замкадье умерло еще неделю назад, и он — единственный, кто показался за все это время. На вопрос — «куда двигать дальше?» они настоятельно рекомендовали ехать к Кремлю, по их словам, там собрались последние выжившие в столице. И напоследок предупредили: без оружия из машины не выходить. На все вопросы, лишь отмахнулись, ограничившись невнятной фразой — мол, сам увидишь.

Коль скоро так, Дэн направил грузовик к центру. Но стоило свернуть с МКАД, как сердце сжалось от ужаса. Тишина и смерть. Эти два слова — единственные, что приходили в голову при взгляде на знакомые улицы.

Он покинул оживленный, вечно спешащий мегаполис с переполненными кафе, пробками и невообразимым шумом. А вернулся в город смерти, хаоса и тишины. Дороги сплошь устилали почерневшие, вздувшиеся трупы. Пришлось спешно закрывать окна в машине. Из-за трупной вони дышать стало невозможно. Витрины магазинов, окна первых этажей выбиты, повсюду мусор и грязь. Несколько зданий еще дымились от недавних пожаров. Их черные от копоти окна-глазницы неотрывно следили за его передвижением. И от этого было не по себе.

Все происходящее выглядело кошмарной декорацией, больной фантазией сценариста. И только мерзкий хруст костей под колесами доказывал — все по-настоящему.

Машина медленно пробиралась к центру, как вдруг в одном из переулков показался человек. Несчастный стоял, согнувшись пополам. Кажется, его рвало. Немного помедлив, Дэн все же притормозил и высунулся из кабины.

— Эй, приятель! — окликнул он и тут же замер. Человек резко выпрямился и уставился на него. Его глаза! Они были словно пропитаны кровью. Все капилляры полопались, огромные зрачки смотрели дико и безумно. — Я могу тебе чем-то помочь? — уже менее уверенно спросил Дэн и замер.

Не говоря ни слова, незнакомец стремглав кинулся прямо на него. От благих намерений не осталось и следа. Потребовалась пара секунд, чтобы захлопнуть дверь и выжать педаль до упора. Двигатель бешено взревел, и КАМАЗ рванул вперед. Однако «приятель» успел зацепиться за ручку двери. Грузовик гнал на восьмидесяти километрах в час, сшибая все легковушки на своем пути. А парень все никак не отставал, изо всех сил стараясь выбить лбом стекло. На прозрачной поверхности оставались кровавые разводы, но, похоже, это его нисколько не смущало. Не моргающий красный взгляд по-прежнему плотоядно гипнотизировал Дэна, пробуждая безотчетный ужас. Выбрав удачный момент, Дэн резко дернул руль влево, оставив нападавшего на фонарном столбе.

— Что за дрянь? — на чистейшем адреналине проорал он.

До сего момента ему не приходилось убивать, и вынужденная мера наотмашь ударила по совести, скрутила внутренними запретами, опалила виной. Но все же сквозь волну самобичевания просочился тоненький голосок логики — а можно ли назвать то существо человеком?

Окончательно озверев от шока и неизвестности, мужчина гнал вперед. В голове роились догадки, одна хуже другой. Первой была про зомби-апокалипсис… но серьезно, это же антинаучная хрень! Вторая касалась мутации вируса, ведь все твердили о «бешенстве» зараженных. Возможно, причина враждебности кроется в этом? От домыслов в висках пульсировало, отзывалось тревогой в груди. В мертвых лабиринтах Москвы он вновь чувствовал себя слишком одиноким, оставшимся один на один против этого нового проклятого мира с его безумными жителями. Поэтому гнал вперед, одержимый одним-единственным желанием — добраться до живых!

Миновав Новый Арбат, он свернул на Воздвиженку и не сразу заметил, что окружающая обстановка изменилась. Трупы попадались все реже, а в конце улицы дорогу преградил забор с колючей проволокой. Уже отсюда проглядывались выстроенные вокруг Кремля кордоны. Доехав до ограждений, ему пришлось покинуть машину и бегом припустить в сторону КПП.

Солдаты с автоматом встретили его подозрительно. Самый плечистый велел сдать оружие, задал несколько вопросов, но услышав про намерение стать добровольцем, отправил в медицинскую палатку. Это был шатер из грязно-белой ткани, а внутри хозяйничал человек, полностью облаченный в резиновый защитный костюм. Выверенными движениями он наложил жгут чуть выше локтя и спокойно приказал:

— Работайте кулаком.

— Я увидел на улице зараженного. Он пытался напасть на меня.

Человек в костюме замер и окинул новенького цепким взглядом. И стало ясно, информация была явно лишней. И кто, спрашивается, за язык тянул?

— У вас был контакт с этим зараженным? Вы прикасались к нему? — Дэн мотнул головой, — а он прикасался к вам? Возможно, на вас попала его кровь, слюна или он укусил Вас?

— Нет же! Я скрылся в машине раньше, чем он успел добежать до меня. Но черт возьми, кто это был? И почему он хотел меня убить?

Собеседник резко замолчал, притворившись глухонемым. Когда с кровью было покончено, Дэн вышел из палатки и заметил поблизости парня с КПП. Автомат тот держал наготове и даже не скрывал этого.

Оглядевшись, он отметил огромное количество военной техники и вооруженных солдат, заполонивших всю территорию Кремля. Судя по увиденному в городе, оружие им очень пригодится. Ход мыслей прервал удивленный вскрик:

— Дэн?!

Резко обернувшись, мужчина заметил друга, который уже во весь опор мчался в его сторону.

— Рыжий!

— Дэн! Поверить не могут! Живой! — веснушчатое лицо озарилось радостной улыбкой. Мужчины кинулись обниматься, ничуть не смущаясь конвоира. — Как ты здесь оказался?

— Жить захочешь, не так раскорячишься, ты же знаешь, — все еще не в силах поверить своей удаче, ответил Данила.

После опустевшего города, заваленного тысячам трупов, увидеть знакомого человека казалось чем-то на грани.

Тем временем конвоир продолжал хранить молчание. Покосившись на парня, Данила обратился к другу:

— Рыжий, хоть ты объясни, что здесь происходит?

Вздохнув, тот поведал все, что знал. К концу беседы подоспели анализы. Из палатки показался человек в защитном костюме, кинув короткое:

— Он чист.

Данила скорее почувствовал, как повисшее в воздухе напряжение мгновенно спало. Автомат был тут же закинут за плечо, а ему вернули винтовку и пистолет. Солдат дал знак следовать за ним и направился к Кремлю.

— Почему они нападают? — этот вопрос не давал ему покоя все это время.

— Не знаю, Дэн, — покачала головой Рыжий. — Приходится отстреливаться от зараженных, как от бешеных псов. Иначе разорвут. Особенно тяжело стало в последние дни.

Они проследовали до Арсенала, где устроили временные казармы. Вскоре Дэну выдали новую форму, ботинки и каску с защитным пластиковым забралом, тем самым посвятив в солдаты.