Две жизни. Банковский роман

Ксения Журбина, 2022

“ДВЕ ЖИЗНИ. Банковский роман» – это книга о времени, о стране, о судьбе. В начале 90-х годов жизни 35-летней Инны наступает перелом. Ее приглашают на работу в Центр Академии наук в Сочи. Здесь она встречает Антона. Вспыхивает любовь, которой суждено продлиться тридцать лет. Обретут ли герои обыкновенное человеческое счастье быть вместе? Две жизни. Два разных мира, мужской и женский. Это книга о выборе жизненного пути, о верности своим идеалам. Книга о разных путях самореализации личности двух любящих, но очень разных людей. Книга о большой неразделенной любви, рассказанная в дневниках героини. Это книга о том, как мы оцениваем себя, свои успехи и неудачи, как переживаем собственное несовершенство и несбывшиеся ожидания. Это книга о том, как мы храним память о самых дорогих людях.

Глава 2. Легенда

Июль 1990 года, Сочи

Антон вырос в приморском поселке Кудепста, примерно в двадцати километрах от Сочи. Он был поздним ребенком. Был крупнее сверстников и развитой не по годам. В нем рано проявился незаурядный математический дар. Его любили школьные учителя, ставили в пример одноклассникам, подчеркивая исключительные способности и прилежание. И в самом деле, много ли найдется провинциальных мальчиков, способных перемножать в уме трехзначные числа и в пятом классе решать задачи за десятый?

Возможно, тогда и поселилась в его голове мысль о собственной исключительности. И уж если он так хорош в математике, то почему бы ему не стать лучшим во всем остальном, что касается его жизни? Он занялся спортом и к выпускному классу из неуклюжего подростка превратился в стройного, атлетически сложенного юношу, мимо которого невозможно пройти не оглянувшись.

Он легко поступил в МВТУ имени Баумана и окончил его с отличием. Когда во время учебы в аспирантуре обнаружился недостаток знаний в области каких-то там вычислений, он поступил на механико-математический факультет МГУ, окончив с отличием и его тоже. Антон завершил свое образование защитой кандидатской диссертации со сложным названием «Разработка методики расчета энергосиловых параметров при внутренней раскатке оболочек методом граничных интегральных уравнений». Научный руководитель — академик А.И. Целиков — оставил его рядом с собой инженером ВНИИМЕТМАШа и одновременно старшим преподавателем одной из кафедр МВТУ.

Антон был перфекционистом во всем, за что бы ни брался. Он привык без остатка отдавать себя начатому делу, не жалея ни времени, ни сил. Того же требовал и от окружающих. В свой избранный круг он пускал людей с высокими жизненными стандартами и особенно ценил тех, кто стремился доводить результаты своей работы до идеала.

Как будто опасаясь возможных упреков в пренебрежительности и высокомерии, он проявлял подчеркнутое внимание к отстающим, проигравшим и даже сошедшим с дистанции людям, которые по тем или иным причинам оказывались на его пути. Он предлагал им свою помощь и деньги, но при этом умело держал на расстоянии и никогда не принимал ответных благодарностей.

Переехав на время учебы в Москву, Антон поселился в просторной элитной квартире на Ленинском проспекте в семье бывшей жены своего старшего брата Махмуда. Брат на тот момент жил со своей второй женой на другом конце Москвы. Первая семья брата имела свою особенную гордость, которую только и могли иметь родственники ответственных советских работников внешторга, получивших неограниченный доступ к кладовым Елисеевского гастронома. Однако в то время брошенная братом семья переживала не самые лучшие времена. Антон оказался в ней как нельзя вовремя и ему льстила роль «силовой опоры» для этих, почти чужих для него людей, которых впоследствии он считал родными.

Вероятно, в то время он придумал, а затем сам же искренне поверил в легенду об исключительности своего рода, уходящего корнями в далекое прошлое. Сердцевиной этой легенды была большая дружная семья. Взаимоотношения в семье служили основой его жизненного сценария и прообразом счастливого будущего, в котором он возглавит свой род, свою большую семью и продолжит ее традиции.

Его мать, Галина Кондратьевна, жила в Харькове, была опытной медицинской сестрой, отличалась особенной добротой и кротким нравом, который передала своей дочери от первого брака Алине. В середине 50-х годов одинокую немолодую женщину с дочерью направили на работу в Кудепсту в военный санаторий.

Отец Антона, Федор Махмудович, был лет на десять старше жены. Он имел со стороны отца турецкие, а по матери — абхазские корни, носил мусульманскую фамилию, но считал себя православным и всей душой был привязан к своим абхазским родственникам. Для него брак с Галиной Кондратьевной был тоже вторым. При каких обстоятельствах он потерял первую жену, мало кто знал, но его сын Махмуд жил в его новой семье.

В положенный срок на радость немолодым родителям появился их совместный сын, которому на семейном совете дали имя Антон. Антон Федорович. Сестра Алина и брат Махмуд опекали младшего и называли его Тоша. Впрочем, нигде, кроме как в узком семейном кругу, это имя так и не прижилось.

Под влиянием Федора Махмудовича в их доме царили кавказские традиции. Тихая Галина Кондратьевна, будучи мастером украинского борща и пампушек, скоро освоила секреты приготовления мамалыги, лобио и хачапури. У них была хлебосольная и по-кавказски гостеприимная семья, собиравшая на семейные застолья родственников до десятого колена. По праздникам все размещались за большим обеденным столом, уставленным традиционными абхазскими блюдами с непременной бутылью чачи.

Однажды кто-то из абхазских родственников, кому никак нельзя было отказать, вынудил кормившую грудью маленького сына Галину Кондратьевну отхлебнуть немного чачи. Этого было достаточно, чтобы у Антона раз и навсегда возникло отвращение к алкоголю. Никогда и ни при каких обстоятельствах он не прикасался к спиртному. Случилось ли так на самом деле, или это было всего лишь одно из многих семейных преданий, так и осталось загадкой. Но Антон был абсолютным трезвенником, никогда ни на йоту не отступившим от своего правила не пить.

Изучая и шлифуя семейные предания, Антон доказал, прежде всего самому себе, что по деду он происходит из лазов, традиционной народности, населяющей историческую область Лазистан на северо-востоке Турции. На территории современной Турции лазы поселились еще с дохристианских времен и, несмотря на гонения, сумели там удержаться. Помимо Турции лазы до сих пор живут также в Абхазии и в грузинских городах Батуми, Кобулети, Зугдиди.

Согласно опросам, в начале 2000-х годов в России называли себя лазами немногим более двух сотен человек. На Кавказе лазские фамилии имеют окончания — ия, к примеру, Миквабия, или — ен, Олен. В Турции чаще встречается окончание — оглы. Федор Махмудович носил фамилию Ибрагим-оглы. Его старший сын имел такую же фамилию. Младший же сын в свидетельстве о рождении и паспорте был записан как Антон Федорович Ибрагимов.

Своими кавказскими корнями Антон гордился и, хотя жил в основном среди русских и украинцев, всячески подчеркивал свое кавказское происхождение. Его отец, Федор Махмудович, считал себя по линии матери дальним родственником Нестора Лакобы. Все прямые и непрямые сородичи жили в Гудауте. Среди них был и загадочный дядя Масас, о котором Антон всегда говорил с придыханием.

Для Антона все лучшие воспоминания детства были связаны с Абхазией, куда семья обычно выезжала по праздникам. Для маленького Антона это было счастливое время в кругу родных. С детства слова «праздник» и «Гудаута» были в его сознании неразделимы. Оказавшись среди родственников, он мало общался со сверстниками, больше крутился возле стариков, слушал рассказы о старинных абхазских семействах.

Антон вырос высоким стройным юношей с большой (шестьдесят пять сантиметров по окружности) головой, кавказского типа лицом, карими глазами, волевым подбородком и высоким лбом, на котором умещались четыре складки, чем он втайне гордился. Еще в ранней юности, отрастив в порядке эксперимента двухнедельную кавказскую бороду и усы, он вдруг увидел в себе настоящего абрека, привлекающего слишком много внимания в студенческой аудитории, в метро и на московских улицах. Он раз и навсегда сбрил бороду, но оставил по-кавказски пышные, изящной формы тщательно ухоженные усы.

Ко времени начала охвативших советскую страну перемен Антон уже полтора десятка лет жил в столице, был квалифицированным инженером и европейски образованным ученым, завидным холостяком, глубоко чтившим кавказские традиции и семейные ценности.

Он производил впечатление знающего себе цену человека, но никогда и ни при каких обстоятельствах никому ее не объявлял. Он был по-хорошему прост и доброжелателен в общении с любым, с кем сводила его судьба. У него были друзья, которых он ценил и считал себя ответственным за поддержание дружбы: звонил, навещал, никогда не забывал поздравить с важной датой. Ему нравились высокие стройные красивые девушки, но серьезных длительных отношений он не поддерживал, решив, что имеет право быть свободным от обязательств и оставлял за собой возможность выбирать.

Самой большой привязанностью Антона была его мать. Отец умер, когда Антон был еще школьником. Вскоре сестра Алина уехала учиться в Харьков, брат Махмуд подался в Москву. Антон жил с матерью, на правах старшего опекая и оберегая ее. В студенческие годы Антон нередко приезжал в Кудепсту на летние каникулы с кем-нибудь из сокурсников. Мать была рада гостям и не упрекала, если сын с друзьями целыми днями пропадал на море и до глубокой ночи — на танцевальных вечеринках в санаториях. Она никогда не перечила сыну. Мать была идеальной женщиной.

С годами Антона все сильнее тянуло к матери. Он думал, что хорошо бы вернуться и жить вместе с ней в Кудепсте. Но как ни пытался, он не мог представить себе чем будет заниматься, если оставит свою профессию и дело, которому посвятил десять лет жизни. Имея строгое академическое образование и опыт инженера-металлурга, он не понимал, что будет делать с этим своим багажом дальше и сможет ли найти более-менее подходящую работу на задыхающемся от жары курорте.

Когда летом 1989 года, находясь в Кудепсте в отпуске, Антон увидел в местной газете сообщение о создании в Сочи Научно-исследовательского центра Академии наук, он решил, что это его шанс. К этому времени он внутренне был уже готов поставить точку на московском отрезке своей жизни. Почти утратил интерес к науке, результаты которой, как постепенно выяснялось, никто особо не стремился применять. Внимательно присматривался к событиям в стране, пытаясь понять направление грядущих перемен. Но больше всего его волновала обстановка в Абхазии. Там сильно штормило.

***

В конце 1980-х годов случилось драматическое осложнение грузино-абхазских отношений. В марте 1989 года в селе Лыхны собрался тридцатитысячный сход абхазов, на котором было принято предложение о выходе Абхазии из состава Грузии и восстановлении ее в статусе союзной республики. Через несколько месяцев, в июле 1989 года, в Сухуми произошли вооруженные столкновения между грузинами и абхазами, в ходе которых погибли полтора десятка человек. Руководство Грузии с трудом успокоило конфликт и, уже при власти Гамсахурдиа, пошло на некоторые уступки требованиям абхазов.

Новое обострение обстановки в Абхазии случилось после объявления грузинскими властями решения об отмене Конституции Грузинской ССР 1978 года и восстановлении действия Конституции Грузинской Демократической Республики 1918 года, в которой Грузия провозглашалась унитарным государством, а также исключалось существование территориальных автономий. В Абхазии это восприняли как начало курса на полную ассимиляцию абхазского народа, который к этому времени составлял меньшинство населения Абхазской республики. В августе 1990 года Верховный Совет Абхазии принял Декларацию о суверенитете Абхазской АССР. Между депутатами-абхазами и выступившей против Декларации грузинской фракцией Верховного Совета возник глубокий раскол.

***

Наблюдать из Москвы за событиями в Абхазии Антон больше не мог. Отметив свой тридцать пятый день рождения с московскими коллегами и родственниками, Антон уволился из МВТУ, где работал старшим преподавателем, и через несколько недель вернулся в Кудепсту.

Скоро его приняли на должность старшего научного сотрудника Сочинского научно-исследовательского центра АН СССР. К февралю следующего года он стал организатором, а потом и заведующим первой образованной в рамках Центра лабораторией информатики и первой в городе Сочи компьютерной школы.

Антон уже полгода трудился в созданной им лаборатории, когда, завершив дела на своей прежней работе, в конце декабря 1989 года Инна приехала в Сочи. Она наконец присоединилась к мужу и первокласснице дочери, которые с начала сентября жили в Сочи под присмотром свекрови.

Инна приехала последней из первого «призыва» СНИЦевцев, как они себя называли. Стоял теплый, солнечный декабрьский день, зеленела трава под пальмами и пицундскими соснами. В СНИЦ пригласили фотографа сделать первую коллективную фотографию для истории и ежегодного отчета. Как на ее месте поступил бы любой вновь прибывший, Инна держалась в сторонке, пока все шумно и весело размещались согласно росту в три ряда. Кто-то большой и сильный взял ее за плечи и поставил прямо перед собой. Инна оглянулась. За ее спиной оказался высокий, на полторы головы выше ее, молодой человек: темные волосы, челка, густые усы, мягкая добрая улыбка.

Из школьных опытов по физике Инна помнила, что такое электрический разряд, и, как ей казалось, представляла, как работает дефибриллятор, генерирующий высоковольтный импульс, но она и не предполагала, что именно такая искра может пробежать между двумя людьми, едва ли не впервые видевшими друг друга. Инна часто вспоминала это искрящее состояние потом, но так и не смогла найти нужных слов, чтобы описать возникшие в тот момент ощущения. Это было похоже на встречный удар в лицо и вылетевшие из глаз искры. А дальше — неуправляемое затмение, которое длилось долгих двадцать семь лет.

***

Сочинский научно-исследовательский центр, он же СНИЦ, жил в предвкушении «великих» свершений. Особенно востребованными оказались биологи, экологи и экономисты, призванные своими слабыми силами подвести теоретическую базу под грядущие реформы сочинской курортной зоны. Задачи ставились смелые и в сложившихся условиях практически недостижимые: спасти «погибающую» экологию, а вместе с ней флору и фауну субтропического побережья и поставить на рыночные рельсы бесплатные для граждан и абсолютно нерыночные по сути советские санатории.

Вольная и довольно расслабленная обстановка в СНИЦ и не очерченные строго рабочие обязанности, которые он выполнял, конечно, смущали Антона. В студенческие годы он жил выверенной и расписанной по минутам жизнью отличника МВТУ. Он был аспирантом самого А.И.Целикова, авторитетнейшего ученого-металлурга, конструктора прокатных станов, дважды Героя Социалистического Труда. Он неизменно следовал примеру и высоким требованиям своего наставника. Покидая строгую академическую сферу, Антон решил для себя не снижать высокую планку, несмотря на абсолютно изменившиеся обстоятельства.

Каждое утро он подолгу ехал из Кудепсты в Сочи в переполненном рейсовом автобусе, но на работу приходил минута в минуту. Собирал сотрудников своей лаборатории на планерку, озвучивал планы, ставил задачи, строго и в срок спрашивал их исполнения. Он словно не замечал, что почувствовав воздух свободы и грядущих перемен, большинство сотрудников СНИЦ спешили просто жить и радоваться мелочам.

Антон предельно сосредоточился на новых задачах. В Сочи он собирался сыграть главную партию своей жизни.

Инне с трудом удавалось привлекать его внимание. И она в одиночестве стремительно погружалась в пучину нежданной любви, не в силах сопротивляться нахлынувшему чувству.

***

Если бы кто-нибудь осмелился спросить ее что именно с ней происходит, она не нашла бы что ответить. Все, что она в то время делала и что чувствовала находилось где-то глубоко в подсознании и не поддавалось контролю. Она не могла подобрать нужных слов, чтобы описать свое состояние. Зато в ее воображении не раз всплывала недавно виденная своими глазами картина растревоженной стихии. Зажатая между укрепленных берегов, клубилась, вертелась, шипела, пенилась и, разбиваясь вдребезги о камни и валуны, сломя голову неслась к морю «бешеная» река Мзымта, разбуженная проливными дождями.

Как завороженная Инна смотрела на разбушевавшуюся реку, представляя себя в самом центре этого убийственного водоворота. Она всем своим существом чуяла опасность и одновременно невозможность самостоятельно выбраться, и оставалась наедине со стихией, испытывая нечеловеческий восторг, напрочь вытеснявший страх.

Инна не могла совладать со своими эмоциями, злилась на мужа и дочь, забросила подруг, ни на чем не могла сосредоточиться. Ее сжигало желание видеть его, слышать, говорить с ним, неотлучно находиться рядом с ним в его энергетическом поле. Прикоснувшись как бы невзначай к его руке, она мгновенно ощущала разливающееся по всему телу тепло. Антон притягивал ее к себе как магнит. Каждую минуту ее мысли были заняты им.

Находясь в его полной власти, Инна все же не могла не замечать, что Антон чуть снисходительно и, казалось, немного отстраненно наблюдает за ней. Она была уверена, что он далеко не первый раз производит столь глубокое впечатление на женщин. Было похоже, что ему нравится обезоруживать и потом наблюдать за ними. Он знал, что по-мужски красив, не сомневался в своей мужской неотразимости и не проявлял ни малейшего желания «наброситься» на очередную жертву. Он просто наблюдал.

Инна не умела и не хотела управлять своими чувствами. Ей было некогда задуматься о том, что она могла бы сделать, какие действия предпринять, чтобы вызвать в нем ответное влечение, хотя бы немного похожее на то, которое испытывала она сама. Наука обольщения и «законы привлекательности», о которых она когда-то читала в любовных романах, на деле оказались совершенно бесполезны. Инна была убеждена, что настоящая любовь безусловна: либо она есть, либо ее нет.

И если бы в те годы какой-нибудь модный психотерапевт сказал ей, что надо «много и долго работать над отношениями», чтобы заполучить «мужчину своей мечты», она сочла бы этот совет странным и неприемлемым для себя. Она не собиралась «заполучать» Антона. Она хотела, чтобы он полюбил ее так же, как она любит его. Безусловно. При этом она совсем не была уверена, что достойна такой любви. Ее семья, дочь и муж, была «отягчающим обстоятельством», лишавшим ее права на новую любовь и тем более на взаимность.

Инна не умела притворяться, а тем более изображать какие-либо чувства. Она не могла бы сыграть сцену ревности, хотя мысленно ревновала Антона к высоким стройным красавицам, которых, кстати, никогда рядом с ним не видела. Не могла бы изобразить безразличие или невыносимую обиду. Она не позволяла себе слегка подразнить его и не пыталась заинтриговать. Ей не хотелось даже думать об этом.

Для себя она решила, что не станет скрывать своих чувств. Наоборот, будет открыто говорить с ним о своих переживаниях, если он ее о чем-то спросит. Но скорее всего, он ни о чем не спросит. Она не хотела хитрить не только потому, что хитрость была ей противна. Она интуитивно чувствовала и даже была уверена, что он не простит самого невинного обмана, а тем более не потерпит лживых женских ухищрений.

Утром она бежала на работу, мечтая поскорее увидеть его, услышать его голос и спросить неважно что. Загадывала, если в кабинете никого не окажется, то она успеет даже провести ладонью по его волосам, чуть-чуть погладит по голове, пока он, смущаясь, не отпрянет и не покажет глазами на входную дверь. Рабочий день она начнет счастливой. И ничего, что это лишь кажущееся, созданное ее воображением, призрачное счастье.

Инна сразу поняла, что судьба послала ей эмоционально сдержанного мужчину, наученного управлять эмоциями и контролировать их. За умением держать себя в узде угадывался волевой характер и, наверное, устоявшаяся с возрастом система внутренних убеждений, которые он не собирался менять. Инна догадывалась, что Антон был чрезмерно сдержан не только в силу своей природы и строгого самовоспитания.

Он был из тех мужчин, кто боится стать зависимым, опасается впустить кого-то за очерченные границы и совершенно исключает непрошенное бесцеремонное вторжение на свою территорию. К моменту их встречи он уже хорошо научился держать на расстоянии чрезмерно инициативных женщин, не позволял им сокращать дистанцию и при этом не сомневался, что никуда его поклонницы не денутся и будут вынуждены простить ему жесткое табу.

И все же интуитивно Инна понимала, что она небезразлична Антону. Как бы он ни старался держать себя в руках, она кожей чувствовала ту радость, которую он испытывал при ее появлении. Мягкая добрая улыбка, сказанное едва слышно и как будто невзначай ласковое слово, непонятно откуда взявшаяся маленькая шоколадка или конфета, неожиданное предложение вместе посмотреть их самые первые совместные фотографии, на которых отпечатался тот самый момент «удара током».

Со временем Инна стала замечать, что Антон присматривается к ней и даже находит повод хотя бы на минуту остаться наедине. Казалось, он начинает верить, что перед ним женщина, которая не лжет, не хитрит, не собирается притворяться, что ею движет не сиюминутное желание развлечься и разнообразить надоевшую семейную жизнь. Похоже, он стал воспринимать ее чувства всерьез, но инициативы так и не проявлял. Она по-прежнему не могла бы никому объяснить, в том числе и себе, какие чувства Антон испытывает к ней.

Он оказывался рядом, когда ей действительно была нужна помощь, к примеру надо было разобраться с первым в ее жизни компьютером, который только что у нее появился. Он прислушивается к ее мнению, когда в СНИЦ обсуждали очередные отчеты. Он был рад, когда найдя какой-никакой предлог, она звонила ему с городского телефона-автомата, и они оба молчали, понимая, что сейчас слова ни к чему.

Антон был из тех мужчин, которым стыдно плакаться в жилетку, жалуясь на мужа и неудавшуюся семейную жизнь. Да он и не стал бы слушать. Его было невозможно разжалобить. Но если без всяких эмоций она рассказывала о проблеме, он вникал в мельчайшие детали и делал все, что мог.

Он интересовался успехами ее дочери, расспрашивал о здоровье родителей, о повседневных заботах, потекших кранах и планах на субботу и воскресенье. Вел себя дружески, никогда не проявлял нежности, не прикасался к ней, не обнимал, не чмокал дежурно в щечку и уж тем более не говорил о любви, и даже никогда не произносил это слово. Он не переступал установленный им самим порог.

В отличие от многих других окружавших ее прежде мужчин, Антон не мог позволить себе по-русски напиться и «расслабиться», а после сделать вид, что ничего особенного не произошло. Это было трудно предположить, но даже если бы он мог спрятаться за «алкогольное оправдание», он не переступил бы черту, за которой, по его мнению, наступала его личная ответственность за женщину, с которой он был близок. Он оставался человеком чести. Завести легкую интрижку, а потом улизнуть, было не в его правилах. И мог ли такой мужчина всерьез думать о любовной связи с женщиной, у которой есть достойный муж и ребенок? Скорее всего, такие отношения он рассматривал как смертный грех.

Но зато он смог вообразить себя «на краю чужого гнезда»: давая понять, что постельные отношения невозможны, он проявлял готовность быть рядом, слушать, помогать, дружить. Он, видимо, надеялся, что возникшее между ними чувство скоро сойдет на нет или будет вытеснено его отношениями с другой женщиной.

Еще и еще раз восстанавливая в памяти его случайные взгляды, невзначай брошенные фразы, добродушные улыбки, попытки острить, Инна уже не сомневалась, что она ему совсем не безразлична. Но представить себе пути дальнейшего развития их отношений она не могла, как ни старалась.

Как-то они разговорились перед новогодними праздниками.

— Как ты собираешься встречать Новый год?

— Собираюсь посидеть немного за столом с мамой, послушаю бой курантов и пойду спать. А утром у меня пробежка из Кудепсты в Хосту и обратно. После пробежки заплыв: десять гребков в сторону горизонта и десять — обратно.

— Приезжай к нам, будем встречать Новый год вместе, — неожиданно для себя предложила Инна. Совершенно неожиданно для нее он согласился. И приехал.

Дочь радовалась подаркам. Муж удивился приходу гостя, но нисколько не возражал. В их новой квартире почти не было мебели и они расселись на новом пушистом ковре на полу.

Дочь скоро уснула, Инна перенесла ее в детскую и больше в гостиную не выходила. Мужчины остались вдвоем и до утра вели какие-то беседы, весьма довольные друг другом. Утром они все вместе провожали Антона в Кудепсту.

***

Свою первую ночь они провели в Москве в гостинице «Узкое», когда вместе поехали в командировку. Ночь, о которой она мечтала, обернулась для Инны сплошным кошмаром. Все, что она говорила и делала, было невпопад, шампанское было лишним, голова кружилась. Инна была в отчаянии и все больше напоминала самой себе голодного, затюканного дворового щенка, которого сердобольные хозяева наконец-то пустили в свой дом, а он еще не обвык, не верил своему призрачному счастью, дрожал от страха и все ждал пинка, которым его снова выбросят за порог.

Инна переживала случившееся, корила себя и очень боялась, что Антон разочаровался в ней. По возвращении они почти неделю не разговаривали. Она чувствовала себя кругом виноватой и даже дала себе слово придушить свои бестолковые чувства.

В субботу Антон предложил ей поехать в тисо-самшитовую рощу. Инна с трудом уговорила подругу присмотреть за дочерью и отправилась в Хосту. Она никогда не была в этом месте. Антон, напротив, знал в роще каждую тропинку и мостик, все наиболее причудливо изогнутые самшитовые деревья, увитые влажными изумрудно-зелеными мхами. Они бродили по тропам почти не разговаривая, прислушивались к пению птиц, журчанию воды и если надо было перебраться через ручей, он брал ее на руки, осторожно переносил, а потом еще долго не отпускал, прижимая к себе. Она обнимала его за шею и думала только о том, чтобы этот день никогда не закончился.

Они встречались не часто. Как и у него, у нее была работа. Кроме работы, у нее была школьница-дочь, которая требовала внимания, какое-никакое домашнее хозяйство, необходимость покупать продукты, готовить, поддерживать порядок в квартире, и наконец, ездить к родителям. Случайные встречи где-нибудь на полчаса были немыслимы в их отношениях. Антон не переносил ничего спонтанного. Он тщательно планировал для них полдня по субботам или воскресеньям. К концу недели она так сильно уставала, что поездка на три-четыре часа в Кудепсту мало радовала ее. Ей нужно нужно было видеть и чувствовать его ежеминутно.

Антон не позволял ни себе, ни ей говорить о чувствах. Он считал, что любящие люди должны учиться понимать друг друга без слов и что в этом и состоит суть отношений. Инна подозревала, что он по-прежнему сомневался в своей готовности взять на себя ответственность за женщину, которой он, сам того не желая, может сломать жизнь. Похоже, Инна ему нравилась, но он знал себя и не исключал, что скоро может встретить другую, более подходящую для продолжения рода женщину, и тогда будет вынужден оттолкнуть Инну. Он старался скрыть свои сомнения, но Инна уже научилась чувствовать ту внутреннюю работу, которая происходила в нем, когда он собирался принять какие-то важные решения. Ей предстояло увидеть готовый результат, выработанную путем долгих размышлений программу, которой он следовал и от которой уже не отступал.