Две жизни. Банковский роман

Ксения Журбина, 2022

“ДВЕ ЖИЗНИ. Банковский роман» – это книга о времени, о стране, о судьбе. В начале 90-х годов жизни 35-летней Инны наступает перелом. Ее приглашают на работу в Центр Академии наук в Сочи. Здесь она встречает Антона. Вспыхивает любовь, которой суждено продлиться тридцать лет. Обретут ли герои обыкновенное человеческое счастье быть вместе? Две жизни. Два разных мира, мужской и женский. Это книга о выборе жизненного пути, о верности своим идеалам. Книга о разных путях самореализации личности двух любящих, но очень разных людей. Книга о большой неразделенной любви, рассказанная в дневниках героини. Это книга о том, как мы оцениваем себя, свои успехи и неудачи, как переживаем собственное несовершенство и несбывшиеся ожидания. Это книга о том, как мы храним память о самых дорогих людях.

Глава 1. Переезд

Декабрь 1989 года, Сочи

Пытаясь понять как устроена человеческая память, Инна решила, что картинка из прошлого никогда не возникает случайно и не приходит без цели, просто так. Любое воспоминание представлялось ей как неоконченная история, которая именно сейчас просит (иногда даже требует) своего продолжения.

Инна хорошо помнила всего несколько эпизодов из своего совсем не радостного детства, последний школьный звонок, вступительные экзамены в университет. Помнила, что в самом начале студенчества проиграла столичным сокурсницам негласные конкурсы популярности и красоты и оказалась на вторых ролях. Помнила как спасаясь от безалаберной жизни в студенческом общежитии, поспешила замуж и спряталась от разрушительной суеты на съемной квартире.

С отличием закончив университет, Инна вместе с мужем переехала из северной столицы в ничем не примечательный провинциальный город. На следующие пять лет она оказалась зажатой в узкой кривой колее, проложенной между домом и работой, детским садом, кухней и бесконечными очередями везде и за всем. Год за годом она бежала по вынужденной колее и не могла ни остановиться, ни изменить свою жизнь, ни хотя бы как-то ее успокоить.

Возможно, она так и продолжала бы всю жизнь метаться в колее, не случись в ее объятой длительным застоем стране глобальных перемен. Все началось тогда, когда на мальтийском саммите лидеров СССР и США М. Горбачёва и Дж.Буша было сделано совместное заявление об окончании «холодной войны» и о новой эпохе в международных отношениях.

Последняя колонна советских войск пересекла афгано-советскую границу. Внутри страны разгорался грузино-абхазский конфликт. С экранов телевизоров вещали о перестройке. Начался парад суверенитетов, шахтерские забастовки и первый сеанс всеобщего безумия под управлением Кашпировского.

В потоке повседневных забот все эти события так и остались бы для Инны всего лишь фоновым шумом, если бы ее не охватил ветер внезапных личных перемен, первым резким порывом которого стал обещавший счастливые горизонты переезд на «черноморскую Ривьеру».

Все изменилось в жизни Инны в конце декабря 1989 года, когда она вытащила свой счастливый билет. После пяти лет отработки по распределению в одном из вузов в российской глубинке, ей предстоял переезд не куда-нибудь, а в Сочи. Главный советский курорт на Черном море среди пальм и магнолий был пределом мечтаний для советских граждан, особенно для тех, кто сильно тяготился холодом и слякотью бесконечно долгой русской зимы. Для Инны это была двойная радость: из Сочи к маме можно было доехать ночным поездом всего за восемь часов, бросаясь в путь по первому зову.

Инне и ее мужу повезло неожиданно. Они приняли участие в конкурсе на замещение вакантных должностей в только что открывшемся в Сочи Научно-исследовательском центре Академии Наук СССР (СНИЦ АН). По замыслу его инициаторов, Центр должен был собрать под одной крышей разбросанных по всей стране молодых ученых, экономистов, экологов, социологов, при условии, что они родились в Большом Сочи или в Краснодарском крае.

Задача ставилась актуальная и практически значимая: вдохнуть новую жизнь в экономику Сочи, вернув ему былую славу элитного курорта. По всем объявленным критериям отбора Инна с мужем подходили как нельзя лучше: оба имели ученые степени, преподавали в вузе, были дружной семьей и на хорошем счету.

Вскоре после переезда в Сочи Инна с радостью выбросила ставшие бесполезными сапоги на меху и шапку. Голова кружилась оттого, что в декабре светило солнце, цвели юкки и цикламены, а в распахнутое настежь окно их нового жилища доносился шум прибоя. Инну окружали новые люди, в воздухе витали неожиданные идеи, которые в прежние времена никому и в голову бы не пришли. Что еще нужно для счастья?

Ей было 35. За спиной — кандидатская диссертация, обещавшая в корне изменить денежно-кредитную систему советской страны, пятнадцать лет супружеской жизни и первоклассница дочь. Все, казалось бы, не так уж плохо складывалось. Но она не чувствовала себя счастливой. Точно так же, как не чувствовали себя по-настоящему счастливыми миллионы советских граждан, вынужденных жить в кем-то заданных и десятилетиями не меняющихся обстоятельствах. И вдруг этим людям пообещали перемены.

«Дни поздней осени бранят обыкновенно, // Но мне она мила, читатель дорогой» — эта пушкинская строка постоянно всплывала в сознании Инны, как только она начинала думать о времени окончания советской эпохи. «При чем тут осень», — раздражалась Инна, пытаясь в очередной раз отмахнуться от строки, как от назойливой мухи. Но фраза снова приходила на ум, как только Инна пробовала определить свое отношение к советскому прошлому. Она — дитя советской эпохи, но дитя вполне разумное и хорошо воспитанное, не склонное ни к пению революционных маршей, ни к участию в кухонных посиделках, модных в доперестроечные годы.

На кухнях обычно собирались «свои» люди, среди которых бывали действительно не согласные с авторитарной, изжившей себя системой. Но чаще всего это были люди, игравшие в инакомыслие, чьи полузагадочные разговоры и полунамеки почему-то напоминали шипение разогретой сковородки, на которую понемногу, но настойчиво, капают воду.

Еще в студенческие годы Инна выбрала для себя ту, как она считала, золотую середину в советской системе координат, которая позволяла ей быть максимально честной перед собой и своим окружением в отношении оценки происходящего в стране. При этом она старалась жить и выполнять свою работу, не нарушая собственных представлений о добросовестности, ответственности и порядочности. Инна душила в себе любые проявления уныния и безнадежности.

Советские идеалы были ей близки и понятны, и она, как могла, на деле им следовала. Так же думал и поступал ее муж, ее близкие друзья, люди, с которыми она общалась. Других людей, неплохо устроившихся в советской стране, порой отмеченных высокими должностями, званиями и наградами и при этом презрительно отзывающихся о своей стране, Инна обходила стороной. Объединить в своем сознании эти две параллельные линии в одну она не могла и не пыталась.

Со студенческих лет Инна стремилась иметь собственное мнение по всем интересующим ее вопросам бытия, добывая и кристаллизуя это мнение в основном в результате чтения авторитетных авторов, не стремящихся к шумихе вокруг своих имен. В числе известных политиков, политологов, экономистов, социологов, журналистов 80-90-х годов таких было немало. Многие из них были ровесниками Инны или на поколение старше. Их имена были у всех на слуху, их лица мелькали на экранах после полуночных передач, их интервью и колонки в газетах Инна вырезала и аккуратно складывала в особую папку.

Имея образование экономиста, Инна не могла не понимать, сколь велика глубина охватившего страну социально-экономического кризиса. Она болезненно переживала все то, что в 80-е годы ХХ века происходило в Советском Союзе и не могла недооценивать тяжесть постигшей эту страну болезни, поразившей все ее жизненно важные органы и системы. Дышать становилось все труднее. Надвигался полный коллапс.

Впоследствии, когда точка кипения была пройдена, размышляя о гибельных противоречиях советской эпохи, Инна склонялась к мысли, что в мировой истории нет ничего трагичнее хроники последних лет существования СССР. Повторяя судьбу всех великих империй и многонациональных федераций, Советский Союз оказался на грани распада. Реформы 1985—1987 годов выглядели бесплодными попытками задраить пробоины в днище тонущего корабля империи. Назначенные с терапевтическими целями лозунги о перестройке и ускорении экономики, о переходе государственных предприятий к самостоятельности и самоокупаемости, разрешение индивидуального предпринимательства и кооперативов на деле ускорили не ее развитие, а ее движение к неизбежному концу.

Практически одновременно обрушились все вертикали командной системы. Объявленная в 1986 году политика гласности, направленная на демократизацию политической системы, подорвала позиции коммунистической партии и ее идеологии. Политический кризис подтолкнул кризис в экономике. Заявленная в январе 1987 года в качестве панацеи перестройка экономики с целью ее оздоровления и развития частного предпринимательства ускорила крах директивной системы производства и распределения.

Переломным стал 1988 год: производство вначале замедлилось, усугубив всеобщий дефицит; затем началось падение, и отжившая система с грохотом покатилась вниз, к неотвратимой гибели. Крушение экономики подстегнуло политические процессы. На грани хаоса оказались армия и силы безопасности. По всей стране нарастали протесты. Начался «парад суверенитетов»: две из пятнадцати советских республик провозгласили независимость. На следующий год их примеру последовали остальные.

В ночь с 25 на 26 декабря 1991 года после телевизионного выступления первого президента Советского Союза М. Горбачева, сообщившего о своей отставке, был официально спущен развивавшийся над Кремлем красный флаг СССР и огромная страна юридически перестала существовать. «Старая система рухнула до того, как успела заработать новая», — разводя руками, сокрушался главный «фельдшер» после очередной консультации с «врачом скорой помощи».

Советский Союз мог бы выжить, но, оказавшись без волевого антикризисного управления, канул в лету, оставив после себя горечь утраты. Наступило время крайностей во всем, прежде всего в идеях. Пришло время жесткого противостояния тех, кто хотел бы реанимировать идею равенства и справедливости на основе директивной экономики, и тех, кто был уже готов подгрести под себя все, что оказалось бесхозным и плохо лежало, прикрываясь идеей всеобщего благоденствия, обещанного по завершении рыночных реформ.

Экономический романтизм первых рыночных реформаторов сменился чудовищным прагматизмом следующих. У многих попавших во власть бывших ученых-демократов не выдержало сердце, они рано ушли из жизни. Пришедшая во властные структуры новая волна реформаторов зря времени не теряла. Некто, ставший министром вчера, завтра хватал кусок пожирнее и без лишнего шума отползал в сторону, уступая место жадно дышащему в затылок очередному «реформатору». В борьбе идей победил рыночный фундаментализм, известный как «шоковая терапия».

В этой обстановке миллионам советских людей предстояло пережить страшный шок, встать и продолжать жить дальше. Инне и близким ей по духу людям предстояло выстоять, не впадая в крайности, придерживаясь золотой середины. Стать безжалостным хищником даже теоретически у Инны не получилось бы. Остаться в роли покорного всему безмолвного планктона не вышло бы практически. Это было равносильно смерти, моральной и физической.