Букет нарциссов для Нади

Ксения Дукор, 2022

Роман в жанре "Психологическая драма". Наше время. Молодая женщина выросла под деструктивным влиянием холодной нарциссической матери. Не осознавая этого, она оказывается не единожды втянута в разрушающие ее психику отношения. Привыкшая терпеть унижения и психологическое насилие она сама того не понимая, доходит до края. Верная подруга и случайно встретившийся загадочный человек искренне пытаются ей помочь, но пагубное влияние того, кто захватил ее личность, оказывается сильнее. О нарциссах и их жертвах.

***

Ты точно знаешь, что пред зеркалом стоя

Того, за зеркалом, назвать ты можешь «Я»?

И мысли у него твои, и планы, и мечты?

И тот, кто смотрит на тебя — все это Ты?

Он знает, что хотеть, и что любить,

К чему стремиться и кем точно надо быть.

Да, у тебя нет вовсе в том сомнения!

А вдруг хозяин есть у отражения?

Глава 1. Андрей

Наконец-то рабочий день закончен и можно, предвкушая сладостное погружение в теплую ароматную ванну, двигаться в сторону дома. Дорога занимала почти час.

Стоя на остановке маршрутки и слившись с толпой таких же живых притопывающих сугробов, девушка пыталась сделать выбор между необходимостью почитать лекции и желанием просто посидеть в сетях. Народ прибывал, а маршрутки все не было. По всей видимости в ближайшую ей не влезть. Ноги в осенних ботинках начинали болезненно замерзать. Снег залетал за воротник, под рукава пальто, в глаза и даже в карманы. Чертовски хотелось домой.

— И сапог теплых нет. Дешевые покупать не хочу, а на дорогие перед новым годом денег нет. Что Ирке подарить? Каждый раз с этим проблема, у нее все есть. А ее Олегу? И родителям еще, и Верке… Хлеб-то есть дома?! А Андрей наверняка со своей новой девушкой отмечать будет! Может поедут в тот же загородный коттедж, где мы в прошлом году…

Лицо Нади непроизвольно сложилось в гримасу боли…

Мысли уныло и беспорядочно болтались по уставшему мозгу Нади, который так и не сгенерировал ни одного ответа на вопросы. Толпа подхватила и внесла ее некрупное тело в маршрутку и усадила на сидение в последнем ряду. Надя достала телефон, открыла сеть и стала машинально просматривать новые фото подруг.

— Давно я ничего не выкладывала. Вот Ирка с Олегом, радостные как дети. Вот девчонки с курса в компании парней, сестра Верка, и та с одноклассником. И тут мои фотки такие: «я и кот», «я и сестра», «я и мамин пирог», «я и мой рабочий комп» Привеееет!! — с сарказмом к самой себе думала Надя, ощущая какое-то болезненное чувство под ложечкой. То ли стыдно, то ли жалко себя, то ли зло берет.

Дома темно… Опять забыла оставить коту свет в коридоре. Соскучившийся и голодный зверь, настойчиво мяукая вертелся у ног, не давая разуться. И без переводчика было понятно, что это упрек хозяйке за долгое отсутствие и просьба накрывать к ужину стол. Надя, с чувством блаженства, надела на замерзшие и уставшие ноги лохматые тапки-собачки и пошла налить ванну с пеной. Мечта всей второй половины дня! Кот хрумкал кормом, вода из крана приятно грохотала об ванную, шипел чайник.

— Как хорошо дома, — выдохнула Надя, первый раз за день подумав что-то приятное.

На ужин были наггетсы с рисом и салатик, по телеку сериал, а по телефону Ирка… Ничего нового, но все равно хорошо. Ирка трещала о планах на новый год, о том, что не знает, куда бы сплавить сынулю, о том, что на работе дадут премию к празднику, о переводе Олега в другой, более крутой отдел с перспективой роста… Надя слушала привычно по-доброму, поскольку Ирка была единственная настоящая подруга, проверенная годами, успехами, парнями, деньгами и прочими маркерами. И ни разу не предала и не обидела. Но все равно Иркин щебет наполовину пролетал мимо Надиного слуха. Видимо устала. А может быть снова стала накрывать грусть по недавно завершившимся отношениям. Надя уже ждала, когда разговор закончится и, к ее облегчению, услышала в трубке крик Иркиного сынули, который звал маму к почетному горшку, чтобы похвалиться сотворенным.

А мысли об Андрее стояли уже на пороге. В полной боевой готовности.

В этой квартире Надя жила года три с небольшим. Квартира ей досталась от бабушки. С ее смертью Надя потеряла очень близкого человека. Бабушка была всегда первая, кто узнавал о Надиных проблемах, радостях, сложностях. Первая, после Ирки. И вот бабушки не стало. А незадолго до ее смерти Надя познакомилась с Андреем. Здесь они и стали жить вместе. Вот тут он сидел за ужином, тут, на диване, был его любимый уголок. И садился, зараза, всегда в тапках, поджав под себя ноги. Здесь стояли его ботинки и висела куртка. Здесь, на полочке в коридоре, стоял его парфюм…

Когда Андрей ушел, убив в Надиной душе все живое, но оставив чувства разочарования, вины, недосказанности, бессилия и никчемности, папа предложил Наде сделать ремонт. Он был отчимом, но Надя звала его папой. Человек простой и добрый. Надя, не сказать, чтобы любила отчима, но относилась к нему с теплом и доверием. Тогда, когда Надя оказалась покинутой и раздавленной, ей не хотелось не то, чтобы ремонта. Ей не хотелось вообще ничего. Даже жить… И все в квартире осталось по-прежнему. Кроме Андрея.

Надя не могла понять тогда, кем она себя чувствует… То ли девятилетней девочкой, то ли девяностолетней старушкой. А может и той, и другой сразу. Что та, что другая были напуганы, беспомощны и несчастны. И каким-то странным абсурдным образом все еще чувствовали любовь и привязанность к этому человеку, к Андрею. С расставания минул почти год. Он ушел сразу после празднования Нового Года. Боль не прошла, скорее Надя к ней привыкла. Ирка помогла поменять работу и заставила поступить на заочный в ВУЗ. Надя и сама хотела, но все откладывала. Тогда Андрей занимал все ее время и все силы. Живя с ним, она еще не знала, как называют таких людей, не приходилось сталкиваться. Девушки их называют абъюзеры, а отношения называют токсичными. Точнее слова то она знала, но не могла даже подумать, что сама находится в когтях этого специалиста по уничтожению душевного покоя.

Надя разозлилась. Ведь давала себе слово никогда не возвращаться к этим мыслям. Они как в голову залезут, так и вращаются там, словно адский клубок змей в замкнутом пространстве. Ни остановить, ни прогнать. И чем больше оборотов они делают, тем хуже становится. Хочется сжаться, спрятаться в саму себя комочком, закрыть руками уши, зажмуриться и мотать головой так, чтобы волосы летали. Непонятно в каком органе, но очень больно в эти минуты. И зная все это Надя все равно упускала момент вовремя захлопнуть перед ними вход в голову. Они, мерзавцы, шустрее. Хоп, и они уже в голове! И пошла карусель вертеться.

Надя сидела за столом на кухне и ковыряла в тарелке свой ужин под бормотание телевизора. Как бы привычно и уютно дома не было, ей каждый раз было тягостно переступать порог квартиры, зная, что она там одна, без Андрея. Без его запаха, голоса, вопросов, ворчания, претензий, шуток и иногда даже приятных сюрпризов. Было всякое. И хорошо было тоже. Надя никак не могла для себя решить, чего именно было больше, радостных моментов или трудных, она больше была счастлива или несчастна, она виновата или нет… Карусель в голове злила все больше, и чтобы как-то себя переключить, она, скомандовав себе: «так!», резко встала со стула, стукнув руками по столу, но перестаралась. Треснув по тарелке, девушка запустила ее в стену, от которой тарелка полетела рикошетом и грохнулась об кафель. Естественно в дребезги! Кот, сыто медитировавший после ужина около своей миски, с пробуксовкой когтями по кафелю, взвился так, что в момент оказался на подоконнике по траектории: стул, стол, подоконник.

— Черт!!!! Тарелки то Ирка подарила. Красивые, дорогие… Кирюша, котик, ты жив?

Кот напряженно, почти вертикально сидел на подоконнике, придерживаясь за занавеску и вытаращив янтарные глаза. Надя наклонилась над осколками, чтобы собрать, но поскользнулась на масле от салата и грохнулась прямо в самый эпицентр катастрофы. Острая боль прострелила левую ладонь. Хлынула кровь. Надя закричала и вскочила, скользя тапками по салату. Кровь капала на пол, заливая его очень страшной красной змейкой.

— Господи!! Боже! Что делать то!? Где бинт или что там надо? Блин!

Слезы непроизвольно полились из глаз. Надя схватила полотенце, прижала к ране на ладони и побежала в ванную. Там вроде бы была перекись и вата. Слава богу, средства первой помощи нашлись. Надя, не сдерживая плача, так как некого было стесняться, набралась духа и плеснула перекись на рану. Все зашипело и покрылось розовой пеной. Надя промокнула рану и смогла наконец оценить степень беды. Рана была большая. Сантиметра три, или даже больше, с растопырившимися краями. Прямо поперек линии жизни. Надя это отметила для себя и даже нашла в себе силы пошутить сквозь слезы:

— Это мне что, знак такой? Типа, жизнь кончена? Все?

Но надо было что-то делать дальше. Сделав себе перевязку, по счастью она была правша, стала думать, вызвать скорую или поехать в травмпункт самостоятельно. Вроде самочувствие то нормальное. Не удобно как-то врачей беспокоить. Не нога все-таки и не голова. И решила поехать сама.

Тут снова позвонила Ирка поделиться радостью, что ее мама согласилась взять внука на новый год к себе. И значит они все могут поехать отмечать праздник за город на турбазу. Но на середине осеклась, поскольку услышала Надин всхлипывающий голос. Выслушав гневно-грустный рассказ про салат и осколки Ирка, как истинный друг, предложила отвезти Надю к врачу.

Девушки жили в одном районе, да и ехать было не далеко. Минут через 20 они уже сидели в неуютном облезлом коридоре травмпункта у кабинета хирурга. Все было какое-то убогое и унылое. Тихо и молча, шаркая ногами, сестры ныряли из кабинета в кабинет, на потолке моргала нервная лампочка, создавая впечатление пыточной, пахло перевязками и еще какой-то гадостью. Рядом сидели травмированные горожане, кто после драки с огромными синими заплывшими фингалами, кто после падения на льду с вывихом, кто вроде Нади, с чем-то кровавым под неуклюже намотанными бинтами. Кто постанывал, кто поругивался, кто сидел в полудреме. Настроение у Нади было хуже некуда и рука болела все сильнее. Ирка тараторила шёпотом в ухо, что все будет хорошо, что сейчас зашьют и за две недели все заживет, что это не беда, что к новому году она сможет даже в снежки играть, что у нее, как Надя должна помнить, в прошлом году было рассечение кожи на затылке, когда она стукнулась о незакрытую дверцу шкафчика и все прекрасно срослось и еще, и еще… Надя была очень благодарна родной подруге, но ей хотелось тишины, плакать и домой…

Медсестра, голосом сотрудницы тюрьмы, крикнула из кабинета: «следующий». Надя вздрогнула, так как Ирка толкнула ее в бок, выводя из оцепенения. Надя зашла.

За столом сидел мужчина в синем хирургическим костюме, шапочке и маске. Он что-то писал, и Надя застыла посреди кабинета. Сестра в это время куда-то вышла мимо Нади, не дав ей инструкций куда пройти или куда сесть. Хирург повернулся к Наде и спросил без интонаций и эмоций, с чем она пришла. Надя показала руку и сказала, что сильно порезалась осколком тарелки. Хирург встал и так же сухо предложил ей пройти в перевязочную.

Присев на стул Надя попыталась сама снять повязку, чтобы показать рану, но врач остановил ее своей рукой, как-бы на секунду взяв ее руку в свою. Надя подняла взгляд к его лицу и увидела над маской его глаза. На лице доктора ничего, кроме глаз, не было. Только в прорези межу шапочкой и маской были глаза. От этого они смотрелись еще невероятнее, как живая картина в синей рамке. Стально-прозрачно-голубые, в обрамлении густых блестящих черных ресниц, не длинных, но очень ярких, с легкой сеточкой морщинок от улыбки. По глазам ему было лет около 37… Боже… Таких глаз Надя никогда не видела. Взгляд был теплый, спокойный, глубокий, чуть более пристальный, чем обычно ожидается в таких случаях, что вызывало мгновенное смущение. В этой пристальности была не наглость или мужское кокетство, а какая-то сдерживаемая сила, властность и при этом теплота. Надя растерялась. Она не была готова к таким эмоциям в обстановке медицинского кабинета. К тому же было страшно и больно, но от этого взгляд приобретал еще большую магическую силу. Хотелось довериться и отдаться в руки спасителя.

Хирург принялся снимать повязку, которую Надя намотала, как смогла. В промежутках между оборотами разматываемого бинта он переводил взгляд на Надино лицо, как бы спрашивая: «не больно?». Глаза тепло улыбались, следя за реакцией девушки. И вот она рана. Уже не так сильно кровоточащая, но зияющая и страшная.

— Надо зашивать. Аллергия на препараты есть? — сказал хирург и повернулся к столику с инструментами. Надя мяукнула, что нет и посмотрела на его фигуру. Врач был заметно выше среднего роста, пропорционально сложенный, словно статуя античного воина. Хирургический костюм на нем сидел как парадный, под ним понималось сильное уверенное тело. От его передвижений в Надину сторону слегка пахнуло дорогим благородным парфюмом, выделившимся из какофонии противных медицинских запахов. Возникло странное чувство растворения периферии. Она видела хирурга как в тоннеле и будто на замедленной пленке. Но реальность неожиданно возвращалась к Наде, поскольку она заметила в его руках шприц с анестезией. И страх взял верх над впечатлениями от глаз и общего образа.

— Не волнуйтесь. От инъекции будет немного больно, но потом кисть потеряет чувствительность на некоторое время. Зашивать будет не больно, — спокойно сказал он. Надя подумала, что, наверное, он это говорит по 20 раз в день и ему вовсе нет до нее дела… Она покорно отдала свою руку в его.

И снова неожиданные ощущения накрыли ее, как теплой волной. Если бы ее потом спросили, какого цвета были стены в кабинете или как располагались кушетка и стол, она бы ни за что не вспомнила. Только костюм, руки, глаза… Глаза!

Сильная, но терпимая боль растеклась по левой кисти. Надя сморщилась и издала какой-то кошачий звук. Это доктор ввел анестезию. Он взял ее руку в свою, аккуратно, снизу, не касаясь раны и подержал несколько секунд. От его руки шло не просто тепло, а какая-то необъяснимая энергия, входящая в руку и растекающаяся по всему телу. По мере течения секунд смущение Нади опять возрастало. Ей и хотелось, и не хотелось отнять руку.

Кисть онемела. Тут в перевязочную пришла медсестра. Суровая, с холодным лицом, наверное, очень сердитая женщина, как показалось пациентке. Ее возвращение еще больше отрезвило Надю, как-бы напомнив ей, что она здесь, вообще-то, по поводу травмы и ее сейчас будут зашивать, а не шампанским угощать. Снова стало страшно. Сестра попросила Надю смотреть в потолок, и медики принялись за работу. Было действительно не больно. Доставляли неприятности только противные хрустящие звуки протыкаемой плоти.

Надю пригласили обратно в кабинет, чтобы дать рекомендации и выписать больничный лист. Она села у стола врача и стала ждать пояснений. Врач успокоил, что сухожилия чудом не задеты, но порез глубокий и она, по всей видимости, временно не трудоспособна.

— Вы работаете? — спросил хирург, посмотрев на нее из-под шапочки, не поднимая лица от карты.

— Я? Я, да… Работаю.

— Кем?

— Я менеджер в компании. Она производит и продает эксклюзивную мебель. Я там недавно.

— Это не важно. Больничный лист нужен?

— Не знаю, доктор… Наверное.

— Ну Вы же не сами производите за станком мебель? — улыбнулся хирург — Руки не заняты?

— Не сама, — смущенно улыбнулась Надя, — Я много печатаю, веду договора.

— Хорошо. Я открою вам больничный на три дня, потом пойдете в поликлинику.

Потом врач сказал, какие лекарства принимать, чтобы рана не воспалилась.

В дверь заглянула другая медсестра и позвала хирургическую выйти. Надя и врач остались снова ненадолго одни. Надя сидела с прямой спиной на краешке стула, как попугай на жердочке и старалась запомнить все, что ей говорят. Но усталость, испуг, боль и глаза хирурга совершенно не давали ей сосредоточиться.

Врач распрямился на стуле, откинулся на спинку и посмотрел на Надю. К слову сказать, вид у нее был ужасный. Помятые шапкой волосы, остатки туши от рыданий под глазами, красный нос и дурацкое смятение на лице. Не лучший, как говорят, «лук»! Потянулась пауза. У Нади сначала возникло желание ёрзать, а потом просто выбежать. Секунда, вторая, третья.

Врач на мгновение опустил глаза в карту, видимо, чтобы прочесть ее имя, и как-то неожиданно сменил интонацию на менее официальную.

— Надежда Алексеевна, я работаю в этой клинике, — и показал пальцем наверх, так как травмпункт находился на первом этаже здания больницы. — Через три дня приходите ко мне на перевязку в отделение. Я зав. хирургическим отделением. Зовут меня Кирилл Викторович. Я Вас приму без очереди. Приходите в кабинет после четырнадцати.

Надя кивнула и собралась выйти. Ее больная рука в это время покоилась на уголке стола. Врач накрыл своей ладонью ее руку и вкрадчиво с еле заметной улыбкой добавил:

— Все будет хорошо, немного поболит и заживет. Перевязка обязательна.

И снова эти глаза. Демонически-прозрачные, как озера в темном лесу, излучающие что-то странное, одновременно и манящее, и пугающее.

Надя на ватных ногах вышла в коридор. Ирка вскочила и, сморщив лоб от сочувствия, принялась расспрашивать было ли больно и что с ней делали.

— Ну что там? Сильно больно? А швов много? Что-нибудь перерезала там себе? Надь!

Надя отреагировала не сразу.

— Ир, там такой хирург…

— Какой такой? — улыбнулась Ирка.

— Ир, там такой хирург…

— Да какой?

— Ир, он такой… Он странный. У него такие глаза.

— Господи, да какие? Косые что ли? Он там лишнего не пришил?

— Да ну тебя, — наконец переключилась Надя, — поехали домой, у меня там кот сидит один и ничего не убрано.

В квартире темно. Опять забыла оставить коту свет в коридоре. Ирка зашла помочь убрать следы катастрофы.

— Надь, ты ложись. Я тут сейчас уберу и пойду. Чаю хочешь? Где мед, помнишь мама твоя привезла?

— Не знаю.

— Не знаешь, это про чай, или про мед? Ну что с тобой, тебе совсем плохо? — искренне и ласково произнесла подруга и остановилась с веником и совком на пол пути на кухню. Не получив ответа Ирка все убрала и ушла, послав воздушный поцелуй.

Надя сидела на диване в пижаме и лохматых тапочках-собачках, поджав ноги, на том месте, где любил сидеть Андрей, смотрела на говорящие головы в экран телевизора и никак не могла понять, что это за странные впечатления ее сегодня посетили. И эти впечатления до сих пор не ушли, а только еще больше потеряли понятность.

— Я, наверно, очень глупо выглядела. Вытаращилась, как идиотка. Врач наверняка подумал, что барышня с большим приветом. Это я просто была не в себе от травмы. А может этот человек обладает каким-то даром? Ну ведь очевидно, что дело не в моей привлекательности. Я знаю, что я некрасивая, заурядная серая мышь. Чокнутая, скучная и кому я нужна. Так говорил Андрей, когда уходил. И он был прав. Была бы я интересная, разве он бы ушел? Я сама виновата. Надо было развиваться, следить за собой, заниматься в спортзале. Надо было внимательнее к нему относиться и не спорить по каждому поводу. И вообще у меня с головой что-то не так, я все неправильно понимаю. Так говорил Андрей. Только папа убеждал меня, что он все врет и я красавица и умница. Ну так он же папа, он член семьи. Он так говорит просто чтобы я не расстраивалась. Опять эти змеи в голове! Как от них отделаться? — упрекнула себя Надя, — Никакая я не убогая, все со мной нормально! Ну понравился доктор, ну и что? Мне почти тридцать, и я свободна. На кого хочу, на того и пялюсь. Может мне кто-нибудь понравиться в конце концов? Мне может… — на секунду в Надином внутреннем монологе возникла пауза, — А я вряд ли…

Надя повернулась, чтобы увидеть свое отражение в зеркале шкафа. Комнату освещал только торшер и экран телевизора, поэтому отражение смотрелось лишь силуэтом с намеками на черты. Надя несколько секунд всматривалась в свой двойник по ту сторону стекла, видимо ожидая оттуда знаков поддержки, что с ней все в порядке. Но отражение молчало. Смотрело на нее и молчало.

— Дура! — коротко бросила Надя, сгребла в кучку распластавшегося рядом кота, обняла его, отвернулась к стене и уснула.

К слову сказать, Надя была очень привлекательная девушка. Высокая, с яркими каштановыми волосами до плеч. Карие глаза, скорее чайные, обрамляли длинные мягкие ресницы. Лицо было точеное и женственное, с высокими скулами, без резких углов, нос аккуратный, прямой и узенький. Губы не были полными, скорее даже тонковатыми, но именно такие и гармонировали с ее чертами, добавляя образу легкости. При улыбке сверкали крупные, ровные, ослепительно жемчужные зубы. Вот уж Бог наградил, так наградил! И во всей в ней была какая-то легкая приятная рыжинка. Косметики требовалось совсем не много, чтобы оттенить красоту и добавить яркости и без того ярким краскам. Фигура Нади тоже не требовала кардинальных вмешательств. Изящная, может быть чуточку суховатая, но это придавало ей особой хрупкости. Раньше Надя была немного полнее и возможно женственнее, но два с лишним года жизни с Андреем иссушили и измучили ее. Бывало, что она находилась в таком настроении, что по три дня не могла есть. А если вдруг появлялся аппетит и хотелось чего-то сладенького, то тут же всевидящее око Андрея воззревалось на нее с упреком, что она разжиреет и станет еще страшнее. И кожа покроется прыщами. Когда Надя бралась за салаты, то же око оказывалось рядом и постулировало, что если она не будет нормально питаться, то так и будет греметь костями. А мужики, как известно, не собаки… Потом оно сообщало, что желает Наде только добра и просто подсказывает, как лучше поступать для ее же блага. А если она обижается, то это проблемы ее психики, а не его советов.

Надя любила Андрея. Ведь в начале отношений он был такой ласковый и внимательный. Он приносил домой продукты и всегда какую-нибудь вкусняшку, именно для нее. Он был не жадный, с ним было интересно поболтать. Все говорили, что он харизматичный. Когда умерла бабушка он не отходил от подруги далее, чем на пару метров, помогал с похоронами, в том числе и деньгами. Мама тогда сказала, что Надя нашла не мужчину, а клад и что надо за него держаться, что он ей будет достойным мужем. А еще она почему-то сказала, что у него покладистый характер и она, Надя, сможет из него «веревки вить». Надя тогда была обескуражена таким советом, поскольку совершенно не собиралась и не хотела «вить веревки», а напротив, хотела человека самостоятельного и зрелого. Но мама преподнесла это свое мнение, как нечто положительное. Поэтому мама очень старалась всячески выразить Андрею свою благодарность за помощь дочери и ее семье. Правда, почему-то, с большей охотой она принимала внимание к себе. Выслушивала соболезнования, принимала деньги, просила куда-нибудь позвонить или что-нибудь привезти. Сидела с ним на кухне за чаями с разговорами, которые больше походили на мамин выход в монодраме. Андрей сидел терпеливо и участливо, иногда вставляя звуки и фразы согласия или понимания. Надя им не мешала. Ей казалось, что это формируются хорошие отношения между будущей тещей и зятем. Надя не могла тогда и поверить своему счастью. Да и сравнить было не с чем. До этого серьезных отношений, таких, чтобы жили вместе, у нее не было. Просто встречалась, гуляла, ездила на пикники и на море, но ни на кого не смотрела, как на своего будущего мужа. Да и в быт не вовлекала. А Андрей был все время рядом, заботился, говорил нужные слова, именно такие, которые помогали Наде пережить потерю. Боль улеглась, и они переехали в квартиру бабушки. Там Надю накрыла вторая волна тоски по бабушке, но отношение Андрея к ее переживаниям, как ей тогда показалось, несколько изменилось. Стала появляться какая-то жесткость. Иногда он критиковал ее за чрезмерную эмоциональность, говорил, что пора с этим заканчивать, иначе это отражается на их отношениях. И правда, атмосфера в их союзе стала потихоньку меняться. Видимо потому, что по какой-то причине Надя сама стала вести себя неправильно. Мало хвалила, когда надо было, спорила с ним, когда он давал советы, обижалась на слова и особенно на молчание. Ох как мучало ее это молчание. Андрей мог замолчать на несколько дней. И за это время Надя успевала несколько раз сойти с ума в попытках понять, что она сделала не так. Но все-таки он добрый. Он прощал ее и шел на примирение. Как же это было радостно, когда он снова разговаривал с ней, улыбался и проявлял заботу. Она была готова сразу забыть все его молчания и разъяснительные беседы на выходе из «эмбарго», лишь бы только снова был мир. Но мир оказался хрупким и однажды он лопнул по швам окончательно.

Надя тогда работала менеджером в ресторанчике. Новогодние каникулы были у всех, кроме работников сферы услуг. Ресторан каждый день был переполнен и ей приходилось работать допоздна, чтобы обеспечить рабочий процесс всем необходимым. А необходимое все время заканчивалось. То продукты, то моющие средства, то салфетки, то перчатки. Андрея ее отсутствие очень злило, поскольку его фирма отдыхала, как все нормальные люди. И он все время звонил ей на работу выясняя, когда же она наконец вспомнит, что у нее есть мужчина. Надя, теряя рабочую мысль на пол дороги, терпеливо, из раза в раз, ему объясняла, что у нее такая работа, что ее никто не отпустит, тем более в такой «жаркий» период. Но создавалось впечатление, что каждый день Андрей как будто выныривал заново, не помня вчерашних аргументов, и все упреки начинались сначала. Не взяла трубку с первого звонка — значит ей наплевать, а вдруг с ним что-то случилось. Не пришла вовремя домой — значит в ее иерархии интересов он на последнем месте и тому подобное.

Надя испытывала грусть и чувство вины. Мало того, что она действительно осталась без отдыха, кроме тех трех новогодних дней, которые они провели за городом, так еще и постоянные упреки приводили ее в состояние подавленности. Домой Надя шла с чувством напряжения и волнения, поскольку не знала, как Андрей ее встретит. Она никогда не могла спрогнозировать его настроения. Порой он встречал ее с улыбкой и ужином, а иногда с холодом и молчанием. На вопрос «что случилось» ответ был примерно таким: «если бы ты была умнее и внимательнее ко мне относилась, ты бы не задавала дурацких вопросов».

Надя старалась быть умнее. И тише. Часто она просто не отвечала на упреки или говорила что-то вроде «хорошо» или «понятно». Иногда это помогало и конфликт заканчивался, а иногда это давало порох для возгорания нового пожара. «Что тебе понятно, если тебе вообще ничего не может быть понятно?!» — начинал кричать он. Или: «Хорошо? По-твоему, это хорошо? И что же здесь хорошего?!»

Со временем у Нади выработалась и приклеилась к лицу гримаска виновато-заискивающе-ласковая, что не менее раздражало Андрея, о чем он мог ей заявить. Иногда Надина выдержка давала сбой, обидные слова простреливали мимо защиты в самое сердце, и тогда она начинала плакать. Андрей мог или просто уйти в другой угол, или упрекнуть, что, рыдая она не думает о его чувствах, о том, какие неприятные переживания она ему создает. Потом, правда, он приходил поговорить. Уже спокойным и теплым, но немного назидательным тоном он разъяснял ей, где она его неправильно поняла, на что не стоило обижаться и как ей сделать так, чтобы не напрягать их отношения. Надя соглашалась и получала наконец успокоительное объятие. В любви Андрей был страстен. Особенно яркие интимные моменты случались после ссор. Надя думала, что так, наверное, у многих, что «милые бранятся, только тешатся», что «идеальных людей не бывает» и что он, умный, активный, самостоятельный, перспективный, что он ее любит, такую серую, глупую с ее вечными «косяками».

В тот последний вечер их совместной жизни Надя очень плохо себя чувствовала. Она сидела на работе за компьютером, когда к ней зашел шеф-повар, спросить, когда же наконец привезут «зелень-мелень»? Надя что-то ответила, но в разговоре понадобилась папка, которая стояла в шкафу. Надя встала с кресла и вдруг ей показалось, что за одно мгновение она перестала весить. Просто ни грамма веса. Тело стало легкое, а кабинет поплыл, как исчезающая голограмма. Под ложечкой ёкнуло чувство страха, потемнело в глазах, пропали звуки, и Надя упала. Точнее стала падать. От опасности расшибить голову Надю спасла реакция шеф-повара, который успел ее подхватить своими могучими армянскими руками и усадить обратно в кресло. Позвали администратора зала, прибежали официантки. Надя быстро очнулась, попила минеральной воды и стала мило извиняться за такую неловкую ситуацию и за то, что отрывает время у коллег. Никто и не думал ее упрекать, а только лишь выразили сочувствие. Официантки принесли что-то перекусить, а шеф позвонил директору. Директор был человек адекватный и не хотел, чтобы сотрудники «мёрли» на рабочих местах. Он отпустил Надю домой, попросив ответственно отлежаться и сообщить о самочувствии. Было часа четыре. Раньше восьми вечера в эти январские дни Надя домой не приходила.

Подойдя к двери квартиры Надя услышала разговор в коридоре. Было странно, ведь Андрей либо дома один, либо в спортзале, либо мог пойти к друзьям. Не с Кирюшей же он разговаривает… Надя постояла у двери в попытке сориентироваться. Ну возможно, кто-то зашел в гости. Почему-то стараясь сделать это как можно тише, девушка провернула два оборота ключа и открыла дверь.

На Надю обернулись два удивленных лица. Одно Андрея, а второе неизвестной Наде девушки. Девушка была миловидная, ярко накрашенная, с роскошным длинным хвостом на затылке, пшенично-русого цвета с переливами. Взгляд у девушки с легкого удивления сменился на какой-то ухмылистый. На секунду показалось, что барышня весьма смела и высокомерна. К тому же Надя ей значительно уступала в округлостях форм и ухоженности. Андрей стоял в домашних штанах и тапочках. Футболки на нем не было. Пару секунд все трое смотрели друг на друга, Андрей первый нарушил паузу.

— Надь, ты что так рано? Наконец-то захотела уделить время родному дому?

Надя, привыкшая к вшитым в любое высказывание саркастическим упрекам, не обиделась. Она шагнула за порог и попыталась пройти к вешалке, но барышня в шубке загораживала проход. Надя остановилась и все-таки решила спросить: «а вы кто, девушка?»

Андрей не да ей ответить.

— Надь, ну почему, как только вошла, сразу пошли странные вопросы? Это моя знакомая с работы, зашла просто так. Что тут такого? Ты давай раздевайся, я есть хочу. Принесла что-нибудь? Кот твой мне все мозги вымотал, орет и орет, гад! Давай, проходи, что стоишь?

Гостья немного подвинулась, и Надя смогла снять пальто. Девушка улыбнулась, коротко помахала Андрею и вышла за дверь, так и не произнеся ни слова.

Надя прошла на кухню, а Андрей зачем-то пошел в ванную. Надя немного подождала и постучала.

— Что? — нервно спросил Андрей?

— Ты долго там? Выходи, я хочу поговорить, — спокойным голосом сказала Надя, стараясь не давать волю тревожным эмоциям, которые так и подползали, пытаясь оглушить.

— Только спокойно, спокойно, — сама себе шептала Надя, — спокойно. Все нормально. Сейчас я спрошу, он все объяснит, и я лягу отдохнуть. Кирюша, кто эта девушка, скажи маме? — прошептала Надя, присев на корточки к коту. Но кот только ласково потерся о колени хозяйки и пошел на свою подушечку. Андрей вышел из ванной.

— Андрюш, кто эта девушка и что она здесь делала? — повторно спросила Надя, но уже более строгим голосом. В конце концов это ее дом! Но лучше бы она этого не делала.

— Что ты заладила, кто, кто!? — набирая градус гнева стал говорить Андрей, — Я же сказал, знакомая. Просто зашла. Тебе что, кругом измены мерещатся? Ну естественно, при том, как ты выглядишь ты вполне можешь так думать!

— При чем здесь как я выгляжу? — рассердилась Надя. — Я прихожу домой, а тут чужой человек, который даже не поздоровался.

— И что, что чужой? Это, знаешь ли, вопрос твоего мне доверия. То есть, по-твоему, я могу привести в дом человека, который тут что-то украдет? Да что здесь красть? Твоего идиотского кота?

— Хороший у меня кот, не надо так о нем говорить! Это бабушкин кот! Я понять не могу, почему днем, когда меня нет, тут появляются какие-то чужие девушки? Почему ты на половину голый? — почти прокричала Надя.

С этого момента все остальное Надя помнила плохо. Андрей схватил ее за запястье и начал таскать за собой по квартире, крича что-то вроде: «Смотри, смотри давай, что у тебя тут украли! Давай, смотри по шкафам, где тут еще бабы? Нашла!?». Надя, спотыкаясь и пытаясь освободиться болталась за ним, крича только: «Андрей, пусти, Андрей!». Реальность изменилась. Все стало черно-белым, туманным, гулким как в пустом метро. Страх накрыл Надю, ей показалось, что она вообще потеряла способность сопротивляться. Минута этой потасовки словно растянулась на час. Ноги стали мягкие, как желе и совсем не держали. Она споткнулась и упала на колени. Андрей резко поднял ее на ноги и подтащил к дивану.

— Ну что, нашла? — с издевкой бросил Андрей и с силой усадил ее на диван. Практически пихнул. Из-под Нади шарахнулся кот, неловко спрыгнув на пол и Андрей дал ему пинка. Надя закричала, чтобы он не трогал кота и бросилась за ним, чтобы защитить. Андрей резко развернулся и ушел в ванную, громко хлопнув дверью. Надю прорвало рыдание. Она вцепилась в Кирюшину подушку, уткнулась в нее лицом и плакала… Надрывно, взахлеб. Сколько времени она плакала, она не помнила. Может минуту, а может час. Слезы принесли облегчение, и она, затихнув, легла на диване калачиком, лицом к стене, как обычно ложилась, когда ей было плохо. Сначала в голове была пустота. Потом мысли постепенно стали возвращаться к ней.

— Боже, какая я дура…. Я так его разозлила… Ну что такого, подумаешь, гостья? А если бы ко мне зашел Серега, школьный дружок, это же ничего не значит. Не одет, наверно потому, что просто она застала его в врасплох, — Надя потерла запястье. Оно покраснело и немного болело, — Неужели я не могла промолчать? Вечно я лезу…

Еще немного полежав в тишине Надя вздрогнула от выстрела мыслью в голову. Она ведь совершенно забыла, что сегодня на работе ей стало плохо. И не понятно, по какой причине. А вдруг это что-то серьезное? И ведь она так и не успела пожаловаться Андрею… А так хотелось сочувствия, чтобы обняли и принесли чашечку какао.

Надя снова заплакала, но уже от жалости к себе.

Андрей вышел из ванны спокойным и распрямившимся, как при построении. Он шел в сторону Нади, поправляя резинку штанов и так и встал перед ней, оставив руки на поясе.

— Ну что, наревелась? Тебе не стыдно вообще? Пришла, устроила скандал на пустом месте. Меня выбесила и себя довела до слез. Нравится тебе такая жизнь!?

Надя молча отрицательно покачала головой.

— Андрей, ты мне сделал больно. У меня рука болит.

— Я не хотел тебе причинять боль. Просто ты умеешь так взвинтить мне нервы, что мне приходится! Когда ты наконец усвоишь, что не надо приносить домой с работы всякий негатив? Если у тебя плохое настроение, пойди прогуляйся. Нечего людям нервы мотать. Надь, я тебе говорю!

— Мне сегодня на работе стало плохо, — тихо сказала Надя. — Я сознание потеряла, — и с робким желанием сочувствия посмотрела на Андрея.

— Ну понятно. Вполне ожидаемо! Я тебе давно говорил, что у тебя что-то с нервами. И не ешь ничего, хоть и в ресторане работаешь. Сходи к врачу, — как-то металлически сказал Андрей, развернулся и размахивая руками, как на спортивной разминке, пошел на кухню, оттуда уже крикнув, что пора бы наконец приготовить поесть.

Надя провела руками по лицу, будто умываясь или пытаясь себя разбудить и обнаружила, что одной сережки нет. Она медленно спустилась с дивана на колени на пол и стала искать. Шаря руками под диваном, она нашла несколько потерянных вещей, которые если падали на пол, то исчезали. Кот играя, загонял их во всякие углы и щели. Вот карандаш, вот флешка, резинка для волос… И тут что-то противное, холодно-скользкое, попало ей в руку.

— Фу, что это? — Надя, сидя на полу, взяла это нечто и подняла перед глазами. Волна то ли ледяного холода, то ли кипятка прокатилась снизу-вверх по ее телу и ударила в лицо. В ее пальцах болтался использованный презерватив.

В это время из кухни вернулся Андрей со словами, что сегодня, видимо, жрать он так и не будет. И застыл. Надя сидела на полу и на вытянутой руке показывала ему находку. Она не могла произнести ни слова. Горло перехватило как удавкой, во рту пересохло, в голове что-то жужжало и сдавило уши.

— Что это? — напряженно спросил Андрей? — Что ты там мне показываешь?

Надя медленно встала и так же, на вытянутой руке, поднесла ему находку прямо к лицу.

— Так видно? — внезапно охрипшим голосом спросила она.

— Видно! И что?! — с вызовом спросил Андрей.

Она бросила находку на пол и шатаясь пошла в ванную. Что ей хотелось сделать она точно не знала. Может сунуть голову под холодную воду, может уйти от него подальше, может утопиться.

И тут Андрей развернулся и начал, увеличивая громкость, орать ей в след. Слова летели, как снежная лавина, с такой же разрушающей силой. С гулом и грохотом. Она плохо понимала, что именно он кричал. Но содержание его словесной атаки было примерно о том, что она сама виновата, потому что давно перестала за собой следить, что он мужик, а не монах. Что она вынудила его пойти на измену, потому что вечно на своей дурацкой работе. И вообще ему с ней скучно. Что она неврастеничка, которая задолбала ему мозг скандалами и прочее, и прочее. Он продолжал кричать даже тогда, когда Надя включила воду и сидела на ванной, сунув руки под горячую струю. Андрей пару раз сильно ударил ладонью по двери, поскольку Надя не отвечала, а ему, видимо очень хотелось диалога! Тогда он стал орать, что если она сейчас же не выйдет, то он соберется и уйдет к черту. Надя молчала. Она это делала не потому, что это была ее позиция… Просто у нее не было ни сил, ни слов, ни рук, ни ног.

Надя, оцепеневшая, сидела в душной ванной. Она слышала, как Андрей хлопает дверцами шкафов, как с грохотом упали коньки, как шуршат какие-то пакеты, услышала звук закрываемой молнии и все это сопровождалось злобным бормотанием Андрея, который то увеличивал громкость, в том смысловом месте, которое Наде надо было услышать, то снижал ее. В обрывках фраз звучали обвинения, пожелания остаться одной, так как с психопатками не живут, уверения, что она еще пожалеет, что не ценила такого мужчину, звучал нервный смех в вперемежку с матом и еще какой-то шум, который она не могла распознать.

Вдруг Наде захотелось выйти. Странная сила внезапно подняла ее, что-то закипело в районе груди и возникло непреодолимое желание вцепиться ему горло. Последние минуты Надя помнила совсем смутно. Как кино о себе на черно-белой старой рваной пленке. Она открыла дверь и в два прыжка оказалась около него. Дальше все совсем в тумане. Помнит только, как она пыталась лупить его по лицу и кричала жутким чужим голосом одно слово: «Ненавижу»! Руки в ударах встречались с его лицом и другими местами, но им было совсем не больно. Все мелькало и летало, не было ни стен, ни пола, ни потолка, ни мебели, ни мира вообще! Не было ничего. Только ее руки и его лицо, в которое руки пытались попасть. Мелькали, как кадры фильма, его бешенные глаза, иногда открытый рот, который тоже что-то орал, часть плеча, снова лицо, кисти собственных рук, его руки, вспышки света…

Очнулась Надя тогда, когда она летела по воздуху в ванную. Ей так показалось. На самом деле это Андрей скрутил ее, притащил на руках в ванную и захлопнул дверь.

— Сиди тут, *ука чертова! Психопатка!!

Далее последовала матерная тирада на фоне звона разлетающегося зеркального стекла, в которое он запустил связкой ключей. Грохнула входная дверь, что-то рухнуло и наступила тишина.

Тишина, похожая на вакуум заполнила все пространство квартиры. Не было ни одного звука, ни одного шороха. Надя сидела на краю ванной и смотрела в раковину… Точнее сказать, туда был направлен ее взгляд, но не взор… Взор Нади в это время был отключен, как электрический оптический прибор. Просто выключили тумблер и все погасло. Да и сама она не чувствовала себя в этот момент живым человеком. Только одна большая, разлившаяся по всем телу и затопившая разум боль. Она начиналась где-то в груди или ближе к животу и, растекаясь по телу, оказывала на него парализующее действие. Она была невыносима. Тупая боль, которую нельзя было сравнить ни с чем. Так не болит рана, так не болит голова или сломанная нога. Так болит душа… Помогло очнутся ощущение, что отсидела ноги, и пришлось встать. Видимо, прошло не менее часа. Надя вышла из ванной и остановилась в коридоре напротив разбитого зеркала. Осколки валялись по всему полу и бликовали, как ножи из отполированной стали. Словно какие-то древние кинжалы причудливой формы, которые, после боя в рукопашную, побросали отважные рыцари — лилипуты. Надя медленно осмотрелась по сторонам. Всюду были разбросаны выпавшие из шкафов ее вещи, пакеты, тапочки Андрея, утюг, который непонятно как попал на пол, связка ключей, шапки с полки, коробки и что-то еще. Не было сил вникать, что именно. Если бы не Ирка, неизвестно, сколько бы еще Надя так стояла. От звонка в дверь Надя вздрогнула так сильно, что мгновенно вспомнила, где у нее сердце. Это Ирка пришла с работы и по дороге решила забежать «по кофейку».

Надя открыла, но не сразу. Резко испугала мысль, что это может быть вернулся Андрей. Что-то забыл или поговорить. Несколько секунд Надя стояла в оцепенении. Мужества на новую серию ссоры у нее не было ни грамма. Но к ее счастью она не успела сильно погрузиться в эту тягостную, пугающую мысль, потому что в дверь еще раз позвонили и с той стороны раздался голос Ирки:

— Надь, это я! Ты дома?

Ирка видела, что в квартире был свет и потому проявила настойчивость.

Сказать, что рот у Ирки распахнулся до груди, это ничего не сказать. Она вошла, вскрикнула, охнула и так стояла секунд пять, озираясь.

— Господи, что это? Вы подрались? Где Андрей? Он тебя ударил? Куда? Надь!! Что случилось?!

Надя смотрела на Ирку, как потерявшийся ребенок на взрослого, который его наконец-то нашел. Она хотела что-то ответить, но изнутри, откуда-то из глубины пошла вверх волна слез, как из какого-то огромного подземного озера, или даже моря. Проходя через грудь, волна заблокировала Наде дыхание. Поднимаясь выше, проходя через горло слезы как будто наполнили его и лишили возможности произносить звуки. Потом они дошли до носа и его сильно защипало. И наконец они добрались до глаз. Сначала глаза наполнились как чаши, но переполнившись, море потоком хлынуло из чаш на поверхность. Надя медленно сползла на пуфик в коридоре, согнулась в калачик и на громком выдохе зарыдала. Через минуту они плакали вместе.

Ирка была девушка энергичная, общительная и всегда в хорошем настроении. Она была Надин моторчик. Так они и дружили с первого класса, дополняя друг друга, как утро и вечер, как весеннее первое солнце и осенняя прохлада, как детская веселость и взрослая умеренность. Они и внешне были противоположностями. Ирка была девушка с пышными формами, на пол головы ниже Нади. Движения ее были быстрее и резче, речь торопливее, улыбка шире, смех громче. Ира была яркая брюнетка, но в отличие от Нади, со светлыми глазами, со здоровым румянцем на пухлых детских щечках и настырным взглядом, всегда куда-то бегущая и неутомимая. Надя же на ее фоне смотрелась как английская светская леди, как будто немного прохладная, стройная, не броско одетая, не ярко накрашенная, обдумывающая каждое свое слово, сдерживающая эмоции, следящая за аккуратностью и плавностью своих движений, хотя она не следила, это просто так казалось. В детстве мама часто одергивала ее, если маленькая Надя начинала излишне, по маминым понятиям, веселиться, шуметь, много двигаться. Маму всегда раздражало, когда Надя привлекала внимание окружающих. При чем улыбки умиления на лицах взрослых от Надиного невинного баловства ни о чем маме не говорили. Все равно девочку ставили на место. Если не сказать «на тумбу».