Адвент

Ксения Букша, 2021

Ксения Букша – автор романов «Завод “Свобода”» (премия «Национальный бестселлер») и «Чуров и Чурбанов» (шорт-лист премий «Большая книга» и «Ясная Поляна»), биографии Казимира Малевича, сборника рассказов «Открывается внутрь». В каждой новой книге она стремится по-новому показать реальность. Маленькая Стеша ежедневно открывает по одному окошку адвент-календаря, приближая Рождество. А ее мама и папа, Аня и Костя, перебирают в памяти картинки из прошлого, пытаясь понять, что с ними станет в будущем. «Адвент» – роман о том, что людей объединяет музыка и делает разными смех.

4

Время подходило к десяти утра. На улице медленно рассветало. Дворник выскребал подворотню, и её своды усиливали лязг железной лопаты.

Когда-то Аня работала в книжном магазине, обязана была являться к девяти тридцати, а ещё раньше — в «Теремке», тогда к без пятнадцати семь. Теперь Аня могла работать лёжа в постели. Работа больше не требовала рано вставать. Иногда можно было и вовсе не вставать: проснулась, достала ноут и работай.

Сегодня Аня правила собственную статью о кантате Иоганна Себастьяна Баха «Гряди, Спаситель народов», написанной, между прочим, на первое воскресенье Адвента. (Между тем как наступило уже второе воскресенье Адвента, в которое в баховском Лейпциге никакой церковной музыки не исполнялось.) Хорал этой кантаты похож на шествие. Представьте себе короля и его вельмож, его двор, который ждёт его выхода, и вот царственная особа является из ворот под специальную музыку, как раз для того написанную. Адвент — время ожидания Иисуса. Хор именно это и делает — ожидает, но как будто уже и предчувствует, как придёт Небесный Царь, и музыка не то чтобы изображает, но уж точно напоминает нам торжественный вход Господа в Иерусалим: «Гряди, Спаситель народов, явленный сын Девы. Весь мир дивится тому, какое Рождество уготовал Тебе Бог».

Затем следует ария тенора, в которой он призывает Иисуса: «Приди, Иисус, приди к Своей Церкви», тоже как будто встречающая Его «у кафедры и алтаря». Аня видит эту сцену, она представляется как старая торжественная картина, например, Сурбарана: глубокое синее небо, церковь в красных и жёлтых, тёплых золотистых, охристых тонах.

Потом наступает ночь. Иисус поёт: «Се, стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему и буду вечерять с ним, и он со Мною».

Мерные, ритмичные постукивания. То ли негромкий стук в дверь, то ли стук сердца. Иисус вошёл в Церковь. Теперь он входит в наши сердца. Иисус готов жить в нашем сердце, хотя мы — лишь прах.

И последний краткий хор — полный радости.

Стеша давно проснулась и сидела за столом на деревянном высоком икеевском стуле, держа в правой руке маленького увесистого пупса, а в левой — лисичку. Вокруг было полутемно. Лисичка и пупс почти беззвучно беседовали.

— А ты знаешь, — неслышно говорила лисичка, — что сегодня второе воскресенье Адвента? И можно уже петь: «Зажглась вторая свеча».

— А что будет в конце Адвента? — молча спрашивал пупс у лисички.

— Разве ты не знаешь, будет Рождество, — отвечала лисичка.

— А что такое Рождество?

— Это когда родился маленький Иисус, — отвечала лисичка. — Как только он родился, его положили в ореховую скорлупку, накрыли лепестком розы и пустили по течению реки.

Стеша была не сильна в священной истории. Младенца Иисуса она путала с Моисеем и, наверное, c Дюймовочкой. Зато с адвент-календарём у Стеши был полный порядок: ровно семь окошек открыто, семь шоколадок съедено. Восьмая ждала завтрака. Вокруг тоже был полный порядок. Мама работала. Папа что-то делал в ванной. На книжных полках ровные ряды книг. На рейлинге хоровод винных бокалов. Ничего не менялось. Всё было знакомо Стеше как свои пять пальцев.

Из ванной вышел папа и поставил чайник. Это тоже было в порядке вещей и означало воскресный завтрак. Стеша встала рано и успела проголодаться. Но потом папа вдруг сделал кое-что совсем необычное — он сел прямо на пол. Так он никогда не делал. Стеша проследила, как папа садится на доски пола, скрещивает ноги и опирается подбородком на колени. Ей это не понравилось.

Аня отложила ноутбук и посмотрела на Костю.

— Мама, почисти мне зубы, — сказала Стеша, что-то почуяв.

— После завтрака почистим, — сказала Аня.

Она встала, заварила чай себе и Косте, достала из холодильника творог, размешала в нём ложку малинового варенья, почистила апельсин и села рядом с Костей на пол.

— А что это вы все на полу сидите? — тревожно спросила Стеша со стула.

— Просто так, — сказала Аня.

— Ну ладно, — свирепо сказала Стеша.

Она вдруг вспомнила, что вечером, накануне, мечтала совершенно перемениться и стать не Стешей и не кем-нибудь там, а Маленькой Разбойницей или Пеппи Длинныйчулок. Эти две героини были совершенно не похожи на Стешу. И Стеша это уловила. Ей захотелось стать смелой, дерзкой, злой и весёлой. Конечно, далеко это желание пока не простиралось. Но свирепо сказать «ну ладно» — на это Стеша оказалась способна уже сейчас. А когда сказала, то почувствовала, что может пойти и немножко дальше. Она почему-то знала, что именно сейчас для этого самое время.

— Что-то давно, — сказала Стеша самым дерзким своим голосом, — что-то давно я не заводила своего робота. У него что, села батарейка? Где мой робот?

— На антресолях, — Аня удивилась. Стеша никогда ничего не просила так настойчиво.

— Достаньте мне его, пожалуйста.

— После завтрака, может?

— Сейчас, — сказала Стеша и добавила: — Пожалуйста.

Разбойники тоже бывают вежливые, подумала она. Не говорить «пожалуйста» всё-таки нехорошо.

— Ладно.

Аня подставила стул и достала робота. Сдула с него пыль. Поставила на стол. Стеша схватила робота, передвинула рычажок на On и нажала на кнопку. Ничего не произошло.

— Он не работает, — сообщила Стеша, глядя на Костю, который всё сидел на полу, глядя в никуда. — Он сел. Где у нас свежие батарейки хранятся?

— Нет у нас свежих батареек, прости, — сказала Аня. — Мы можем днём сходить…

— Я сейчас схожу, — сказал Костя с трудом.

Он поднялся с пола, но тут вспомнил про невыпитый чай и аккуратно поставил его рядом с чайником. Потом задвинул за чайник, подальше от края стола — чтобы Стеша не опрокинула на себя. Такие вещи он делал на автомате. — Схожу, схожу, — Костя несколько раз кивнул, но не Ане и не Стеше, а никуда и никому. Затем повернулся и исчез в прихожей. Аня слышала, как он возится там, обуваясь и надевая пальто. Потом щёлкнул дверной замок — Костя ушёл.

— А мой дедушка от чего умер? — спросила Стеша, доедая творог.

Аня вздрогнула. Она понимала, что Стеша спрашивает про Аниного отчима, который действительно умер в Иркутске не так уж давно, когда Стеше было года полтора. Аня часто рассказывала Стеше разные истории про него: как Аня с мамой переехали в город и вдвоём жили в коммуналке и как отчим специально поселился в соседней комнате, как у него не было двух пальцев на правой руке, потому что их отчекрыжило на пилораме, и как он ради Ани самоотверженно крутился на аттракционах, а потом его мутило, и как он единственный раз в жизни видел маленькую Стешу, подбрасывал её на коленках и приговаривал «по кочкам, по кочкам».

Но штука была в том, что в то утро, когда Костя пошёл за батарейками, восьмого декабря, минуло ровно тридцать лет со дня самоубийства другого Стешиного дедушки, отца Кости. Стеша об этом не знала, они с Костей никогда при ней о нём не вспоминали.

— От болезни почек, — сказала Аня. — Он всю жизнь почти этим болел, ну и старенький стал, умер.

— Жалко дедушку, — сказала Стеша, делая специальный печальный, чуть завывательный голос, которым, как ей казалось, прилично говорить о смерти. — Хотя я его и не знала, но всё равно жалко. Теперь его тело лежит в земле, а душа его — в раю! — Стеша значительно указала на потолок.

В глубине души ей нравилось, что дедушка умер от старости. Это было правильно.

— Все мои бабушки живы, а дедушки умерли, — продолжала Стеша свой чуток заунывный речитатив, — и все они как один — в раю…

— Шоколадку-то будешь открывать? — не выдержала Аня.

— Буду, — отвлеклась Стеша, проводя канцелярским ножичком по картонке.

В восьмом окошечке оказался шоколадный домик. Аня пошла в ванную, вынула бельё из стиралки; прошла на кухню; заглянула в Костину чашку, где чай уже немного остыл и покрылся тоненькой плёнкой. Хотела повесить бельё, взяла в руки Костины сырые джинсы, передумала. Ничего нельзя было менять.

Да чего я трясусь-то, рассердилась на себя Аня, и вдруг её мысль разделилась на две одновременных: «теперь всё время будешь трястись» и «рано или поздно он это сделает». В отличие от Кости, Аня не привыкла к фокусам и кульбитам, которые проделывают мысли, когда они раздваиваются, расслаиваются, кружатся, и от этой фуги у неё заболела голова. «Сколько может быть времени?» — продолжалась та первая мысль, а вторая одновременно заявляла: «Ну уж явно не десять тридцать и даже не одиннадцать», — а под ними упорный бас твердил: «Беги! Ищи! Спасай! Пока не поздно!»

Ей представилось, как Костя идёт по занесённой снегом набережной и как он вдруг, перемахнув через ограду, почти бесшумно бултыхается в канал. Его тут же затягивает под лёд. Никто ничего не замечает.

Ане отчаянно захотелось схватить пальто и бежать на улицу — но тут в скважине заворочался ключ, и Аня, немедленно успокоившись, пошла вешать бельё. Костя вошёл в кухню, не снимая пальто, встал на одно колено, открыл робота, сменил батарейки, и робот замигал синими и белыми огнями, бесшумно танцуя на гладком вишнёвом полу, который Аня каждую весну смазывала специальным маслом. Движения у робота были мягкие, плавные, осторожные, они совсем не казались механическими. Скорее можно было подумать, что робот движется в толпе других невидимых танцоров или танцует с невидимой подружкой, стараясь никого не задеть. Синие и белые огоньки тоже выглядели уютными, мигали неярко.

Стеша слезла со стула и переставила робота поближе к себе. Сидя на полу, она повторяла за ним движения так же бесшумно, плавно и не размашисто. Она сцепила руки за головой и танцевала в основном локтями и коленками. Получалось поразительно похоже.

* * *

в тот день Аня вспомнила то,

что и так хорошо знала

как быстро можно принимать решения

как опасно близко на самом деле находятся

свобода и смерть

Аня отлично знала, как приходят в голову

решения о свободе

она ведь тоже когда-то была свободной,

даже слишком

вот и боялась теперь, что кто-то из них может принять решение о свободе и о смерти

Костя, например

в любую минуту это может произойти

вот сейчас ты ещё не думал, что свободен

и вдруг свобода разверзается где-нибудь

слева от тебя — прыгай!

И тут-то ты уже не думаешь,

у тебя нет времени думать

мысли отступают, делают паузу

свобода мгновенно всасывает тебя

она как чёрная дыра — и вот вам вопрос

о свободе воли

как только твоя собственная свободная воля начинает осуществляться

так сразу перестаёшь существовать ты сам

ты превращаешься в действие

просто оказываешься там

не замечая как

Стеши тогда ещё не было

Костя и Аня поехали автостопом в Украину

тогда это было ещё возможно

беззаботное время

лето выдалось жаркое

Костя и Аня скитались по южным,

приморским городкам

днём ели и спали

к вечеру выходили гулять

бродили по еврейским кладбищам

Костя любил в каждом городе

посещать кладбища

и читать надписи на надгробиях

в этом городе, например, они видели

надгробие еврейских супругов

с фамилией Ярусский и Ярусская

они пили дешёвое местное вино

любовались розами в садах и палисадниках

почти не тратили денег

почти ни о чём не говорили

не считали дней и часов

им было клёво, просто здорово

лето было удивительно тихое

безмолвное

им было ничего не нужно —

в рюкзаках полупусто, шаги легки

они находились в равновесии

в покое, и, кажется, были совершенно свободны

но настоящая свобода подстерегала каждого из них за углом

в тот день они сидели на карусели,

Конец ознакомительного фрагмента.