37 ночей

Кристина Новосельцева

Ночь – таинственное и сокровенное. Ночь – непонятное и абсурдное. Ночь – то, что проходит за пару секунд и запоминается на всю жизнь. Какая ночь – твоя?

Ночь №2

Мы бежали — штыки наперевес. Маленькие ноги в больших ботинках, худенькие тельца в деревянных латах на десять размеров больше. Солнце слепило, пыль клубами поднималась с дороги, огромные шлемы загораживали ясным глазам путь. Нас было лишь двое против тьмы чёрных воинов, беспрепятственно приближавшихся к нам.

Наши коротенькие детские ножки мчались им навстречу. Когда наконец мы встретились с армией противников лицом к лицу, все, и они, и мы, безмолвно остановились. Мы подняли штыки вверх и тысячи воинов тьмы растворились в силе нашей храбрости.

Окрыленные победой мы побежали на зеленую поляну, освободились от лат и завалились в мягкий шёлк свежей утренней травы. Звонкий смех непроизвольно лился из уст, мы не могли остановиться. Солнце игралось с нами, щекотало и веселило.

— Давай поиграем в машинки, — предложила маленькая девочка.

— Давай в куклы, — предложил мальчик.

Брат и сестра, они всегда готовы были играть в то, что больше всего нравится другому. Мы не стали играть ни одну игру, потому что всё наше внимание приковало одно существо. Взмахом крыльев оно смахнуло все мысли и полностью завладело нашими головами. Красивая бархатистая чёрно-коричневая бабочка. Такие часто прилетали на полянку. Мы не стали ловить её, лишь замерли, наблюдая. Брат бесшумно подполз ко мне и сказал:

— Вчера она прилетала на то же место. Она кого-то здесь ждёт.

— У неё свидание, — сказала я.

— Скорее, дуэль, — ответил брат.

— Точно, — ответил мой тоненький голос, но в голове пронеслась мысль: «Какая дуэль? Бабочка же девочка!»

Мы лежали на животе долгое время, бабочка беззастенчиво летала практически перед нашими любопытными носами. Мальчик резко вскочил, спугнув сказочную фею, посетившую нашу полянку.

— Ты что?

— Надоела она мне. всё, пошли, нам пора ехать.

Я встала немного разочарованная, но послушно, хоть и угрюмо, направилась вслед за бодро шагающим белокурым и загорелым братом. Кожа его из-за стараний летнего солнца стала почти чёрной, а волосы — наоборот, выгорели и стали почти белыми. Я звала его «Огонёк». Все звали его «Огонёк».

Мы зашли в дедову стайку, в которой уже давно не было никаких животных. Огонёк выгнал наш железный зелёный «Москвич» на педалях. Кожаное сидение вмещало двоих. Педали тоже, как раз было две. Она — мне, вторая — Огоньку. Мы уселись и поехали в горку. Солнце освещало нам путь и «Москвич» беспрепятственно, хоть и с трудом, выбрался за пределы двора. Он повез нас на заправочную станцию, где работала бабушка. Неожиданно огонькова педаль перестала работать.

— Ты что? — возмущённо спросила я.

— Я цветов бабушке нарвать.

— Тогда я пошла за печеньем, а то что ей есть там?

— Хорошо.

— Только ты без меня не уезжай.

— Уеду!

— Нет!

— Да ладно, я пошутил.

— Поехали вместе за печеньем?

— Нет, мама увидит, что мы из двора уехали. Ругаться будет.

— А как я у неё печенья попрошу?

— Скажи, Женьке вынесу.

— Она скажет: «Идите дома чай пить».

— Ладно, без печенья поедем. Цветов хватит.

— С ними, что ли чай пить?

Мы захохотали. За печеньем вернуться не решились. Сели в «Москвич» и погнали. Букет из ромашек и каких-то жёлтеньких цветов ехал с нами и торжественно молчал.

Вот мы и на финишной прямой — перед нами бабушкина заправка: большой белокаменный храм детства с таинственной тёмной комнатой, куда можно зайти только с фонарём. А ещё там есть комната, где много-много растений и стоит трёхметровый кактус. Настоящий. Как в пустыне.

— А я в пустыне был!

— Когда?

— В прошлом году.

— Врёшь.

— Нет.

— А я почему не знаю?

— А мама сказала никому не говорить. Через десять лет рассказывать можно.

— Врёшь!

— Не вру!

— Не врёшь. Обманываешь!

— Не хочешь — не верь.

— Ну и как там, в пустыне?

— Как-как. Песок.

— И всё?

— И кактус стоит большой. Трёхметровый.

— Зачем туда ездить, если у бабушки на заправке такой же растёт.

— Ты не понимаешь.

— Объясни тогда.

— Ты не поймёшь.

Мне стало обидно. Я прекратила жать на педаль. Огонёк не стал ничего спрашивать, просто начал жать на обе педали. Машина ехала. Я сидела надутая. Брат остановил «Москвич» и вышел. Я не шелохнулась.

— Что сидишь? Пошли.

Молчание.

— Ну и сиди, я пошёл.

Слезы начали вскипать на моих маленьких глазах.

— Да пошутил я про пустыню, пошутил! Никуда мы не ездили. Всё лето тут были, что не помнишь?

Мне всё равно было обидно.

— Ну прости.

— Мне обидно, что ты сказал: «Ты не поймёшь».

— А что я мог сказать, я же сам не знаю, что там в пустыне и зачем туда ездить, вот так и сказал. Пошли к бабушке.