Собственность мажора

Кристина Зайцева, 2021

Мой сводный брат настоящий болван. Со мной он грубый и жесткий, я не могу выдержать даже пяти минут в его обществе, но когда на меня обращает внимание капитан университетской футбольной команды, все вдруг кардинально меняется…

Глава 2

— Как ты сюда попал, дуралей? — бормочу, расстегивая куртку и засовывая за пазуху дрожащее тельце.

Бедненький…

— Ты больная?! — орет Барков, развернув меня за локти так, что я чуть не упала.

Опомнившись, смотрю по сторонам, а потом испуганно смотрю на Никиту.

— Его чуть не раздавили, Ник…

Хочет сказать какое-то дерьмо, но потом сжимает челюсти до пляшущих желваков и на секунду прикрывает глаза.

— Валите отсюда, деграданты! — летит в нас вместе с воем клаксона.

— Варежку закрой! — орет Барков, резко повернув голову.

— Понаделают дебилов!

Сдавив рукой мои плечи, прижимает их к себе и тащит к машине, лавируя в этой пробке.

Все мое внимание сконцентрировано на дрожащей у меня под курткой крохе, поэтому я даже не замечаю, как оказываемся у нашей БМВ. Она мигает аварийкой, и нас стопроцентно все ненавидят.

— Ему, наверное, к ветеринару надо, — хватаю с сидения свою сумку, вместо того, чтобы его занять.

— Сядь в машину, — надавливает на мою голову Никита, заставляя сесть.

Сбрасываю его руку, но он преградил мне дорогу, зажав у двери. Смотрю на него снизу вверх, говоря:

— Едь. Я сама доберусь, мне надо в ветклинику.

— Сядь в машину, — опять кладет ладонь на мою шапку.

Сам он без неё, и у него уши красные.

— Отстань, Барков! — пихаю его в грудь. — Я дальше сама!

Протяжный гул клаксона заставляет его обернуться. Вновь посмотрев на меня, требует:

— Алена, сядь, блин, в машину!

— Но…

— Да чтоб тебя!

Скрутив, бесцеремонно толкает в салон, и захлопывает дверь с такой силой, что мне хочется прикрыть уши.

— Мяв…

Мелкие коготки впиваются в мою толстовку так, что приходится отдирать от неё Черныша, и я боюсь, как бы он не вырвал клок ткани.

— Какой худой, — тараторю, как только Никита оказывается в машине. — Все косточки наружу… А глаза какие испуганные…

Барков вдыхает так, будто всосал в себя весь кислород в салоне.

— Бедненький…

— Мяв-мяв…

Мы трогаемся, и я лепечу:

— Думаешь, он блохастый?

— Прям всю голову сломал, — тормозит у тротуара так, что меня бросает вперёд.

— Я тебя не заставляю нас везти, — взвиваюсь я. — Можешь высадить нас на остановке!

— Чтобы ВЫ там от дубака скопытились? — делает тонкий голос, копируя меня. — И мне отец башку оторвал?

— А она у тебя есть? — цежу я. — Не замечала.

— Наверное потому что в твою мозги забыли положить, — цедит он в ответ.

Пихаю котёнка назад за пазуху, пыхтя от злости.

Сделав ещё пару вдохов, сквозь зубы спрашивает:

— Ехать куда?

— Откуда я знаю? Я что, Яндекс Карта?

— Алена, у тебя тридцать секунд.

Сжав зубы, достаю из кармана телефон и загружаю приложение.

— Горького 71… Это где памятник…

— Разберусь.

***

— Обезвоживание и недовес… — жалостливо поглаживает котёнка парень-ветеринар, удерживая Черныша на большом металлическом столе.

— Это опасно? — также жалостливо хнычу я.

— При правильном уходе — нет, — щупает крохотные косточки. — Где вы его взяли?

Кошусь влево, глядя на Никиту, который сидит на диване в приемной, заняв его полностью. Хмуро тычет большими пальцами по дисплею, уперев локти в колени. Наверное, пишет своей губастой Лере, а мы с Чернышом тратим драгоценный вечер его пятницы.

— На дороге… — отвечаю я, как есть.

— Сейчас кровь возьмём на анализ. На всякий случай.

— Это больно? — смотрю в круглые желтые глаза Черныша.

— Неприятно…

— Капец…

Зло смотрю на Баркова, который с видом очумевшего болвана качает головой, продолжая строчить в телефоне.

Бесчувственное бревно.

С замиранием сердца наблюдаю, как на маленькой мохнатой лапке машинкой сбривают шерсть.

В стол рядом с моей ладонью упирается кулак Никиты, а сам он становится за моей спиной.

— Мяв.

— Потерпи… — шепчу. — Так надо.

Тихое дыхание надо мной трансформируется в смешок.

Повернув голову, сверкаю глазами. Игнорируя, Барков кивает на стол, мол «смотри».

Вокруг многострадальной лапки затягивают крошечный жгут и, вгоняют в неё иголку.

— Осторожнее… — прижимаю к груди руки.

Черныш издает очередной скулящий «Мяв», глазами прося у меня помощи, пока трубка катетера наполняется его кошачьей кровью.

— Вот и все… — объявляет ветеринар, освобождая моего кота. — Посидите минут десять.

Проверяю намотанную на его конечность «повязку» из пластыря и прижимаю к себе.

Подняв глаза на Никиту, буркаю:

— Что?

— Ничего, — проводит рукой по своим светлым волосам и идёт к дивану.

Сажусь рядом, устроив Черныша на коленях. Улыбаюсь, когда начинает мять их и топтаться, с любопытство глядя на колени Баркова.

— Скоро поедим, — чешу за маленьким ухом. — Молочка…

— Молочка не надо… — летит из открытых дверей лаборатории. — Воды, и корм сейчас подберем.

Вцепившись когтями в джинсы Никиты, забирается на его бедро. Протянув руку, он чешет длинными пальцами черную макушку.

Маленькое помещение приемной заполняете довольное кошачье мурчание.

Кусаю губу и улыбаюсь, посмотрев на Никиту.

Ловит мой взгляд, продолжая баловать котёнка. Мое дыхание останавливается. Он так близко, что у меня опять начинается. Ступор и все прочее. Глаза сами падают на его губы. Полные и застывшие в полуулыбке, а его глаза вдруг падают на мои губы.

Все краски стекают с лица, и сердце замирает.

Резко выпрямившись, Барков вдруг становится самим собой. Отдирает от своей штанины Черныша, и вручает мне, вставая.

— На улице жду, — бросает, прежде чем хлопнуть дверью.

Поджав подрагивающую губу, смотрю на котёнка.

— Ну и проваливай. Больно нужен.

***

Окна дома подозрительно не горят. На первом — только в коридоре, а на втором вообще все черное. Обычно у Барковых на электричестве не экономят. У них вообще ни на чем не экономят, и я не думаю, что сыну известного бизнесмена когда-нибудь приходилось выбирать между новыми ботинками и поездкой в летний лагерь, скорее уж между БМВ и Мерседесом на день рождения, но и это вряд ли. Своему сыну Игорь Николаевич не отказывает ни в чем. Вообще-то, они больше похожи на друзей, чем на отца и сына. Никита родился, когда его отцу было восемнадцать. Они с его матерью давным-давно в разводе, ну а на меня ему в основном плевать. Кажется, он иногда забывает, что я вообще существую.

— Где все?.. — спрашиваю грубо, не глядя на него.

Черныш притих на моей груди. Он вообще крайне молчаливый.

— Днюха у Бродсмана, — бросает Барков в ответ.

Странно, что он вообще мне ответил. Видимо влюбленных в себя дур он за людей не считает.

Мама мне ничего не говорила о своих планах. Удивительно, что она успела попросить его за мной приехать. Такое внимание к деталям не ее конек, в основном она думает, что все всегда происходит само собой. Обычно за себя я все продумываю сама. За себя и за нее. Иногда мне кажется, что это ей девятнадцать, а не наоборот. Просто она такая… легкая, воздушная и не от мира сего. Я очень ее люблю. Такой, какая она есть, но иногда не до конца понимаю, как мы выжили с таким отношением мамы к жизни. Видимо, ее тактика работает. Все в нашей жизни и правда происходит как-то само собой.

Машина заезжает на парковку сбоку, и я с насмешкой бросаю:

— А тебя что, не пустили в приличное общество?

Бродсман — его крестный отец и он депутат и меценат. Когда я попала в семью Барковых, была шокирована размахом их семейных связей. Вообще-то мой сводный брат в это общество прекрасно вписывается. И он умеет быть очень даже располагающим, когда ему это надо.

Двуликий козел.

Только мне одной достаются тумаки и всякие насмешки. Всегда.

От обиды хочется швырнуть ему в лицо Черныша, чтобы тот расцарапал его как следует.

— Выходи, — бросает этот грубиян, откинув голову на спинку кресла и барабаня пальцами по рулю.

Схватив с коврика пакет с вещичками своего кота, выпрыгиваю из машины и хлопаю дверью. Машина тут же сдает назад и, сверкая фарами, скрывается в воротах.

Смотрю ей вслед, поджав губы.

Он часто в доме не ночует. У него своя квартира в центре города. Он вообще живет так, как ему захочется. Сам решает что ему есть, что носить, во сколько и когда приходить.

Я уже давно не мечтаю о нем по ночам. Чаще я представляю, как не повезло его «девушке», но она кажется до безумия счастлива быть с ним. Смотрит на него, как на Бога! Ловит каждое его слово и с каждым словом соглашается. Какой-то чертов гипноз.

Смотрю на пустой трехэтажный дом, который выглядит пугающе пустым, но гирлянды на окнах делают его не таким уж мрачным.

Это рука моей матери.

Когда мы сюда въехали, здесь о гирляндах вообще не слышали. Как и о том, что в мире существуют еще какие-то цвета, кроме белого, серого и коричневого.

В большой гостиной мигает огнями новогодняя елка. Сбросив кроссовки, вешаю в шкаф куртку и надеваю домашние тапки, позволяя Чернышу карабкаться по своему плечу вверх.

— Надеюсь, ты умный, — бормочу, поднимаясь на второй этаж и включая свет везде, где только могу.