Истории города Онса

Кристина Выборнова, 2023

Девушка Ятсан живет обычной жизнью. В обычном для нее городе Онсе, где одновременно четыре времени года, где в метро путаются и исчезают станции… А рядом – Закрытый лес, полный таинственных и страшных существ. Ятя никогда бы не подумала, что однажды добровольно войдет туда, чтобы помочь друзьям. И что ее мечтам о спокойной жизни с любимым мужем не суждено сбыться. И еще – что сны о каком-то другом мире, где ее зовут Настя, могут буквально разрушить все, что она любит… Если Ятсан и ее близкие не найдут выход.

История вторая. Сокровище крючконосов

Со времени второй свадьбы Риган прошла еще пара месяцев. К счастью, Олег, он же Иваныч, больше не пытался никуда исчезнуть, и я продолжала работать в метро под его началом. Риган на радостях снова обрела нормальную деловитость и открыла при своем доме на терраске маленький магазинчик сувениров. Сувениры она хотела выкупать у туристов и людей из других городов, а разыскивать этих людей вменила в обязанность мне и Олегу, раз уж мы все время разъезжали на метро.

Иваныч, не отличающийся умением легко знакомиться с людьми, ворчал и ругался, а я, хотя и стеснялась, все же старалась подруге хоть как-то помочь. Наши неумелые попытки купить у странных людей, которых мы встречали, выходя на станциях, не менее странные предметы, привели к удивительному ассортименту магазинчика. Наборы цветных стеклышек в трухлявых картонных коробочках соседствовали в нем с огромными старинными истершимися монетами размером с тарелку (по слухам, они были из Закрытого леса), резиновыми куклами в самодельной одежде, бутафорским оружием вроде тупых кинжалов и пластмассовых пистолетов и земляничной рассадой, которая на сувениры не тянула, зато, в отличие от остального ассортимента, хотя бы была полезной.

Мама Риган, глядя на все это, только вздыхала и, качая головой, говорила, что никто у нас не купит такую ерунду, однако подруга спокойно отзывалась:

— Местные, конечно, не купят. А туристы-то нам на что? Город наш морской, их тут тысячи.

— Скоро Закрытый лес откроется, меньше станет…

— А потом же опять закроется, и будет больше, — не унывала подруга. — Разберемся.

Магазинчик продолжил существование. Я и Иваныч под руководством Риган нарисовали ему вывеску: Иваныч как всегда ворчал и ругался, а я молчала и старалась, но вывеска от этого лучше не стала. Потом пришел Нараск, который умел писать буквы попрямее, и кое-как привел ее в более-менее приличный вид. То, что получилось, мы прибили над окнами терраски.

Но Риган на этом не успокоилась. Нам с Аллой, как самым верным подругам, она поручила в свободное время бегать по улицам Онса и рассказывать всем попавшимся туристам о магазинчике, что мы и делали — иногда одни, иногда с мужьями. Когда Нараск ходил со мной, зазывать людей получалось лучше: кажется, муж не только мне умел внушать безграничное доверие. Туристы, поглядев в его спокойные и ласковые серо-синие глаза, покорно кивали, разворачивались и шли в магазинчик, где обязательно что-нибудь покупали либо выменивали на нечто еще более странное…

Кстати о безграничном доверии — с того времени, как нас вызволили от полутуристки, я стала смотреть на мужа уже немного другими глазами: с одной стороны, более уважительно, но с другой — более внимательно. Я вдруг, впервые со времени нашего знакомства, начала замечать, что хотя мы и любим друг друга и даже иногда почти читаем друг у друга мысли, я его не так хорошо знаю: ни его прошлое, ни некоторые черты характера. От его обещания убить полутуристку в случае, если бы она причинила мне вред, произнесенного обычным ласковым голосом и без всякого намека на юмор, веяло чем-то чужеродным и страшным, что не вписывалось в мои о нем представления. Еще я стала замечать, что его спокойствие и доброжелательная улыбка иногда кажутся неестественными, потому что он так ведет себя даже в тех ситуациях, когда все вокруг волнуются. А с другой стороны, бывало, что он вдруг начинал страшно нервничать на ровном месте, когда, вроде бы, и повода не было…

Может быть, такие мысли начались просто от пережитого страха, но мучили они меня упорно, и от Нараска скрыть их не удалось: уж чего-чего, а беспокойство друг друга мы всегда чувствовали.

— Ятенька, что-то ты грустная в последнее время, — как всегда, заботливо сказал он тихим вечером, когда мы шли домой с работы. Я чуть поежилась, потому что мы как раз вышли из плодоносящей зоны, где было жарко, в более прохладную цветущую, и, кутаясь в плащ, неуверенно отозвалась:

— Да нет, ничего…

— Правда? По-моему, ты чем-то во мне недовольна, но не говоришь. Скажи, я ведь не обижусь.

— Ну… — начала я очень осторожно, крепко держа его за руку, — помнишь полутуристку?.. Ну, которую ты убить пообещал… Ты ведь это серьезно сказал. И еще добавил, что я просто тебя не знаю. И я подумала, что ведь и правда, я тебя знаю… Не очень. Мы, конечно, не так давно знакомы…

— Не волнуйся, — Нараск успокаивающе сжал мои пальцы. — Я понимаю, ты отчасти права.

— Почему отчасти?

— Потому что ты как раз знаешь меня лучше, чем кто-либо. А неизвестны тебе просто какие-то факты моей биографии. Если хочешь, я могу тебе больше рассказать о себе, но вряд ли, честно говоря, тебе будет очень интересно… Жил я себе и жил: учился медицине и фармацевтике, изучал травы, делал лекарства… Мои родители давно исчезли, я их совсем не помню. Люди вокруг мной почти не интересовались. Жить там, где я жил, мне хотелось все меньше. Поэтому я решил переехать. Так и попал в ваш город.

Я недоуменно посмотрела на него.

— Надо же… судя по тому, что ты говоришь, ты не должен был стать, ну… Таким спокойным и доброжелательным. Если тебе даже поговорить было не с кем.

— Я для себя всегда был самая надежная компания, — улыбнулся Нараск. — Я совсем не против людей, но мне не так уж нужно их общество. Хотелось просто обрести не такое сумрачное окружение, какое было у меня на родине… А получилось даже намного лучше.

— В Мантиле все такие ужасно мрачные? — удивилась я.

— Не то чтобы, — сказал Нараск. — Просто для меня это не подходило.

Снова в его тоне, как всегда, когда я расспрашивала о Мантиле, промелькнуло что-то скованное, будто он многое мне недоговаривал или даже… Впрочем, подумать, что он врет, я все-таки не решилась и поспешно задала другой вопрос:

— А насчет полутуристки ты правду сказал? Разве ты бы смог кого-то убить, даже из-за меня?

Нараск приостановился и, повернув голову, пристально посмотрел на меня. В его глазах я увидела обычную заботливую любовь, но вместе с тем абсолютную непреклонность и что-то вроде сожаления.

— Ятенька, лучше не спрашивай меня о таких вещах, — сказал он негромко. — Я боюсь, что отвечу совсем не то, что ты ожидала, и ты расстроишься или испугаешься. А если даже я совру тебе, я-то сам от этого другим не стану.

— Если хочешь знать, я уже расстроилась и уже испугалась! — я шмыгнула носом и попыталась вынуть у него из руки похолодевшую руку. Нараск вздохнул, и, притянув меня к себе, погладил по волосам.

— Ну хорошо, давай я объясню, — явно нехотя согласился он и продолжил уже как обычно, спокойным и ласковым голосом: — Дело в том, Ятенька, что там, где я вырос, немного другие понятия о морали. Я никогда не стал бы без причины наносить вред людям. Но если они дадут мне эту причину, а тем более, причинят вред тебе, я всегда отвечу. Понимаешь?

— Угу, — пробормотала я.

— Ну вот, — сказал Нараск. — Это мое свойство. Ты просто привыкни к нему, Ятенька. Надеюсь, когда-нибудь ты узнаешь все мои секреты, и это твоего отношения ко мне не изменит.

Я молча и расстроено моргала, еле-еле сдерживая слезы. Никаких Нарасковых секретов я слышать не хотела, потому что ужасно испугалась, что из-за них мне придется взять и разлюбить его. Муж, конечно, сразу понял мое состояние и начал меня утешать и уговаривать. Домой я пришла уже чуть успокоившись, но в душе твердо решила Нараска больше ни о чем не спрашивать, пока сама не почувствую себя готовой к его ответам.

От этой беседы я отошла далеко не сразу — несколько дней ходила как в воду опущенная. Нараск разговаривал со мной как обычно, но я чувствовала, что и ему тоже далеко не весело. Иногда, застав его врасплох, я замечала в его лице глубокую грусть и даже отчаяние, как будто случилось что-то совсем ужасное. Я в свою очередь пыталась его успокоить, но он сразу менял выражение лица и уверял, что все нормально.

Первым это все, как ни странно, заметил Иваныч, а не мои подруги. Пока мы со скрипом тащились на очередной вагонетке по ржавым рельсам, заросшим сухой травой, он быстро вытащил из меня, в чем дело, и заявил без обиняков:

— Ты, Ятя, совсем кисейная барышня, что ли? Обижаться на то, что твой мужик из-за тебя кого-то согласен прибить — ты чего, сбрендила? Это же нормально! Любой бы так сказал! А ты и себе, и мужу голову заморочила, он тоже весь сам не свой ходит.

— Ну да, может быть, и любой сказал бы, — покорно согласилась я, скользя глазами по жаркой степи, через которую мы ехали — нас, подпрыгивая, обгоняли огромные шары перекати-поля. — Но Нараск мне казался особенным, а не как любой…

— Это ты просто его идеализируешь, — пропыхтел Иваныч, налегая на скрипучие ручки вагонетки. — То, что он все время улыбается, не значит же, что он в случае чего не может двинуть. Мне вот он сразу показался на змею похожим — в хорошем смысле, то есть. Если ее не трогать, и она не куснет, ну а если уж наступил — тогда держись… Чего вот ты глаза вытаращила? Не прав я, что ли?

Я вздохнула, отвернулась и принялась, что было делать, выращивать у себя в голове новый образ Нараска. Любовь от этого не исчезла, так что я повеселела, а вместе со мной, сразу увидев, что у меня сменилось настроение, повеселел и муж. Я радовалась снова обретенному счастью и очень надеялась, что больше ничего подобного у нас не повторится. Да, знала бы я, какими глупыми мне покажутся мои надежды всего через несколько недель…

Эти недели проходили в работе и ставших уже привычными трудах по собиранию сувениров и заманиванию туристов в магазинчик Риган. Дела у магазина шли уже очень неплохо, но вот сама Риган иногда становилась подозрительно невеселой. Как-то на закате, пока мы раскладывали по столу добытые сегодня товары — медные украшения с мелкими узорами, в которые забилась темная пыль — я собралась с духом и прямо спросила, не ссорятся ли они с Олегом.

— Вот еще! Мы же не вы, чтобы на ровном месте трагедию разводить, — фыркнула подруга, и я поняла, что Иваныч пересказал ей мои жалобы. — Эх, Ятя, не знаю, как сказать… Короче, не понимаете вы своего счастья. Вы-то оба исчезнуть не можете. А я каждый день гадаю, придет он с работы или…

— Но… Вроде бы… Туристы по два раза не исчезают? — неуверенно сказала я и тут же вспомнила сразу несколько случаев, когда туристы исчезали и появлялись множество раз, прежде чем в какой-то момент испариться окончательно. Риган, которая, конечно, тоже все это знала, только тяжко вздохнула и попыталась почистить ногтем узорчатую медную бляху.

— Да вот именно, что неизвестно, сколько еще у нас времени, Ять. Хоть бы пара лет была, на большее я даже не надеюсь, если честно.

–…А нет какого-нибудь способа подольше задержать туристов? — спросила я, подумав. — У нас же в мире столько всякого-разного…

— Разного-то полно, но мы ведь толком ничего за пределами Онса не знаем, — уныло отозвалась Риган. — Закрытый лес под самым носом регулярно открывается — а мы в его сторону даже посмотреть боимся…

— Закрытый лес опасен, это все знают, — возразила я. — А мы с Олегом по работе каждый день в разных местах бываем. Давай я теперь буду спрашивать не только про сувениры, но и про способы удержать туристов? Может, лекарства какие есть. Или человек, который поможет.

— Ятенька, золотце! — обрадовалась Риган и заключила меня в объятия с громким звяканьем, потому что по-прежнему держала горсть медных побрякушек. — Спрашивай, конечно! Только потихоньку от Олега, идет? Узнает — начнет сердиться.

— Так это же ему и нужно! — удивилась я.

— Такие вот они, мужики: нелогичные, — сказала Риган с нежностью, встала и пошла встречать постучавшего в терраску покупателя.

Я старалась выполнять обещание, данное подруге: в каждом городе или деревне потихоньку от Иваныча выспрашивала у жителей, не знают ли они средства от исчезновения туристов. Многие относились к вопросу с пониманием и сочувствием, но подсказать ничего не могли, только вздыхали, что им тоже хотелось бы иметь такое средство, потому что их друг или родственник как раз собирается с туристом создать семью…

В очередной рабочий день мы с Иванычем поехали разведывать новую ветку метро. В вагоне никого, кроме нас, не было. Иваныч дремал, скрестив руки на груди, а я обводила схемы в блокноте, чтобы выглядели поаккуратнее. Я знала, что времени у нас до выхода довольно много, потому что на этой линии мы уже разведали восемь станций. Сейчас была степная станция Бенд, за ней будет Акре-Рина, выходящая на приветливую полянку, по краю которой текла маленькая речка…

Поезд вдруг резко затормозил. Мы с Иванычем тут же вскочили и быстро нащупали в карманах блокираторы дверей — остановка в тоннеле не значила обычно ничего хорошего… Но вдруг я заметила за окнами серый свет и тонкие граненые колонны, подпирающие сводчатый потолок. Поезд открыл двери.

— Станция! — изумилась я.

— Вот не было печали, — завздыхал Иваныч, быстро хватая меня за лямку комбинезона. — Неучтенка какая-то открылась. Давай уж выйдем скорее, отметим ее…

Мы выскочили на серый гранитный пол, и поезд почти сразу же захлопнул двери и уехал. Его исчезающий в туннеле хвост открыл на стене большую надпись металлическими буквами: «Мантила».

— Станция «Мантила»! — воскликнула я, даже подскочив от возбуждения. — Здесь раньше жил Нараск!

— «Мантила»? — Олег прищурился, вглядываясь, и заключил:

— Тьфу ты, не разглядел. И чего выходили, надо было сидеть.

— Почему это?

— Да потому что станция-то уже описанная десять раз, только у нее постоянной локации нет. Вечно в неподходящий момент на любой линии возникает.

— Ой, а уехать-то с нее обратно можно?!

— Да можно, можно, только лучше на вагонетке: поезда с нее черт знает куда завозят, блуждай потом… А вагонетка тоже разными путями, конечно, идет, но всего четырьмя, а не сотней.

— Иваныч, а ты в самой Мантиле был? — спросила я. — Можно туда за сувенирами сходить? Там не опасно?

— Да нет, не опасно, такой же город, как наш. Только чего время терять?

— Ну пожалуйста! Я всегда хотела посмотреть, где Нараск родился! И редкое такое место, не всегда попадешь! Может, тут сувениры будут какие-то оригинальные!

— Да сувениры-то наши все на обыкновенность не жалуются, — рассмеялся Олег. — Ну ладно, давай сходим на часок. Только фонарик достань заранее.

— Зачем?

— А там, говорят, как ни выйдешь, поздний вечер бывает.

Фонарик я послушно достала из кармана над коленкой и включила еще на коротком эскалаторе, ведущем вверх. Оказалось, сделала совершенно правильно, потому что потолок станции исчез, сменившись темно-синим небом, и эскалатор безо всяких дверей и лестниц вывез нас наружу, под лунный свет.

Здесь действительно был то ли поздний вечер, то ли уже ночь — в чистом небе помигивали звезды и висел толстый месяц. Мы стояли на бетонной площадке, за которой начинался горбатый каменный мост, ведущий через неширокую речку. Мост ничем, кроме луны, не освещался, зато за ним поднимались дома и башенки со светящимися окнами и с круглыми фонарями на шпилях острых крыш.

— Ой, как тут, оказывается, красиво! — воскликнула я.

— А чего удивительного-то? — поинтересовался Иваныч. — Я же говорю, что город вроде нашего Онса.

— Ну да… Просто Нараск как-то так о нем рассказывал…

— Да мало ли, — оборвал меня Иваныч. — Пошли за сувенирами-то?

Мы, светя фонариками себе под ноги, перешли горбатый мост и вошли в Мантилу.

Там, несмотря на позднее время, оказалось довольно людно. Гуляли парочки, старички и целые семьи: и местные, и туристы. Та улица, на которую мы вышли с моста, видимо, была одной из главных, потому что по обеим ее сторонам светились многочисленные магазинчики. У меня разбежались глаза, и я невольно приостановилась перед витриной с яркими пирожными в виде фруктов. Иваныч хмыкнул и потянул меня за локоть.

— Пошли-пошли, дома поешь. За сувениры это не сойдет.

Я кивнула и с некоторым трудом оторвалась от завлекательной витрины.

Мы пошли дальше, поглядывая по сторонам. Там были то магазины, то арки-проходы во дворы, освещенные голубоватыми фонарями. Я все меньше понимала, что же Нараску не нравилось в таком симпатичном городе. Может быть, местные жители на самом деле неприветливы?..

Только я об этом подумала, как откуда-то справа раздался зазывно-радостный мужской голос:

— Сувениры, сувениры! Подходим, покупаем!

— Пошли, Ятя, на ловца и зверь бежит, — обрадовался Иваныч. Я охотно пошла за ним, и мы оказались в магазине, просторном и очень светлом. На нас смотрел смазливый молодой человек, одетый в очень обтягивающие джинсы и еще более обтягивающую белую майку — похоже, продавец.

— Здравствуйте, дамочка! — таким же бодрым и зычным голосом, каким зазывал, поздоровался он со мной и громко поцеловал мне руку. — Здравствуйте, юноша! — (Иваныч хмыкнул). — Вы очень, очень удачно зашли! У нас как раз новый завоз. Сувениры ну просто на любой вкус. Вы чем интересуетесь? Посуда, украшения, ритуальные статуэтки, игрушки, камни — вот, пожалуйста! Вы местные или приезжие? Вам себе или кому-то подарить?

— Дайте хоть слово-то сказать, — прервал его Иваныч. — Мы из Онса, проездом. Мы бы у вас кое-чего оптом купили — моя супруга тоже держит сувенирный магазинчик.

— А-а, коллеги! — еще больше воодушевился продавец. — Чудесно, чудесно! Договоримся! Я вам такие товары дам, что их с руками оторвут! Вот, советую: магнитики с надписью «Мантила — неуловимый город», вот путеводители для тех, кому удастся до нас случайно добраться, вот еще брошюрка «Сто загадок Мантилы» — тоже очень хорошо берут люди из других городов…

— Это мы сейчас поглядим, — степенно согласился Иваныч и принялся перебирать предложенное. А я тем временем пошла вдоль полок, высматривая что-нибудь поинтереснее брошюрок. Передо мной длинными рядами проходили магнитики, ракушки, (которых было полно и у нас на пляже), пластмассовые статуэтки собачек и кошечек в разных позах, шарики и кубики из полупрозрачного красного камня, которые, судя по этикеткам, «приносили счастье», брелки в виде длинных рыбок в зелено-фиолетовую полоску…

Пронзительный голос продавца стал немного тише — я дошла до противоположного конца магазина. Хотела уже повернуть обратно, но вдруг заметила, что в стене есть еще одна открытая дверь, а за ней что-то привлекательно мерцает.

Я осторожно зашла и оказалась в комнатке, гораздо более скромной по размерам, чем основной зал, и менее освещенной: горел только ночник, висящий на стенке. Прямо передо мной был длинный черный стол с россыпью мелких непонятных вещей, а за столом, опираясь на него локтями, сидел продавец, закутанный в темно-красную хламиду так, что виднелись одни черные глаза.

— Девушка, заходите, — сказал он сухо-писклявым, но вроде бы мужским голосом. — Посмотрите, что вам понравится. Это сувениры из Закрытого леса.

— Из леса?! — изумилась я.

— Да-да, — согласился продавец обыденно. — Ручаюсь за качество. Что-то сам собирал, что-то хорошие друзья приносят…

Я уставилась на стол, даже забыв, что надо бы позвать Иваныча. Вещи, которые лежали передо мной, и правда были необычными — не то что ракушки, брелочки и магнитики в соседнем отделе. В глаза бросилось несколько истершихся монет размером с хорошую тарелку, как и те, что в магазине Риган. Только значки и картинки на этих монетах были совсем другими, да и металл гораздо темнее, почти коричневый. Рядом лежала россыпь монеток помельче, треугольной формы, а дальше — погнутый налобный обруч с синим камнем, кольцо в форме змеи, кусающей себя за хвост, неизвестный приборчик с двумя облупленными циферблатами…

— Это вот, — тихо сказал продавец, показав мне на связку палочек из темного стекла, — из заброшенного приюта Черных Монахов. Осталось там, они не доели…

— Это еда?! — изумилась я, постучав по палочкам. — Как такое можно прожевать?

— Но Черные Монахи ведь и не люди, они существа…

— П-понятно.

— А вот эти черные веревочки — завязки с их рукавов. Это всякие их предметы быта, некоторые сломаны… — он обвел рукой непонятные лопаточки, искривленные вилки и длинные палки, сделанные из темного металла. — Вот еще, посмотрите, забавная картинка, изображает одну из полян-входов, — он протянул мне небольшую квадратную дощечку. Изображение было объемным: словно в маленьком окошке, я увидела голые гладкие деревья, растущие из такой же голой желтой земли. В просвете между ними виднелось что-то яркое и зеленое — кажется, заросшая травой полянка… А к этой полянке со всех ног бежали две девочки: одна с темными косичками, а другая — с растрепанными рыжими волосами.

— Здорово, — прошептала я. — Кто же это нарисовал? И как?

— Видимо, крючконосы из северных пещер, — непонятно объяснил продавец. — Сейчас они, правда, куда-то исчезли, только картинки эти от них и остались… А вот клад. Хотите? — он пододвинул ко мне измазанный в сухой земле тяжелый сундучок. Я нетерпеливо откинула холодную крышку и уставилась на лежащие внутри разноцветные конфеты-леденцы, после чего нерешительно переспросила:

–…Клад?

— Один из кладов. Их, разных, по всему Закрытому лесу множество. Бывают сладости, бывают монетки, бывают даже игрушки…

— Откуда же они берутся?!

— Да неизвестно точно. Некоторые из них местные делают, существа или люди, а другие, говорят, сами возникают. Вот панцирь из-под радужной черепахи, хотите?..

Хотела я сразу очень много, глаза у меня буквально разбегались, но денег с собой было мало. Да еще я вспомнила о просьбе Риган. Таинственный продавец, который, судя по всему, чувствовал себя как дома в Закрытом лесу, вполне мог мне помочь.

— Скажите пожалуйста… — я помедлила, собираясь с мыслями. — Вы не знаете, бывают ли, ну… средства против исчезновения туристов?

— Чтобы они навсегда тут остались? — деловито уточнил продавец. Я кивнула. К моему изумлению, он чуть покопался в сувенирах и бросил в мою сторону какую-то малюсенькую полупрозрачную крошку.

— Вот. Только вы лучше не трогайте. Такие камушки вашему туристу нужны — только, конечно, побольше, примерно с кулак размером, и штук пятнадцать как минимум.

— Что это? — спросила я, переведя дыхание.

— Поляризующий кварц, или как-то так он называется. Если его много, то туристу он может поменять полюса реальностей. Большинству местных его трогать нельзя, потому что неизвестно, куда их от этого может унести…

— И где его достать? — сказала я нетерпеливо. Продавец вздохнул.

— Был в каменоломнях, но сейчас там камышовые существа живут, живым не выберешься. Еще был раньше в колодце на южной поляне, но в тамошний мир я бы на вашем месте тоже не ходил. Самое большое его количество — в сокровищнице западных крючконосов. Только они очень недружелюбны. Могут, в общем-то, и убить.

— А если предложить им денег?

— Денег у них в этой же сокровищнице и так огромное количество. Квадратные золотые в основном. Город купить можно… С другой стороны, девушка, западные крючконосы днем в лесу стараются не появляться, у них режим вечерне-ночной. И сокровищница очень слабо охраняется… Девушка, если вы интересуетесь, я могу связать вас с одним проводником, моим хорошим знакомым. Если вы пообещаете принести нам пять квадратных золотых… Вы местная?

— Нет, я из Онса, — растерянно ответила я. Продавец задумчиво поправил повязку возле переносицы.

— А-а-а, Онс. У вас там вход через земляничные поляны иногда открывается…

— Да, должен скоро.

— Нет, через них не надо. У вас же метро там ходит, выйдете прямо на остановке «Закрытый лес». Через неделю. Проводник мой вас подождет снаружи — вы выйдете спокойно, не волнуйтесь. Выйдете к реке, там паромы, уже с проводником на другую сторону и поплывете…

— А как он будет выглядеть, проводник?

— Да вы знаете, он может выглядеть по-разному, — ответил продавец уклончиво. — Он тоже в какой-то мере… Существо. Я лучше ему вас подробно опишу.

— Я-а не з-знаю, пойдем ли м-мы…

— Девушка, вы не бойтесь. Вам нарассказывали ужасов, но вы зря боитесь. В Закрытом лесу тоже люди живут. И нелюди. И существа. Все живут, ничего страшного. Проводник вам подскажет, куда совсем не нужно ходить, и все. Ну что, будем договариваться?

— Дело в том, что я не для себя спрашивала, а для…

Тут очень кстати сзади раздался голос Иваныча:

— А, вот ты где. Чего ты тут болтаешь?

–…А для него, — докончил продавец спокойно. — Вижу, вижу, турист. Идите сюда поближе, мужчина, мы вам сейчас сделаем предложение.

Иваныч суть уловил быстро и даже не стал возмущаться, что мы с Риган сразу не ввели его в курс дела, а когда продавец объяснил, что сокровищница крючконосов — единственный способ для него навсегда остаться в Онсе, крепко задумался. Продавец, не теряя времени, сообщил, что риск, конечно, есть, но, если не лезть на рожон и слушаться проводника, не смертельный, и что большинство историй про Закрытый лес — обычные «страшилки».

— Я и сам там родился, — добавил он. — Видите, здоров и жив. Это место не хуже других.

— Ну ладно… — пробормотал Иваныч, постукивая пальцами по столу. — Ладно! — заключил он уже утвердительно. — По рукам! Договорились!

— Очень хорошо, молодой человек, — продавец кивнул, подняв на него глаза. — Я думаю, вы довольно честный, поэтому не буду вам много раз говорить, что если вы возьмете золотые себе вместо того чтобы отдать их мне, как договаривались, я и сам могу за ними прийти. Или послать своих друзей. Зря вы ежитесь, девушка, — перевел он взгляд на меня, отчего я съежилась еще больше. — Люди разные бывают, а я всегда предупреждаю, чтобы потом не удивлялись. Вы сейчас поезжайте к себе, а через неделю проводник вас будет ждать на выходе со станции «Закрытый лес»…

Что мы с Иванычем еще говорили и делали, прежде чем оказаться на вечерней улице Мантилы, я почему-то не запомнила, только у самого метро спохватилась, что не купила никаких сувениров и даже брошюрок для Риган. Но я не осмелилась ничего сказать Иванычу, который шагал рядом, сдвинув брови и крепко задумавшись. На душе у меня было ужасно нехорошо, и теперь я поняла, почему Нараск так странно говорил о Мантиле. Не так этот город прост, как кажется… И зачем Иваныч согласился? Как они только вдвоем с Риган пойдут в Закрытый лес?..

…Разговор у нас у всех состоялся этим же вечером в Ригановом магазинчике, куда пришли, кроме меня, Алла и Буллан (Нараск еще не закончил работать). Как я и боялась, Риган, выслушав затею Иваныча, немедленно согласилась идти в лес. Тут я решилась подать голос:

— Слушай, мне не очень понравился этот продавец. Он даже лицо свое не показывал…

— Так он, наверное, сам из крючконосов или полукровка какая-нибудь, — спокойно отозвалась Риган, будто крючконосы гуляли по нашим улицам вместо туристов. Обняв руками колено, она уселась на низкий деревянный столик-витрину и сказала Иванычу:

— В общем, нечего даже обсуждать: давай готовиться к походу за сокровищем крючконосов.

— За каким еще сокровищем? — поинтересовался Буллан. — Этот кварц разве очень ценный?

— Нет, но у крючконосов есть сокровищница, где, кроме кварца, хранятся золотые квадратные пластины, — объяснила я. — Пять штук Олег обещал принести продавцу за помощь…

— Пять золотых пластин?! Да на них целый замок можно купить!

— Ну да, — подтвердила я уныло: меня совсем не волновало, чего там купит продавец на принесенные пластины. Лишь бы с Риган и Олегом все было нормально. Дальнейшие разговоры слились для меня в тихий гул, из которого вдруг вынырнули энергичные слова Буллана:

— Ребята, вы что, думаете, мы вас бросим? Мы с Аллой с вами пойдем!

— Д-да, — подтвердила Алла, поглядывая на мужа, чуть менее решительно.

— Ал, ну не отпускать же их одних, — похлопывая ее по плечу, увещевающе сказал Буллан. — Тем более, в Закрытый лес. Раз мы дружим, так и пойдем все вместе!

— Н-ну да, — согласилась Алла снова с некоторой запинкой.

— Спасибо, — растрогалась Риган. — Отговаривать вас, простите, не буду: чем больше народу, тем лучше, это правда.

— А я… А мы… — выговорила я, краснея, потому что все на меня уставились. — Риган, мы с Нараском, конечно, тоже пойдем. Что ты думаешь, мы вас бросим?

— У мужа-то своего сначала спроси, — усмехнулся Иваныч. Я удивилась:

— Ну ты что, как он может вам не помочь?!

…Оказалось, что смог. С Нараском я встретилась только дома. Он улыбнулся мне:

— А, вот и ты, Ятенька. А я уже думал сходить тебя поискать. У Риган была? Как там ее магазинчик?

— Да нормально… Подожди, я тебе сейчас много что расскажу. Во-первых, я была в Мантиле!

— Да? — спросил муж непонятным тоном с непонятным выражением лица.

— Ага, станция ее вдруг открылась на синей ветке, и мы с Иванычем решили выйти. Я вначале подумала: и чем тебе так не нравился этот город… Но потом мы пришли в магазинчик сувениров, и там я встретила продавца…

Я повесила, наконец, пальто, уселась на кровать и пересказала все произошедшее. Нараск сидел напротив на табуретке и с каждым моим словом смотрел на меня все тревожнее и озабоченнее.

— Как ты думаешь, продавец мог быть крючконосом? — спросила я, прервав свой рассказ на том, что Иваныч согласился идти за сокровищем. — Можно ему верить?

— Кто он такой, Ятенька, не имеет значения. Все равно он ни за что не отвечает. Дело не в нем, а в том, что в Закрытый лес жителям обычных городов ходить нельзя, это опасно.

— Но ведь у нас будет проводник!…Так продавец сказал, если не соврал…

— Почему «у нас»? — нахмурившись, переспросил Нараск. — При чем здесь мы?

— Как при чем? Мы решили идти все вместе. Ты и сам сказал, что в Закрытом лесу опасно, а если нас будет больше, то не так страшно… Буллан и Алла сказали, что не могут бросить друзей в такой ситуации! А мы разве можем? Я сказала, что мы тоже пойдем… — я умоляюще посмотрела на мужа. Тот медленно встал и оперся спиной о подоконник, загородив закатный свет.

— Ятя, мы не пойдем в Закрытый лес. Тебе там просто нельзя быть с твоим характером и взглядом на жизнь.

— Чего?!

— Вы даже у полутуристки чудом не сгинули, — продолжал говорить муж размеренным и тихим голосом, не слышимым мной раньше жестким безапелляционным тоном. — А в Закрытом лесу опасности, подобные ей, встречаются очень часто, и они еще не самые большие. Особенно если не знать, что делать и куда толком идти. Риган и Иваныч идут, потому что им это сильно нужно, а выбора нет. Алла с мужем идут с ними не знаю зачем. Может быть, надеются легко приобрести большое богатство.

— Нет, ну это уж вообще… — возмущенно начала я, но Нараск меня перебил:

— А нам туда идти незачем. Мы никому там не поможем.

— А проводник?! Продавец сказал, что с проводником не страшно! И что вообще Закрытый лес не такой ужасный, как о нем думают. Продавец и сам в нем родился…

— Вот именно, — раздельно сказал Нараск. — Он там родился. Однако при этом он живет в Мантиле. Ятя, ты в Закрытый лес не пойдешь.

— Вот еще! — пискнула я и разрыдалась, не столько от его слов, сколько от тона. И еще от разочарования. Как я теперь посмотрю в глаза Риган?.. Получается, что он просто испугался идти в Закрытый лес?!

Нараск подошел ко мне и, крепко обняв, погладил по голове:

— Прости, Ятенька, я не хотел тебя расстраивать. Но я говорю то, что точно знаю. Я ведь тоже был в Мантиле, там о Закрытом лесе известно больше, чем здесь, и известность эта плохая. Того, что я знаю, вполне достаточно, чтобы не пустить в лес тебя и не идти туда самому.

Я, не имея сил вырваться из его объятий, сквозь слезы попросила рассказать те истории, из-за которых он не хочет идти. Нараск что-то начал рассказывать, и вскоре я с ужасом поняла, что его повествование выглядит так же расплывчато и неясно, как всегда, когда он говорил о Мантиле. Я много раз пыталась расспросить его о его родном городе, но в результате у меня не сложилось о нем никакого представления, до тех пор пока мы сегодня сами там не оказались. Вот и сейчас, когда Нараск замолчал, я ничего нового не узнала, кроме того, что в лесу есть Черные Монахи, крючконосы, камышовые существа, несколько полян и колодцев, ведущих в странные места, и все это опасно.

— Послушай, то, что ты рассказал, я знала и от продавца! — запротестовала я, выбираясь из его рук, чтобы заглянуть ему в глаза. Глаза смотрели с чем-то вроде ласковой горечи.

— А зачем подробности, Ятенька? — спросил муж. — Они ничего не поменяют. Если даже тебе покажется, что в Закрытом лесу безопасно, так не будет, понимаешь?

— Понимаю, — прошептала я. — Но что я скажу Риган?! Что мы туда не идем, потому что опасно, а они пусть идут?

— А про это я сказал еще вначале: у Риган и Олега все равно других выходов нет, а зачем идут Алла и Буллан, я не знаю. Это не значит, что нужно идти и нам.

— Ты опять чего-то мне недоговариваешь, да? — воскликнула я с отчаянием. — Опять какие-то секреты, которые я не должна узнать?

— Я говорил, что, наоборот, хотел бы, чтобы ты их узнала, — напомнил Нараск. — Но это не так просто. Например, сейчас я ничего тебе рассказать не могу, потому что ничем хорошим это не обернется.

— Но оно уже не оборачивается! — наконец повысила я голос, вскакивая с кровати и отбегая к окну. — Пока что я понимаю, что из-за каких-то твоих секретов мы бросим на произвол судьбы Риган и Олега и будем отсиживаться в Онсе! Я так не хочу! Тем более, ты мне даже не объясняешь толком, в чем дело!

— Я не могу объяснить! — сказал Нараск с неожиданным отчаянием, и, тут же изменив выражение лица, снова заговорил спокойно-ласковым тоном: — Ятенька, на самом деле мы все ходим под этим произволом судьбы. Никто не сказал, что если мы пойдем с Риган и Олегом, кому-то будет хоть немного лучше. Поверь мне, скорее наоборот. Поэтому мы идти не должны.

Дальше, как я ни уговаривала мужа, ничего не менялось. Наконец я просто так устала и наплакалась, что посреди фразы свернулась клубком на кровати и уснула.

Время для меня началось ужасное. Выматывающие разговоры у нас стали случаться каждый день, потому что я ничего не могла понять, а Нараск, видимо, ничего не хотел объяснять, хотя, судя по его виду, мучился не меньше меня. У Риган я не появлялась, а Иванычу сказала что-то неразборчивое: тот не стал больше расспрашивать, поглядел на меня жалостливо и с обидным пониманием вздохнул:

— Говорил я тебе, вначале у мужа спроси. У него, видимо, там свои какие-то соображения. Да и ладно, вы и не обязаны.

Мы-то были не обязаны, однако ужасное чувство, что я теряю одновременно и мужа, и всех друзей, меня не покидало. Четыре дня я по-всякому пыталась разговаривать с Нараском, а на пятый совсем замолчала и стала думать.

За окном завывал ветер и сыпал мелкий снег — сейчас наш дом находился как раз на границе снежной зоны; Нараск снова задержался в своей аптеке, очень может быть, нарочно, чтобы поменьше говорить со мной, а я лежала на кровати, подложив руки под голову (они утонули в волосах, как в паутине) и глядела в темный потрескавшийся потолок. И думала. Получалось, что если я ничего не сделаю, то потеряю и мужа, и друзей. Друзей — понятно почему, а мужа… Я же его все равно разлюблю, не из-за обиды, а потому что, оказывается, со мной все это время был совсем другой человек, не такой, как я себе придумала, глядя на его красивые глаза и ласковую улыбку. «Романтика, доченька, — это хорошо, — вспомнила я слова мамы, сказанные неожиданно-озабоченным тоном, когда она помогала мне наряжаться перед свадьбой. — И познакомились вы прекрасно, и родство душ у вас — это замечательно, но, главное, чтобы вы хорошо жили, когда романтика кончится». «А зачем ей кончаться?» — удивилась тогда я. «Низачем, просто так уж получается. Всю жизнь на красивом знакомстве не построишь».

Сейчас мама, конечно же, полюбила Нараска и много раз мне говорила, что зря они с папой за меня тогда волновались… А вот выходит, что вовсе и не зря. Что же получается? Если я останусь, не будет ни друзей, ни мужа. А если пойду одна, без Нараска, то у меня в любом случае останутся хотя бы друзья. Это все же лучше, чем ничего…

Тут мне пришлось встать, чтобы протереть красные глаза, смахнуть слезы с щек и ушей и высморкаться. Как раз когда я сворачивала совершенно мокрый носовой платок, пришел Нараск. Я посмотрела на него и поняла, что если я сейчас же не скажу, что хотела, он снова меня заговорит. Поэтому я торопливо глотнула воздух и сдавленно начала:

— Подожди… В общем, я решила. Я обязательно пойду в Закрытый лес с Риган. Мы с детства дружим… Ну, я ее не брошу. А ты… Я понимаю, ты с ними со всеми недавно знаком… Они тебе никто… Ты можешь не идти… А я пойду.

Выражение лица мужа, пока я говорила, менялось так сильно, будто передо мной прошло сразу несколько разных Нарасков. Был Нараск обычный: терпеливый и ласковый, был сильно удивленный, а потом он вдруг сменился яростным, с потемневшими глазами и даже как будто искаженными чертами лица, но прежде, чем я испугалась, ярость сменилась безнадежным тихим отчаянием. Я уже замолчала, а он, похоже, несколько раз пытался начать говорить, но не мог из себя выдавить ни слова. Только через три минуты ужасной звенящей тишины он, наконец, прошептал, глядя вниз:

— Что же ты делаешь, Ятенька… Ты думала, я так боюсь идти, что останусь тут, если ты пойдешь? Правда, я боюсь, но не этого.

— А чего ты боишься?

— Сама скоро увидишь, когда мы войдем в Закрытый лес, — сказал Нараск каким-то совсем уж не своим голосом. Я подумала было, что он сейчас вообще уйдет из квартиры, но он, наоборот, подошел ко мне, сел рядом и обнял меня так крепко, будто через пять минут мы должны были расстаться навсегда.

— Ну что ты… — начала я уже без всякой уверенности и решимости, пытаясь разглядеть его занавешенное волосами лицо в слабом свете, падающем из окна. — Если бы ты мне хоть что-то объяснил… Риган — моя лучшая подруга… Ну, хочешь, я ради тебя останусь тут?! — вырвалось у меня помимо воли, о чем я мгновенно пожалела и застыла в страхе, что муж сейчас уцепится за эту фразу и согласится. Но он только покачал головой:

— Нет, видимо, надо идти. Ничего не поделаешь, Ятенька. С судьбой спорить нельзя.

Согласие мужа я, конечно, получила, но радости это мне не прибавило нисколько. Когда мы на шестой день собрались вместе, обсуждая, что будем делать и как себя вести в Закрытом лесу, Нараск сидел рядом со мной, напоминая безрадостную тень самого себя. Алла и Буллан, судя по их громкому ехидному перешептыванию, это заметили. Я сердито глянула на них: они явно решили, что Нараск спал с лица от страха. Риган и Иваныч, конечно, тоже это все увидели и также о чем-то зашептались, но скорее сочувственно и беспокойно, после чего Иваныч напрямик сказал:

— Слушай, Нараск, если вы из-за нас поцапались, так этого не надо. Это ведь на самом деле наши проблемы.

— Я тоже это говорил, — отозвался Нараск негромко, — но Ятя хочет идти с вами, так что и я пойду с ней.

–…Барабанного боя тут не хватает! — прервав короткую тишину, рассмеялась Алла. — Или торжественной музыки, как у нашего моря.

— Хотя мы вроде тоже согласились пойти, но не так трагично! — хмыкнул Буллан.

— Вы-то да, — недовольно прервал их Иваныч. — А этот парень, между прочим, в Мантиле жил, откуда легко в лес попасть. Ты там бывал? — вдруг спросил он у моего мужа прямо. И Нараск так же прямо ответил:

— Да.

— Ой, а ты мне не говорил… — изумилась и даже обиделась я. — Почему же сразу не объяснить было…

Остальные тоже зашумели, но Олег прервал их решительным:

— А ну тихо! Чего галдим-то? Ну и ты тоже хорош: до последнего дня ничего не говорил. Мог бы рассказать, что и как, мы бы получше подготовились.

— К походу в Закрытый лес нельзя подготовиться, — сказал Нараск без выражения. — Там слишком много всякого. Вообще, важнее всего умение, если что, быстро бегать, поэтому чем меньше вещей у вас будет, тем лучше. Что еще сказать?.. К Черным Монахам, камышовым существам и прочим ни в коем случае нельзя подходить близко. Ночью идти нельзя, но это не так страшно, потому что там много мест для ночлега, их обычно знают все проводники. Грибы и ягоды не отравлены, и ту еду, что лежит в кладах, тоже можно есть. Колодцы опасны, но про это все проводники знают. Поляны непредсказуемы, потому что с них может выскочить кто угодно, и неожиданно. Вообще в лесу все будет казаться непривычным и искаженным, кое-где может без причины охватывать страх. И люди, и существа могут изменяться у вас на глазах. Придется привыкнуть.

— Да уж, привлекательное местечко, — поежилась Алла: на ее лице не осталось и тени улыбки. Иваныч же деловито сказал:

— Ну спасибо, теперь хоть яснее. Ты в лесу лекарственные травы собирал? Может, пригодишься нам: тропинки-то знаешь, наверное…

— Может, пригожусь, — чуть наклонил голову Нараск. — Но тропинки вам покажет проводник.

— А крючконосы эти… — вступил Буллан, рассеянно отколупывая кусочки краски с угла стола. — С ними вообще как, договориться можно?

— С восточными крючконосами можно говорить, но они редко встречаются. Большая часть перебралась в города, например, в Мантиле их много. С западными — нет. Разговоров у вас не получится. Тем более, что придете вы не говорить с ними, а грабить их. К ним просто нельзя приближаться: лучше, как увидите, сразу бежать.

— Мда, — Иваныч усиленно потер переносицу. — А как западных от восточных отличить-то? Поди пойми, от кого бежать, от кого нет…

— Бежать лучше бы от всех, — посоветовал Нараск, невесело усмехаясь. — На всякий случай. А так… Вроде бы говорят, что у всех восточных темные глаза и одежда красных оттенков, а у западных одежда в синей гамме и глаза зеленые или голубые. Голоса у восточных несколько… писклявые, а у западных гораздо ниже и с громом.

— С чем? — удивились мы.

— Услышите — поймете…

— А ты сам слышал? — не выдержав, спросила я мужа, просто пораженная огромным количеством сведений, которые он от меня скрывал.

–…Да, — ответил Нараск после небольшой паузы, и мне показалось, что он соврал. Боже мой, ну зачем?!

Остальные, которые не так хорошо умели различать оттенки Нараскового голоса, ему вполне поверили. Иваныч хотел еще что-то спросить, но он сказал, что больше ничего не знает, и остаток встречи просто сидел молча, покачивая головой и иногда закрывая глаза. От меня при этом не отстранялся, наоборот, крепко сжимал мою руку, так что я понимала, что он не обижается, а действительно сильно волнуется. Но, видимо, пока мы не войдем в лес, я так и не пойму, в чем дело…

Когда мы вышли из дома Риган, Нараск неожиданно сказал мне:

— Пойдем прогуляемся, Ятенька.

— Ну пойдем… — согласилась я нерешительно и подала ему руку.

Мы пошли бродить по городу в постепенно спускающихся сумерках. Заглянули к морю, которое было плоским, как блюдце, и даже поленилось испугать нас волной, к реке, мелкая часть которой подмерзла из-за того, что пришлась на снежную зону, и, наконец, поднялись на большой холм в центре Онса, заросший деревьями с желтой корой, чтобы попасть к Центральной башне.

Башня возвышалась посреди холма-парка, теряясь шпилем в сумерках. С ее подсвеченной маленькими розовыми лампочками винтовой лестницы, когда мы подошли поближе, как раз сбежало несколько припозднившихся туристов. Один из них попытался выразить нам свое удивление, что у нас «одновременно и зима, и весна, и осень, и лето», но мы промолчали и начали подниматься.

Наверху была маленькая площадка, выложенная разноцветным кафелем, с круглым столиком и несколькими стульями. Прямо из столика толстой блестящей спицей рос шпиль, на его конце горела яркая желтая лампочка. Не сговариваясь, мы обошли стол и встали рядом, опираясь на ограду площадки. Здесь было светлее, чем внизу, и можно было разглядеть расстилающийся вокруг вечерний Онс, на четверть заснеженный, на другую четверть покрытый желтыми листьями, а на остальные две четверти — зеленый. По нему тянулись цепочки огоньков: фонари, окошки, магазины… Я посмотрела на знакомый профиль Нараска, потом снова вниз, и наши непонимания и обиды показались мне такими же мелкими, как фонари и домики, видимые с башни. Зачем нам ссориться? Ну, пускай он не говорит мне чего-то, но он ведь меня любит, это я вижу совершенно точно!

— Мы с тобой, когда познакомились, почти так же гуляли, — вспомнила я, кладя голову ему на плечо.

— Да, Ятенька, я помню, — ласково отозвался он. — Поэтому и предложил пройтись. Мало ли, как потом сложится.

— Ты считаешь, что мы оттуда можем не вернуться?!

— Конечно, можем. Хотя этого не будет, скорее всего. Просто даже если все обойдется относительно благополучно, много что изменится… За что ты меня любишь?

— Что?.. — опешила я от такой резкой смены темы. — Ну… Я точно не знаю. Вроде бы… За все. А это очень важно, за что точно?

— Пожалуй, — абсолютно серьезно кивнул Нараск.

— Ну… Вначале, когда я тебя увидела, мне понравились твои глаза, у них было какое-то такое… Выражение… Что я… — тут я сбилась и замолчала, не зная, что еще добавить.

— Что ж, — непонятно сказал муж, — может быть, и есть какая-то надежда. Пойдем домой, Ятенька, у тебя пальто легкое, еще простудишься.

Он первым пошел вниз по винтовой лестнице, а я шла следом, в недоумении машинально теребя растрепанную косу, глядя в его затылок и решительно не понимая, как связана надежда и то, что мне понравились Нарасковы глаза.

Следующее утро выдалось солнечным и безветренным. Онс наполнился гуляющими жителями и туристами, только мы все, молча шагающие к метро, были невеселыми. Впереди, как ни странно, неслись Алла и Буллан — точнее, Буллан тащил Аллу, которая шла с меньшим энтузиазмом; потом размеренным шагом, почти попадая в ногу, шествовали Риган и Олег, судя по их спинам, полные суровой решимости; ну а в самом конце, немного отставая, неровными сбивчивыми шагами плелись мы с Нараском, измученные переживаниями предыдущих дней и почти бессонной ночью. То есть я-то заснула, но проснулась посреди ночи от того, что муж сидит рядом и пристально на меня смотрит. Заметив, что я открыла глаза, он усталым голосом сослался на бессонницу и попросил не обращать на него внимания, но я, конечно, этого сделать не могла: так мы и просидели вместе всю ночь, говоря на какие-то незначительные темы. Потом под утро я снова задремала, проснулась где-то через час и увидела, что Нараск по-прежнему не пытается спать, а сидит за столом и что-то пишет.

— Ты что там делаешь? — поинтересовалась я сквозь сон. — По работе указания оставляешь?

— Да, указания, — согласился Нараск и, сложив лист бумаги, куда-то его убрал — куда, я не поняла, потому что снова уснула.

Теперь я медленно шла рядом с мужем, удивляясь, каким неровным стал его обычно размеренный шаг, и гадая, что нас ждет в Закрытом лесу. Вот уже показался вход в метро, и мы, гуськом пройдя в него, двинулись к эскалатору. С тем, чтобы скатиться с него, произошла небольшая заминка: для Аллы с Булланом это было непривычно, но долго помяться на месте им не дал Иваныч, который размашистым движением толкнул Аллу в спину и направил по тому же адресу нерешительно севшего между бортиками Буллана.

Конец ознакомительного фрагмента.