Жена винодела

Кристин Хармель, 2019

Три молодые женщины… две во Франции в мрачные дни немецкой оккупации, одна в сегодняшней Америке… и давняя тайна, которая их связывает, – в новой книге о любви и предательстве, прощении и искуплении автора всемирных бестселлеров «Забвение пахнет корицей» и «Жизнь, которая не стала моей» Кристин Хармель.

Глава 9

Сентябрь 1941

Инес

Приближался сезон сбора винограда, и вся Шампань гудела. Урожай ожидался средним и по количеству, и по качеству, но лучше, чем в прошлом году, и это всех радовало. Кроме того, хотя порой казалось, что главная цель герра Клебиша — разорить всех виноделов, как минимум в одном он пошел на уступки — отпустил несколько сот крепких мужчин из трудовых лагерей обратно на виноградники. Очевидно, де Вогюэ все же сумел доказать ему, что при нехватке рабочих рук результат окажется не выше прошлогоднего.

— Хорошо, что людей вернули, — сказала Инес за ранним ужином в среду, накануне первого дня сбора. С тех пор как семь месяцев назад Мишель возвратился домой после недолгого пребывания в тюрьме и заговорил о де Голле и Сопротивлении, они еще больше отдалились друг от друга, и Инес недоставало его, даже когда он сидел прямо напротив. — Может, нам удастся больше быть вместе, когда закончим со сбором винограда.

— Инес, главное не это. — Мишель даже не посмотрел в ее сторону. — Главное, что люди, которых держали в неволе и заставляли работать на Германию, теперь дома и в безопасности. Мы должны благодарить Бога за их освобождение.

— Да, конечно, я понимаю. — Инес почувствовала, как запылали ее щеки. Что она ни скажет в эти дни, все выходит неправильно или бестактно. Она почесала руку. — Мне просто пришло в голову, вдруг у нас теперь, в какой-нибудь из этих дней, найдется минутка для нас двоих. Ведь мы оба все время заняты, и ты так устаешь…

— Инес, мы на войне. Чего ты ожидала? — Мишель отложил ложку и вздохнул. — Прости. Мне просто иногда тревожно, что ты не осознаешь масштабов происходящего.

— Мишель, я не идиотка.

— Знаю. Но вот Селин прекрасно все это понимает, а ты почему-то…

— Сравниваешь меня с Селин, да? — В последнее время, стоило Инес заикнуться о влиянии немецкой оккупации на их жизнь, Мишель, казалось, едва сдерживал раздражение, а вот когда о том же заговаривала Селин, слушал очень внимательно. Мелочи, понимала Инес, но ее все равно это задевало.

— Да ну, что ты! Просто на меня столько всего навалилось…

— Так позволь мне помочь! — Инес сморгнула навернувшиеся слезы. За последние месяцы она твердо усвоила: плакать перед Мишелем нельзя. Теперь он больше не пытался ее утешать и лишь сердито отворачивался. А ей хотелось всего лишь донести до него простую мысль: «Мишель, я — твоя жена, мой долг и мое желание — разделить с тобой твою ношу».

— Извини, Инес. — Он резко встал. — Мне надо кое-что проверить.

— Но, — пролепетала она, — ты даже не доел ужин.

— Я не голоден, — ответил Мишель, хотя это было странно: продуктов становилось все меньше, а их качество ухудшалось. В сельской местности, к счастью, можно было хотя бы выращивать овощи, разводить кур и кроликов, но и здесь поесть досыта не удавалось. — Вернусь в погреба, ложись без меня.

И исчез, прежде чем она успела произнести хоть слово. Инес молча доела свой суп, потом, чуть поколебавшись, прикончила и остатки супа Мишеля. Моя и перетирая посуду, она глянула на часы, висевшие на стене, — дедовские напольные утащили немцы, когда грабили дом, а эти, недорогие, их не заинтересовали. Без пяти семь, еще довольно рано. Стемнеет только через час, Мишель ушел в погреба, по-видимому, на весь вечер, и ей снова придется коротать время в одиночестве. Это казалось несправедливым: в конце концов, не он один страдает от тягот войны и тревожится о судьбе своего дела.

Инес отложила посудное полотенце, расправила юбку и приняла решение. Она поедет в Реймс и переночует у Эдит. Что тут страшного? До главного города Шампани каких-то шестнадцать километров, а Инес не бывала там много месяцев — дел по горло, и все срочные, да и Мишель не любил отпускать ее одну. Но если он намерен и дальше обращаться с ней как с бесполезным существом, то лебезить перед ним, выпрашивая себе занятие, она не собирается. Кроме того, Инес страшно стосковалась по своей лучшей подруге, а еще больше — по прежней жизни, до того, как Эдит с Эдуаром поженились и взяли ее с собой в Шампань. До того, как все стало так сложно.

Боясь передумать, она бросилась вверх по лестнице, набросила на себя первое попавшееся под руку приличное платье — красное, с рукавами-крылышками и длинной, до середины икр, юбкой-трапецией, купленное в 1938 году, перед самым отъездом из Лилля, — и черные туфли-лодочки на пятисантиметровых каблуках. Дольше часа в них не погуляешь, зато Инес помнила, как они притягивали к себе мужские взоры, и хотела, чтобы сегодня на нее смотрели так же. Мишель давно уже не глядел на нее с восхищением.

Взяв карандаш для глаз, она прочертила на обеих ногах линию там, где находились бы швы, будь она в чулках. Подвела черной тушью брови и ресницы, тронула губы красной помадой, хотя запасы всего этого были на исходе. О стрижке не приходилось и мечтать, так что Инес лишь подрезала кончики. И, прихватив свою черную сумочку, спустилась по лестнице и вышла через заднюю дверь.

— Мишель! — окликнула она мужа от входа в погреба. Ответа не было, а терять время на поиски того, кто не желает, чтобы его нашли, Инес не собиралась. Спустя пять минут она, оставив на обеденном столе записку, выходила из парадной двери с ключами от ситроена в руке.

— Инес?

Навстречу ей в сторону главного дома шла Селин.

— О, добрый вечер!

— У вас все в порядке? Куда вы едете?

— В Реймс, — ответила Инес, не сбавляя шага, и взглянула на небо. Солнце уже опустилось совсем низко, надо было поторопиться, чтобы успеть до темноты.

— В Реймс? — переспросила Селин так, как будто Инес собралась в Берлин. — А зачем?

— Повидаться с Эдит. — Инес открыла ситроен Мишеля, села в него и захлопнула дверцу.

Селин подошла к окошку и подождала, пока Инес опустит стекло.

— Эдит?

— Моя лучшая подруга. Вы ее помните? Это она познакомила меня с Мишелем.

— Конечно, я ее знаю, — сказала Селин, глядя на Инес как-то странно. — Но ведь машина с утра понадобится Мишелю и Тео, они должны ехать на сбор винограда!

— Утром я вернусь. — Инес повернула ключ, мотор ожил и заурчал, но Селин не уходила. — Да? Что еще?

— Вы уверены, что это безопасно? Повсюду заставы и патрули…

Инес слышала, что немцы то и дело перекрывают дороги, останавливают все машины, проверяют у водителей документы и спрашивают, по какому делу они едут. Но ей нечего было скрывать. Документы были в полном порядке и аккуратно лежали в сумочке.

— Все будет в порядке, Селин. Увидимся завтра.

Селин, закусив губу, отошла в сторону. Инес задним ходом выехала из ворот и перед тем, как нажать на газ, взглянула в зеркало. Селин неподвижно стояла на прежнем месте и смотрела ей вслед.

Спустя сорок минут, когда ситроен ехал уже по окраине Реймса, а небо теряло голубизну, Инес поняла, что Селин предупреждала ее не зря. Самих блокпостов не было, зато то и дело попадались грохочущие грузовики и сверкающие черные легковушки, из которых угрожающе поглядывали немецкие военные. От Орма до въезда в Реймс ей не встретилось ни одного штатского француза.

Тем не менее она без происшествий успела добраться до брассери «Мулен» на пересечении улиц Тиллуа и Пуассонье, прежде чем совсем стемнело. Найти место для машины позади заведения ничего не стоило — людей на улицах почти не было, многие дома, очевидно, пустовали, а шторы в витринах и окнах квартир были плотно задернуты. Похоже, не стоило ей сюда приезжать, тем более на ночь глядя, но раз уж она здесь оказалась, Эдит и Эдуар в случае чего за нее поручатся.

Успокоившись, Инес толкнула входную дверь, но едва заглянула в помещение, как тревога вернулась.

Несмотря на приближение комендантского часа зал был полон, туда-сюда сновали официанты, то и дело раздавались взрывы грубого хохота. Спустя еще секунду до Инес дошло, что почти все мужчины в зале — в немецкой военной форме.

Четверо солдат за столиком, ближайшим к двери, прервав на полуслове свой разговор, уставились на Инес, и она почувствовала, как краска заливает щеки.

Она перепутала дверь? Инес провела ногтями по левой руке от запястья к локтю, окинула глазами зал и убедилась, что это действительно заведение Эдуара, но во что же оно превратилась! У нее засосало под ложечкой.

— Инес? — С другого конца зала к ней спешила Эдит — с начесанными завитыми волосами, накрашенными красной помадой губами и в бледно-зеленом платье с иголочки. Подойдя, она взяла подругу за локоть и повела прочь от двери.

— Что случилось, — прошептала она на ходу, — почему ты здесь? И улыбайся, пожалуйста! Делай вид, что весело проводишь время.

— Что? Зачем? — Инес перехватила взгляд немецкого офицера, который подмигнул ей, при том что его рука лежала на плечах у пышногрудой красотки в облегающем платье.

— У тебя вид, как у кролика, угодившего в свет фар. Guten Abend!^[15] — Эдит, впившись ногтями в руку Инес, приостановилась у столика, за которым сидели офицеры в парадных мундирах, и озарила их фальшивой улыбкой.

Пройдя через зал в кухню, а затем во внутренний холл, подруги поднялись по лестнице в квартиру, располагавшуюся над рестораном. Эдит подождала, пока Инес закроет дверь, и лишь после этого повернулась к ней — глаза совершенно круглые, а лицо белее мела.

— Что ты здесь делаешь, Инес?

Потрясение Инес сменилось возмущением:

— А ты что? Развлекаешь немцев? Даже разговариваешь с ними по-немецки?

Лицо Эдит дернулось:

— Иначе пришлось бы закрыться, а мы не можем себе это позволить.

— Боже мой. — Инес покачала головой. — Вы с Эдуаром, — она перешла на шепот, — коллаборационисты? — Это не укладывалось у нее в голове, но никакого другого объяснения она не могла себе представить.

— Нет! — Эдит взяла ее за руку. — Но разве у нас есть выбор? Разве ты не видишь?

— Я вижу, что ты служишь врагу.

— Ну, а лучший способ побить врага — это стать его другом, разве не так?

— Что ты говоришь?

— Так зачем ты все-таки приехала, Инес?

Инес стало обидно: совсем недавно ее бы приняли в этом доме без вопросов.

— Повидаться с тобой, Эдит.

Эдит стиснула ее руку:

— Пожалуйста, побудь тут, пока не закончится обслуживание. Тогда мы с Эдуаром все тебе объясним.

Инес уселась ждать на потертый синий диван, но вскоре ее веки отяжелели и она не заметила, как задремала. Когда Эдит потрясла ее за плечо, шел уже двенадцатый час — ресторану следовало закрыться намного раньше.

Открыв глаза, Инес увидела, что Эдит сидит рядом с ней на диване, а Эдуар — в кресле напротив.

— Инес, — Эдуар хмуро смотрел на нее и не стал дожидаться, пока она полностью придет в себя. — Вас кто-то послал?

— Меня? Да мне собственный муж бутылок в руки не дает — слишком я неловкая и неосторожная. И вообще ненадежная. Он не говорит этого вслух, но я знаю, что он так думает. Так что нет, Эдуар. Никто меня не посылал.

— Тогда почему вы здесь? — Губы Эдуара сжались, а ниточка усов над ними показалась Инес еще тоньше, чем в прошлый раз. Да и в остальном он, пожалуй, выглядел иначе: зализанные назад волосы, бледная кожа, черный костюм делали его почти карикатурой на французского метрдотеля.

— Мне… — Инес взглянула на Эдит, — мне надо было повидать подругу. — Теперь она заметила, что Эдит тоже переменилась: кожа бледнее, чем прежде, волосы короче, ногти обкусаны до мяса. — Но я не ожидала найти у вас полный зал нацистов.

Эдуар и Эдит переглянулись.

— Я должна ей сказать, — тихо проговорила Эдит.

— Я против. — Эдуар опять пристально посмотрел на Инес.

— Что сказать? — спросила Инес, хотя с тем же успехом могла и промолчать.

— Мы можем ей доверять, — сказала Эдит Эдуару. — Я в этом уверена. Она никогда меня не выдаст. Она моя лучшая подруга.

Эдуар нахмурился, смерил Инес еще одним долгим взглядом и повернулся к Эдит.

— Хорошо. — Он поднялся и кивнул Инес. — Я устал за день. Иду спать. — И, не оборачиваясь, вышел из комнаты.

Наступила тишина, и Эдит медленно повернулась к Инес. Женщины долго смотрели друг на друга, и Инес сказала себе, что не заговорит первой.

— Ты слышала о Жаке Бонсержане? — резко спросила Эдит, нарушив молчание.

Инес нахмурилась:

— Он учился с нами в школе в Лилле?

— Нет. — Эдит опустила глаза и взглянула на свои руки. — В ноябре он был с друзьями в Париже, и немецкий офицер, очень пьяный, налетел на них и схватил одну из женщин в их компании, новобрачную, у которой накануне была свадьба. Муж бросился ее защищать, ударил немца, сбил его с ног и убежал. Бонсержан остался и попытался помочь немцу подняться.

— Боже! Ты знаешь этого месье Бонсержана?

— Нет, никогда его не видела. Пожалуйста, не перебивай, слушай дальше. На допросе Бонсержан отрицал, что ударил офицера, а назвать имя друга отказался. Через несколько недель его приговорили к смертной казни.

— Решили попугать?

— Нет. За два дня до Рождества приговор привели в исполнение.

Инес тяжело сглотнула. Зачем Эдит рассказывает ей такие вещи?

— Но… это ужасно.

— Для многих из нас, тех, кто молчал и старался не вмешиваться, это стало поворотным моментом. — Эдит встретилась взглядом с Инес. — Инес, я могу тебе доверять?

— Эдит, мы как сестры.

— Знаю. Знаю. — Эдит снова принялась рассматривать свои руки. — Понимаешь, Инес, мы с Эдуаром поняли, что не можем оставаться в стороне и ничего не делать. Дальше стало еще хуже. Ты слышала о немецком офицере, который был убит в парижском метро в прошлом месяце? Немцы не сумели поймать убийцу и в отместку расстреляли трех человек, выбранных наугад.

— Что?

— Как вижу, ты не слушаешь Би-би-си.

— Это запрещено. — На самом деле Инес вообще не следила за новостями, даже за теми, которые распространяли немцы: все это было слишком удручающим. Что еще она пропустила?

Эдит грустно улыбнулась:

— Как говорил маршал Фош, побежденные отступают перед победителями только потому, что пали духом и не верят больше в победу, только потому, что их моральное сопротивление подавлено. Если мы примем то, что делают с нами немцы, Инес, это будет началом конца. Мы должны дать отпор.

— Отпор? Но что мы можем сделать? Власть у немцев. Лучше просто опустить голову и…

— И что? — прервала Эдит. — Позволить им убивать невинных людей?

— Но это единичные случаи.

— Не обманывай себя, это последовательная политика. Как и законы правительства Виши о евреях. Ты понимаешь, что поставлено на карту?

— Конечно. — Но на самом деле Инес растерялась. Что она — или Эдит, или даже Эдуар — может сделать, чтобы остановить войну?

— Тогда тебе должно быть ясно, почему мы не могли оставаться безучастными. — Эдит наклонилась вперед и обеими руками схватила руки Инес. — И если ты кому-то скажешь об этом хоть слово, нас с Эдуаром арестуют и, возможно, даже убьют.

— Хоть слово о чем? Эдит, ты меня пугаешь.

Эдит молчала, пока Инес не посмотрела ей прямо в глаза, после чего заговорила, медленно и четко:

— Подруга, мы сопротивляемся. Мы сражаемся за Францию.

— Но ведь вы, — Инес моргнула, — обслуживаете немцев! Разве это сопротивление?

— Вино развязывает язык. — Эдит отпустила руки Инес и откинулась назад. — А это значит, что немцы иногда разбалтывают секреты. Мы улыбаемся, стараемся им всячески угождать, и всегда — всегда, Инес, — прислушиваемся к тому, что они говорят.

— Но кому вы передаете эти секреты?

Эдит откинулась на спинку кресла и взглянула на Инес:

— Чем меньше подробностей ты будешь знать, тем лучше.

Инес почувствовала укол разочарования: подруга, как и Мишель, доверяла ей лишь отчасти. Эдит поднялась и зевнула:

— Я устала за день, Инес. Уверена, что и ты тоже. Пошли спать? В твоей старой спальне все как раньше. Увидимся утром.

— Но…

— Тогда и поговорим. — И Эдит вышла.

Той ночью Инес долго не могла заснуть. Она лежала в кровати, где спала до того, как она вышла замуж за Мишеля, и глядела в потолок, ощущая себя одинокой как никогда. Приехала поделиться с Эдит сомнениями насчет себя и Мишеля и спросить у нее совета, а подруга оказалась вовлеченной в дела, гораздо более важные и опасные, чем Инес могла вообразить. На этом фоне ее личные проблемы выглядели глупыми, ребяческими.

Проваливаясь в беспокойный сон, она спрашивала себя, почему Эдит решила сопротивляться, а ей, Инес, всего лишь хочется жить так же, как до войны. Не совершает ли подруга ошибку? Или ошибается Инес, считая, что не обязана защищать Францию? Но в одном Инес была уверена — что сохранит тайну Эдит. Иначе какая же она подруга?

Примечания

15

Добрый вечер! (нем.)