Жена винодела

Кристин Хармель, 2019

Три молодые женщины… две во Франции в мрачные дни немецкой оккупации, одна в сегодняшней Америке… и давняя тайна, которая их связывает, – в новой книге о любви и предательстве, прощении и искуплении автора всемирных бестселлеров «Забвение пахнет корицей» и «Жизнь, которая не стала моей» Кристин Хармель.

Глава 8

Июнь 2019

Лив

Лив мгновенно подпала под волшебное обаяние Парижа, и поздним утром вторника, шагая по авеню Рапп со свежим багетом, кусочком бри и колбасой, уложенными в холщовую сумку через плечо, уже спрашивала себя, почему не вернулась сюда раньше.

Бабушка Эдит называла это особенное парижское волшебство «глубоким вздохом» — le grand soupir. Девочкой Лив только смеялась, а теперь и сама сделала глубокий вдох и выдох в Городе света, и тревоги правда словно бы отступили.

Давным-давно, еще до знакомства с Эриком, Лив представляла, как переедет во Францию, влюбится, найдет причину остаться насовсем. Подобный образ будущего приходил ей в голову чаще иных, возможно, потому, что лето у бабушки во Франции было тем единственным, что оставалось в жизни неизменным. С тех пор как умер отец, мама каждые несколько месяцев заводила себе нового друга, а каждые несколько лет — нового мужа, так что в детстве Лив переезжала в общей сложности семнадцать раз. Бабушка Эдит не отличалась особой теплотой, но когда все вокруг зыбко и непредсказуемо, хорошо иметь дом, в который всегда можно вернуться. Не без удивления Лив обнаружила в себе это чувство спустя столько лет.

За несколько дней в Париже она и думать забыла про Эрика, зато у нее появилась новая причина для беспокойства — бабушка Эдит. Теперь она целыми днями в черном шелковом халате и при полном макияже мерила шагами квартиру. Конечно, бабушка всегда была немного взбалмошной, но такой беспокойной Лив ее еще ни разу не видела.

Она спрашивала, что случилось, но неизменно слышала в ответ «не выдумывай». Может, это и правильно, размышляла Лив, поднимаясь на лифте в просторную квартиру на шестом этаже и вставляя запасной ключ в узорчатый замок. Распахнув дверь, она увидела, что бабушка Эдит стоит посреди гостиной в идеально сшитом бледно-розовом костюме от Шанель, ее седые волосы уложены в тугой пучок, а губы ровно подведены красной помадой.

— Ну, где ты была? — требовательно спросила бабушка.

— В булочной. — Лив показала на багет. — Подумала, что мы могли бы…

— Ладно, не стой на месте. Бери свои вещи, а хлеб, если тебе так хочется, съешь в поезде. Мы едем в Ранс. — Лишь спустя несколько мгновений Лив сообразила, что так по-французски произносится Реймс, один из главных городов Шампани. Лив с Эриком когда-то собирались туда съездить — от Парижа на скоростном поезде это каких-то сорок пять минут, — но так и не собрались, Лив уже не помнила почему. А вот бабушка не упоминала Реймс ни разу.

— Но… зачем?

— У меня там дела. — Видя, что Лив так и стоит на месте, бабушка Эдит недовольно поджала губы. — Оливия, поезд отправляется в 12:58. Dépéche-toi!^[10] Нам нельзя опаздывать, машина на вокзал уже ждет.

— Хорошо, — только и сказала совершенно растерянная Лив и поспешила в свою комнату.

— Постой! — Бабушка сняла с себя шарфик — бело-золотой, винтажный, от Шанель, и протянула Лив. Та попросту накинула его на шею, и тогда бабушка нахмурилась и аккуратно его повязала, а потом отступила на шаг полюбоваться на свою работу. — Вот так. Теперь ты выглядишь почти как парижанка.

Не прошло и двух часов, как Лив, промчавшись на скоростном поезде мимо холмов, усеянных фермами и ветряками, и спрятавшихся между ними деревушек, уже стояла в гостиной бутик-отеля на улице Биюрет, посреди роскошного, на две спальни, номера с пушистыми кремовыми коврами на полу, резной позолоченной мебелью и бесчисленными бордовыми подушками.

— Располагайся, — бабушка Эдит показала на левую спальню. Позади нее портье, покраснев от натуги, тащил тяжеленный чемодан «Луи Виттон».

— Выглядит замечательно. А когда мы устроимся, сходим вместе перекусить? — К обеду ведь полагается вино, и Лив надеялась, что после пары бокалов бабушка разговорится и объяснит, зачем их сюда понесло.

— Non. Ступай одна, дорогая. У меня разболелась голова, мне надо прилечь.

Только тут Лив заметила, до чего бабушка бледна, — это было видно даже под слоем свежих румян.

— Бабушка Эдит, тебе нехорошо? Помочь?

— Со мной все в порядке. — Бабушка вложила в руку портье несколько монет, и тот удалился, пробормотав «merci». — Прошу тебя, Оливия, пойди, выпей бокал шампанского. Побалуй себя. — Она чуть улыбнулась Лив, повернулась, вошла в спальню справа и закрыла за собой дверь.

Лив закусила губу. Как быть? Постучаться к бабушке, проверить, как она там? Это, скорее всего, обернется лишь новой порцией попреков в том, что Лив неправильно относится к собственной жизни. Но и оставить бабушку одну, когда ей нездоровится, тоже нельзя.

Лив перетащила чемодан в свою спальню, где высилась громадная, полированного красного дерева кровать с балдахином на столбиках, белоснежным покрывалом и горкой бордовых подушек, таких же, как в гостиной. Тяжелые шторы были раздвинуты, и из окон открывался вид на улицу, на фонтаны с длинными прямоугольными бассейнами, на магазины и отели. Над острыми крышами торчали тонкие трубы, и домики, сложенные из древних каменных глыб, соседствовали с большими несуразными зданиями, выстроенными никак не раньше, чем пятьдесят — шестьдесят лет назад. А надо всем этим высились башни собора, похожего на парижский Нотр-Дам.

На перекрестке над нарядным фонтаном парила бронзовая крылатая женская фигура, а прямо под окном краснел навес маленького кафе.

Не успела Лив его толком рассмотреть, как зазвонил телефон.

Лив взглянула на экран и тяжело вздохнула: мама. Может, не отвечать? Бесполезно, мама будет названивать, пока не дозвонится. И Лив решила ответить, внутренне приготовившись к шквалу вопросов о разводе.

— Привет, мам.

— Привет, дорогая, — прощебетал в трубке мамин голос. — Я собираюсь завтра быть в Нью-Йорке со Стэном. Не хочешь с нами поужинать? У нас билеты в театр на четверг, но я твердо сказала Стэну: ты должен познакомиться с моей дочерью.

Пораженная, что мать даже не обмолвилась об Эрике, Лив только и спросила:

— Извини, а Стэн — это который?

— Адвокат, — рассмеялась мать. — У которого квартира в кондоминиуме Оушен-Сан в Бока-Ратоне.

— А, точно! — Лив была почти уверена, что о Стэне да и о кондоминиуме Оушен-Сан слышит впервые в жизни, но какая разница? — На самом деле, мам, я сейчас не в Нью-Йорке. Я гощу у бабушки Эдит.

— В Париже?

— В Реймсе, если быть точной. Восточнее Парижа, примерно в сорока пяти минутах езды.

Теперь уже мать удивилась.

— А зачем вас туда понесло?

— Сказать честно? Понятия не имею. Бабушка сама не своя.

На другом конце провода послышался смех:

— А разве это плохо?

— Мам, я серьезно. Мне за нее немного тревожно. Она кажется — не знаю — подавленной.

— Солнышко, я уверена, все это ерунда. — Мать принялась что-то рассказывать о том, что произошло накануне в бассейне кондоминиума, но Лив уже не слушала, потому что заметила в окно знакомую фигурку в бледно-розовом костюме от Шанель. Бабушка Эдит бодро вышла из дверей отеля и заспешила куда-то по тротуару. Куда? Разве она не говорила несколько минут назад, что неважно себя чувствует и не собирается выходить?

— Извини, мам, — прервала Лив мать, — мне надо идти.

Мать еще говорила, но Лив уже нажала отбой и устремилась к двери.

Преодолев бегом шесть лестничных пролетов, она вылетела наружу и, все еще тяжело дыша, свернула в ту же сторону, куда ушла бабушка. Но сразу стало понятно, что поиски бесполезны. Улицы были полны народу: одинокие прохожие смотрели в свои телефоны, парочки нежно держались за руки и льнули друг к другу, местные жители выгуливали собак, дети, хохоча, носились невдалеке от родителей. Лив прошла три квартала, потом развернулась и той же дорогой возвратилась на площадь с фонтаном, которую видела из окна. Заглянула во все магазинчики и ресторанчики по дороге, но бабушку Эдит так и не обнаружила. Попробовала позвонить ей на мобильный телефон — но там, как часто бывало, сразу включился автоответчик. Оставалось только ждать, и Лив медленно побрела к отелю. Перед входом она оглянулась на улицу Бюирет и напомнила себе, что бабушка Эдит живет одна и, очевидно, и прежде не раз выходила из дома. Так что причин для беспокойства нет.

В номере Лив достала из чемодана книжку — дурацкий триллер, купленный в аэропорту в Нью-Йорке, — расположилась на диване в гостиной и стала ждать. Она успела проверить почту, пролистать ленту новостей на сайте «Нью-Йорк таймс» и прочитать первые главы книжки, когда в дверь номера постучали. Со вздохом облегчения Лив распахнула дверь, ожидая увидеть там бабушку, вернувшуюся со своей таинственной прогулки и безуспешно пытающуюся нашарить в кошельке ключ.

Однако за дверью стоял мужчина, листая потертую кожаную папку. Он с улыбкой поднял глаза, но при виде Лив нахмурился и смутился.

— Oh, excusez-moi, ce doit être la mauvaise chambre^[11], — поспешно проговорил он и сунул папку в сумку, собираясь уйти.

Лив лихорадочно подбирала французские слова — понимала она лучше, чем говорила.

— Attendez! Э-э-э… Cherchez-vous ma grand-mère?^[12] Эдит Тьерри?

— Oui!^[13] — Мужчина вгляделся в нее внимательнее, и его лицо озарила догадка. — Постойте, — он перешел на английский, — вы не Оливия? Конечно, Оливия! Ваша бабушка показывала мне фотографии.

— А вы?..

— О, простите меня, пожалуйста, мне сразу следовало представиться. — Он протянул руку. — Жюльен. Жюльен Кон.

Посетитель был того же возраста, что и Лив, может, на несколько лет старше. Карие глаза глядели с веселым прищуром, густые черные волосы с проседью, на взгляд Лив, нуждались в стрижке, а волевой подбородок покрывала такая же черная с проседью щетина. Лив пожала ему руку и спросила:

— А откуда вы знаете мою бабушку?

— Это моя клиентка, я принес бумаги, которые она просила.

— Бумаги? Какие бумаги?

— Я один из ее поверенных. Она говорила, что сегодня приедет, и я обещал прийти во второй половине дня, а она, наверное, забыла.

Лив смотрела на него во все глаза:

— Но зачем моей бабушке поверенный в Реймсе?

— Об этом, я полагаю, лучше спросить у нее самой. — Жюльен улыбнулся настолько очаровательно, что Лив невольно отвлеклась от загадки его визита.

— Если хотите, можете оставить бумаги. Бабушка должна скоро вернуться.

Жюльен нахмурился:

— К сожалению, не могу. Понимаете ли, Оливия, это весьма чувствительные материалы.

— О, да, конечно. — Немного уязвленная, она поколебалась. — Лив.

— Что?

— Меня зовут Лив.

— О, простите меня, пожалуйста. — Снова та же улыбка. — Ваша бабушка всегда называла вас только Оливией.

— Она, — Лив закатила глаза, — вообще не признает уменьшительных имен. Говорит, что это для детей и домашних животных.

Жюльен рассмеялся:

— Очень на нее похоже.

— А вы хорошо знаете мою бабушку?

— Вполне. Наша семейная адвокатская контора работает с ней уже… — да, семьдесят лет. Хотя сам я, конечно, подключился позже.

— Семьдесят лет? — Лив озадаченно заморгала, глядя на Жюльена. — Здесь, в Реймсе?

Он кивнул, провел левой рукой по волосам, затем опустил руку. Волосы как у Патрика Демпси или Джона Стэймоса, у обыкновенных людей таких не бывает. Лив поймала себя на том, что следит взглядом за толстым золотым обручальным кольцом на его безымянном пальце, а подняв глаза, к своему смущению, поняла, что Жюльен тем временем наблюдал за ней. Итак, он принадлежит кому-то другому. Жюльен улыбнулся, и Лив почувствовала, что краснеет.

— Ну… — начал он, а Лив одновременно произнесла:

— Тогда…

Оба расхохотались, Жюльен во второй раз протянул ей руку, и они обменялись рукопожатием на прощание.

— Хотел еще сказать, что был страшно рад в конце концов познакомиться с вами, — проговорил Жюльен, отступая на шаг назад. — Вероятно, мы еще увидимся позже на этой неделе.

— Вряд ли мы долго здесь пробудем.

— Vraiment?^[14] — Он недоуменно наморщил лоб: — Вы уверены? По моим сведениям, у вашей бабушки на этот счет совершенно другие идеи.

Примечания

10

Поторапливайся! (фр.)

11

О, простите, это, должно быть, не тот номер (фр.).

12

Погодите! Вы ищете мою бабушку? (фр.)

13

Да (фр.).

14

Действительно? (фр.)