Девушка, которая читала в метро

Кристин Фере-Флери, 2017

Популярная французская писательница Кристин Фере-Флери, лауреат престижных премий, начала печататься в 1996 году и за двадцать лет выпустила около полусотни книг для взрослых и для детей. Ее роман “Девушка, которая читала в метро”, едва выйдя из печати, стал сенсацией на Лондонской книжной ярмарке 2017 года, и права на перевод купили сразу семь стран. Одинокая мечтательница Жюльетта каждый день по утрам читает в метро и разглядывает своих читающих попутчиков. Однажды она решает отправиться на работу другой дорогой. Заметив на безлюдной улице табличку с надписью “Книги без границ” и ворота, в которые вставлена книга, она, не удержавшись, входит и попадает в странный дом, буквально заваленный книгами. Хозяин, словно вынырнувший из других времен, оказывается, собирает книги, чтобы дарить их людям, знакомым и незнакомым. Но это не обычный буккроссинг: важно подарить человеку именно ту книгу, которая может решить его судьбу. Жюльетта включается в игру, и ее жизнь, прежде унылая и однообразная, наполняется необычными приключениями.

5

— Мой отец обожал Моцарта, — сказал он чуть позже, когда они медленно пили черный, густой, как ликер, кофе. — Нам с сестрой он дал имена персонажей из оперы “Заида”. Мою дочь тоже так зовут.

— А ваша мать? Она была согласна?

Жюльетта, осознав свой промах, покраснела и поставила чашку.

— Простите. Я иногда говорю все, что в голову взбредет. Это не мое дело.

— Ничего страшного, — ответил тот с еле заметной улыбкой, смягчившей его резкие черты. — Мать умерла совсем молодой. И она давно была не совсем с нами. Отсутствовала… некоторым образом.

Не вдаваясь в дальнейшие объяснения, он стал разглядывать коробки, громоздившиеся вдоль стен, ровные, почти как кирпичная кладка, — стена-дублер, отделяющая комнатку от внешнего света и шумов.

— Вы ведь знаете, что такое буккроссинг, принцип путешествующих книг, — продолжал он после недолгой паузы. — Его придумал в 2001 году один американец, Рон Хорнбекер, вернее, систематизировал. Превратить мир в библиотеку… красивая идея, правда? Книгу оставляют в общественном месте, на вокзале, на скамейке в сквере, в кино, а кто-то ее берет и читает, а через несколько дней или недель тоже оставляет, уже в другом месте.

Он соединил пальцы под подбородком, получился почти идеальный треугольник.

— И еще надо было отслеживать “освобожденные” книги, восстанавливать их маршрут, дать возможность читателям делиться впечатлениями. Так в интернете появился сайт движения, там зарегистрирована каждая книга. Ей присваивается код, он должен легко читаться на обложке вместе с адресом сайта. Тот, кто находит путешествующую книгу, может ввести туда дату и место находки, записать свой отзыв или критику…

— Этим вы и занимаетесь? — перебила его Жюльетта.

— Не совсем.

Он встал, подошел к стопкам, худо-бедно восстановленным Жюльеттой. И взял с каждой по книге.

— Вот. У нас есть некий довольно случайный ассортимент книг для чтения. “Война и мир” Толстого. “Скорбь ангелов” Йона Кальмана Стефанссона. “Французская сюита” Ирен Немировски. “Зимняя битва” Жан-Клода Мурлева. “Ничто не противится ночи” Дельфин де Виган. “Ланселот, или Рыцарь телеги” Кретьена де Труа. Следующий передатчик, который войдет в эту комнату, будет ответственным за распространение всех этих книг.

— Ответственным? — переспросила Жюльетта.

— Он не станет оставлять их под открытым небом или в поезде. Если угодно, он не станет полагаться на случай, чтобы они нашли читателя.

— Но как…

— Он должен выбрать для них читателя. Или читательницу. Кого-то, кого он приметит, за кем даже будет ходить по пятам, пока у него не окрепнет интуитивное убеждение, что этому человеку необходима именно такая книга. Не думайте, это самый настоящий труд. Книгу не отдают на пари или из прихоти, из желания потрясти или раззадорить, разве что без причины. Мои лучшие передатчики обладают огромным даром эмпатии: они чувствуют в глубине души, какие фрустрации, какие обиды копятся в недрах тела, с виду ничем не отличающегося от любого другого. То есть надо было сказать мой лучший передатчик: второй, к несчастью, недавно нас покинул.

Он положил книги, повернулся и взял двумя пальцами фотографию, увеличенную до формата А4.

— Я хотел ее повесить на стену здесь, в кабинете. Но ей бы это не понравилось. Она была очень скромная женщина, молчаливая, даже скрытная. Я так и не знаю точно, откуда она приходила. И так и не знаю, почему она решила уйти из жизни.

У Жюльетты перехватило горло. Стены из книг, казалось, надвигались на нее, плотные, угрожающие.

— Вы хотите сказать, что она…

— Да. Два дня назад она покончила с собой.

Он подтолкнул к Жюльетте лежащее на столе фото. Черно-белый снимок, слегка зернистый, детали размыты из-за расстояния и плохого качества съемки; но девушка сразу узнала дородную женщину в тесном зимнем пальто, чье лицо в три четверти смотрело в объектив.

Это была женщина с поваренной книгой, женщина с 6-й линии метро — та, что часто смотрела в окно с загадочной ждущей улыбкой.

— Правда, извините, мне так жаль… Какой я идиот!

Солиман повторял эту фразу уже четвертый или пятый раз. Он принес Жюльетте пачку бумажных платочков, еще одну чашку кофе и не слишком чистую тарелку, на которую вывернул все содержимое коробки с печеньем.

— Вы ее знали?

— Да, — наконец выговорила она. — Вообще-то нет. Мы с ней утром ездили по одной линии метро. Я в самом деле не видела ее ни вчера, ни позавчера. Могла бы догадаться… Я должна была бы что-то для нее сделать…

Он встал у нее за спиной и неловко сжал ее плечи. Как ни странно, от его угрюмого пожатия ей стало легче.

— Конечно же нет. Вы не смогли бы ничего сделать. Слушайте, мне очень жаль, правда жаль…

Жюльетта истерически засмеялась:

— Перестаньте все время это повторять.

Она выпрямилась, моргая, чтобы прогнать слезы. Комнатка, казалось, еще сузилась, словно книжные стены сделали шаг внутрь. Разумеется, этого не может быть. И этого изгиба не может быть, который, похоже, появился у нее над головой — неужто книги в верхнем ряду действительно склонились к ней, а их картонные корешки готовы шептать ей слова утешения?

Жюльетта помотала головой, встала, отряхнула юбку от крошек. Печенье показалось ей волглым, со странным вкусом — наверно, слишком много корицы. Сам он ничего не ел. Завитки пара, еще поднимавшиеся от кофемашины, которая издавала через равные промежутки времени легкое позвякивание, сплетались в подвижную вуаль перед его лицом, размывая черты. Она тайком разглядывала его, поднимала глаза и, встречаясь с ним взглядом, сразу их отводила. То, как он встал и зашел ей за спину, успокоило ее. Ей казалось, что она никогда не видела таких черных бровей, такого печального взгляда, хотя на его твердо очерченных губах все время играла мягкая улыбка. Лицо, наводившее на мысли о буре, победе и в то же время упадке. Сколько ему может быть лет?

— Мне правда нужно идти. — Она скорее уговаривала себя, чем предупреждала его.

— Но вы вернетесь.

Это не был вопрос. Он протянул ей пачку книг, перехваченных полотняным ремнем. Как раньше, подумала она, школьники так перетягивали учебники и забрасывали их за спину, твердым колотящимся грузом. Она не удивилась; представить в его руках пластиковый пакет было невозможно.

— Да. Вернусь.

Зажав книги под мышкой, она повернулась к нему спиной и направилась к двери. Но, уже взявшись за ручку, замерла.

— Вам не приходилось читать женские романы? — спросила она, не оборачиваясь.

— Я вас удивлю, — ответил он. — Приходилось. Иногда.

— Что происходит на 247-й странице?

Повисло молчание: он, видимо, обдумывал ее вопрос. Или, может, что-то ему вспомнилось. А потом сказал:

— На 247-й странице кажется, что все потеряно. Знаете, это самый лучший момент.