Зефир со вкусом плесени

Кристи Майерс

Очнувшись в больнице, Джессика с ужасом понимает, что не помнит ничего из прошлого и никого из ее близких. Она пытается смириться с противной действительностью, но не может… Каждый день к ней возвращаются воспоминания из сладкой жизни, которая не совпадает с ее реальностью. Девушка пытается найти ответы, но никто не может понять ее. Как это объяснить? Кто и зачем украл ее прошлое? В голове Джесс вертится лишь одна мысль: «Или я схожу с ума, или весь мир подшучивает надо мной».

Дуновенье

Сегодня неподходящий день для тумана.

Мне было забавно от этой мысли; так забавно, что я не постеснялась расхохотаться во весь голос, даже не думая о том, что меня может кто-то услышать. Я лишь лежала, уставившись в потолок и часто-часто моргала веками, словно бабочка хлопала крыльями, ведь не могла отогнать этот туман перед собой. Он не был густым, не был прозрачным и не был светлым. Я просто видела что-то, парящее перед глазами. Это странное плавучее в воздухе явление отвлекало меня от мысли о том, что больше никаких мыслей и не было. И я была ему благодарна. Правда. Я очень хотела отвлечься.

В какой-то момент я поняла, что это не может продолжаться вечно, поэтому приподняла правую руку ввысь и взглянула на нее, будто вижу впервые.

Такая красивая, чистая. Аккуратные ногти с прозрачным лаком. Но откуда эти порезы на запястьях? Что-то я их не припоминаю.

Опустив руку, я попыталась не думать о значении этих царапин, чтобы не нагнетать себя ненужными и, скорей всего, ошибочными теориями, ведь все, что мне сейчас оставалось: стараться не переживать на этот счет, в сотый раз проводя языком по сухим губам, и контролировать свои мысли.

Внезапно, уже в четвертый раз послышался топот ног где-то вдали (в одном помещении со мной, но казалось, что нас разделяла невидимая стена) и крики людей, громкие, но в то же время спокойные. Я снова попыталась вслушаться в их слова, однако не понимала язык, он был мне незнаком.

Нельзя так. Сколько секунд, минут, часов я так лежу? Кажется, я потерялась во времени. Проходит минута, этот подозрительный туман насмехается надо мной, щелкает пальцем у лица, и я теряюсь, снова быстро моргая. Что произошло в прошлую минуту? Что было? Не помню.

Мне он больше не нравится. Хватит выставлять меня дурой. Исчезни!

Я начала махать руками, чтобы отогнать его из своего поля зрения, но он продолжал насмехаться. Мне стало дурно: я разговариваю с воздухом. А я кто? Тоже воздух? Человек?

Задав себе последний вопрос, я вспомнила, что у меня есть тело.

Ого. У меня есть не только руки.

Используя их, я присела и наконец-то позволила себе оглядеться. Опять нервный смешок (его или мой?). Тут так темно, несмотря на то, что стены белые. Свет исходил лишь из коридора, от которого меня отделяла прозрачная стена. Похоже, что я в больнице. Такое своеобразное окно и скучную палату, которая отдавала запах формалина, медикаментов и резиновых «варежек для земледелия» (люблю их так называть), ни с чем не спутаешь. Те смешные людишки уже убежали. Теперь я снова одна.

Вытянув ноги вперед, я осмотрела свой внешний вид и поймала себя на мысли, что мне страшно будет слезать с койки и выходить из помещения. Такое чувство, будто я прожила в этом месте все свои дни и не имею никакого понятия о том, что меня ждет за этой тонкой металлической дверью. Но ноги сами опустились на пол и медленно повели меня наружу после того, как я заметила на своей груди прикрепленный бейджик с именем. С каких пор такие листочки выдают пациентам?

Дверь с легкостью распахнулась, и я направилась вперед, уверенно перебирая ногами. Что за беспорядок в этой больнице? Все такое неорганизованное, никого нет. Как можно было оставлять меня одну в такой кромешной темноте? Сколько бы мне пришлось там ждать?

— Тут кто-нибудь есть?!

Яркий свет в коридорах бил меня по глазам, а я только недовольно щурилась и пыталась всмотреться в каждый уголок. В какой-то момент даже показалось, что кто-то окликнул меня, но я знала, что мне только показалось. Сколько же сейчас времени?

Топ-топ. Я босиком, но мои шаги раздаются гулким эхом. Или я слышу не себя?

А ведь точно.

За углом я чуть ли не сталкиваюсь головой с молоденькой медсестрой. Она меня старше лет на пять, не больше. Наверное, только практикантка. Хочу пройти дальше, но она резко хватает меня за руку и останавливает, боясь отпустить из ухватки. Моему удивлению нет предела.

— Милая, ты из какой палаты? — ласково и натянуто она улыбнулась мне, наклонившись вперед, будто я какая-то маленькая девочка, хотя ростом я даже была выше. К счастью, она говорила на чистом английском.

— Не разговаривайте со мной как с ребенком, — грубо ответила я, но тихим и нежным голосом, который прозвучал словно шёпот морской сирены. Опомнившись, я позволила бледной руке девушки меня не отпускать. — Произошла какая-то ошибка. Мне перепутали карточку.

Я понизила тон и указала пальцем на свой бейджик.

Дальше произошло то, что меня жутко напугало. Сначала я онемела от того, как переменилось ее лицо. Дело в том, что она продолжила также натянуто улыбаться, но глаза ее изменились, и мне точно не показалось. Девушка собрала брови домиком и зачем-то потянулась в карман своего халата второй рукой, пока первая сильнее сжала мой локоть.

— Секунду, Джессика, — серьезно произнесла она и уткнулась в свой сотовый.

Похоже, все медсестры и доктора разговаривают на одном языке таким тоном. Этот голос отражает панику, но в то же время полную сосредоточенность и спокойствие. Я ненавижу способ произнесения слов таким образом. Испытав секундное отвращение, я не сразу заметила то, как она ко мне обратилась.

— Это не мое имя. Я поэтому и подошла сюда. Что непонятного?!

Девушка не ответила, будто и не замечала меня. Ей на телефон приходили уведомления, но она смахивала их всех большим пальцем и продолжала что-то быстро печатать. Меня это взбесило. Я попыталась откинуть ее руку, а потом просто потянула свою к себе.

— Милая, подожди, — проскулила она сквозь зубы, пытаясь себя контролировать.

— Если вы еще раз назовете меня так…

Теперь она отпустила мой локоть, перевела взгляд на меня и рявкнула:

— Сядь на скамью! — я застыла на месте. Медсестра в помятом халате отсыпала мне напоследок тротила из-под глаз и произнесла уже тише: — Я разговариваю с тобой как с маленькой, потому что ты ведешь себя как ребенок. Неужели так трудно минуту постоять спокойно?

Мы какое-то время смотрели друг на друга, но потом я все же зачем-то буркнула:

— Меня не так зовут…

— А как тогда?

Она специально это спросила. Специально, чтобы я успокоилась. И теперь меня не бесил этот саркастический тон в ее голосе. Я мягким движением уселась на ближайшую скамью и опустила голову, почувствовав резкую усталость.

Тогда я и не догадывалась, что в дальнейшем снова встречусь с этой девушкой в белом халате.

В тот момент я ожидала, когда она договорит по телефону, поможет мне, скажет, что делать дальше. Ведь я ничего не помнила.

Я не знала даже своего имени. Не знала, как попала в больницу, в каком я городе, на каком языке говорили те люди в коридоре, как я выгляжу.

Я ничего не помнила.

Лишь сидела, молча наблюдая за действиями девушки, но не улавливала ушами, о чем она говорит. Этот предательский туман с издевательской ухмылкой приближался ко мне издалека. Мне пришлось сильно сощуриться, чтобы не видеть его.

Я мысленно умоляла его покинуть меня, оставить в покое, но не получалось.

Туман поглотил меня полностью, забрав с собой и мою душу, чтобы что-то показать. В этот момент я с ужасом распахнула глаза и сделала глубокий вдох, будто впервые в жизни начала дышать…

Через час или два того же дня я снова лежала на белоснежной койке, уставившись в потолок. Прошло не так много времени, но многое изменилось, как в моей голове, так и в обстановке, окружающей меня.

Моя «семья» состояла из худощавого высокого мужчины, который так оброс щетиной и запасся темными мешками под глазами, что казалось, будто он не спал неделю, и мальчик лет одиннадцати, нервно мельтешивший за его спиной. Они сидели у стены и внимательно наблюдали за моим лицом, каждой моей реакцией. Именно поэтому я старалась не смотреть на них.

Сделав очередный крошечный выдох, я прикрыла веки, пока та молоденькая медсестра продолжала расспрашивать меня. Мне было противно, очень. Ведь все эти люди были мне незнакомы. Я лишь хотела проснуться поскорее, притвориться, что меня здесь нет. Может быть, они даже не заметят моего исчезновения. Туман, пожалуйста, унести меня отсюда. Хочу обратно. Мне страшно.

— Господи, помоги, — коротко шепнула я себе под нос, тяжело сглатывая очередную порцию слюны.

Девушка пододвинулась на стуле поближе и кашлянула в себя, чтобы я снова обратила на нее внимание. Мне пришлось приоткрыть глаза и жалобно посмотреть в ее. Поскорее бы это все закончилось.

— Мне кажется, память скоро должна вернуться. Ты только старайся первые недели пока не кататься на своем скейте. Мало ли. Опять поскользнёшься. Хорошо, милая?

Она снова улыбнулась мне своей самой ослепительной улыбкой, придерживая длинными ноготками свою папку на коленях. В этот момент в палате будто были только мы вдвоем. Я слегка приоткрыла рот и почувствовала, как появляется влажность в уголках глаз. В какой-то момент показалось, что она это заметила.

Девушка несколько секунд засматривалась в мой блестящий стеклянный взгляд и, откинув фальшивую улыбку, грустно сжала губы. Ее вопросительное выражение лица и та искренность в самих глазах заставила меня заплакать без капли стеснения.

— Что я вам сделала? — промычала я дрожащими губами, начиная тихонько качать головой из стороны в сторону. — Зачем вы так со мной поступаете?

Внутри все сильно сжалось, будто кто-то собрал все бабочки в животе в один огромный кулак и раздавил их со всей силы. Что-то хрустнуло, а крылья посыпались. Все красочные цвета обратились в прах и растворились в воздухе. Осталось одно большое ничто, состоящее из чего-то острого и сломленного.

— Вы сказали, что я ударилась головой, упав со скейтборда, поэтому отключилась и попала сюда, но я ни разу в жизни не вставала на подобную бесполезную деревяшку.

Медсестра застыла на месте, не зная, как среагировать. Я почувствовала ее напряжение и понадеялась, что та недосемья тоже меня слышит.

— На скамье, в коридоре, в голову ударили воспоминания последних секунд, — продолжила я, не успокаиваясь и бегая глазами по невидимым обрывкам того момента. — Я начала терять равновесие и рухнула с табурета. Попыталась удержаться за занавеску, но мне не хватило сил. Она была шелковая и воздушная. Затем почувствовала сильный удар, у виска.

В этот момент я подняла свой тяжелый взгляд и прошлась им по всем лицам, находящимся в комнате, пока он снова не остановился на испуганной медсестре.

— Может быть, я ударилась об батарею, а, может, свалилась из того чертово окна. Это было бы замечательным объяснением этих повреждений. — Мой злобный тон повысился, когда я вытянула перед их глазами свои порезанные руки, но никто не взглянул на них. Все продолжили наблюдать за мной. — Но факт остается фактом! Не было никакого скейта! И вас я не знаю! — Я указала пальцем на мужчину с мальчиком, которые так невинно стояли в стороне, сдерживая себя, чтобы не подойти поближе. — Готова поспорить, что и зовут меня не Джессикой! И все вы мне нагло врете! Если я помню падение, то свою семью бы точно узнала, не так ли?!

— Джесс, дорогая…

Не успела я опомниться, как мужчина слишком быстро вскочил к койке и нежно взял меня за руку, только для меня это было не мягкое прикосновение, а словно миллион крошечных иголок. Отпрыгивая от незнакомца, я чуть ли не свалилась на пол, начиная кричать:

— Не трогайте меня! Отстаньте! Я вас не знаю! Что вам от меня нужно?!

Ребенок плачет, медсестра в растерянности не знает, куда податься, и приближается к двери, чтобы кого-то позвать. Я замечаю это и кричу еще громче, но уже не сдерживая слез:

— Нет! Пожалуйста! Не оставляйте меня здесь одну! Умоляю вас! Пожалуйста!

Дальше тьма.

Проснулась я только к середине ночи. Обезболивающе помогло мне расслабиться, но прийти в себя я не могла. Мне дали пролежать в больнице до завтра, все переосмыслить, но не получалось.

Я лежала, скрючившись и прижав к себе колени. На лице больше ни одной эмоции, но щеки все еще влажные от поступавших слез. Снова везде темно. Снова тот же потолок. Снова я одна. Снова те люди бегают в светлом коридоре, говоря что-то друг другу на непонятном мне языке.

Медсестру зовут Мелани. Мы немного поговорили, когда я пришла в себя. Она сказала, что, к сожалению, не может до конца понять меня, но хочет, чтобы я ей доверяла. Но я не могла ей верить, никому не могла. Вместо этого я попросила ее рассказать о себе, чтобы отвлечься, чтобы хотя бы на пару минут почувствовать каплю доброты, уюта, вместо страха и напряжения. Мелани — американка, работающая здесь второй год. Ей двадцать пять, и у нее есть маленькая дочурка, которая сегодня ночует у бабушки. Я почему-то догадывалась, что она мать, так как от нее исходит волна теплоты и нежности.

Мелани посоветовала мне поспать, а сама удалилась в соседнюю дверь, оставив мою открытой. «Мне все равно некуда спешить, нужно перебрать некоторые бумаги, так что, если что-то понадобится, я буду рядом», — сказала она.

Мне так и не удалось снова заснуть. В голове было столько мыслей, но в то же время не было ничего. Пустота. Проходил час за часом, а я все лежала в одном положении, почти что не моргая. Иногда я тихо нашептывала свое имя разными интонациями, представляя, будто меня по нему кто-то зовет. Звучит ли? Подходит ли мне это имя? Мое ли оно?

Порой тот туман перемещался по коридорам, но не замечал, где я, и ускользал дальше. Я боялась, что он заметит меня и снова сделает больно, поэтому сжималась в комочек и временно не дышала.

— Ты как?

Я услышала этот голос, находясь с закрытыми глазами. Я почувствовала некий свет через веки, поняла, что все-таки пыталась уснуть, и тут же подняла их. У порога стоял тот мальчик. В палате уже было светлее, через окна проходил утренний свет, и я могла полностью разглядеть его. Во внимание сразу же бросились большие уши и кудрявые волосы, одежда была невзрачной. Мальчик будто боялся приблизиться ко мне, и это понятно. Обдумывая вчерашнюю сцену, я решила быть к нему помягче и держать свое мнение при себе. Он ведь все-таки ребенок. А может быть, это все еще действовало успокоительное.

— Я не хотел тебя напугать, — пробубнил он, невнятно мямля и тихонько перебирая короткими ногами в мою сторону. — Мы с папой так хотели тебя увидеть, так волновались за тебя. Мы не ожидали такой реакции.

Я недоверчиво опустила брови, и он остановился на месте. Мне не хотелось приподниматься, чтобы приветствовать еще одну ложь в образе человека, поэтому продолжила лежать в том же положении и молчать.

Больше не приближайся ко мне.

Он сделал вид, что не заметил моего настроя, и продолжил ходить по палате, рассматривая все вокруг, будто впервые видит что-то подобное. Прикрытыми глазами я незаметно наблюдала за его движениями.

Медленно передвигаясь, он потрогал стоящую в углу старую капельницу, прошелся пальцами по крашенной стене, как вдруг остановился на подносе, лежавшем у подоконника, и расплылся в улыбке, при виде которой я распахнула глаза до конца. Что-то знакомое было в ней, но я бы не сказала, что приятное.

Он склонил голову над медицинскими перчатками и пустил в ход ямочки на своих упругих щеках.

— Здесь столько варежек для земледелия. Надо же! Они тут цветы сажают что ли?

Я тут же подняла голову с подушки и резко присела. Тот заметил это быстрое движение и, подпрыгнув, повернулся ко мне. Он тоже их так называет?

— Мальчик, как тебя зовут?

Я уставилась на него, ожидая ответа и наблюдая за тем, как улыбка спадает с его лица, но появляется блеск в глазах.

— Луис, — коротко ответил он.

— Луис, — повторила я для себя, не сводя взгляда с его лица.

К сожалению, это мне ничего не дало. Никакого отблеска воспоминаний. А я так надеялась. С другой стороны, теперь мне есть за что ухватиться.

Только я начала задумываться о совпадении насчет перчаток, как тот не дал мне время поразмыслить:

— Я принес тебе кое-что, — он быстро протараторил слова и, дождавшись появления моей заинтересованности, кивнул в сторону тумбы у моей кровати.

На ней стояла бутылка апельсинового сока и огромная пачка чего-то розового и белого.

— Это твой любимый зефир. К сожалению, мама не разрешала тебе его есть, только мне его давала, но об этом разе мы ей ничего не скажем, верно?

В его интонации была капля шутки и капля неуверенности. Должно быть, ему правда нельзя было мне такое приносить, но ради меня он решил прийти сюда и сделать приятное. У меня не было подходящих слов.

— Я могу открыть пачку, если тебе трудно.

Внезапно Луис громко расхохотался, что меня сначала напугало, но затем позабавило. Его смех походил на голос моржа или кудахтанье курицы. Очень звонкий смех и широкая улыбка. Мальчик словно светился изнутри.

— Как-то раз ты засунула под щеки столько маршмеллоу, что не могла и звука издать, — объяснил он. — Маме пришлось вытаскивать каждую зубочистками. Мне было смешно, поэтому я взял несколько и сделал тоже самое. Папа назвал нас хомячками и долго не мог отойти от этой картины, умирая со смеху, а мама злилась на него, ведь боялась, что ты подавишься и задохнешься. Но все обошлось.

Он продолжал смотреть на меня, глупо лыбясь и чего-то ожидая. Скорей всего, ожидая того, чего я не смогу ему дать.

— Прости меня. — На моих глазах снова начали наворачиваться слезы, когда я решила нарушить появившуюся тишину. — Я тебе очень благодарна, но я не могу вспомнить тебя, малыш. — Поврежденной кистью руки я вытерла свое лицо и сказала уже тише: — Мне так жаль.

Это было странно, но он продолжил улыбаться. Сделав уверенный шаг к койке, Луис сел рядом со мной, и я заметила за собой, что больше не боялась его быстрых порывов и уменьшенного расстояния между нами. Он сел в позе йоги, а я продолжила сжимать в ладонях свои колени, будто боясь, что их у меня отнимут.

— Не вешай нос, малышка. Все еще впереди! Я помогу тебе все вспомнить, — произнес он в своей привычной манере. — У нас столько общих историй, о которых я могу тебе рассказать. Только я боюсь, мне нельзя было к тебе заходить. Об этом сказала нам с папой та милая женщина в белом халате. Поэтому мне лучше сейчас удалиться. Мы можем поболтать позже, когда ты приедешь домой. Думаю, увидев свою комнату, ты много что вспомнишь. Как думаешь?

— Может быть.

Я опустила голову. Он ведь не знает, что я не хочу возвращаться. Мало ли, что со мной может случиться. Я не узнала касание своего собственного отца, это уже должно что-то значить. Я не дам себя одурачить. Что-то ту нечисто.

Луис вышел из палаты спустя пару минут, весело подпрыгивая, только тогда я заметила, насколько голодна, и недоверчиво бросила взгляд на тумбочку, стоящую рядом. От вида апельсинового сока я почувствовала сухость в горле и, преодолев неуверенность, потянулась за бутылкой. Может быть, это все дрожащие пальцы, а, может, я по жизни являлась неуклюжей особой, но сок соскользнул с руки и рухнул на пол, издав неприятный грохот на каменной плитке. И тогда туман незаметно приблизился со спины, после чего подарил нежный поцелуй в холодную щеку.

6 июня, 2017