Змеиная пустошь. Секрет подземелья

Крис Ридделл, 2012

Лютая зима – не лучшее время, чтобы выйти на улицу. Даже змеи умирают, замерзая в ледяной пустоши, или обессиленно падают с небес, когда хозяин направляется на запад, чтобы спастись… Мика вынужден прятаться, и Фракия вместе с ним – хотя в душе она грезит небом и свободой. Но жуткий холод – не единственная причина для укрытия: кое-кто вынюхивает их местонахождение. Жестокий убийца, питающийся «кровавым медом» и ищущий мести…

Глава тринадцатая

— Говорю, разве я не прав, Мика?

— Д-д… да, — неуверенно отозвался Мика, почесав за ухом. — А что? Я…

— Мика! — прикрикнул на него Илай, взяв за плечи и придвинувшись к нему лицом к лицу. — Тебе надо из этого выбираться.

Мика попробовал было отстраниться, но скалолаз держал его крепко. Его большие пальцы впились Мике в плечи.

— Ты змеелов, парень. Фракия — змеерод. Это ясно? Считай, тебе её только одолжили на время, а теперь Асиль вернулся и забрал своё. Вот и всё. Всё кончено. Она вернулась туда, где ей место, и если ты испытываешь к ней настоящие чувства, то должен радоваться за неё…

— Если! Илай, как вы можете в этом сомневаться?!

Скалолаз ослабил хватку и пристально посмотрел Мике в глаза.

— Тогда отпусти её, Мика, — прозвучал голос Илая уже мягче. — С благодарностью. Жизнь в зимнем укрытии была вообще не жизнью для Фракии. Ты и сам это видел.

Мика, склонив голову, изучал свои ботинки. Лицо у него пылало, кожа зудела.

— Теперь, — продолжал Илай, — под защитой своего белозмея Фракия будет в полном порядке. А вот мы нет, Мика. Совсем не в порядке. Если мы хотим дожить до оттепели, тебе придётся за уши вытянуть себя из этого уныния. Я не могу тащить тебя мёртвым грузом — не сейчас, когда нам предстоит такой путь. Как только мы выдвинемся, нам нельзя будет останавливаться — иначе мы погибнем. А я вовсе не собираюсь умирать… — Он замолчал; его бледно-голубые глаза сверлили Мику. — Ты понял, что я говорю?

Мика кивнул. Ещё несколько мгновений Илай смотрел на него, затем кивком указал на рюкзак кельда.

— Как я уже сказал, мы потеряли свои припасы. Но, по крайней мере, мы не пойдём совсем уж с пустыми руками.

Мика уставился на полупустой рюкзак, валявшийся между ними. Снег уже припорошил складки на змеиной коже. Мика поморщился.

— Сейчас не время брезговать, парень. Ему это всё уже без надобности.

Мика, присев, следил за тем, как Илай шарит рукой в рюкзаке кельда.

— Это пригодится. — Скалолаз выложил моток верёвки. — И это. Каменные шипы всегда нужны. И… — Тут он замер.

Мика уставился на рогатку, которую скалолаз сжимал в мозолистой руке, — рогатку, над которой он корпел столько долгих часов, вырезая её из кости-вилочки. Илай положил её на снег рядом со всем остальным. Затем — закупоренный сосуд с огненным маслом. Медный котелок. Измятую подзорную трубу Илая и пару его лучших ножей, а за ними — нож Мики. Илай усмехнулся.

— Похоже, этот кельд покопался в наших вещах раньше, чем мы — в его.

Скалолаз извлёк что-то, завёрнутое в вощеную бумагу. Затем ещё один свёрток и ещё. Там было мясо. Илай с мрачиным лицом положил свёртки на снег. За ними последовали другие вещи кельда. Бутылка кровавого мёда. Ловушки и удавки. Скрученная шкура серозмея…

— Думаю, это всё, — сказал Илай, выпрямляясь и вытряхивая рюкзак.

Что-то выпало из него с тихим стуком; Мика и Илай уставились на овальный медальон на короткой серебряной цепочке, лежавший в пыли свежего снега. Илай поднял его и неловко щёлкнул по застёжке ногтем. Крышка медальона откинулась. Внутри лежала косичка, заплетённая из трёх прядей, срезанных с разных голов. Одна прядь была чёрной и прямой, другая — рыжей и вьющейся, а третья, тоненькая и светлая, точно принадлежала ребёнку.

Мика уставился на тонкую косичку. На равнинах была такая традиция: родители переплетали свои волосы с прядью волос ребёнка в его первый день рождения.

— Интересно, у какого бедолаги он это отобрал. — Илай закрыл крышку, перевернул медальон и всмотрелся в витиеватые буквы, вырезанные на обратной стороне. — Хирам. Аня. Дарий, — он пожал плечами и надел цепочку себе на шею, — кто знает, может, удастся обменять его на что-то стоящее. Теперь давай соберём всё это, парень. Нам предстоит идти до захода солнца.

Илай принялся собирать снаряжение и запасы для их путешествия, складывая их обратно в рюкзак кельда. У Мики урчало в животе, и он, не задумываясь, поднял и развернул один из свёртков. Взял кусок вяленого мяса и поднёс было ко рту, но тут рука Илая выбила его прямо у Мики из-под носа.

— Нет, — остановил его Илай. — Это кельдское мясо.

Слова повисли в воздухе, а скалолаз вернулся к своему делу. Мика посмотрел на свернувшийся кусок высушеной плоти, валявшийся возле него на снегу, и его рот скривился.

Кельдское мясо. Значит, человеческое мясо, нарезанное и высушенное.

У Мики свело живот; он не мог перестать гадать, от какой части жертвы кельдов был когда-то отрезан этот кусок. Спазм скрутил его тело, затем ещё один, и к основанию языка подступила горькая желчь. Он с силой погрузил руки в снег и потёр их друг об друга, затем вытер ими губы, подумал о том, что чуть не сделал, и снова прикрыл себе рот…

— Готов?

Илай стоял над ним с рюкзаком кельда на плечах. Он помог Мике встать и протянул ему змеиную шкуру. Скалолаз проделал в центре дыру, и получилось что-то вроде плаща.

— Грубовато, но, думаю, она тебя согреет, — сказал Илай.

Мика надел плащ через голову и перехватил на талии ремнём. И вот оба направились вверх по склону горы.

Несмотря на тяжёлую ношу, Илай очень скоро обогнал его; походка скалолаза была лёгкой и быстрой, и Мика старался идти так же. Ему очень пригодился бы посох, но тот, как и посох Илая, и многое другое, сгорел дотла в зимнем укрытии.

Когда они достигли первого из гребней, которые им предстояло пересечь, Мика оглянулся. Инструменты для потрошения, которые они оставили разложенными в ряд, почти скрылись под выпавшим снегом. Возле них лежали свёртки с мясом, теперь уже открытые: пять или шесть маленьких бородатых каменозмеев набросились на добычу и шумно расталкивали друг друга, пожирая её.

У Мики свело живот. Он никогда не станет есть такое мясо. Но всё же, глядя на прожорливых змеев, он почувствовал, как его голод усилился, и поймал себя на том, — да простит его Создатель, — что завидует крошечным существам, которые не испытывают таких угрызений совести.