Как предать Героя

Крессида Коуэлл, 2013

Драконы берут верх в войне с викингами. Спасти людей может только появление нового Короля, которому Стражи запретного острова Завтра откроют тайну Драконьего Камня. А для этого надо принести им все десять Утраченных Королевских Сокровищ и сделать это не позже чем в Канун Солнцеворота. У Иккинга Кровожадного Карасика III и его друзей остались считаные дни, чтобы вернуть Сокровища, украденные Элвином Вероломным, иначе драконы исчезнут навсегда…

1. Мама не велела покидать нору

В Душегубских горах стояла зябкая и туманная ночь.

Отличная ночь для предательства.

В эти мрачные времена войны люди старались не соваться в леса на склонах Душегубских гор. Стоило Мятежным драконам уловить хоть малейший намек на человеческое шевеление среди обугленных деревьев на мглистых горных перевалах, они обрушивались на несчастных и убивали.

Но где-то в глубине леса, вдали от любой помощи, исполненный ужаса человеческий голос орал: «Помогите! Помогите! Помогите!» — и крохотный отряд храбрых, но глупых людей и драконов спешил ему на выручку.

Иккинг Кровожадный Карасик III сидел на спине Смертеня, летевшего низко-низко над верхушками деревьев. Драконьи крылья медленно взмывали и опускались, порой задевая обугленные верхние сучья.

Смертени — хамелеоны, и потому красивый трехглавый дракон сливался с ночным небом и по его сияющим бокам проплывали звезды.

Колени у Иккинга дрожали от усталости — слишком много времени он провел в седле.

Для человека, которого с недобрыми намерениями разыскивает столько народу, Иккинг выглядел на удивление непримечательно.

Оборванный долговязый подросток в огнеупорном костюме, от которого остались одни лохмотья, лицо в синяках и ссадинах, волосы дыбом, а в глазах застыл страх человека, уставшего быть в бегах. Война и изгнание превратили его в пугало.

Он стискивал в руке меч, в ушах звенело от пронизывающего холода и кусачего ветра. Иккинг вглядывался через крыло Смертеня в обугленную пустыню далеко внизу, и сердце у него колотилось.

«Помогите! Помогите! Помогите!» — вопил голос, и уже виднелся в глубине лесов крохотный мерцающий огонек костра, то вспыхивающий, то пропадающий, словно светлячок или мерцание их собственного любопытства.

Нетрудно понять, почему Иккинг так тревожился. Эта обугленная, сожранная огнем территория принадлежала дракону Ярогневу и Драконьему восстанию. А Ярогнев больше всего на свете хотел поймать Иккинга. Дракон торжественно поклялся обратить в пепел весь мир, лишь бы найти его, поклялся, что не останется ни скалы, ни острова, ни пещеры, ни утеса, где этот мальчишка сможет укрыться от возмездия. И вот Смертень летел над тем, во что превратился мир из-за безумной охоты Ярогнева: под ними простиралась оплавленная, искалеченная земля, изломанные трупы деревьев, закопченные останки разбитых скал.

— Ох, ради Тора, — шептал лучший друг Иккинга, Рыбьеног, сидевший за спиной у него на Смертене.

Рыбьеног был еще более тощим и потрепанным, чем Иккинг, хотя казалось бы, дальше некуда. На кончике носа у него болтались разбитые очки — того и гляди свалятся.

— Мятежные драконы разорвут нас в клочья! Твоя мама велела НИ ПОД КАКИМ ВИДОМ НЕ ПОКИДАТЬ НОРУ, — протестовал Рыбьеног. — Нам просто надо просидеть там еще два дня, до Кануна Солнцеворота, а потом встретиться с остальными сторонниками Драконьей Печати на Поющих Песках Дара Перевозчика. Вот и ВСЁ. Об остальном твоя мама обещала позаботиться сама…

— Но что, если это кто-то из наших там, в лесу, один-одинешенек? — возражал Иккинг.

— Ты прав, — соглашался Рыбьеног, дрожащей рукой покрепче стискивая меч. — Я знаю, что ты прав… просто очень уж страшно…

Иккинг и двое его друзей-людей были белые, как муравьиные яйца. Они уже месяц не видели солнца и сегодня впервые вылезли наружу. А до этого только их драконы по очереди выбирались из укрытия за едой и дровами. Но теперь Десять Воинов Драконьей Печати выползли из безопасного убежища, заслышав вдалеке перепуганный человеческий голос.

Чем ближе они подлетали в скудном свете, тем отчетливее слышался отчаянный призыв. И невозможно было не откликнуться на звучавший в нем страх. Что должно происходить с человеком, чтобы он так орал?

Когда человек зовет человека, этот крик не пропустишь мимо ушей.

Иккинг сглотнул и глянул вниз на проплывающие под ним деревья. Некогда этот лес жил и дышал. Теперь его сковала смертная неподвижность, сожженная и обугленная, уничтоженная в горниле драконьего гнева.

Третьим седоком на спине Смертеня была мелкая вертлявая девчонка из племени Бой-баб. Звали ее Камикадза. Волосы у девчонки выглядели так, словно на ее макушке всю ночь веселилось семейство бешеных белок.

— Да ну, Рыбьеног, — весело шепнула Камикадза. — Ты же знаешь, мы должны это сделать. Кроме того, я лично не прочь поразмяться. Мы слишком долго торчали в этой Норе.

Честно говоря, Камикадзе уже настолько надоело сидеть под землей, что предложи Иккинг вручную отполировать Ярогневу задние когти, она и то подписалась бы.

— Поразмяться?! — взвился Рыбьеног. — Поразмяться? Это тебе не викингская гимнастика «Будь в форме» для девочек!

Три маленьких охотничьих дракона летели, держась строго над Смертенем. Двое из них были драконы Иккинга: очень старый, Одинклык, с рваными и мятыми крыльями, и очень юный, Беззубик, самый мелкий и капризный охотничий дракон в архипелаге. Третья, золотая нравная драконица по имени Буримуха, принадлежала Камикадзе.

Еще с ними был ездовой дракон Ветрогон — длиннолапый, неказистый и ласковый. Он вилял лохматым хвостом, с надеждой ожидая, пока все остальные решат, что делать.

— Ле-летим домой… — хныкал Беззубик по-драконьи.

Среди людей только Иккинг понимал драконье наречие, на котором общаются между собой драконы, поскольку единственный из викингов потрудился изучить его.

Громадные нефритовые глаза Беззубика так и лезли из орбит от ужаса. Ему не было особого дела до чужих людей, сколько бы они ни звали на помощь. Он просто хотел домой, но стеснялся признавать это перед Буримухой. Беззубик был неравнодушен к прекрасной драконице и в ее обществе изо всех сил строил из себя большого и храброго.

— Тут с-с-слишком зя-зябко… — плакал Беззубик.

Дракончик заикался, а сейчас вдобавок сильно дрожал, отчего заикался еще сильнее.

— А разве я не говорил тебе надеть шубку, Беззубик? — возразил Иккинг. — Говорил, и не раз! Но ты сказал, ах нет, тебе будет жарко…

— Шубки — это для не-неженок… — возразил Беззубик. — На самом деле Б’бе-беззубику все-таки не-не х-холодно… Б’бе-беззубику очень те-те-тепло… Может, даже че-чересч’чур… Б’бе-беззубику надо обратно в укрытие, чтобы не-немного остыть…

Разгоряченный Беззубик аж посинел от холода.

— Это не потому что Б’бе-беззубик боится Мя-мятежных д’драконов, — пропыхтел дракончик. — Нет-нет-НЕТ. Б’бе-беззубик может сразиться с Драконьим восстанием, даж-же если ему одно к-крылышко за спиной привяжут! Да, Буримуха! — похвалялся он. — Правда же, Одинклык? И Б’бе-беззубик однажды так уку-кусил Ярогнева за поп-пу, что тот аж плакал… Но Б’бе-беззубик немного пе-перегрелся, и крылышки у него че-чего-то не того… СМОТРИТЕ… — Беззубик вытянул одно крылышко, повесив кончик. — Бяк-бяк, бяк-бяк… — проворковал он тоном нежного самоутешения.

— Да у меня у самой в горле першит, — прошелестела Буримуха, хлопая ресницами. Она говорила на древненорвежском, языке викингов, ибо была одной из очень редких драконов, способных разговаривать по-человечески. — Может, нам лучше вернуться и немного полежать… Или давайте я слетаю и принесу Беззубику шубку… По-моему, она тебе очень идет, Беззубик.

— Ой, правда? — Беззубик срочно переменил мнение насчет одежки.

— Ерунда, — нахмурилась Камикадза. — Свежий ночной воздух пойдет вам обоим на пользу. В твоем случае, Буримуха, это, скорее всего, несварение. Нечего было глотать белку целиком.

— НЕСВАРЕНИЕ?! — в ярости пропыхтела Буримуха.

Ее красивое змеистое тельце сделалось лиловым (такой цвет оно обретало, когда хозяйка врала). Но чем больше она сердилась, тем темнее становилось черное облако, расползавшееся от ее сердца, словно капля чернил в воде.

— НЕСВАРЕНИЕ? Я художник, свободный дух… я лечу туда, куда несет меня ветер… У свободных духов не бывает несварения…

— Все-таки я должен предупредить, что это может быть ловушка, которую Элвин и его люди устроили специально для вас, — еле слышно прошептал Одинклык Иккингу.

Одинклык был сморщенный, как изюм, бурый, как осенний лист, а в целом походил на дряхлую, мятую маленькую таксу. В эту минуту уши у него полиловели и дрожали, как всегда при близкой ОПАСНОСТИ.

— Послушай моего тысячелетнего опыта, Иккинг. Этот свет ведет себя очень странно для костра. Я никогда не видел, чтобы костер двигался… ни разу за тысячу лет.

Одинклык был прав.

Костер медленно-медленно полз вниз по долине. Порой его полностью заслонял густой подвижный туман или густые ветви. Но затем он снова возникал, мерцая чуть дальше.

Движущийся костер?

Но это же невозможно!

Человеческий голос умолк. Почему-то это пугало еще больше. Неужели его обладателя вынюхали и проглотили ужасы, таившиеся в этом неподвижном, изрезанном шрамами ландшафте?

Смертень и остальные нагоняли огонек. Тот становился все больше, ярче и сильнее, и Иккинг уже уловил отчетливый запах дыма.

Теперь они следовали за руслом реки. Она вилась, словно зловещая спящая змея по ущелью.

Река обогнула утес, и они увидели его…

Костер пылал на ледяном островке, который быстро несло течением по стремнине.

На льдине ничком лежал человек, прикованный к спящему верховому дракону, сплошь покрытому шрамами и следами бича.

Иккинг сразу понял, почему этот человек так орал. По берегам, среди деревьев стремительно скользили темные силуэты гигантской стаи волкозубов. Должно быть, путник разбил лагерь на замерзшем озере в верховьях реки, а лед ночью треснул и понес маленький плот вниз по течению, где его запах привлек волкозубов. Хвала Тору, волкозубы не присоединились к восстанию, остались сами по себе. Они были бескрылые, но все равно закоренелые убийцы.

Некоторые уже попрыгали в воду и молча пытались взобраться на плот, вывалив языки, а человек отчаянно спихивал их обратно мечом.

Что ж, это объясняло, почему он звал на помощь.

Но почему он перестал?

И почему эти волкозубы, карабкающиеся на ледяной плот, преследуют свою жертву без единого звука?

Ох, Тор нас убереги…

Человек замолчал, потому что на ночь вдоль берегов реки расположился Кое-Кто Еще. Очень много Кое-Кого Еще дрыхло там, и они были куда страшнее волкозубов.

С легким ужасом Иккинг вдруг понял, что полузатонувшие стволы в камышах на отмелях — вовсе не стволы.

Это были бритвокрылы и вертокруты, мозгоеды и лютозавры, самые жуткие из участвовавших в восстании драконов.

И их там собралось немало.

Вдоль берегов реки, насколько хватало глаз, неподвижно лежали Мятежные драконы.

Повсюду вокруг на мелководье спали хищные и могучие, как пантеры, драконы, остужая свои раскаленные тела в ледяных струях реки. Вода омывала их чешуйчатые бока, и над рекой витал тошнотворный сернистый парок желто-зеленого цвета.

Один громадный лютозавр во сне глодал ободранный ствол гигантского дерева, жестоко вырванного из земли. Бедные нежные корни непристойно торчали во все стороны. Другой, мозгоед, обнимал жалкие окровавленные лохмотья, оставшиеся от человеческого плаща, и Иккинг всей душой уповал лишь на то, что в прошлом этот плащ не принадлежал какому-нибудь воину Драконьей Печати.

Темные зловещие силуэты источали злобу и страх.

Иккинг направил Смертеня вниз, стремясь нагнать перепуганного человека на стремительно уносящемся вниз по реке ледяном плоту.

Три пары человеческих и семь пар драконьих глаз щурились в туман, в надежде разглядеть беднягу, распластавшегося ничком на движущемся островке льда и колотившего по мордам волкозубов. Те не оставляли попыток залезть на плотик и утащить человека с собой.

Это был мужчина. Юноша.

Молодой викинг, уже утративший надежду на спасение. Это читалось по его побежденному, перепуганному лицу — он приготовился к смерти.

Иккинг потрясенно ахнул, когда узнал его.

Это был Сморкала.