Школа выживания волчицы

Марина Крамер, 2016

Когда волку угрожает опасность, волчица обязана защитить его своим телом – не дать врагу перегрызть горло вожаку стаи. Этот закон Александра Сайгачева усвоила твердо. Ее дом держится благодаря уму, рассудительности и терпению мужа, но спасти своего Акелу может только она, хрупкая и верная жена самурая. На этот раз охота, кажется, открыта на них обоих: Акелу подозревают в краже дорогого коллекционного меча, а в кабинете Саши в медицинской академии найден труп, к которому она – так кажется полиции – должна быть причастна. Идет облава на волков, и значит, первой неприятеля встретит она, волчица…

Глава 2

Александра

Человек может думать обо всем, но делать должен то, в чем он уверен.

Хань Сян-цзы, китайский философ

Как же прекрасно выглядит увлеченный чем-то человек, погруженный в свое занятие. Я каждое утро наблюдаю за этим вот уже много лет и все равно никак не могу привыкнуть. Муж, выполняющий во дворе упражнения с длинным шестом-бо, до сих пор кажется мне сказочным персонажем, ворвавшимся в мою жизнь принцем, безупречным рыцарем со своим особенным, сложным кодексом чести. Сашка с годами не утратил для меня привлекательности, и я ни за что не променяю своего уже немолодого супруга на пучок молодых балбесов, которые то и дело пытаются свести со мной знакомство, если я вдруг оказываюсь где-то одна или с подругой. Я, взрослая женщина, мать восьмилетней девочки, жена известного в городе тренера по восточным единоборствам, до сих пор выгляжу довольно молодой. Как любит говорить папа, «маленькая собачка до старости щенок» — это о моем росте и телосложении. Детское прозвище Кнопка он, правда, практически забыл, уважая все-таки мой возраст и должность доцента кафедры нормальной анатомии медицинской академии, но нет-нет да позволяет себе отпустить шутку. Я не обижаюсь — как можно обижаться на родителя, у которого, кроме меня и моей семьи, никого больше не осталось? Его старшая сестра Сара не в счет — не выдержав нашего ритма жизни, она снова уехала к себе в Саратов и заявила, что теперь уж мы увидимся только на ее похоронах. Зная тетю Сару, я уверена, что этот момент наступит не скоро. Папа предлагал ей нанять помощницу по хозяйству, все-таки тетушка сильно немолода, однако даже ему никогда не удавалось переубедить сестру.

— Еще не хватало, чтобы кто-то шарил по моим шкафам, — категорически заявила тетя Сара, и папа только рукой махнул:

— Ой, да делай ты что хочешь! Хотел как лучше — чтобы сама не надрывалась.

— По-твоему, Сара — никуда не годный мусор? Сара — не хозяйка в своем доме? — заголосила тетушка, наматывая на палец уголок черного головного платка, с которым никогда не расставалась. — Глядите на него, люди! Младший брат, которого Сара вот на этих руках вынянчила!

— Все, все! — спасаясь бегством в кабинете, заорал папа. — Забудь, поняла? Ничего тебе никто не предлагал!

Тетушка так и уехала, не помирившись с братом, посмевшим заподозрить ее в немощности.

Эти семейные разборки не задевали только одного человека — моего мужа. Сашка был невозмутим и нейтрален, не поддерживал ни папу, ни тетку, считая, что у каждого своя правда и ее нужно уважать, раз уж никак невозможно примирить их.

— Аля, это их семейное дело, — объяснял он мне терпеливо, когда я пыталась заставить его принять чью-то сторону, — и мне там места нет. Сара Иосифовна еще довольно бодра и самостоятельна для своих лет, привыкла все решать и делать сама, к чему заставлять ее терпеть присутствие чужого человека? А Фима, хоть и хочет ей помочь, но лучше бы не делал этого. Привык, что все прислушиваются к его словам, а тут, видишь ли, нашла коса на камень. Характер-то у обоих не сахар.

Я умолкла и больше с этим вопросом к мужу не лезла. Вскоре у меня появился другой повод для разговоров с ним — наша дочь. Второклассница Соня неожиданно воспылала интересом к тому, чем занимается в своем клубе ее отец, и теперь каждый вечер они вдвоем отправлялись в город на занятия. Меня страшно злило, что Акела дает в руки девочке деревянный меч и учит ее приемам владения им наравне с мальчишками.

— К чему это, скажи? — спрашивала я всякий раз, когда они возвращались из клуба и довольная дочь неслась в ванную. — Зачем ей это, она же девочка!

Муж невозмутимо забрасывал в стиральную машинку два комплекта кимоно — свой и Сонькин — и с легкой усмешкой парировал:

— И давно это ты стала такой поборницей женских видов спорта, малышка? — явно намекая на мое увлечение байками и разряд по стрельбе.

— Это было давно!

— И не припомню, чтобы с тех пор ты никогда не прикасалась к винтовке или ключам от мотоцикла, — тут же уличал муж, заставляя меня умолкнуть.

Я действительно каждое воскресенье с самого утра брала верного телохранителя Никиту и отправлялась к песчаному карьеру, где по часу или больше, в зависимости от настроения, упражнялась в стрельбе из снайперской винтовки. Надо сказать, что это умение пару раз здорово пригождалось мне в жизни и помогало спасти не только собственную шкуру, но и жизнь моих родных. К счастью, об этом увлечении в медицинской академии никто из коллег не догадывался.

— Если ты будешь постоянно говорить Соне, что она занимается неженским делом, она станет делать это назло тебе, разве ты не понимаешь? У нашей дочери твой характер, а кому, как не тебе, знать, что это означает?

И даже в этом Акела был прав.

Соня не была моей дочерью, как не была и дочерью Акелы — мы взяли ее из детского дома, но характер у нее действительно оказался неожиданно моим. Она даже смотрела точно так же, как я, особенно если считала, что кто-то посягает на ее свободу. Единственным человеком, которому Соня не демонстрировала крутой нрав, был мой отец. Деда Фиму она обожала, к нему бежала по утрам на его половину дома, чтобы поздороваться, ему первому несла дневник с оценками и ему же доверяла свои нехитрые детские секретики. Папа таял, как шоколадная конфета, забытая на подоконнике в солнечный день. Мой папа, криминальный авторитет Фима Клещ, в присутствии этой девочки делался обычным немолодым, почти лысым дядькой со смешным пузиком, готовым за ее улыбку на все. Любили Соню и его верные друзья Бесо и дядя Моня, она была младшей из всех детей, а потому ее баловали, что, конечно, не могло не огорчать нас с Акелой. И в глубине души, что греха таить, я отлично понимала, зачем муж берет Соню с собой на занятия. Искусство владения мечом требует повышенного внимания, предельной концентрации и жесткой дисциплины, иначе меч непременно отомстит нерадивому воину. И именно через оружие Сашка прививал дочери какие-то принципы и непреложные истины. Кроме того, в клубе было много ребят из неблагополучных семей, а мой муж считал, что Соня должна видеть не только праздничную сторону жизни, но и ее изнанку. Против этого я возразить ничего не могла. Мне нравилось, что Сашка учит Соню чувствовать чужую боль и заботиться о тех, кому хуже. Все свое свободное от работы в папином банке время он посвящал вот таким заброшенным мальчишкам, чьи родители не находили времени или желания заниматься с ними или просто разговаривать по душам. Мне казалось, что таким образом Акела как бы восстанавливает справедливость и расплачивается за то, что сделал раньше. Помогает освоиться в жизни тем, у кого, возможно, нет шанса. Я знала, что двум своим воспитанникам он помог поступить в военное училище, а еще кому-то в университет, и ребята, став студентами, с благодарностью приходят в клуб, чтобы помочь в занятиях. Папа относился к этому скептически — не верил, что Акела, бывший некоторое время его доверенным человеком, вдруг решил стать святым. Но Сашка святым никогда не был и не стремился к этому, просто привычка жить по самурайскому кодексу заставила его пересмотреть многие вещи в жизни и что-то в ней изменить. Сейчас он занимал пост начальника службы безопасности папиного банка, но душа его лежала все-таки к восточным единоборствам и к мальчишкам, приходившим к нему в «Каскад».

— Вам парня надо было брать, — сказал как-то папа, когда Соня и Акела уехали в клуб, а мы с ним остались дома одни. — Ты глянь, как твой паленый увлекся. Жаль, что Соня — девочка.

— Мы не выбирали, если ты помнишь. Мы ее увидели и поняли — она наша. Сашка любит ее не меньше, чем если бы она была мальчиком.

— Да так-то оно так. Но учит девку черт-те чему.

— Ой, прекрати! А ты чему меня учил? Кто меня в секцию стрельбы отвел? Не ты ли? — улыбнулась я, но папа шутку не принял:

— Я, Саня, просто не знал, как тебя воспитывать. Славка с Семкой были пацанами — тут просто вроде. А ты… И когда мать ваша ушла, я растерялся. Что я мог знать об этих ваших бабских тонкостях? А потом увидел, как ты пистолет держишь, и подумал — а чего? Стреляют же бабы в тире. А ты к тому же еще и способная оказалась. Вспомни, как с тобой тренер-то носился!

Еще бы ему было не носиться со мной, когда я в тринадцать лет выполнила норматив на второй взрослый разряд! Рука и глаз у меня были верными, оружие я любила и управляться с ним умела. До сих пор самым желанным подарком для меня остаются не цветы, шубы или бриллианты, а хорошая оптика или новая модель винтовки, хотя мужу, конечно, это не особенно нравится.

Вечером с тренировки вернулись Акела и Соня, и на лице мужа я вдруг заметила тень недовольства.

— Что-то случилось? — спросила я, когда дочь убежала в душ.

— Звонил Карепанов.

У меня что-то ухнуло вниз — фамилию этого опера я буду помнить до смерти, потому что именно из-за него чуть было не сел в тюрьму пару лет назад Акела. Это с его легкой руки моего мужа обвинили в серии убийств только за то, что у него в квартире обнаружилась огромная коллекция старинного самурайского оружия, из которой был похищен меч, ставший орудием убийства несчастных бомжей. Я лезла из шкуры вон, чтобы доказать — Акела не делал этого, не мог в силу разных обстоятельств. Но Карепанов заранее был уверен в том, что человек, исповедующий самурайский кодекс бусидо, не кто иной, как хладнокровный убийца, способный ради проверки остроты меча отсечь голову так называемому неприкасаемому. Мне все-таки удалось доказать, что меч был похищен из квартиры, я даже сумела найти похитителя и предотвратить еще одно убийство, но это едва не стоило жизни и мне, и моей подруге Ольге Паршинцевой. Ольга отделалась испугом, а я потом долго болела, дойдя до нервного истощения. Меч нам вернули, Карепанов приезжал с извинениями, но что это меняет? Разве можно словом «извините» вернуть назад тот месяц, что Акела провел в СИЗО? Или стереть те эмоции, что испытала я, обнаружив в подвале одного из гаражей полку с пятью отрубленными человеческими головами? И вот теперь этот самый Карепанов снова лезет в нашу жизнь.

— Что ему нужно опять?! — враждебно спросила я. — В городе кого-то режут, и ты под подозрением?

— Аля, что за тон? — чуть удивленно поинтересовался муж. — Может, ты сперва выслушаешь, а потом будешь делать выводы?

— Да, прости. — Я поправила пояс-оби своего домашнего кимоно и щелкнула кнопкой чайника. — Рассказывай.

Акела сел напротив меня за стол и сложил руки на столешнице.

— Карепанов ведет дело об убийстве коллекционера и попросил проконсультировать его.

— А почему тебя?

— Потому что в квартире убитого обнаружена коллекция самурайских мечей. Как ты понимаешь, первая ассоциация у Карепанова была со мной.

— Разумеется! Как только в деле появляется самурайский меч, так к делу тут же подшивают Александра Сайгачева, — с сарказмом отозвалась я, насыпая в широкий глиняный чайник зеленый чай из большой жестяной банки.

— По-моему, это вполне логично.

— Слушай, а я и не знала, что в городе еще у кого-то есть коллекция мечей. Думала, что ты уникален, — поддела я, и Акела рассмеялся, поправив кожаный кружок, закрывавший отсутствующий глаз:

— Прости, малышка, я тебя обманул. Есть увлеченные люди. Возможно, Карепанов преувеличил или принял за старинное оружие обычные китайские имитации, каких сейчас в любом магазине пруд пруди. Для этого и зовет — чтобы разобраться, что к чему.

Мне стало немного легче: консультировать и быть обвиняемым — все-таки разные вещи. Акела считался хорошим востоковедом, а в оружии разбирался до мельчайших тонкостей и мог на глаз определить, какому мастеру принадлежит меч и в каком веке он был изготовлен. Коллекции, которая теперь хранилась здесь, в загородном доме, мог позавидовать любой музей мира — там было несколько по-настоящему ценных образцов, существовавших в единственном экземпляре. Процесс уборки в этой комнате превращался у моего мужа в ритуал. Он надевал специальные перчатки, вынимал из шкафа особые салфетки и почти весь день, выделенный для этого, проводил за вытиранием пыли с ножен и катана-какэ. В последнее время к нему частенько присоединялась Соня — сидела рядом, подавала салфетки и внимательно слушала и запоминала все, что рассказывал и показывал отец.

Папа, если заставал их за этим занятием, только хмыкал и крутил у виска пальцем:

— Ты чего девке голову морочишь? Зачем ей это все? Хочешь ты, чтоб по-японски она балакала, — ладно, это хотя бы развитие. Но к оружию-то зачем подпускаешь? А если пальцы обрежет?

Акела невозмутимо пропускал эти колкости мимо ушей, а я в который раз напоминала о собственном детстве, проведенном в стрелковом тире и на разнообразных стрельбищах.

— Не бабы в доме, а сплошные амазонки, — ворчал папа, но в душе, я знаю, был горд тем, что его девочки умеют то, что не всегда доступно даже многим мальчикам. А уж когда Соня однажды при Бесо и дяде Моне показала довольно неплохую для ребенка технику владения деревянным мечом, мой папенька просто расплылся от распиравшего его самодовольства.

— Видали? — гордо поглядывая на приятелей, спросил он. — Настоящая самурайка выросла! — и тут же был наказан за безграмотность собственной внучкой:

— Деда, нет слова «самурайка», есть слово «онна-бугэйся».

–… так твою и разэтак, — констатировал грустно папа под смех Бесо и Мони, — лучше б чему полезному ребенка учили.

Но у нас на этот счет было свое мнение, и мы поступали так, как считали правильным. То есть как «мы» — Сашка. Я, правда, перестала возражать, когда увидела одухотворенное личико дочери, сосредоточенно размахивающей деревянным мечом почти в такт с Акелой. Раз ей нравится — пусть.

Ночью, лежа в постели рядом с мужем, я вспомнила почему-то о Карепанове.

— Саш, а ты когда с опером встречаешься?

— На днях. Он позвонит. А что?

— Да так, предчувствие у меня какое-то нехорошее, — призналась я, поглаживая мужа по груди.

Он только усмехнулся чуть слышно и прижал меня к себе:

— Не бойся, малышка. Со мной ничего не случится, я обещаю.

Как будто от его обещания зависели все те случайности, что происходили в нашей жизни.