Аэронавтика. Рассказы

Костя Карманов

Пал Палыч поднимался все выше и выше. Небо становилось все прозрачнее. Самодельный дирижабль, похожий на огромный кусок измятого пластилина, плохо слушался руля, но стремился на восток и вверх всем своим раздутым угловатым телом. Мимо пролетели чайки, насмешливо крича. Пал Палыч преломил буханку черного хлеба и накормил чаек… [b]Книга содержит нецензурную брань[/b]

Аэронавтика

Пал Палыч поднимался все выше и выше. Небо становилось все прозрачнее. Самодельный дирижабль, похожий на огромный кусок измятого пластилина, плохо слушался руля, но стремился на восток и вверх всем своим раздутым угловатым телом.

Мимо пролетели чайки, насмешливо крича. Пал Палыч преломил буханку черного хлеба и накормил чаек.

Потом наступила тишина. Стрелка высотомера застыла на отметке: Очень высоко. Дышать становилось все трудней. Пал Палыч схватился за грудь, но спускать гелий не стал, хотелось подняться еще выше, так высоко, чтобы среди бела дня стали видны звезды. Потом, корчась от удушья, упал на дно корзины и услышал голос:

— Ну и куда ты прешь?

— В небо!.. — прошептал Пал Палыч, рот сводила судорога. Помолчав, чей — то голос сказал:

— Ну, давай.

Ошметки дирижабля нашли, на давно не кошеном совхозном поле, а Пал Палыча никто не нашел.

Заколдованный циркуль

Мария колдовала над циркулем. Совершала над ним: то судорожные, то плавные пасы. Бормотала и тихо завывала. Шептала шипящие и цокала звенящими согласными. Потом привстала и направила бешенные потоки колдовской энергии, исходящие из тонких, жилистых рук, прямо на него.

Циркуль шевельнулся, как-будто во сне. Потом привстал, подломив одну ногу, неловко крутанулся на ней, склонился, как-будто в поклоне и замер.

Мария обессилено уронила руки на стол. Циркуль, в раздумьях застыл в нелепой позе. Момент осознания себя в мире, в бытии на этом покрытом белой льняной скатертью, столе оказался тяжеловат. Как жить дальше? Кого любить, кого ненавидеть, с кем петь песни под Луной? Неужели с этой сумасшедшей огромной девицей он проведет остаток дней? Нет! Только не это!

Циркуль решительно шагнул в сторону открытого окна.

— Куда ты?! — воскликнула Мария

— На кудыкину гору! — грубо ответил циркуль и вышел в окно.

Брахмапутра (печальная легенда)

Ее звали Брахмапутра. Она была обыкновенным, хрен знает чем. Бесформенная, но с лапами, на спине шерсть, на животе живот. Во рту, украшенном сочными губами, длинные клыки и синий язык. А вот глаза у Брахмапутры были удивительной красоты, неземной глубины, когда она ими поводила, облака на небе потрясенно проливались дождями, а дрозды падали в обмороки прямо с веток.

Но появился он — этот бесстрастный красавец — блондин. На которого, ее поволока вообще не действовала. Эгоист и равнодушный бог с холодными голубыми очами. Когда он шел по двору, мимо гаражей, кошки теряли сознание, а женщины с кошелками падали на колени и начинали восторженно рыдать. Такая во дворе случалась какофония.!

Брахмапутра пряталась, за давно остывшей кирпичной трубой домовой котельной и следила за ним восхищенным взором.

Потом она решила написать ему письмо с признанием в любви.

— Милый мой, ясный! — писала она, — Как мне жить далее без тебя? Как взаимодействовать с реальностью, если только ты — настоящий, такой родной и далекий. Недоступна мне ласка твоя и губы твои плотно сжаты. Что мне делать — скажи, любимый?!

На что блондин ответил ей коротко и ясно, так и написал на заборе: Иди на..й!

Наполнились слезами прекрасные глаза Брахмапутры, и хлынули ручейки слез, и слились в реку, и потекла река на юг в теплые страны. И назвали индусы реку Брахмапутрой, что означает глазастая река.

А во дворе, за трубой, ленивые дворники нашли, в последствии, выброшенную кем-то бесформенную шубу из непонятного меха.

Вдохновение

Так было хорошо, так приятно, бесформенно опрятно стихи текли рекою — живой водой прямо на серые страницы серого блокнота. Поэт Бонапарт Лесников творил. В углах комнаты пряталась темнота. Светлый ореол от настольной лампы надежно защищал поэта от призраков. Бонапарт выводил стихи красивейшими загогулинами. Рифмы подбирались легко и без затруднений, на слово любовь так и просилась кровавая рифма.

Страсть переполняла душу Бонапарта так, что волосы дыбились на голове от поэтического восторга.

— Текут, текут стихи! — иногда вскрикивал поэт, удивляясь и восторгаюсь собственному вдохновению. И поток стихов не уменьшался, а наоборот рос, набирался сил и вот уже выплеснулся за пределы блокнота. Длинные руки поэта уже не писали, а загребали стихи, как лопатами.

— А вот еще!.. — кричал поэт. Соседи истерично стучали по трубам, но поэт их протестов не слышал. Творец творил, так и не познав чувства меры. Огромная стихотворная волна накрыла его с головой, какое-то время из океана были видны его судорожно разжатые руки.

Потом волна схлынула и обнажила бездыханное тело поэта распростертого на столе.

Творить не коробки носить, тут увлекаться нельзя.

Полковник

— Жизнь бывает одноразовая и многоразовая, — начал свою лекцию о жизни и смерти полковник ФСБ Григорьев Григорий Григорич. Курсанты аккуратно записывали.

— Одноразовой жизнью наделены, как правило, представители творческих профессий: поэты, писатели, художники — живописцы и еще некоторые музыканты.

— А какие некоторые? — поинтересовался, подающий надежды, курсант Петров.

— Ты, Петров, не перебивай, блядь, а пиши! — грозно заметил полковник.

— Да, я так…

— Так — часто говорит мудак!… Продолжаем… А многоразовой жизнью обладают, как правило, сотрудники спецслужб и спецподразделений, имеющие соответствующую выслугу лет и правительственные награды.

Полковник задумался.

— Для подтверждения этих данных, — продолжил Григорий Григорич, — я приведу пример.

Полковник достал из кобуры табельное оружие и выстрелил себе в голову. Тело обмякло и упало прямо на преподавательский стол. В аудитории все замерли. Прошла минута, другая, потом пол часа, но полковник так и не поднялся. Значит, наград оказалось недостаточно, — подумал курсант Петров и ехидно улыбнулся.

Конец ознакомительного фрагмента.