Жемчужина у моря

Константин Чубич, 2018

Все конечно же помнят Остапа Ибрагимовича Бендера, красавца мужчину, великого комбинатора, а по совместительству отменного жулика. В «Двенадцати стульях» он погибает от рук Кисы Воробьянинова, но потом чудесным образом появляется на улицах славного города Арбатова, чтобы продолжить свои приключения. Было бы жалко с ним попрощаться ровно на том месте, где заканчивается «Золотой теленок», – на берегу пограничной реки, правда, с советской стороны. И это обнадеживает. Уже давно нет Советского Союза, но последователей у Остапа Ибрагимовича предостаточно, совсем как детей у лейтенанта Шмидта. Сударкин Владимир Константинович, он же Вениамин Бортник- Коновалов, он же Жульдя-Бандя, который, заметим, является внучатым племянником великого комбинатора, – один из них. Есть у него и свой Шура Балаганов, которого теперь зовут Фунтик. Та еще парочка, а действие, как водится, начинается в Одессе, где острят даже на похоронах. Содержит нецензурную брань. Содержит нецензурную брань.

Глава 15. Гостиница «Аркадия» вдохнула возмутителя спокойствия в кафе на одноимённом пляже

— Сто пятьдесят четыре рубля ноль-ноль копеек, — выбросив в траву несколько неконвертируемых медяков, подсчитал стоимость своего интеллекта Жульдя-Бандя. — Не густо: месячный заработок простого инженера.

Ему стало немного жалко себя. На простого инженера жалости уже не оставалось.

— Скромные дивиденды великому труженику оригинального жанра, — пряча в карман брюк заработанные в опасной сделке с суровой действительностью деньги, констатировал он. — Жалкая подачка гиганту мысли — молочному внуку легендарного авантюриста О. Бендера, — замахнулся на родство с великим комбинатором Жульдя — Бандя.

— Ха-ха! Это же знамение! Ведь Остап Ибрагимович Бендер рождён неугомонным еврейским дуэтом здесь, в Одессе. А где гарантия, что зачатие легендарного Остапа не проходило в кафе на пляже «Аркадия»?! Гарантии никакой. Гарантировать может страховая компания, а констатировать — патологоанатом, — странствующий оболтус улыбнулся от столь грандиозной, пожалуй, не лишённой смысла гипотезы…

Молодой человек, обременённый собственным остроумием, шествовал по ночной Одессе, разглядывая объятые радужным неоном витрины магазинов. Гостиница «Аркадия», неподалёку от одноимённого пляжа, зазывала постояльцев голубым неоном, многообещая, как и всякая блудливая реклама, домашний уют, комфорт и доступные цены.

Последнее заинтриговало нашего героя, и он направил стопы в гостиницу, в коей табличку «Мест нет», долгое время служившую девизом для благоустроенных прибежищ иногородним гражданам, сменила более демократичная — «Добро пожаловать».

— Вам какой номер? — сухо и озлобленно спросила администраторша, вооружая глаза очками в позолоченной оправе. Она озлобилась сразу же после того, как табличку «Мест нет» сменили на демократичную и свободолюбивую «Добро пожаловать».

Виски служительницы заезжего дома запорошила траурная седина, предвестница старости, пессимизма и скорого свидания со смертью.

— С видами на бушующее море. Я свободный художник! — молодой человек отобразил на лице высшую степень свободы и независимости, затем, переменив свободолюбие на таинственность, огляделся и шепнул на ушко. — Только попрошу — об этом никому ни слова. Об этом, кроме меня, никто не знает.

— Я буду молчать, как статуя Свободы! — торжественно пообещала администраторша и, улыбаясь, спросила: — Так тебе одноместный, двухместный или трёхместный?!

— А какой дешевле?!

— Трёхместный, с подселением.

— Тогда трёхместный, с подселением. С детства ненавижу одиночества, — пожелал практичный постоялец, мысленно оплакивая тощий бюджет. — Хотя можно и двухместный. Но только женщин попрошу не подселять, во всяком случае, старше сорока годов, я слабохарактерный. И лиц кавказской национальности тоже. Я дорожу своей репутацией.

Администраторша повеселела:

— Будешь плохо себя вести — подселю армянина!

— А вот этого делать не надо! — постоялец предупредительно потикал пальцем. — Это попахивает антисемитизмом…

— Заполняй анкету, слабохарактерный, — вручив бланк, оборвала женщина.

— Фамилия, вымя, отчество, дата рождения, — прочитал вслух Жульдя-Бандя, тотчас прояснив: — Меня что, будут поздравлять с днём рождения?!

— Щас, побежала заказывать торт со свечами.

— Можно без свечей, — сжалился постоялец.

— Национальность?. — он отправил знак вопроса в непорочный взор администраторши. — После 300-летней сэкспасии монголо-татарским игом Руси, категоричность в этом вопросе была бы крайне неосмотрительна.

Администраторша хихикнула, по-видимому, относительно сэкспансии:

— Заполняй, умник, а в графе национальность можешь написать татарин… или монгол…

В номере Жульдя-Бандя, безжалостно транжиря воду, произвёл омовение в душе. Распластавшись на белой хрустящей простыне, стал мысленно прокручивать события прошедшего дня. Он был доволен собой. Он был доволен гостеприимством Одессы и, в неменьшей степени, одесских женщин в лице обладательницы «сочных и мягких булочек».

Буйная фантазия неугомонного авантюриста не желала мириться с тихим и мерным течением умирающей империи, ещё не успевшей влиться в бурные демонократические воды анархии, бардака, хаоса, коррупции.