Архив сочинений 2015. Часть I

Константин Трунин

Становление таланта достигает определённого уровня, неизбежно в последующем принимая далеко не те черты, которые желается видеть. В плане понимания способности критически мыслить 2015 год стал особым, позволив рассматривать литературные произведения в свете их привязки к особенностям быта человеческого общества вообще. Имея желание сказать, получив для того возможность, рассмотрение художественной литературы превратилось в стремление понять устройство жизни.

ФЕВРАЛЬ

ААДУ ХИНТ «КЛЯТВА» (1970)

Были ли в истории Эстонии времена относительного спокойствия и всеобщего благополучия? Ааду Хинт на личном примере доказывает, что независимость не принесла счастья стране, когда, в промежутке между освобождением от пут царской России и до ввода советских войск накануне Второй Мировой войны, Эстония не видела хороших дней, находясь в лихорадке от постоянно сменяемых правительств, вплоть до установления диктатуры Пятса, взявшего ситуацию под своей жёсткий контроль. Сложно сказать, насколько «Клятва» может считаться автобиографическим художественным романом, но многие элементы из книги очень похожи на жизнь самого Хинта, начиная с первых книг и заканчивая логическим приближением к идеям коммунизма, как к самым благополучным для человека. Если бы не ода коммунизму, то такую книгу в Союзе никто бы не допустил к изданию, а так получилось очень даже хорошо, когда красные всё-таки взяли верх, а немецкие бароны и белые были побеждены ещё в одной стране.

Изначально кажется, что центральной темой книги является проказа. «Клятва» пропитана этим социально негативным заболеванием от начала и до конца; и если на первых порах герои книги исходят от переживаний к своей возможной причастности к заражённым, то, продвигаясь дальше по сюжету, Хинт всё больше отдаляет понятие лепры от проказы, придавая лепре значение именно заболевания, а с проказой сравнивая всевозможные угнетения людей, ведь одним болеют сотни, а от второго страдают тысячи людей. Книга настолько монументальна и наполнена историческим материалом, что читатель вместе с героями книги проживает их собственную жизнь, ощущая на себе лично не только боязнь стать прокажённым, но и все тягости, связанные с профессией учителя, ставшей основной для главного героя; не менее читателю предстоит понять бессмысленность идти против общественного мнения, сформированного в верхних рядах власти, спускающего вниз свои собственные представления о жизни: нужно писать книги только в позитивном ключе, восхваляя страну, и не допускать в словах выражения, способные нанести вред существующему порядку.

Ааду Хинт сам состоялся писателем, написав несколько книг о проказе, дав клятву самому себе, что всё сделает для того, чтобы принести максимальную пользу. Разве может быть более полезное в этом плане дело, нежели создание важного труда, призванного познакомить читателя с бичом человечества, по сравнению с которым чума не так страшна. От чумы Эстония страдала только два века, после чего наметился спад, а вот проказа прочно сидит на месте уже седьмой век, не думая уходить. Есть несколько легенд о возникновении проказы в этих местах, но все они остаются годными для обсуждения, покуда сам Хинт склонен считать виноватыми в этом немецких баронов, пришедших в Эстонию после крестовых походов, принеся следом за собой с Востока и проказу. Да, Хинт уделяет очень много места, оправдывая данную в юности клятву, стоя в лодке перед открытым морем, готовый в любой момент обрести там погибель, пока его не удержало желание нести свет людям. Пускай, всё в жизни Хинта и его главного персонажа было не столь радостно, но жизнь шла своим чередом и надо было под неё подстраиваться.

Сама проказа беспокоила в Эстонии только Хинта и ещё несколько сот людей, остальным было безразлично. Ярким примером становится брат главного героя, выросший в тех же условиях, но не сделавший аналогичных выводов. Каждый человек смотрит на жизнь с позиции собственных взглядов, где один сталкивается с такими обстоятельствами, которые другого обходят стороной, проблемы которого также могут быть неведомы первому. Отсюда и проистекает различие человеческого подхода к жизни. Хинт с болью рассказывает не только о немецких баронах, но и о красных, когда гражданская война расколола его собственную семью, где родной дядя главного героя стал на противоположную сторону, нежели отец, переехав жить в советскую Россию, разорвав близкие связи. Противоречий быть не может — «Клятва» дышит болью на каждой странице, предоставляя читателю самостоятельно делать выбор для суждений: можно сочувствовать угнетаемым учителям, более других привязанных к стране и народу, а можно подойти к понимаю книги с последних страниц, когда Хинт пребывает в глубоком восхищении от обещания коммунистов сделать образование бесплатным.

Так ли на самом деле всё сложно в жизни? Безусловно, абсолютное большинство людей стоит с протянутой рукой. И если одни делают это смыслом своей жизни, побираясь всюду, то другие делают это бессознательно, ожидая от государства повышения зарплаты и улучшения жизненных условий. Да, всем хочется хорошо жить. Только государство никому ничем не обязано, особенно тем, кто его выбрал, если выбирал вообще; особенно учитывая реалии эстонской неразберихи в виде двадцати сменившихся правительств за два десятка лет, а потом под пятой всё того же Пятса, то надеяться на лучшую долю точно не приходится. Лучше люди могут жить только в относительно стабильной стране, независимо от различных кризисов. А тогда, когда нет ярких лидеров, да присутствует только безликая масса, раздувающая шовинизм, порождаемый либо со стороны баронов, либо со стороны коммунистов — в такой ситуации всё определённо должно быть понятным сразу. Понимание этой истины придёт к главному герою «Клятвы» не сразу, а только когда он решится вырваться за пределы родной страны и наконец-то поближе познакомиться с отцом, что служит на корабле, каждый месяц посылая деньги семье. Именно на основании закалённых моряков, которые зависят только от себя и ещё немного от капитана, сами строят жизнь, не оглядываясь на других. Хинт правильно замечает о людях, осевших в городах, готовых жить в клоповниках и перебиваться, ощущая постоянное чувство голода, нежели взять себя в руки… и пойти хотя бы тем же моряком, стремясь зарабатывать средства для существования опасным и трудным путём.

«Клятва» — кусочек чьей-то жизни, мастерски рассказанный, дающий читателю возможность отдохнуть физически и устать от размышлений. Ааду Хинт — забытое имя, которые стоит заново открыть.

01.02.2015 (http://trounin.ru/hint70)

ДЖЕК ЛОНДОН «МАЛЕНЬКАЯ ХОЗЯЙКА БОЛЬШОГО ДОМА» (1916)

Джек Лондон предложил посмотреть на «Лунную долину» со стороны «Декамерона» Джованни Боккаччо: перед читателем разворачивается картина одиннадцатого дня, не вошедшего в сборник пикантных рассказов классика итальянской литературы. Лондон смело берёт бразды в свои руки, из ничего создавая историю о богатом, умном и сумасбродном даровании, что до тридцати лет постигал азы науки, после чего предался путешествию по миру, становясь едва ли не отличным материалом для книг Луи Буссенара, погружаясь и в котлы каннибалов, и строя свою личную революцию в сибирских лесах. К чему всё это рассказывал автор — непонятно. Весь сюжет «Маленькой хозяйки большого дома» крайне схематичен, когда одно никак не связано с другим, но где Лондон испытывал большое желание поместить в книгу всё только возможное, ужав до максимальной краткости. Не зря вспоминается «Декамерон», из него было взято много элементов, кроме той самой пикантности, а строго в равной степени только часть актёрской бесшабашности, которую редко какой читатель может понять. У Лондона всё гораздо запущеннее, найти в непролазных кущах действительно достойный внимания сюжет не получается.

Рядовой читатель не знает о трудностях автора со здоровьем и в финансовом плане, отчего поздний период творчества приносит больше огорчений. И ладно бы дело ограничивалось сборником рассказов, но написать объёмную книгу, да наполнить её содержанием — это трудное занятие. Лондон с высоты своего опыта взял многое используемое им ранее, привнеся в «Маленькую хозяйку» всё без исключения. Даже нет никакого удивления, когда между делом герои книги просто беседуют, особенно о положении женщин в обществе и о превосходстве англо-саксонской расы; всё происходит на фоне сильных духом людей, не знающих снисхождения к себе и к окружающим, требуя полной самоотдачи. Один из главных героев создаёт на деньги отца достойное уважения домашнее хозяйство, изменяя ландшафт и получая со всего солидный доход. Его жена, что соблазняет гостей, гарцуя на лошади в обтягивающем мокром трико, достойна сравнения с героиней «Дочери снегов». Зачем же Лондон решил создать проблему, показывая любовный треугольник, где каждому есть в нём место, но где каждый сам себя убеждает в глупой наивности бесполезных порывов — снова непонятно.

Больше всего в книге не нравится та самая декамероновская модель поведения, повторяемая с завидной частотой. Если читатель может понять одно представление на лугу, когда кто-то изображает Эроса, бравируя собой, выкрикивая о личной привлекательности и о том, что он при желании может покрыть кого угодно, и этот кто угодно от этого не откажется. Ладно бы раз… и не раз, и не два, и не три. И даже не в различных вариациях, а под копирку, да слово в слово. Безусловно, писатель должен находиться в постоянном поиске, пробуя различные техники и способы подачи текста, но где-то у Лондона сломался художественный вкус, либо произошла переоценка принципов — счастья в личной жизни так и не произошло, почки почти отказали, а денег всё также не хватало. Свести бы всё к кризису среднего возраста, да и тут не получается — Лондон был успешным писателем.

Бессвязное начало приводит к сомнительному загадочному окончанию, повторяющему наиболее депрессивные произведения Джека Лондона, когда он сам уже не видел дальнейших перспектив. Перелом наступил чуть ли не моментально, став разрушением многих мировоззрений автора, вынуждая его переосмысливать в книгах не только подход к коммунистической модели мира. сводя всё к длительной борьбе героя «Железной пяты», но и к самому себе, пустив на дно представления о личном творчестве, выразившихся наиболее ярко в «Мартине Идене». Стоит ли говорить о предрекаемой миру глобальной эпидемии, делающей всё абсолютно бессмысленным из-за «Алой чумы».

Вместе с «Маленькой хозяйкой» в сердце Лондона должна была умереть любовь. И в этом же году он умрёт сам.

02.02.2015 http://trounin.ru/london16)

СИДНИ ШЕЛДОН «ИНТРИГАНКА» (1982)

Мастер игры: так называется эта книга в оригинале. Шелдон уже успел набить себе руку, создавая разных персонажей, наполняя книги красивым сюжетом. За два года до этого им написан шедевральный «Гнев ангелов», где отталкиваться следует не только от слова шедевр, но и, безусловно, от врального тоже. Хочется верить, и веришь. На крыльях успеха Сидни берётся за новую книгу, планируя создать семейную сагу длиною в сто лет, где события начинаются со времён одной из алмазных лихорадок в ЮАР, а заканчиваются уже в современные дни. Слишком многое поместил Шелдон под одну обложку, да облёк всё в приторно-гладкое повествование, завесив читателю глаза. После «Интриганки» не следует искать в работах Сидни хоть какой-то смысл: он утрачивается окончательно, ставя на поток создание историй ради историй, не задумываясь над логичностью происходящих событий. Безусловно, читаешь с интересом, но вновь и вновь налетаешь на глухую стену, не имея возможности её обойти, смиряясь с происходящим.

Всё начинается просто замечательно, даже волшебно. Юный шотландец МакГрегор оставляет семью на родине, отдавшись воле судьбы, уезжает с пустыми карманами в поисках надежды на быструю возможность обогатиться. И всё будет идти прекрасно, покуда Шелдон не огорошит читателя безумным планом мести, рисуя неправдоподобные картины намибийской пустыни, наращивая всё в виде снежного кома, что в условиях жаркого климата становится подобием самума, забивая читателю не только глаза, уши и рот, но и основательно засоряет мозги песком. И песка-то просто невообразимое количество. Проблема в том, что песок на вкус сладкий и быстро тает во рту, доставляя удовольствие. Способность соображать постоянно отключается, взрываясь ураганом негативных эмоций, когда в краткие периоды отдыха от книги приходит осознание нелепости сюжетных ходов.

И, ладно бы, можно понять желание людей иметь больше, нежели есть. Но показывать в начале книги жадного человека, имеющего много больше, чем кто-то может ему противопоставить. Так Шелдон даёт ход совершенно невразумительным способностям, отчего один из хитрейших людей падает перед глупыми обстоятельствами. Впрочем, Шелдон видимо не зря описывал различные эпизоды, выводя изначально бурное сочетание из потомков семьи отчаянных людей, сошедшихся с жадными до всего. Спустя поколение в семье родится человек, обладающий всеми нужными качествами, чтобы встать во главе крупной компании, имея неограниченный запас финансов, поставляя оружие для нужд воюющих армий. Эпизод создаётся за эпизодом, а одна история сменяется следующей, чтобы в конце концов свести всё к трагическому финалу. Деньги не могут принести счастья — это все отлично понимают, стараясь отойти от бизнеса в тень, но железная рука дочери шотландца будет на своё усмотрение строить игру.

Практически никто из действующих лиц не оборачивается назад и не пытается анализировать прожитые годы. Для этого у них нет времени. Шелдон, конечно, не обо всём рассказывает, создавая лишь особо важные моменты жизни героев книги. Кроме участия в лихорадке на африканском континенте, читатель побывает в Париже, знакомясь с творческими муками одного из наследников богатого дома; побывает и за спиной героини-нимфоманки, прожигающей жизнь на манер скандальной звезды. Во всём можно найти прекрасное, но оно у Шелдона почему-то не задерживалось, постоянно превращаясь в фарс. Окончательную точку поставит история с близнецами, где отрицательной половине Сидни уделяет всё время, оставляя читателя недоумевать над жизнью положительной половины, поставленной в пассивное созерцательное положение. Утверждение, что близнецов невозможно отличить разбивается о стену непонимания со стороны читателя, который недоумевает, как развратная девушка может иметь полное сходство со скромной и забитой. Неужели причёски одинаковые, макияж и одежда… не голые же все были.

Ладно сшито, плотно подогнано, сделано качественно, нравится носить… ещё бы наряд не эпатировал публику.

03.02.2015 (http://trounin.ru/sheldon82)

ЭЛИЗАБЕТ ХЕЙЧ «ПОСВЯЩЕНИЕ» (1953)

Родившись в Венгрии, пройдя через понимание самой себя, Элизабет Хейч открыла одну из первых школ йоги в Европе и написала книгу «Посвящение», стремясь показать людям собственное мировоззрение. Может, на заре нового становления интереса к эзотерике, когда уже было мало опытов над трупами, чьи веки содрогались от электрического тока, а строение тела совершенно перестало интересовать, тогда осталось познать глубину души — всё ещё неведомого понятия. «Посвящение» представляет из себя соединение всего: не только идею о едином боге, но и о мудрости Библии, о важности восточных духовных практик, а также гаданий с помощью доски, на которую нанесены буквы и цифры. Иной раз Хейч черпает вдохновение в ударах ножки стула об пол, либо даже из мультфильмов Уолта Диснея, находя в пугающемся Микки Маусе и окружающих его призраках что-то полезное. Самое большое увлечение Хейч — это Древний Египет.

В пятидесятые годы XX века Древний Египет был более-менее изучен, поэтому черпать информацию можно было из любого источника, начиная от художественного «Фараона» Болеслава Пруса и заканчивая различными научными изысканиями в египтологии. Откроет ли глаза читателю Хейч на далёкую и загадочную жизнь, затерянного во времени государства, чья жизнь напрямую зависела от Нила? Нет. И для одной из прошлых жизней Хейч не берёт себе в качестве основы врача или сборщика налогов, Элизабет сразу примеряет на себя роль дочери фараона, а заодно и его жены. Такая попытка шокировать читателя обречена на провал. Кровосмесительные связи династий — известный факт. Для автора «Посвящения» Древний Египет становится сном наяву, что является одной из её способностей к познанию мира. Конечно, утверждать о бессмертии каждого человека, совмещать это с возможностью видеть внутренности людей — никто не запрещает. Лишь берёт в тиски большое сомнение о реальности написанного.

Нагрузить научными терминами, сделать из мухи слона, напрочь вынести мозг божественностью граней геометрических фигур и тайных смыслов знаков зодиака: Хейч действительно создала бурлящий микс из всего возможного. Элизабет готова видеть скрытое в любом проявлении жизни: хоть в дуновении ветра, хоть в фазе Луны, хоть вследствие чего-то случившегося на чьём-то личном огороде. Главное — грамотно толковать увиденное, уподобляясь мудрым людям древности, умевших толково объяснить значение сна или предсказать жизнь по форме шишек на черепе. Ещё более важно — найти людей, которые тебе поверят. Без веры в деле эзотерики не добиться должной отдачи. Есть много удивительного в жизни, на что способно влиять коллективное сознание вместе собравшихся людей… это обратить можно в любое утверждение, хоть в такое, что в будущем с помощью силы мысли можно будет заправлять автомобили эфемерным толчком для движения, сообщая ему ускорение и сохраняя остаток заряда в духовных аккумуляторах. Если можно найти душу в теле человека, то её можно найти в представителе животного мира и даже в технике (не зря от применения грубой силы любой агрегат начинает работать исправно — метод наказания выручает человека с самых древних времён; а ведь есть ещё выражение большой любви к неодушевлённым предметам, наделяя их той самой душой).

Трудно однозначно утверждать, насколько большое влияние Элизабет Хейч могла оказать на эзотериков последующих поколений, что могли черпать вдохновение не только в «Посвящении», но и прибегая к помощи духовных наставников, вроде Карлоса Кастанеды, использовавшего в своём учении лишь незначительную часть труда Хейч, предпочитая воспринимать действительность с позиций жабы, трактующей мир из глубины того пруда, где она живёт. Над пониманием подсознания трудились психиатры задолго до Хейч, как и многие авторы в понимании мистической составляющей окружающего мира.

Пытаться обосновывать жизнь с позиции божественности можно, но уже пора начать разрушать замкнутый микромир, выглядывая за пределы сферы, через которую ещё не скоро получится пробиться.

05.02.2015 (http://trounin.ru/haich53)

СВЯТОСЛАВ ЛОГИНОВ «МНОГОРУКИЙ БОГ ДАЛАЙНА» (1994)

Всё заранее обречено на провал, если стараться выйти за пределы поребрика — достаточно досчитать до дюжины, согнув все пальцы на руках*. Святослав Логинов создал полностью автономный мир, который не испытывает нужды во вмешательстве со стороны: объяснено всё от и до, включая сказание об извечной борьбе добра и зла, породившей создание мира в бесконечном пространстве, о возникновении первых животных и человека. Пускай, Логинов не населил мир чрезмерным множеством живых существ, ограничившись малым количеством, и особенно скудно он обошёлся с растительной средой, дав право на существование лишь чрезмерно малым видам. Главное для Логинова было показать бренность бытия, где благими намерениями вымощена дорога в ад. Легко понять простую истину — добро не притягивает добро; совершая благо, будь готов к росту возмущения окружающих тебя людей, а также на принятие выбросов их агрессии. Именно так, никак иначе. Если читатель готов принимать книгу с позиции переосмысления подходов к жизни, то стоит браться за «Многорукого бога далайна» безотлагательно, иначе придёт разочарование, когда ум не сможет разгрызть препятствие в виде стены из собственного невежества и надуманных стереотипов.

Абсолютно на всём протяжении книги читателя будет угнетать осознание бесполезности процесса помочь миру, когда главный герой это делает на зло многорукому богу, но и на зло людям, не имея сил и желания иначе понимать смысл своего существования, исходящего из вынужденного и заранее заданного алгоритма поведения. Главный герой — это избранный, рождающийся каждое поколение. Проблема заключается лишь в одном — избранные никому не нужны, поскольку они нарушают шаткое равновесие, всех устраивающее. Назначение избранного заключается в творении новой суши, отвоёвывая жизненное пространство у многорукого бога, обитающего на глубине океана, иногда вырывающегося на берег, пожирая всё на своём пути; новая суша становится залогом спокойствия. До нынешнего избранного никто не брал на себя столь много обязательств, но и не нёс такую степень разрушения для всей системы, нарушая баланс между нуждами людей в сохранении себя, но и желаниями многорукого бога спокойно брать дань от мира, созданного специально для него в виде соглашения о прекращении борьбы с другим богом, что предпочитает думать о вечности, уподобляясь Брахме: создавая мир и полностью уходя в себя, готовый проснуться лишь для уничтожения старого и создания последующего. И так получается, что мир был создан не ради человека, а для многорукого бога, с чьими интересами следует считаться.

Другой важный аспект заключается в нелюдимости избранного, вынужденного скрывать свои способности, прибегая к уловкам и сторонясь людей. Логинов приводит сказание о древнем легендарном избранном, что не чурался вести беседы с самим многоруким богом, вынуждая того идти на уступки, но и вместе со сказанием о великих, в мире присутствуют и продолжения эпосов, дающих понимание о печальном конце каждого избранного. Никто из них не умер в счастливой старости, а чаще они просто околевали в забытом богом месте, не имеющие возможности извлечь выгоду из своего положения. В самом деле, люди вечно благодарны за новую землю, но они же и не чувствуют себя обязанными чем-то отплатить, стараясь использовать любую возможность для своей выгоды. Многие правители желали контролировать избранных, направляя их деятельность на рост своих владений, используя их способности для совершения улучшения в сфере собственных интересов, но никогда не сожалея об отсутствии антиизбранного, в чьих возможностях проявлялось бы умение топить сушу. К сожалению, Логинов не стал создавать морской народ, наполняя книгу борьбой за жизненное пространство, а наполнил содержание только чувством осознания безысходности самого человека, чья деятельность направлена лишь на разрушение мира в угоду сиюминутных выгод.

Во всём прекрасном есть горькое осознание происходящего. «Многорукий бог далайна» обладает ровно той степенью затянутости, что наполняет книгу не только полезными для мозговой деятельности моментами, но и посторонними элементами, имеющими особенность быть важными. Безусловно, автор обязан показать взросление главного героя, его первые шаги в мире и обиду на этот самый мир до безудержной злости желания показать всем место зимовки раков. Человек обязан жить исходя из того положения, которое ему дано с рождения. Поэтому совершенно очевидно, что в представлении людей постоянно есть герой из низов, способный перевернуть мир верх ногами, неся своими поступками лишь полезное для них дело, ущемляя права властьимущих и богатых: таково типичное представление о герое, создаваемом народной молвой. Есть, конечно, примеры несущих свет во тьме представителей элиты на разных уровнях, но такие создаются в угоду действующему режиму.

Логинов предложил читателю понимание мира от человека, наделённого даром к терратрансформации, познавшего ценность своих усилий. Осталось это понять читателям, чтобы навсегда уяснить тщетность сущего — это не призыв к саморазрушению и унижающим достоинство действиям: лишь ещё одно напоминание об апокалипсисе, который просто обязан случиться. Брахма должен проснуться… и с этим ничего не поделаешь.

–

* в книге исчисление ведётся только дюжинами, а это напрямую говорит о шести пальцах на каждой руке и, логично предположить, на каждой ноге: лишь человека Логинов представлял в виде человека, не давая конкретных описаний, оставив только его, полностью придумав всё остальное.

06.02.2015 (http://trounin.ru/loginov94)

ВИРДЖИНИЯ ВУЛФ «ВОЛНЫ», «ФЛАШ» (1931—33)

Красивая ладно построенная речь с богатым наполнением, влекущая читателя в глубину повествования, имеющая поражающий воображение сюжет, заставляющий читателя не выпускать книгу из рук, имеющего целью поскорее дочитать и придти в неописуемый восторг — это всё не про творчество Вирджинии Вулф, взявшей на себя обязательство поразить мир своей неординарностью, выраженной в нестандартном подходе к написанию книг, вызывая чувство недоумения и подливая масла в огонь тем, кто имеет смелость признать мастерство писательницы, чинно строя монолог о прекрасном слоге и удивительной притягательности автора, выражающего мысли потоком сознания, революционно ворвавшегося в головы писателей начала XX века, перебродив из бесконечно прекрасного романтического взгляда на мир в нечто вроде браги, позволяя работать над составлением слов в единое предложение под видом изменённого восприятия реальности, напрочь опровергая устои всего, начиная от моральных ценностей и заканчивая чувством вкуса: кому-то такой подход может показаться новаторским, а кто-то просто не терпит простоты, но всем им нужно гораздо больше, нежели чья-то история, выраженная набором хорошо подогнанных друг к другу предложений, абзацев и глав — требуется нечто вызывающее трепет непонимания, дающее толчок к бесконечным формам возможной эволюции передачи информации, что в конечно счёте может восприниматься не только революционным подходом, означающим благо, но и беспросветным туннелем, ведущим в тупик, что останется в истории литературы жалкой попыткой на чьё-то собственное желание изменить понимание хорошего в иную сторону; всё в итоге упирается в игру словами, но никак не в ту литературу, что как-то отражает реальность, подменяя собой галлюцинации, магическое восприятие и мракобесие, создавая альтернативу окружающей среде с претензией на возможность стать определяющим трендом развития вперёд, поднимая Волну за Волной, где окончательного результата быть не может, поскольку авторы подобные Вирджинии Вулф — это экспериментаторы от литературы, достойные изучения, чтобы хотя бы понять возможности подбора букв в строго заданной последовательности, изредка использующих для выражения мыслей также знаки препинания.

Долго думая, находясь наедине с собой, собираясь с мыслями по несколько лет кряду, извлекая в глубинах подсознания всплывающие слова, занося их на бумагу, окончательно формируешь свой собственный стиль, неподвластный времени и остающийся на память читателям, заходящих в бурный поток авторских мыслей по своей собственной воле, чтобы ощутить истину древности о реке и её постоянном движении, выраженном в самообновлении. Только вода всегда остаётся водой, лишь примеси могут изменить положение, а то и довести дело до катастрофы. Вирджиния Вулф пользуется своими умениями, становясь новатором, постоянно изобретая что-то новое, не имея желания развиваться другими способами: для неё наиболее простым выходом была именно игра со словами, но никак не желание выстраивать полноценные истории, в которых читатель будет плавать как рыба, но при всём таланте писательницы читатель тонет в водоёме, не имея жабр и плавательного пузыря, адаптированного для рыб ещё и с такой удивительной способностью, как дар слышать окружающую среду. Берёт ли читатель в руки «Волны» или же предпочитает остановиться на «Флаше» — везде его поджидает построение предложений, в которые надо нырять с дополнительным грузом знаний, либо без знаний вообще: только в таком случае можно будет находить для себя цельное зерно, остальные же только мнут бумагу, не имея ни сил, ни желания добраться до сути сказанного, не находя этой сути вообще.

Разрываясь между историей о собаке и историей об историях, не видишь никакой связи между ними. Никогда не скажешь, что автором обоих произведений является Вирджиния Вулф. Книги разные, никак друг на друга не похожие. Всё в них отлично: наполнение, построение слов, авторский стиль. И если с «Флашем» читатель ещё разберётся, радуясь способности Вулф отходить от потока сознания, обложившейся источниками и энциклопедиями, переписывающей одни слова, придавая им иной смысл, но всё-таки оставаясь самой собой — писательница подаёт рассказ о собаке под видом понимания мира от лица этой самой собаки, что уже само по себе не является особенностью стиля Вулф, скрипя сердцем наполняющей страницу за страницей вполне адекватным содержанием, воспроизводя текст в стиле понимания чужих нравов, сравнивая собачьи общества нескольких стран и человеческого отношения к собакам, выраженного в пестовании пород или наплевательском отношении, порождающим рост числа дворовых псов. Где-то в глубине повествования читатель всё-таки начнёт чувствовать внутренний переполох души собачьих метаний от одного хозяина к другому, пребывающей в редких приключениях вне своей воли и желающей обрести простое собачье счастье, никак не достижимое.

Но «Волны»! Легко запнуться при неловком движении глаз, скользящих взором по пустоте чёрных символов, что-то обозначающих, но не содержащих в себе цельной картины понимания происходящего. Книга должна быть взята штурмом к такому-то числу, к такому-то часу и такой-то секунде, иначе чтение превращается в форменное издевательство над самим собой, пока пытаясь осознать происходящее, теряешь нить историй, выражаемых стремлением автора заглянуть в каждую голову по отдельности, находя там что-то новое. Прекрасное желание автора осуществляется именно теми способами самовыражения, которые Вулф привыкла использовать в своей работе. Однако, поток сознания одного человека — это его личный поток сознания, что не может просто так перекинуться с одного объекта на другой. Даже во «Флаше» читатель видит Вирджинию, а ловить волны чьего-то чужого восприятия отдельно от писательницы также не получается — всё равно перед тобой остаётся Вирджиния Вулф: она была, она есть, ей суждено оставаться на тех позициях, которые удалось достичь.

Игра в слова — всего лишь, игра в слова.

07.02.2015 (http://trounin.ru/woolf31)

КЛИФФОРД САЙМАК «ПЕРЕСАДОЧНАЯ СТАНЦИЯ» (1963)

Существуют ли разумные существа вне планеты Земля? И какой они могут иметь вид — если всё-таки существуют — и как они будут мыслить? Бесконечная тема для рассуждений открывает безграничное пространство для предположений. Большинство фантастов строго делит инопланетян на две категории: первая желает завоевать Землю и ведёт вследствие этого активную разрушительную деятельность, вторая — предстаёт оплотом вселенского гуманизма, на фоне которого именно человечество выглядит бельмом на радужных перспективах многовариантного счастья. Иные фантасты видят в будущем космосе только разлетевшееся во все края земное население. Лишь редкие писатели пытаются представить что-то уникальное, полностью изменяя саму суть понимания реальности. В «Пересадочной станции» Клиффорд Саймак решил смешать всё под одной обложкой, сделав Землю пунктом временного пребывания для отдыха и подготовки к дальнейшему передвижению по космическому пространству.

Саймак не ставит целью показать какую-либо заинтересованность инопланетян в нашей планете. Им нужен лишь небольшой дом, о значении которого никто не будет знать, кроме одного человека, поставленного в качестве оператора обрабатывать запросы и создавать необходимые условия для различных форм жизни. Именно в этом аспекте стоит обращать внимание на книгу, откидывая в сторону истории об интересе спецслужб и пьяных необдуманных действиях сельского люда, призванных показать человечество с той самой плохой стороны, из-за которой люди, воспитанные в крайней степени гуманизма, постоянно корят себя абсолютно за всё, отрицая основные принципы теории эволюции. Саймак в каждой книге создаёт мир, порицающий пороки, пытаясь наставить на путь истинный, но это выглядит скорее чтением нотаций о морали и всеобщей любви, нежели призывает людей сплотиться, представ перед звёздным сообществом не теми, кто живёт одним днём, а теми, кто готов коллективно строить галактическое соседство на самых мирных началах.

Пересадочная станция имеет вид обыкновенного дома, только она не подвержена изменениям: нельзя уничтожить, заглянуть в окна, выбить дверь. А самое основное — внутри неё время останавливается, что позволяет главному герою книги существовать вечно, если он не будет часто выходить за её пределы, подвергаясь силам времени в обычном для человека порядке. Саймак это никак не объясняет, не стараясь привести должные аргументы для многих своих доводов, показывая всё на принципах взаимного доверия, где читатель не станет задавать лишних вопросов, наблюдая за развитием истории и осознавая глупость своего бытия, не имеющего под собой никакого практического и полезного значения. Точно также можно говорить и про иноземные формы жизни, на описании которых Саймак иногда останавливается.

С одним лишь стоит согласиться без возражений — если всё-таки где-то там есть иные формы жизни, да ещё и находящияся в обмене информацией и достижениями с другими формами жизни, то они могли накопить огромную библиотеку знаний и развить технологии до невообразимых высот. Отчего многое в их жизни действительно зависит от общей точки зрения, куда не может проникнуть конфликтная ситуация, отринутая благодаря бесконечной жизни каждого представителя. Только Саймак вносит в сюжет «Пересадочной станции» смерть одного из инопланетян, заставляя усомниться в описываемых событиях. Безусловно, всё ладно и красиво, но лучше не задумываться над историей, о которой Саймак решил рассказать.

Немного портит книгу бедность повествования, не имеющая той разноплановости, которой Клиффорд славится. Саймак даёт читателю только несколько подходов к пониманию жизни, не имеющих никакого практического применения в будущем. Просто красивая сказка о возможных контактах с представителями жителей других миров, но не действительно что-то основательное, предсказывающее развитие событий в недалёком будущем.

09.02.2015 (http://trounin.ru/simak63)

АЛЕКСАНДР ОСТРОВСКИЙ «ГРОЗА» (1859)

Находясь в замкнутом пространстве и не имея возможности найти выход из сложившейся модели поведения, ощущая диссонанс гармоничного восприятия мира, находясь в окружении отрицательно относящихся к тебе людей, являясь при этом молодым человеком, что всем чем-то обязан, а у самого нет ни капли самоуважения, лишь кровь кипит, да порывисто вырывается воздух во время стремительных выдохов от возмущения при выслушивании чужих нотаций. Прощаясь с мужем, устраивай концерт: падай ему в ноги, вой белугой несколько дней кряду, показывай соседям идеал верной жены. Всё это было так недавно, но и очень давно. В голове не укладывается стремление общества сохранять старые традиции, от которых постепенно происходит отдаление, заменяя их на новые, но всегда есть кто-то, желающий вернуть всё назад. И пока в конфликте поколений ломаются копья, а модель поведения в виду скромности главной героини стремится сохранять равновесие между желанием уйти в себя и желанием быть верной женой — не следует ожидать улучшения ситуации. Кем-то заведённые порядки обязательно имеют разные нюансы каждое поколение, лишь человек остаётся человеком.

Островский показывает читателю один из тех городов, быт которых так мил русским писателям, и где они черпают вдохновение. Не надо далеко ходить за сюжетами, достаточно заглянуть к соседям, наблюдая разворачивающееся на твоих глазах батальное полотно из попытки создать ладный вид на фоне военной конфронтации. Если присмотреться повнимательнее, да откинуть любезности, сразу замечаешь несоответствие в улыбках и напряжённом выражении лиц. В каждой семье своё собственное несчастье, из этого и следует исходить, когда перед тобой возникает фигура Катерины: слабовольной девушки с частыми попытками совершить суицид на фоне острых переживаний. Главная героиня ещё в детстве чуть не уплыла в лодке, благо её быстро нашли. Были и другие аналогичные моменты, о которых Островский не стал распространяться. Всё повествование «Грозы» наполнено переживаниями Катерины, видящей во всём тайные знаки, пребывающей в сомнениях и являющейся слишком мнительным человеком, что видит в смерти избавление от всех мук. Ничего нового в образе Катерины нет — таковы многие молодые девушки с формирующейся психикой, для которых важным моментом при общении является попытка запугать собеседников самым печальным исходом, если что-то пойдёт не по сценарию. Можно броситься в слёзы, либо порезать вены или наглотаться таблеток, показывая таким образом не уход в депрессию, а лишь играя на публику, часто имитируя обмороки. Видеть в поведении Катерины нечто особенное нет нужны — она была поставлена в такие условия, где бежать было некуда, пойти против общества затруднительно, а продолжать жить — бессмысленно: такой взгляд также присущ молодым людям, не воспринимающих жизнь во всей полноте в виду малого количества опыта и не имеющих важных сдерживающих факторов, ради которых следует продолжать существование. Проще бросить якорь в море, привязав себя к кромке цепи, уходя на глубь, нежели пытаться оставить после себя хоть что-нибудь.

Ситуация усугубляется строгой свекровью, действительно сворачивающей кровь, и мужем, испытывающим огромное желание убежать от матери к друзьям, где погулять в своё удовольствие, отдохнув душой и телом. Если сын не может терпеть мать, найдя для себя лучшим средством молчаливое поддакивание всем капризам, что говорить о его жене, живущей в доме на птичьих правах, выслушивая каждый день претензии. Катерина в такой семье ничем не лучше Золушки, ей остаётся ждать принца на белом коне или на корабле с алыми парусами. Мечта остаётся мечтой… и она не должна осуществляться. Лишь в сказке всё заканчивается хорошо, «Гроза» же является драматическим произведением, в должной мере хоть как-то отражающим жизнь. Островский выводит всё из под контроля, вводя в повествование молодого человека, что вторгается в чужую семью, не имея никаких иных желаний, кроме возможности воспылать любовью и хорошо провести несколько дней. Как бы не показывал Островский взаимную любовь и свойственные ей метания, но он не даёт никому никаких надежд, заполняя действие таким образом, чтобы каждый почувствовал себя виноватым.

Есть в «Грозе» ощущение новаторства, веющее эпохой перемен. Не в то время жила Катерина, не там искала счастье и не с теми людьми её свела судьба. Краткий отрезок жизни получился трагичным, а героиня вела себя именно так, как немного погодя станут вести себя женщины вообще, становясь независимыми от мужчин, умеющих извлечь пользу из любого дела. Женщины это умели всегда, но не во всех моментах они могли чувствовать себя свободно, наталкиваясь на сложившиеся традиции общества, трактующие твоё поведение однобоко, не допуская перегибов. Конечно, свекровь Катерины всплывает надо всем могучим титаном, чьё слово имеет решающее значение, но тут уже другая ситуация, более связанная с христианской нормой, обязывающей почитать мать. Читатель не зря следит за творческими муками участвующего в пьесе изобретателя, желающего собрать вечный двигатель, но не имеющего для этого средств, всё это и говорит за то, что в скором времени революция произойдёт и в этих местах — не только техническая, но мировоззренческая. Гроза происходит слишком рано, усугубляя внутренние переживания главной героини, не допуская изменений в сложившуюся заранее безвыходную ситуацию.

Читателю не стоит во всем доверять автору, который мог представить далеко не тот финал, что случился. Расследования никто не проводил, но падающее с большой высоты тело, да падающее на камни и имеющее крохотную, едва заметную, метку на голове — это уже само по себе подозрительно. Не пугает автор проломленным черепом, и не даёт совершить полный осмотр тела, и в одностороннем порядке предлагает самую очевидную версию произошедших событий. Если постараться развернуть всю историю с конца в начало, то не Катерина сделала решающий шаг и не гроза оказалась во всём виноватой, а кто-то решил разрешить дело наиболее быстрым способом, наслушавшись мыслей о самоубийстве героини, решив ей помочь сделать этот шаг. Может быть таким человеком стала сестра мужа Варвара… но что произошло на самом деле — тайна.

Хороший шанс создать детектив с расследованием. Мэтры отечественного детективного жанра, принимайте идею для реализации.

09.02.2015 (http://trounin.ru/ostrovsky59)

ЧАРЛЬЗ ДИККЕНС «ИЗ АМЕРИКАНСКИХ ЗАМЕТОК» (1842)

Быт северных американских штатов образца 1842 года глазами Чарльза Диккенса, взявшего с собой на добровольных началах лишь жену, да желание пройтись по «самым интересным» местам нарождающейся государственности одного из любопытных государств. Диккенс всегда остаётся Диккенсом — он не изменяет своему стилю даже в документалистике, наполняя заметки о путешествии в виде всё того же скучного размазывания повествования по страницам. Ведь можно было написать гораздо интереснее, только в таком случае это уже не будет плодом деятельности дум Диккенса, а чья-то иная работа. Диккенс не обозначает цель поездки, оставляя читателя догадываться, что писателю просто нужен был новый материал для работы. И Диккенс его получил сполна, испытав ужас до погружения на корабль и во время океанского круиза, пытаясь найти плавающие по каюте ботинки и иногда не совсем удачно определяя положение потолка и пола, настолько всё мешается у него голове. До начала американских заметок читатель долго изучает подробности жизни на корабле, приходя к неутешительному выводу — лучше ходить по земле, чем подвергать организм испытаниям в водном пространстве.

Чарльз Диккенс боялся темноты, он испытывал дискомфорт при пребывании с незнакомыми людьми в одном помещении, особенно если приходилось спать с ними рядом. Но всё это только начало. Дальше читатель погрузится в однообразную схему пребывания в каждом городе… Диккенс посещает только тюрьмы, суды, психиатрические больницы и школы для глухонемых, больше его ничего не интересует. Конечно, Диккенс уделит внимание описанию нравов жителей американского континента; как тут не уделишь, когда всё вокруг заплёвано, везде следы жёванного табака, а к горлу подходит ощущение омерзения. Даже в суде Диккенс находит только два отличия от суда британского: отсутствие высокопарности и наличие у каждого участника процесса плевательницы. Американцы жуют табак постоянно, не стесняясь сплёвывать не только в плевательницу, но и вообще рядом с собой, не гнушаясь полами в помещении, либо показывая меткость, уводя твой взгляд в сторону какой-либо ёмкости, куда всё равно удаётся попасть только с десятого раза, да и то в лучшем случае. Таким образом, Диккенс изначально настроен отрицательно к жителям штатов, не находя ничего положительного в их поведении.

В Нью-Йорке Диккенса поразили свиньи — «священные» животные для большого города, лишённого забот об уборке мусора с улиц. С этим прекрасно справляются свиньи, за которыми никто не следит, которых никто не содержит, но свиньи тем не менее отлично процветают, принося городу неоценимую пользу. В Нью-Йорк Диккенс попал следуя путём из Бостона и Коннектикута, продолжая путь в сторону Мэриленда, Питтсбурга, Цинциннати, Сент-Луиса, Луисвилля, Вашингтона и Ниагары, курсом до британских владений в Канаде. Удивляет Диккенса в американских тюрьмах разное отношение к заключённым, когда в большинстве из них сидящим не даётся возможность выходить на свежий воздух, а в филадельфийской одиночной тюрьме прямо в камерах установлены ткацкие станки, позволяющие арестантам коротать время за работой, единственной возможностью сохранить здравый рассудок при отсутствии общения с другими осуждёнными.

Середина XIX века — не самое лучшее время для приятных поездок на длинные расстояния. Диккенс с сожаление отмечает, что если во время передвижения в карете тебе удаётся доехать целым до пункта назначения, а сама карета ни разу не перевернулась, то тебе по-настоящему повезло. Речной транспорт также не внушал Диккенсу доверия, начитавшемуся в местных газетах заметок об очередном взорвавшемся корабле. Вот и думает знаменитый английский писатель не о возможности быстрее доехать, а о поиске наиболее безопасного средства для передвижения. Отчего-то Диккенсу противно наблюдать бесконечно прямые улицы в городах, он желает найти хотя бы малейший изгиб. Да как-то ему будет безрадостно смотреть на течение «великой американской реки» Миссисипи, где вместо воды лишь жидкая грязь, перемешанная с плесенью, производящая скорее вид медленно передвигающегося болота.

Британские территории в Канаде вызвали у Диккенса подлинный восторг, заставляя его на время забыть быт американских штатов, чтобы позже в них вернуться снова, дабы выполнить ещё несколько пунктов в плане культурного просвещения. Так Диккенсу очень интересна деревня шейкеров, дающая писателю много полезной информации в сфере понимания религиозных сект, отделившихся от матери-церкви, нашедших на новом континенте приют и процветание. Диккенс сам признаёт, что всё разнообразие взглядов на религию никогда не удастся собрать под крышу одной религии снова. Ну, не Диккенсу ведь об этом говорить — англичане одни из первых решились на полное отделение от католичества, поэтому не стоит удивляться поехавшему по накатанной процессу. Хотел Диккенс проехать на юг штатов, чтобы поближе познакомиться с рабством, но жаркая погода и всё тот же сомнительный транспорт заставили его сконцентрироваться лишь на чтении газет, публикующих на первой странице информацию о беглых рабах, из чего Диккенс не сделал никаких вдохновляющих выводов, придя к заключению о зверстве, выраженном в стремлении хозяев калечить негров, чтобы у рабов были примечательные особенности, по которым потом будет проще найти сбежавшего.

Конец ознакомительного фрагмента.