Главная роль

Константин Тамерланович Давлетшин, 2020

Эта книга вмещает в себя огромный и удивительный мир. А точнее – миры. Жизнь на волшебных райских островах посреди Тихого океана, странные обычаи аборигенов, любовь прекрасной туземки. Трагические и неожиданные события пришлось пережить русскому моряку Алексею Лаврову после кораблекрушения.

Деревня

Деревня папуасов произвела на меня хорошее впечатление. Я ожидал увидеть такие же как у Хэнка полуразвалившееся лачуги заваленные кучами мусора, но деревенские домишки хоть и были «лачугами», но выглядели добротно и казались крепкими и опрятными. Никаких заборов и изгородей, всё открыто и просторно. На улицах было чисто, сами улицы были прямые и широкие, не то что наши арбатские кривоколенные переулки. Не улицы — проспекты!

Деревня состояла примерно из шести-семи десятков разнокалиберных домов и была построена правильным полукругом с площадью по центру, от которой лучами расходились улицы. По другую сторону площади располагались многочисленные навесы с лодками, пляж и небольшая бухточка с причалом. На краю деревни, почти в джунглях, торчал острый шпиль какой-то церкви. Невольно я искал глазами огромную жаровню или котёл, но ничего не нашёл и спросил у Хэнка, он неопределённо махнул куда-то назад и сказал: «там».

Когда мы спустились и вышли на площадь, нас уже ждал вождь в окружении пяти размалёванных мужиков с копьями и человек тридцати деревенских, в основном женщин и детей. Я почему-то ожидал, что людоеды будут выглядеть как-то по-особенному: огромные челюсти, жёлтые клыки, безумные взгляды… Но эти выглядели совершенно обычно, даже заурядно, только лица у них какие-то суровые. Единственное зримое отличие от нас — местные жители одеждой себя не обременяли. То есть совсем. Лишь у древних старух на поясе весела пара пучков травы, остальные ходили совершенно голые. Мужчины носили на шее целые связки бус, сделанных из красных и белых ракушек, у женщин, помимо одной-двух ниток бус, браслетов на руках и ногах, в волосах торчало штук по десять больших разноцветных гребней, которые выглядели как раздутые ветром паруса. Вот, собственно, и вся одежда.

На площади вождь подошёл к нам и показывая на меня рукой произнёс пламенную речь, во время которой папуасы периодически то кланялись, то поднимали руки вверх. Под конец он запел какую-то занудную песню, вроде похоронной, но папуасы, вместо того чтобы сделать скорбные лица стали радоваться и скакать как сумасшедшие! Мелодия и танец никак не совпадали между собой по ритму и я даже подумал, что это необходимый ритуал перед приготовлением пищи, то есть меня. Сначала вождь рассказал о том, какая честь съесть такого «большого» человека как я, потом спел мне отходную, а затем папуасы стали радоваться вкусному ужину. А что? Очень даже логично.

Хэнк предательски молчал. Никогда не доверяйте англосаксам.

Но всë разрешилось неожиданно просто: вождь взмахнул рукой, и папуасы тут же остановились. Потом подошёл ко мне, улыбнулся и сказал:

— Будьте нашим гостем, чувствуйте себя как дома, но уважайте наши традиции, а вечером я жду вас на торжественный ужин. Я прикажу зажарить поросёнка!

Спасибо, что не меня!

Народ стал расходиться и вдалеке я заметил одиноко стоящего старика с европейским лицом, одетого в чёрный, как мне показалось, халат.

— Это кто, — тихо спросил я у Хэнка.

— А что вы шепчете, сэр, — удивился Хэнк, — этот старик — местный священник, пастор Людвиг.

— Откуда он здесь? — Не переставал я удивляться местной смеси: вождь-людоед, знающий несколько языков, голое население, христианский священник. Куда я попал?

— Этот священник, сэр, здесь уже лет сорок, с тех пор, как всë вокруг было немецкой колонией. Эти острова, хоть и расположены в пятистах километрах, но относятся к архипелагу Бисмарка.

— А ты откуда это знаешь? — Хэнк никак не похож на знатока истории и географии.

— Пастор Людвиг сам рассказал, сэр. Из Австралии специально проплывал офицер для допроса, он потом со мной кое-чем поделился. Старый Людвиг уже совсем выжил из ума и до сих пор молится за великую германскую империю и за здоровье кайзера. Не думаю, что он будет против нас шпионить. Тут лютеран вообще никого нет, зато в церковь ходят все, это у них единственное развлечение.

Красный цветочек

Мы пошли в хижину Хэнка, он жил не в самой деревне, а там, что у нас называется «выселки». В хижине был такой же бардак, как и в радиолачуге на холме, только соляркой не воняло. Хэнк спал на куче грязного тряпья в углу, мне вежливо предложил разместиться так же:

— У меня тут немного не прибрано, сэр, зато вы можете занять любое, удобное для вас место.

Я критически осмотрел хибарку Хэнка и подумал, что у меня в джунглях было и чище, и уютней.

— Хэнк, а у тебя в Австралии есть свой дом?

— Нет, что вы, сэр, я же охотник, — сказал он с лёгким упрёком, словно я спросил какую-то глупость, — я всю жизнь один по джунглям хожу. Только я, верное ружьё и острый нож! — Последние слова он произнёс с такой гордостью, что обзавидоваться можно, прям поэзия!

— Нет, Хэнк, не обижайся, но я хочу спать на кровати.

— Это можно, сэр! — С готовностью согласился он, — при церкви есть гостиница с кроватью и умывальником. Сам видел!

— Вот давай туда меня и веди.

Пастор Людвиг ждал нас около своей церквушки и когда мы подошли, он церемонно перекрестил нас и назидательно сказал:

— Правильно делаете, дети мои, настоящие христиане первым делом должны посетить церковь. Надеюсь вы лютеранин? — Голос у него был глухой, словно он говорил в трубу: бу-бу-бу… — Как теперь дела в Берлине? Как здоровье нашего любимого кайзера? Мне говорили какие-то нехорошие вещи про него, но я этому не верю! Кайзер Вильгельм всегда был таким рассудительным и крепким мужчиной! Я его знаю с самого детства, представляете, я учился с ним в одном классе! (Это возможно так и было, будущий кайзер учился в обычной городской гимназии). — И тут без перехода, — но сегодня службы уже не будет — сказал старик и не прощаясь пошёл в церковь.

— Пастор, — окликнул его Хэнк, — мы пришли не только на службу. Сэр Алекс хотел поселиться в вашей гостинице.

Старик замедлил на мгновение шаг, крикнул куда-то в джунгли: «Магдалена!», и поковылял дальше.

Через полминуты к нам выскочила одетая как монашка молодая, высокая, красивая мулатка, лет двадцати. Старик что-то пробурчал ей на ходу, она повернулась к нам, оценивающе рассмотрела меня с головы до ног и весело подмигнула. Потом быстро поклонилась и показала рукой вперёд: «следуйте за мной». Увидев красивую мулатку, Хэнк присвистнул «ого!», похотливо потёр руки и стал пялится на неё во все глаза. Я быстро попрощался с ним и пошёл за монашкой.

Монашка и в правду, сильно выделялась на фоне тех женщин, которых я сейчас видел в деревне. Те были черные как солдатский сапог и все, как на подбор, страшненькие. Эта была не чёрная, а лишь немного смуглая, с длинными, вьющимися волосами и с правильными чертами лица. Именно таких экзотических красавиц изображают на плакатах, предлагая посетить «тропический рай» на островах Французской Полинезии. Именно таких женщин пытался изобразить на своих знаменитых полотнах французский художник Поль Гоген. Жаль, что у него из этого ничего не вышло — рисовать он не умел совсем, только красоту испортил.

Но не это самое главное! Красота — это, конечно, очень хорошо, но у монашки было то, что ценится гораздо больше — у неё был шарм. То, как она на меня смотрела, как заигрывала глазками, как поворачивалась и делала взмах рукой… В её взгляде было не простое кокетство и в мыслях у неё была не мимолётная интрижка, тут что-то значительно больше. В её движениях было что-то неуловимое, то, что заставляет присмотреться к женщине внимательней. Именно это, неуловимое, цепляет мужиков как корабль становым якорем, именно таких женщин выделяют из толпы остальных, именно они врезаются память навсегда.

Гостиница оказалась пристроенным к церкви фанерным ящиком с микроскопическим окном. Но внутри оказалось чисто и даже уютно — чувствовалась заботливая женская рука. В одном углу ящика стояла железная кованная двуспальная кровать на неё сидел рыжий, облезлый котёнок без одного уха. В другом углу на безногой табуретке стоял побитый медный таз, глиняный кувшин без ручки и букетик цветов в железной солдатской кружке. Другой мебели не было. Я сел на кровать и немного покачался — отличная кровать, и матрас в меру мягкий. Ещё бы подушку, простыню и одеяло до полного комплекта.

— Ты говоришь по-немецки? — обратился я к мулатке.

— Я, я, герр Алекс, я уже десять лет служу у пастора Людвига. Он научил меня.

— Тогда принеси мне постельные принадлежности.

Моя просьба поставила еë в тупик, она даже развела руками, показывая своё недоумение.

Я стал показывать жестами, что мне нужно, потому что сам забыл, как будет по-немецки «наволочка» и «простыня». Магдалена глупо смотрела на меня, потом, видимо, поняла и выбежала на улицу. А я тем временем прилёг на кровать и чувствую: всë, засыпаю.

Спал я недолго, кто-то стал аккуратно трясти меня за плечо. Открываю глаза: вот это да! Передо мной стояла совершенно голая Магдалена, на губах красная краска, на щеках румяны, к волосам приколот большой красный цветок. Она загадочно улыбалась белозубой улыбкой и всем видом показывала жгучее желание отдаться мне прямо сейчас. Она томно простонала, присела на кровать и стала нежно гладить мои волосы:

— Герр Алекс, — начала она ласково, — белых женщин в деревне нет. Но я тоже красивая, — вдруг сказала она с вызовом, — посмотрите! — Магдалена выгнулась вперёд и подняла руки вверх, чтобы я лучше смог разглядеть еë грудь, — видите: я лучше белых! — Она явно собой гордилась. — И, пожалуйста, не называйте меня «Магдалена», меня зовут Ма-Фи, по-нашему — это «красный цветок», вот такой как у меня в волосах, — она кокетливо покачала головкой, — правда, очень красивый?

На счёт всех белых женщин не скажу, но что она была красивее многих — это факт! Да что там многих, большинства! Но сейчас она в мои планы не входила никак, я просто вырубался как хотел спать, и смотрел на все еë прелести одним затуманенным глазом. Красавица поняла, что сейчас я ни на что не способен, кинула на меня презрительный взгляд и недовольно процедила:

— Об этом я с вами поговорю завтра.

Тут меня осенило, и я засмеялся:

— Ма-Фи, ты очень красивая девушка, правда, — я погладил еë по смуглой спине, кожа такая нежная, как бархат, — но я хотел белую простыню, а не белую женщину!

Она резко развернулась ко мне:

— Вы, что думаете, я — глупая дикарка? Я прекрасно поняла, что вам нужно! — если хотите, то можете забрать свою постель, — и показала рукой в угол. Затем встала, повертелась передо мной поправляя волосы и хвастаясь своей прекрасной фигурой, но тут видимо вспомнила, что она для меня служанка, а не жена, и уже примирительно, — вам скоро нужно идти к вождю, я помогу вам собраться.

— Давай минут через пятнадцать, — у меня уже слипались глаза.

— Хорошо, как прикажете, герр Алекс, — проворковала она с хитрой улыбкой, и тут же легла рядом со мной! В кровати она прижалась ко мне со спины, прошептала что-то ласковое на ухо, поцеловала в шею, запустила руку под тельняшку и стала гладить грудь. Я взял еë руку в свою и мгновенно заснул.