Трон Персии. Книга первая. Наставник

Константин Пылаев, 2021

Весельчак и балагур, поэт и бабник Тарш неожиданно оказывается в самом центре дворцовых интриг. Никогда не задумывавшийся ни о чём, кроме женщин, войне и выпивке, он внезапно обретает смысл в своём существовании. Его порочная любовь и трудное возвращение к богу полностью меняют его, заодно меняя и будущее всего Ближнего Востока.

Глава 3

— Они в двух переходах от Экбатаны, о Великий.

Гонец в запылённом плаще склонил голову. Когда-то в молодости могучий и стройный, но со временем погрузневший Иштумегу стоял к нему спиной, опершись огромными кулаками на массивный, мраморный стол. Когда речь шла о новостях, Царь Царей не требовал от посланцев и послухов исполнения ритуалов почтения — достаточно было не поднимать взгляд на владыку. Это там, в тронном зале, в пестроте нарядов, в золоте и мраморе колонн, где все эти мелкие князьки и царьки заискивали перед ним, готовые лизать подошву его обуви, ему требовалось проявление беспрекословной покорности. Здесь от приносящих вести и тех, кто помогал принимать ему решения требовалось другое — верность. А верных не следует унижать, заставляя каждый раз, ползать перед ним на коленях.

— В двух переходах. — ни к кому не обращаясь, эхом повторил Иштумегу.

Властитель многих земель и царств последние два месяца был угрюм. Его не переставали угнетать смутные страхи и не менее неприятные размышления. Чем ближе была его дочь, носящая во чреве его внука, которому суждено занять его трон, ещё до того, как он отправится держать суд у Чинвара, тем мрачней он становился. Предсказание было неумолимо — царствовать будет либо он, либо его внук.

— Арбаку, — он наконец-то смог оторваться от тяжёлых мыслей, — отправь им навстречу пять сотен всадников. Нет, отправь тысячу. Пусть моих воинов будет больше, чем персов.

— О великий. — дерзнул встрять вестник. — Прости, но твоих воинов и так больше, чем персов.

Иштумегу обернулся.

— Подробней.

— На триста персов приходится тысяча всадников Царя Царей. — пояснил гонец.

— Сколько? Тысяча? — Иштумегу рассвирепел. — Этот сын степных шакалов отправил с Манданой тысячу? Половину моих воинов в Пасаргадах.

— Это нам на руку. — неожиданно произнёс Абаку.

— Что ты сказал! — в ярости развернулся к нему царь. — Повтори!

— Я сказал, — первый военачальник Мидии был невозмутим, — что это нам на руку.

Иштумегу некоторое время смотрел на него с бешенством. Прошло не меньше минуты, прежде чем он успокоился.

— Ты хочешь сказать, — преодолевая себя, процедил он сквозь зубы, — что оставшаяся часть сможет пресечь мятеж персов, вздумай Камбуджия посметь.

— Не сможет. — безразлично ответил Арбаку. — И даже останься там и эта тысяча, не смогли бы. Будет лучше, если ты и оставшихся вернёшь.

— И предоставить персов самим себе? — Иштумегу скептически фыркнул.

— Мы можем себе это позволить.

— С чего ты так решил?

— Как доносят твои верные слуги, коих я заслал в Пасаргады, зять твой, Камбуджия, который зовётся теперь Камбизом, не то что не посмеет, даже не подумает.

— Поясни. — уже остыв, потребовал царь.

— Его ближайшее окружение хоть всячески и подталкивает к войне с тобой, но он достаточно умён, чтобы не допустить этого. Он беспомощен, и на троне держится только благодаря браку с твоей дочерью. Ты был мудр, когда поддержал его. Камбиз — не его покойный отец, слишком слаб и мягкотел, предпочитая мидийские роскошные наряды боевым курткам персов.

Он замолчал, давая возможность господину, переварить его мысль. Иштумегу подошёл к окну и посмотрел на начинавший зацветать дворцовый сад.

— Продолжай.

— Эти воины пригодятся в другом месте. — совсем уже по-деловому докладывал Абаку. — В Бактрии и на границе с Лидией. Там неспокойно. А ещё, — он сделал многозначительную паузу, — лучше всего оставить их здесь.

Царь с удивлением посмотрел на него.

— Амдэроеш и вся эта свора наверняка что-то замышляет — две тысячи воинов не будут лишними.

— Эти всегда что-то замышляют. — согласился с нем Иштумегу. — Но вряд ли на что решаться.

— Да, пока ты держишь их возле себя.

Эта мысль принадлежала ему, хотя Царь Царей был убеждён — идея удерживать мидийских князей и правителей завоёванных земель рядом с собой, лишь изредка отпуская, вызывая в Экбатаны кого-то из их соседей, чтобы не сговорились, возникла в его голове.

— Тогда пусть будет три тысячи всадников. — распорядился Иштумегу. — Пусть персы видят, что я могу позволить себе послать навстречу дочери такое войско. И отправь самых лучших.

*

С его последнего визита ничего не изменилось. Как и в тот раз Тарш не мог отказать себе в удовольствии помечтать, мысленно представив взятие Экбатаны.

Вот он сбивает пращой, неосторожно высунувшегося лучника, и тот исчезает с пробитой головой. Нет такого шлема, который спасёт от пущенного с огромной скоростью снаряда. Стрелок мёртв.

Вот он лезет по лестнице, попутно уворачиваясь от летящего сверху камня, который сбивает карабкающегося следом за ним воина, и тот падает вниз, ломая шею. Принимает на щит брошенный дротик и саблей отмахивается от нацеленного в грудь копья. Выскакивает на куртину и оказывается зажатым с трёх сторон врагами.

Удары сыплются отовсюду. Ему необходимо продержаться всего несколько мгновений, и вот уже рядом с ним ещё один щит, ещё одна сабля. Потом…

Это если повезёт. А о том, что может не повезти, воин думать не должен. Но можно поискать и другие способы.

Из трёхсот персов в город въехали сорок. Во дворец вошли только шестеро — наиболее представительные, и Тарш в их числе. Прочие стали лагерем в километре от главных ворот. С ними осталась приехавшая с ними тысяча мидян. Охранять.

Паланкин поставили на землю. Подушка, дорожка. Всё как полагается.

— Отец! — едва откинулся полок, воскликнула Мандана.

Иштумегу вышел навстречу в сопровождении двенадцати важных сановников в нарядах, которые Тарш, неплохо разбирающийся, несмотря на свою нелюбовь к подобным одеяниям в их стоимости, оценил в дюжину всадников, экипированных и снабжённых всем необходимым для похода. Самым печальным в этом было то, что теперь придётся рядиться подобно этим щёголям, чтобы лишний раз не вызывать их неприязнь.

— Отец! — повторила она, довольно проворно для непраздной, выбравшись из носилок и не дожидаясь помощи служанок, бросилась в объятия родителя.

Сколько уж было в этом искренности, а сколько лицемерия Тарш не знал, но судя по сентиментальному лицу Иштумегу заподозрил Мандану в способности вить из него верёвки.

— Дочь моя. — грозный властелин с величайшей осторожностью взяв её головку, лежащую на его могучей груди, повернул к своему лицу. — Дочь моя. — повторил он, нежно прикоснувшись губами к её лбу. — Как ты? Не устала ли в дороге?

— Устала, отец, очень устала, но безмерно счастлива видеть тебя. — она вновь уткнулась в его грудь, зарывшись в складках его дорогих одежд.

— Спокоен ли был путь твой сюда, радость глаз моих. — с заботой в голосе вызнавал любящий отец.

— В окружении твоих непобедимых воинов я всегда буду в безопасности.

— Идём же скорей в дом, в котором ты родилась и выросла. Твоя сестра тебя ждёт. Заодно познакомишься с племянником. В твоё отсутствие она вышла замуж и родила, Хвала Огню, Дающему Свет, мальчика. Ты, — он прикоснулся пальцами к её большому животу, — я слышал, тоже обещаешь подарить мне внука?

— Повитуха говорит — будет мальчик. — стыдливо пряча глаза, сказала Мандана. — Надеюсь, это правда.

Иштумегу как-то уж совсем печально взглянул на дочь, но она, радуясь своему возвращению, не обратила на это внимания. Зато отметил Тарш. Правда, он счёл это проявлением излишней чувствительности, мало вязавшимся с обликом грозного владыки.

Царь Царей сдал за последние три года после последней их встречи. Бремя власти — оно тяжело. А уж если ты властелин таких пространств, что раскинулись от границ с Лидией до Согдианы и Инда подавно. Чем дальше от Экбатаны, тем своевольней ведут себя князья, то и дело норовя возомнить себя независимыми правителями. Да и здесь, в сердце империи найдётся немало, кто хотел бы воткнуть акинак в спину. Тут и своим близким доверять не приходится — всяк норовит вцепиться в горло, чтобы потом занять твоё место, после чего также бояться и подозревать всех и вся. Наверняка и его новый зять Спитам не был исключением. Хотя за этим «потомком пророка» скорей всего стояли другие, и их пока устраивало положение вещей. Пока устраивало.

Отец с дочерью уже пошли было в покои, как Иштумегу неожиданно обернулся, будто что-то припоминая. Внимательно осмотрел представителей Камбиза.

— Я гляжу, кое-кто из персов до сих пор уподобляется пастухам? — и уставился на Тарша.

Мандана проследила за взглядом отца и поняла, о ком он говорит.

— Ты будешь смеяться, но он и есть сын пастуха.

— Что тогда он делает в свите моей дочери? — сурово спросил Иштумегу. — Или у твоего супруга не нашлось более достойного мужа сопровождать тебя?

— Отец. — примирительно ответила Мандана. — Ты не слышал, как он поёт. За одно это ему можно простить его низкое происхождение. К тому же он в прошлый раз сопровождал меня. И ты неправ — он многому научился. А что до одежд, — она взглядом смерила перса с головы до ног, — думаю, он просто не успел переодеться.

— Да? То-то мне показалось знакомым его… лицо.

— Прости его. — ладошка дочери легла на грудь отца. — Мне кажется, что он не безнадёжен. Это самый доверенный человек моего мужа. — еле слышно добавила она.

— Может мне ещё и одарить его? — поморщился Иштумегу.

— Прекрасная мысль, отец!

— Что ж, раз моя дочь считает тебя достойным, я награжу тебя. Как твоё имя, перс?

— Его зовут Тарш. — вместо него ответила Мандана, за что заслужила вопросительный взгляд отца.

— Просто Тарш?

— Он не носит второе имя. Но по тому, как он владеет оружием, можно предположить, что в нём течёт благородная кровь.

— Иногда и чернь неплохо владеет оружием. — скептически заметил Иштумегу. — Только хочу знать — откуда тебе это известно?

— Я потом тебе всё расскажу. — хитро улыбнулась Мандана, беря отца под руку. — Идём, покажешь мне племянника.

— Хорошенький.

В голосе тётки слышалось лёгкое раздражение. Аметис, её младшая сестра, почувствовала это и сделала движение, будто прикрывала дитя от дурного глаза. Сёстры и раньше, соревнуясь друг с другом за любовь отца, не очень-то и ладили, и теперь, когда, по всей видимости, претендентом на трон стал муж Аметис Спитам, ревность могла перерасти в открытую неприязнь.

— Спитак. — с гордостью и оттенком торжества, представила мать годовалое дитя. — и соблюдая вежливость, сама поинтересовалась. — Ты, говорят, тоже мальчика принесёшь?

— Повитухи сказали — определённо будет мальчик. — скрывая зависть, ответила Мандана.

— Будущий царь Аншана. — с долей яда в голосе Аметис поклонилась животу сестры.

Сестра сделала то же самое в сторону колыбели.

— Да. — нежно улюлюкая с малышом, склонилась над люлькой мать. — У нас будет братик. Да, Спитак. Он будет хорошим и будет нас любить. И мы тоже будем к нему милостивы.

Мандана готова была придушить голыми руками и мать, и дитя. Пока её не было, этот интриган, главный мобед, подсунул отцу для сестрицы муженька из своих. Эти святоши утверждали, что Спитам — прямой потомок пророка. Может это и было правдой, только Мандане от этого не легче. Теперь маги наверняка станут влезать во все дела царя, проталкивая на все места своих людей. Может статься, что и Иштумегу им станет не нужен. И зачем она согласилась выйти замуж за перса. Могла бы попробовать уговорить отца.

Аметис решила подсластить горечь своих слов.

— Когда ты будешь рожать, я буду молиться Анахите, а Спитам обещал принести в жертву самого большого быка, чтобы твой малыш был, как наш отец крепок телом.

— Спасибо, сестрица. — искренне поблагодарила Мандана, и поскольку речь зашла о родах и здоровье младенца, не рискнула съязвить. — Дозволь, я тебя поцелую.

Они сердечно обнялись.

— И я хочу, чтобы ты знала, — совсем уже тепло прошептала Аметис, — мы одна семья.

Таршу выделили отдельную комнату. Небольшую, но для одного вполне достаточную. В самом дальнем крыле дворца. Отсюда будет сложновато уследить за сыном Камбиза, но он рассчитывал что-нибудь придумать, и Мандане в его планах отводилась не последняя роль.

Остаток дня и всю ночь он провёл в одиночестве. Ману и других соплеменников расселили раздельно. Сделали это наверняка предумышленно, но телохранитель ещё не родившегося наследника Аншана не переживал по этому поводу — рано или поздно он останется здесь совсем в одиночестве. Придётся обзаводиться связями с местной знатью самостоятельно.

Конечно, это будет не просто — подходящей родословной он не обладал, вдобавок отказался от имени отца. Чтобы перс, да и не только перс, пошёл на такое, требовалось что-то особенное. К примеру, если отец покрыл своё имя позором.

Хорошо ещё, что Тарш был богат, да и Камбиз выделил ему значительную сумму и даже указал, у кого в Экбатанах он мог бы занять под честное слово царя. Что до происхождения, то нередки бывали случаи, когда безродный воин, благодаря доблести становился царём. Взять того же Ахемена(1).

Утром ему прислали раба.

— Господин. — невольник склонился так низко, что Тарш озаботился состоянием его поясницы. — Мне велено прислуживать тебе и сопровождать везде, куда бы ты ни пошёл.

— И куда ж я тебя поселю. Мне и одному здесь тесно.

— Я могу спать у двери, господин. — невозмутимо ответил раб.

— Да? — Тарш оглядел пришедшего — лёгкая накидка, опоясанная простой верёвкой, мало подходила для ночлега на каменном полу. — Ладно, там разберёмся. Ты мне вот что скажи — каковы здесь порядки?

— Для этого придёт наставитель, господин.

— Что за наставитель?

— Личный раб царя. Он расскажет господину обо всех церемониях, подлежащих исполнению.

— Это будет кстати. Когда же он явится?

— Мне приказано передать господину, что наставитель явиться в полдень.

— Подождём. — Тарш лёг обратно на кушетку. — Можешь сесть. — он указал на циновку в углу.

— Я постою, господин.

— Будем считать, что я тебе приказал. — отмёл возражения Тарш. — Родом откуда?

— Я раб от рождения, господин. — ответил раб садясь.

— Так, давай условимся — когда мы наедине ты будешь напоминать мне, что я твой господин через раз. Нет, через два на третий. Понял?

— Да, господин.

Тарш поднял палец.

— Так нам проще будет разговаривать.

— Господин желает поговорить? — осведомился невольник.

— Ты хочешь, чтобы я тебя побил? — улыбнулся Тарш.

Ему требовалось наладить контакт хотя бы с кем-то. Зачастую через прислугу можно выведать куда больше, чем поведают самые важные сановники. Он знал это по себе.

***

— Сколько ты хочешь за этого мальчишку.

Покупатель был небогат. Это было видно и по одежде, и по манере держаться, хотя он старался напустить на себя вид посолиднее — так легче сбить цену. Выделенный для продажи мальчика мужчина показал четыре пальца — цена минимальная. Глаза посетителя загорелись — он готов был заплатить семь и даже восемь, но решил всё равно поторговаться.

— Три. — сказал он, брезгливо сморщив лицо. — Какой-то он у тебя… — в воздухе был начертан пространный символ.

Представитель суда старейшин качнул головой и вновь показал четыре пальца.

— Да за четыре я могу купить юношу, а этого ещё откормить нужно.

Мужчина молча повторил знак. Суд присудил продать преступника за четыре — в такую сумму обошлись похороны его родителей. Меньше принести продавец не мог, а завышать цену не позволял закон. Сам мог сесть рядом.

Тарш их не слушал — перед глазами всё время всплывал образ матери. Он видел её улыбку — такую редкую при жизни, оттого и такую желанную. Иногда ему казалось, что он чувствует прикосновение её ладони к его волосам. Чувствовал тепло дыхания и слышал звук её голоса.

Он больше не плакал — все слёзы остались там, у постели мёртвой. Они закончились, когда пришёл Тозур. Кончились вместе с его местью. Дальше была пустота.

— Что ж ты такой несговорчивый? — закипал покупатель. Он так не привык — на базаре требовалось торговаться. Ну или хотя бы нахваливать свой товар — продавец не делал ни того ни другого. — Ты будешь здесь с ним сидеть до того, как с неба прольётся расплавленный металл и все праведные отправятся прямиком в рай.

Четыре пальца.

— Тьфу на тебя. Я ухожу. За этого мальчишку никто и двух не даст. Последний раз предлагаю — три.

Четыре пальца.

— У-у. — взревел покупатель. — Чтоб тебя унесли дэвы — на, подавись. — надлежащие к уплате четыре монеты легли у ног продавца. — Я забираю его.

Мужчина всё так же молча подобрал кругляши и передал конец верёвки, лежавшей на шее мальчика, в руку посетителя базара. Поклонился, и не глядя на бывшего общинника, пошёл прочь.

***

— Нет, гос… Нет. — опомнился собеседник.

— Твоё имя? — Тарш заметил, как он загнул палец.

— Касис. — немного испуганно представился раб. — Ты будешь звать раба по имени? — второй палец спрятался в ладонь.

— Это недозволенно?

— Здесь это не принято, господин.

Тарш рассмеялся.

— Ладно, хочешь считать — считай. Но если ты ошибёшься, я тебя поколочу.

Касис испуганно взглянул на него.

— Шучу, шучу, не бойся. Кто твои родители. Только говори обстоятельнее, а то мы будем беседовать до прихода, как там его… наставителя и так ничего и не выбеседуем.

— Отец родом из Гиркании, а мать армянка. Оба тоже по рождению.

— Ты знаешь — живы ли они?

Раб не понимал, к чему эти расспросы, но его новый хозяин желал знать и этого было достаточно.

— Не знаю. Меня продали сюда десяти лет от роду. Но, думаю, да. Их хозяин — человек добрый.

Тарш кивнул — ему тоже было десять, когда его продали. Только родители были мертвы. Мама. Кто его настоящий отец он не знал, а встретил бы — тогда и он разделил бы судьбу Тозура.

— Ты, наверное, не понимаешь, к чему я всё это спрашиваю? Так ведь? — он остановил Касиса, намеревавшегося это подтвердить. — Так. Я здесь один, и по всей видимости, останусь здесь надолго. Я хочу знать — кто тут кто. И вообще, мне нужен собеседник и друг.

— Но я раб? — изумился Касис.

Его хозяин ухмыльнулся.

— Ты, кажется, забыл добавить «господин».

— Прости, господин. — раб подскочил и согнулся в поклоне, готовый быть побитым.

— Сядь уже. — обессиленно сказал Тарш. — Сядь и успокойся. Пока мы одни совсем не обращайся ко мне господин. И не кланяйся по каждому поводу. Мне это не нужно. А нужно… Я хочу увидеть обстановку твоими глазами.

— Глазами раба?

— Почему нет? Разве у тебя глаза иные, нежели у меня?

— Я не знаю.

— Такие же. И руки-ноги тоже. Тебе просто не повезло. Поэтому ты раб.

Касис задумался.

— Я не потребую от тебя ничего такого. Просто ты мне будешь рассказывать, кто с кем в каких отношениях. Не думаю, что это какая-то тайна. И потом — всё останется между нами. В долгу не останусь. Так пойдёт?

— Хорошо. — неуверенно согласился слуга. Предложение было более чем странное, но и отказывать господину он не смел.

— Тогда рассказывай.

— Прости, — Касис замялся, — я не понимаю, что ты хочешь знать.

Тарш видел, что раб чувствует себя неловко.

— О, извини. Я был должен представиться, а вместо этого принялся задавать дурацкие вопросы. Тарш. — он приложил ладонь к груди. — Так ко мне и обращайся. Сам понимаешь, здесь и наедине. А знать я хочу всё, о чём слуги говорят между собой. Ты же разговариваешь с другими рабами?

— Да.

— Вы же обсуждаете хозяев на кухне или где ещё?

Касис с испугу вжал голову в плечи.

— Обсуждаете, обсуждаете, я точно знаю. Вот эти сплетни мне и расскажи. Только избавь меня от подробностей жизни рабов. Меня интересуют хозяева. Давай начни с последних слухов.

То ли Касису польстило, что господин обращается к нему почти как к равному, то ли был болтлив, а может, и накипело где-то внутри, только открыв рот остановиться он уже не мог.

— Ты же, господин, один из тех персов, что привезли дочку Иштумегу? Так вот, поговаривают, что назад она не вернётся.

— Почему? — аккуратно подтолкнул его Тарш. Об этом он и без него догадывался, но всё же, подтверждение лишним не будет.

— Поговаривают, это всё из-за внука, который ещё не родился. А повелел ему… — Касис перешёл на шёпот, — повелел ему так поступить Фаракш.

— Кто это?

— Ты не знаешь, кто такой Фаракш? Ты же перс.

— Перс не перс, а не знаю. Объясняй.

— Фаракш — главный мобед. Это он сосватал владыке Спитама. А ещё он толкует все его сны.

— Серьёзно? И что это за сны?

— Говорят, — Касис настолько осмелел, что подсел на лежанку Тарша, — Мандана должна родить нового владыку вселенной.

А вот это уже серьёзно. За одно эту подробность можно отдать золотой, на который Касис не только выкупит себя, если отпустят, конечно, но и жить какое-то время.

В глазах раба вспыхнула гордость, ведь он мог кого-то посвятить в тайну, ставшую ему известной. И не кому-нибудь, а господину. А то, что за подобные речи его запросто могли подвергнуть пытке, Хвала Огню, в его голову пока не приходило.

Тарш мысленно похвалил себя.

— И что Иштумегу? — он скучающим тоном принялся допытываться подробностей.

— Как что? — удивился Касис. — Ведь наследником трона он назначил мужа своей младшей дочери, в обход старшей.

— Почему?

— Потому что муж Манданы перс. А как это может быть, чтобы перс владел Мидией.

— А Спитам мидянин?

— Не совсем.

Тарш недоумевая сдвинул брови.

— Он маг. Фаракш убедил царя, что он прямой потомок пророка. Вот он и решил породниться с магами.

— Теперь объясни, кто такие маги. Они мидяне?

— Я не знаю. Знаю только, что лишь они могут стать мобедами.

— Это племя или род?

— Кто говорит племя, кто какие-то особенные люди, но в Храмах Огня служат только маги. Больше никто.

— Так они мидяне или нет?

— Вроде как мидяне. — пожал плечами Касис. — А вроде как нет.

— Тогда зачем Иштумегу с ними решил породниться, да ещё и трон передать?

— Так они же против Амдэроеша и тех, кто с ним.

— Амдэроеш — он кто?

— Это самый богатый вельможа в Мидии. — удивился Касис тому, что собеседнику не знакомо это имя. — Его табуны неисчислимы, а из рабов можно создать целую армию.

— Армию? — ухмыльнулся Тарш. — Это из таких, как ты? Ты умеешь обращаться с оружием?

— Нет, господин. — едкое замечание хозяина поставило раба на место. Он встал с кушетки и поклонился.

— Прости, я не хотел тебя обидеть. — это «прости» вернуло всё назад. Касис, окрылённый таким отношением, снова принялся откровенничать.

— Сокровищница его полна золота и драгоценных камней. — нараспев восхвалял богатство Амдэроеша раб. — Он богаче самого Иштумегу. — но тут Касис сменил тон на более скептический. — Только думаю, враньё это.

— С чего ты решил? — улыбнулся Тарш, полностью с ним согласный.

— Будь у него столько золота, это он сидел бы на троне.

— А я гляжу, ты достаточно смышлён для раба. И осведомлён. — похвалил его Тарш. — Что ещё знаешь об Амдэроеше? Он мидянин?

— Дед его был из Манны, а бабка мидийка. Его отец воевал вместе с Увах¬шт¬рой. Это он собрал богатство семьи, когда был наместником в Арбеле, и теперь у него огромные владения в Хорране.

— Имя у него под стать богатству(2). Так он из знатного рода? Чем он так магам не угодил?

— Не признаёт учение пророка.

— А Иштумегу какая с того печаль?

— Таким как Амдэроеш вечно мало. — глубокомысленно заметил Касис. — Они постоянно требуют от царя новых походов. Хотят рабов и золота. Правда, он сам вроде заложника во дворце Иштумегу. Но стоит случиться войне, царю понадобятся его воины, и он вынужден будет его выпустить.

— И?

— Да только Иштумегу в походы не ходит, после того случая.

— Ты имеешь в виду битву со скифами, когда он попал в плен?

— Ну да. Но только об этом нельзя упоминать вслух. Ему хватает того, что есть, а этим мало.

— И откуда ты это всё знаешь? — одновременно с подозрением и одобрением спросил Тарш. — Я не последний человек в Аншане, и то в первый раз многое слышу.

— Кухарка на царской кухне рассказывала.

— Кухарка? — Тарш расстроился, начиная сомневаться в правдивости услышанного. Всё могло оказаться досужими домыслами черни. — Ей-то откуда известно?

— Так ведь… — Касис замялся, — господин не велел говорить о жизни рабов.

— Если это не касается дела. — рявкнул собеседник. — Говори, если это имеет значение.

— У неё, ну это… любовь с факельщиком царя. Тот постоянно находится в покоях Иштумегу и всё слышит, а потом рассказывает ей. А она нам. Скучно ей. Вот и болтает.

— И просит никому говорить, так? — Тарш усмехнулся. — Прислуга никогда не умела держать язык за зубами. А хозяевам и в голову не приходит, что рабы тоже имеют уши, и что самое ужасное — языки, которые они постоянно чешут. Если когда у меня будут рабы, я обязательно вырву у них эту совершенно ненужную часть тела.

— У господина нет рабов? — Касис был изумлён.

— В гостях мне предоставляют таких, как ты, а дома у меня нет.

— Нет дома?

— Ты начинаешь задавать вопросы. — осадил его Тарш. — Будет лучше, если ты забудешь, как это делается. А вот слушать слушай, особенно на кухне. И не болтай. Особенно про наши разговоры.

В дверь постучали. Касис вздрогнул и застыл. Хозяину пришлось ткнуть его вбок локтем, чтобы он опомнился и пошёл отворять.

За порогом стоял человек в богато расшитой светло-коричневой рубашке с тесьмой, опоясанной широким ремнём с серебряной нитью, в таких же, как и рубаха штанах и в сандалиях. Он с важностью вошёл внутрь и поклонился так, словно делал одолжение.

Касис посторонился кланяясь. Следом за ним — слуга в накидке, со свёртком в руках. Тарш так и остался полулежать на кровати, догадавшись, что пришедший и есть наставитель.

— Великий и несравненный Царь Царей Мидии дарит тебе чужестранец свой халат-кафтан в знак своего расположения. — высокопарно заявил учитель манер, сгибаясь в поклоне.

— Положи сюда. — решив изображать дикаря, незнающего, как следует принимать царские подарки, Тарш указал рабу в накидке на ложе.

— Ты должен встать и самолично принять дар с поклоном. — с раздражением указал на оплошность будущего ученика наставитель.

— Это что, я тебе кланяться должен, раб? — с деланной яростью спросил Тарш, намеренно нарушая приличия, чтобы в будущем все ошибки можно было списать на буйный, варварский нрав.

— Но так полагается. — оторопел человек дорогой одежде.

— Я не кланяюсь рабам. — высокомерно заявил гость царя. — Что ещё велел передать мне Великий?

— Он приглашает тебя разделить с ним трапезу. — потерянным голосом доложил наставитель.

1 — Ахемен — первый упомянутый в истории царь Персии

2 — Ам — достойный, Дэроеш — богатство (перс.)