Любовь с чудинкой

Константин Похил, 2023

Любовь сама по себе величайшее чудо. Но порой, чтобы чудо произошло, нужно поверить в него и не бояться казаться странным. Эта мысль проходит красной линией через оба произведения. Герой ироничной повести «Очевидное невероятно, или Антинаучные похождения неженатого инженера» к тридцати годам – любимый сын своих родителей, настоящий друг, да и карьера складывается как нельзя лучше. Единственный минус – он всё ещё не женат, и виной тому старая история. Так проходит день за днём, пока судьба не пытается взять всё в свои руки. Теперь остаётся одно – преодолев испытания и курьёзные ситуации, которые готовит циничное провидение, найти её – единственную. Разве трудно быть счастливой, когда рядом любимый человек? Ведь говорят, что с милым рай и в шалаше. Но почему соломенный домик Наташи и Игоря – героев повести «Никогда не поздно» – не делает их счастливыми? Сколько сил потрачено, чтобы собрать осколки разбитого счастья, но всё напрасно. Неужели причина кроется в давнем проклятии? И вот когда приходит понимание, что всё уже в прошлом, жизнь даёт второй шанс. Две разных повести. Но в каждой – любовь и сверхъестественная сила, кажущаяся на первый взгляд неодолимой. Кто победит, навязанная извне судьба или любовь, у которой, как известно, нет преград? Или есть?..

© Похил К., 2022

© «Издание книг ком», о-макет, 2022

Очевидное невероятное, или Антинаучные похождения неженатого инженера

Повесть

Первая глава,

из которой вы кое-что узнаете о жизни на секретных предприятиях, киселе с макаронами, великой силе Режима, девичьих чаяниях и холостяцком отчаянии, особенностях содержания диких животных в домашних условиях, ночных разговорах с незнакомцами и старыми друзьями

Невероятно, но я это сделал! Похоже, банально сбежал! Без причины, без какого-либо плана и цели, не готовясь заранее и не просчитывая последствий. Просто так, что вовсе для меня не характерно! Обычно я человек серьёзный и, как считают некоторые мои сослуживцы, даже несколько занудный. Признаться, в последнее время сам стал замечать, как постепенно трансформируюсь в нечто среднее между успешным учёным и заправским бюрократом. Благо, должность начальника ведущей лаборатории позволяет развиваться в равной степени в обоих направлениях. Тем более странным выглядит со стороны моё бегство за шесть часов до окончания рабочего дня. Как же такое могло случиться?

Утро ничего не предвещало. Обсудив на планёрке последний сет испытаний, мы с коллегами вывели изделие на заданный режим и уже к обеду благополучно сняли его со стенда, поставив жирную точку в четырёхлетней работе. Впереди была куча писанины, которая законодательно должна закрепить на века достижение нашего небольшого, но весьма талантливого коллектива.

Раздав нужные указания, я почувствовал прилив сил и всегда сопутствовавший этому аппетит. Элегантным движением прикрыл дверь своего кабинета и с лёгким сердцем направился в институтскую столовку, именуемую в народе «Макаронычем».

Своё незамысловатое название она получила из-за изобилия бакалейных изделий, которым местный шеф-повар день изо дня с каким-то маниакальным упорством заполнял строчки меню. А чего только там не было! Отбросив примитивные «макароны по-флотски» и различного рода рожки, пружинки, перья, ракушки, шедшие на гарнир и плававшие в супах, ветеран от кулинарии дядя Коля умудрялся делать такое, что порой просто не укладывалось в рамки стереотипного сознания. Когда однажды кто-то из местных острословов пошутил на тему, что в столовой лишь компот обходится без макаронных изделий, дядя Коля тут же порадовал работников института инновационным десертом — киселём с лапшой, вытеснившим на время традиционные третьи блюда. Несмотря на столь радикальное нововведение, блюдо не прижилось, ибо больше походило на экспонат кунсткамеры, где белёсые сущности безмятежно покоились в густом физрастворе. Но урок от шефа не прошёл даром — после того случая более никто уже не осмеливался шутить на тему кулинарных пристрастий дяди Коли. А для того чтобы вернуть статус-кво меню, руководство института в торжественной обстановке вручило ему почётную грамоту министерства.

Отобедав макаронной запеканкой, обильно политой соусом, навязчивый аромат которого возвратил меня в детсадовское прошлое, я расслабился и уже было направился к себе, как неожиданно в коридоре наткнулся на старейшего работника нашего института, Инессу Казимировну. Будучи человеком воспитанным, но при этом не имея ни малейшего желания вступать с ней в разговор, я прижался к стенке и, делая вид, что пытаюсь кого-то догнать, коротко бросил на ходу:

— Здрасьте!

Инесса Казимировна тут же отреагировала на мой голос волевым окриком:

— Стоять! Ко мне!

Хватаясь руками за воздух, я резко затормозил. Оперативно меняя кислое выражение лица на маску «внезапно накрывшей меня радости», через мгновение предстал пред суровыми очами начальника режимно-секретного отдела.

— Здравствуйте, Инесса Казимировна!

— И тебе не хворать, Василиаускас! — без единого намёка на доброе расположение ответила она.

Никто не знал точно, сколько ей лет. Ходили слухи, что Инесса Казимировна пришла в институт сразу после войны, попав под сокращение во всемогущем НКВД, а к тому времени уже была далеко не девчушкой. Молодые учёные становились докторами наук и академиками, менялись директора, и лишь начальник режима, как символ исторической стабильности, была живым воплощением прошлого, настоящего и, без сомнения, светлого будущего нашего краснознамённого института. Всю жизнь Инесса Казимировна просидела в весьма скромном кабинетике на четвёртом этаже, попасть на беседу в который считалось верхом местных несчастий. Из всех сотрудников ей единственной разрешалось курить у себя, в то время как все остальные, включая и директора, попыхивали на заднем дворе возле мусорного контейнера.

— Весь во внимании.

— Нет, дорогой, это я внимаю тебе, — Инесса Казимировна посмотрела на меня из-под тяжёлых век. — Когда, негодник, соблаговолишь прийти ознакомиться с отписанными тебе документами?

— Инесса Казимировна! Обещаю… — умоляюще начал я, но не успел закончить, как её морщинистая рука вцепилась в моё запястье и сжала так, что едва не подпрыгнул от боли.

— Сейчас! И никаких «обещаю». Хватит кормить завтраками! — безапелляционно произнесла она, увлекая за собой, и при этом не переставая бормотать под нос: — Порядок — это не только основа работы, но и залог спокойного сна! Не нами заведён — не нам его и менять. Сегодняшний день, Василиаускас, потратишь на очищение своей заблудшей совести и расчистку папки с секретной корреспонденцией…

Невольным свидетелем сцены моего вероломного порабощения стал проходивший мимо Игорь Калюшкин, ранее трудившийся под моим началом и взращённый до начальника соседней лаборатории. С ходу оценив драматизм происходящего и, видимо, желая отблагодарить за добро, которое я для него делал, он серьёзным голосом произнёс:

— Привет, Тима. А что тут делаешь? Тебя директор уже полчаса по всему институту ищет!

— А где он? — только и успел переспросить я.

— Как где? У себя!

— По-до-ждёт! — громогласно по слогам произнесла Инесса Казимировна, не останавливаясь в своём движении.

— Так это же директор!.. — пытался возразить Игорь удалявшейся вверх по лестнице начальнице режимного отдела.

— Калюшкин! У меня ещё одна рука свободна! — не оборачиваясь, сказала она и, для острастки вытянув над собой левую руку, сжала её в кулак.

Бьюсь об заклад, что в этот момент мне почудился металлический звук, напомнивший лязг тяжёлого засова. Болтаясь у неё за спиной, как влекомый на экзекуцию нашкодивший внук, я обречённо осознал всю глубину короткого, но такого ёмкого понятия «хана»! Отдаваясь на откуп судьбе-злодейке, воображение смешивало самые тёмные краски, рисуя картину грядущего в жанре хоррор. Но в этот самый миг откуда-то сверху раздался знакомый и невероятно желанный здесь и сейчас голос директора:

— Рад вас приветствовать, драгоценнейшая Инесса Казимировна! Кто на сей раз угодил в цепкие руки режима? — Спускавшийся по ступенькам директор приподнялся на носки и заглянул через плечо ревнительнице государственной тайны.

Очевидно, не ожидая увидеть меня, он на какое-то мгновение онемел, но быстро нашёлся:

— Василиаускас! У вас же испытания! Нашли время по институту разгуливать!

— Так я… это… я… — начал было я, выпрыгивая из-за плеча крепко державшей меня бабушки Инессы и подмигивая при этом директору.

— Оболтус и разгильдяй! — вынесла она короткий приговор. — С этого всё и начинается: одно нарушение, потом ещё одно, а завтра родину продаст!

— Что вы такое говорите, Инесса Казимировна! Я же… не покладая рук кую оборонный щит страны!

— Тоже мне куйщик! Секретные документы второй месяц не рассмотрены…

Очевидно сжалившись и понимая, что без административного ресурса мне предстояла маленькая, но верная смерть в каземате четвёртого этажа, директор громко откашлялся и начальственным голосом произнёс:

— Дорогая Инесса Казимировна! Прошу отпустить Василиаускаса под мою ответственность. Обещаю, что завтра ровно в девять ноль-ноль он будет в первом отделе.

— А если не будет? — не сдавалась та.

— Буду, Инесса Казимировна! Ровно в девять и ни секундой позже. Вот хоть руку отрубите! — непонятно с чего выпалил я.

— Руку? — задумалась начальник режимного отдела. — Руку — это хорошо! Смотри, Василиаускас, не шути со мной!

Она разжала пальцы на моей руке, и я тут же почувствовал, как по онемевшим сосудам к конечности устремился кровяной поток. На прощание Инесса Казимировна бросила на меня испепеляющий взгляд и, обернувшись к директору, сказала:

— Кстати, Борис Серафимович, вы не забыли, что должны сдать зачёт по теме «Кальмар»?

— Всё дела, Инесса Казимировна. В Москве был в министерстве, а потом на полигон выезжал, вы же знаете… — начал оправдываться директор, внимательно наблюдая за руками собеседницы и на всякий случай предусмотрительно пряча свои руки за спину.

— В девять! — железным голосом произнесла она.

— Ты запомнил, Василиаускас, что сказала Инесса Казимировна? — строго переспросил директор.

Но не успел я ответить, как начальник режимного отдела сама поставила точку в этом разговоре:

— В девять! Оба!

С этими словами она вальяжно начала подниматься по направлению к своей каморке и через несколько секунд скрылась из вида. Понимая, кому обязан чудесным избавлением из плена, я едва сдерживал эмоции, чтобы не заключить директора в объятия, и, переполняемый чувствами, только и повторял:

— Борис Серафимович, спасибо… Борис Серафимов… если бы не вы…

Директор, не моргая, смотрел на меня, продолжая стоять в той же позе с заложенными назад руками. Наконец, он вернулся в реальность и на выдохе произнёс:

— Ну ты, Василиаускас, даёшь! Надо же так подставить!

После Борис Серафимович глубоко вздохнул и, не обращая на меня внимания, пошёл вниз.

Я молча проводил его взглядом, не в силах подобрать нужных слов. В какой-то момент директор остановился и, не оборачиваясь, понуро сказал:

— Не забудь, что завтра в девять. И до конца дня не попадайся мне на глаза!

Но вот бывает же так — столько неприятностей и всё на ровном месте! Дёрнул меня чёрт пойти в столовку! Ладно ещё еда бы того заслуживала. Вполне мог и печеньем с чаем перебиться! А теперь…

От безысходности я посмотрел наверх, куда недавно удалилась несгибаемая Инесса Казимировна. Потом бросил взгляд вниз, где ещё не успели испариться одорологические следы уважаемого руководителя, как чувство неловкости, смешанное со стыдом, накрыло меня с головы до ног. Ни вверх, ни вниз двигаться не хотелось, и, как мне показалось тогда, принял единственно правильное решение.

— Отдамся в руки судьбы! — сказал я вслух и направился к себе.

В коридоре практически лоб в лоб столкнулся с Диной — своей лаборанткой. Не знаю, почему я внушил себе, что нравлюсь ей. И вероятно, именно из-за этого с некоторых пор испытывал определённое неудобство, оставаясь с ней наедине. Но сейчас мне было глубоко не до Дины.

— Что с вами, Тимофей Юрьевич? — спросила она заботливо.

— В каком это смысле?

— Да на вас же лица нет! — продолжала в том же духе Дина.

— И куда же оно делось?

— Вы, Тимофей Юрьевич, фильм «Маска» с Джимом Керри смотрели? Вы сейчас его копия — такой же зелёный, — участливо произнесла девушка и потянула ручку к моему лицу. — Может быть, у вас температура?

— Может быть, и температура, — ответил я и тут же добавил: — Кажется, я отравился в «Макароныче», нельзя исключать, что это очень заразно!

— Немудрено. Всё дело в их подливках. Вот я на прошлой неделе, по-моему, в среду обедала…

— Дина, давай без подробностей! — умоляюще попросил я её, разыгрывая роль жертвы отравителей.

— Понимаю-понимаю, Тимофей Юрьевич! — защебетала она. — Вас сейчас так мутит, что…

— Ох! — перебил её я. — Поеду-ка лучше домой. Скажи ребятам, пусть прикроют меня, если что.

— Конечно! Выздоравливайте, Тимофей Юрьевич, — на глазах Дины едва не выступили слёзы.

Внезапное появление лаборантки было как нельзя кстати. Мне оставалось только пару раз охнуть, состроить гримасу практически неизлечимого недомогания и направиться к выходу, пока ещё что-нибудь не случилось в этот несчастливый день.

— Может быть, я вас отвезу? — крикнула она вдогонку.

— Куда? — переспросил я.

— Ну, как куда — к вам домой…

Я замотал головой и отмахнулся руками, ускоряясь на пути к заветной цели.

— А можно, я позвоню вам вечером? — навязчиво крикнула вслед сердобольная Дина.

Но я уже не реагировал. Очутившись по ту сторону проходной, вдохнул морозного февральского воздуха и, натянув на голову капюшон, постарался слиться с неплотным для этого времени дня людским потоком. Представив себя со стороны, непроизвольно расплылся в улыбке, ибо всё происходящее походило на сцену из шпионского романа. Войдя в образ, как бы невзначай несколько раз обернулся, чтобы убедиться, что мой побег остался незамеченным. Всё чисто! Хвоста не было!

Вскоре я уже был на Сенной площади. Привычно спустился в метро и удобно устроился в углу вагона. Разговор с директором никак не выходил из головы. Чтобы хоть как-то отвлечься, попытался заполнить сознание чем-то абстрактным. Навязчивой идеей крутилась мысль, за которую я никак не мог зацепиться. Ведь ещё утром наметил важное дело на вечер! А сейчас словно кто-то ластиком потёр по полушариям — здесь вот помню, а здесь… Может, это от голода? И мне опять вспомнились злосчастные макароны — наглядный пример углеводной пищи, от которой всегда достаточно быстро снова хотелось есть.

— Не подскажете, который час? — раздалось откуда-то со стороны.

Я оторвался от блужданий по закоулкам памяти и, открыв глаза, посмотрел в сторону, откуда раздался приятный голос. Слева от меня стояла симпатичная девушка. Пока пытался сфокусироваться, просчитывая, ко мне ли был обращён вопрос, она спросила ещё раз:

— Я вас разбудила?

— Половина третьего… то есть… нет…

— Так полтретьего или нет? — не отступала попутчица.

— Полтретьего, и я не спал, — наконец вымолвил я, расставив ответы в порядке поступления вопросов.

Девушка улыбнулась, ожидая от меня инициативы в продолжении общения. Но похоже, как назло, в этот момент нейроны головного мозга возбудились именно в той самой затёртой его части. В столь простой ситуации на ум ничего не приходило. Я тупо молчал, пытаясь найти хоть какой-нибудь вариант прервать безмолвие. И тут меня словно ударило молнией. Эврика! Я собирался вечером купить собачьей еды!

— Вы не знаете, где здесь поблизости зоомагазин? — вылетело из меня на автомате.

— Что-что? — переспросила девушка и недоверчиво покосилась, словно пытаясь оценить степень моей адекватности.

— Ну там, где… «Вискас»… — опять вырвалось нечленораздельно первое, что пришло в голову.

Видимо, после этих слов она утвердилась в своих худших опасениях, так как молча развернулась и начала протискиваться к выходу.

Что же сегодня за день такой — всё шиворот-навыворот! А может быть, я просто разучился общаться с девушками?.. И чего это меня так переклинило? Может, стоит броситься ей вслед? Догнать? Познакомиться?

— Осторожно, двери закрываются. Следующая станция «Площадь Ленина», — раздался голос диктора из динамика.

Поздно! Силуэт нереализованной возможности промелькнул на перроне, оставляя меня в столь привычном одиночестве.

Старею, что ли, в свои тридцать два?!

Поднявшись на поверхность, я обогнул Финляндский вокзал, припоминая, где же поблизости можно прикупить корма для… вот именно, форменной твари, которой я целиком был обязан Светке! Ну, Задова, только вернись! Вы с мужем со мной и за всю жизнь не рассчитаетесь!

Светка с Валеркой укатили на океанское побережье, и, вполне возможно, что в этот самый момент с романтическим настроением и бокалами экзотического коктейля лицезреют тропический закат, а своего питомца сбагрили на меня! На мой изумлённый вопрос, за что мне такое счастье, Светка лишь шмыгнула носиком и проинформировала, что к родителям Иоганна-Себастьяна везти нельзя по причине их полной несовместимости, а в приют сдавать жалко, так как он от казённой серости страдает. Поэтому оставался только я, кого обозначенный Иоганн безумно любит. Знала бы она, каким боком выходит мне эта любовь!

А ведь помнится, когда я только устроился в институт на работу, Светка Задова — первая красавица родного предприятия — мне даже очень симпатизировала. Но, не добившись от меня взаимности, обратила свои взоры на молодого начальника отдела. Через некоторое время видный Валерка пал под её чарами, и Светка одним штампом в ЗАГСе избавилась от своей незвучной фамилии и милого прозвища Светазадова, обретя модную — Цукерман. Осуществлённая трансформация наследственного родового имени дала повод оставшимся не у дел претендентам на её руку и сердце придумать молодожёнам добродушное прозвище — Сладкопоповы.

И вот теперь этот «милый мальчик» из семейства Сладкопоповых с гламурным именем Иоганн-Себастьян, которое я тут же сократил до короткого Ёган, вот уже целую неделю разбавлял моё холостяцкое одиночество. Благо, что его не надо выгуливать, а то ведь, ей-богу, взял бы грех на душу — потерял с превеликим удовольствием!

Вытащив в магазине с нижней полки два здоровенных мешка собачьей еды, я подкинул их на руках с одной лишь мыслью: сколько после употребления всего этого тварь произведёт экскрементов?

— Хороший выбор! — сказала кассирша, когда я разместил покупку на ленте. — С уважением отношусь к владельцам, выбирающим для своих питомцев лучшую еду, невзирая на цену!

— А что, есть дешевле? — огорошенный её комплиментом, спросил я.

— Есть, конечно. Но вы настоящий заводчик — не гонитесь за дешевизной!

— Иво сколько добру молодцу обойдётся его щедрость?

— С вас девять тысяч пятьсот.

— Сколько?! — никак не ожидая услышать подобного, выпалил я. — Его что, в Le Grand Vefour^[1]фасуют?!

Но отступать было поздно, да и, честно признаться, неудобно. Поэтому я расправил плечи, словно на мне был не самый обыкновенный пуховик, а шуба из соболей и, гордо рассчитавшись, зашагал на выход.

Когда подошёл к своему дому на улице, названной в честь одного из профессоров, великими трудами прославивший город на Неве, уже смеркалось. Как ни странно, но над парадным всё ещё приветливо горела яркая лампочка, напоминавшая о недавно завершившемся капитальном ремонте. Поднявшись на третий этаж по отреставрированной лестнице середины XIX века, я подошёл к своей квартире и для чего-то прислушался. За дверью было тихо, и мой мозг тут же нарисовал благостную картину в духе «Дом, милый дом!» В этот самый момент каждой клеточкой своего тела я ощутил всю усталость безумного дня. Не спеша вставил ключ в замочную скважину, провернул его на несколько оборотов и лёгким движением толкнул дверь…

Если кто-то скажет, что видел беспорядок, так я отвечу, что он не видел ничего! Фантазия о «милом доме» лопнула как мыльный пузырь. Весь пол в прихожей был усеян кусками того, что утром считалось моей обувью и одеждой, а для яркости палитры безумный художник добавил обоев изумрудного цвета. Сердце облилось кровью, когда среди этого пёстрого многообразия я увидел красный лейбл от любимого финского плаща, купленного год назад в Хельсинки. Наконец, совладав с эмоциями, я огляделся вокруг и, обнаружив то, что интуитивно искал, тут же сменил мешки с собачьей едой в руках на новенький толстенный веник. Тихо ступая, как опытный охотник в поисках добычи, я заглянул на кухню, а потом очень аккуратным и медленным движением приоткрыл дверь единственной в квартире комнаты.

Ненавидимое всеми фибрами души гадкое существо противно похрапывало на моей кровати, развалившись на спине с разбросанными в стороны гадскими лапами…

Однако же день вовсе не так уж и плох! В конце концов, человек — царь природы!

Вдохновлённый этим посылом, я занёс веник над головой и сделал шажок к жертве. И надо же! В самый неподходящий момент паркетина под моей ногой предательски скрипнула… Мохнатое существо, почуяв приближающийся конец, каким-то фантастическим кульбитом слетело с кровати и стало передо мной на задние лапы.

— Тварь! — заорал я и что было сил огрел его веником по голове.

От удара веник вылетел из моих рук, а огромный сурок, чуть забуксовав по паркету, пулей отлетел в другой угол. Ещё мгновение, и его рыжая жирная задница с трудом пропихнулась под массивное кресло, стоявшее посреди комнаты. Для пущей доходчивости воспитательно-наказательного процесса я ещё пару раз ткнул веником туда, где засел байбак. При этом каждый тычок сопровождал самыми что ни на есть душевными выражениями в адрес зверя и его беспечных хозяев.

Через час, закончив с уборкой и вынеся на улицу последнюю партию остатков своего гардероба, я плюхнулся на кровать и закрыл глаза. В этот момент из-под кресла раздалось тихое кряхтение и поскре-бывание. Однако желания прощать негодяя не было. Я продолжал молчать, и вскоре звуки стихли.

Едва приняв лежачее положение, я почувствовал, как погружаюсь в приятное забытьё. Однако что-то прошибло меня сквозь сон. Осознав, что это «что-то» никак не связано с активностью Ёгана, я решительно поднялся и уже через пару минут, окутываемый клубами пара, лежал в ванной. На всякий случай, чтобы контролировать жильца, дверь в ванную комнату оставил приоткрытой. Горячая вода делала своё дело, снимая напряжение в теле. Я закрыл глаза и полностью растворился в водной стихии.

Внезапно сквозь шум воды послышалось какое-то движение.

— Это ты, Иоганн-Себастьян? — не открывая глаз, спросил я подчёркнуто пафосно, готовясь принять его капитуляцию.

— Вы Баха ждёте?

Меня словно окатили ледяной водой. От неожиданности я задёргался и, не удержавшись, соскользнул под воду. Тут же вынырнул и протёр глаза. Прямо передо мной стоял немногим старше меня жгучий брюнет с высоким лбом и глубокими залысинами, которые, впрочем, его не портили, а только добавляли шарма. Вылитый мачо!

— Простите, а вы собственно…

— Может, выйдете и оденетесь? Право, неловко как-то. Я здесь, а вы голый, — незнакомец снял полотенце и подал его мне. — Давайте, я обожду вас в комнате.

Едва он прикрыл за собой дверь, как я бросился конвульсивно вытираться. Словно солдат-новобранец, впрыгнул в одежду и вскоре уже был в комнате.

— Как вы сюда вошли? — с ходу спросил я.

— Какая разница! — ответил незнакомец, закидывая ногу на ногу и устраиваясь в моём кресле. — Да вы садитесь, не стесняйтесь.

— Спасибо, конечно, но мне всё же хотелось бы знать, кто вы такой, как сюда попали и что вам нужно?

— Мне-то, собственно, ничего! Это я ответил на последний вопрос. Как попал? Это ещё проще — заверяю, что замки ваши не взламывал. И, наконец, кто я. Поверьте, не вор, и вообще, никакого отношения ни к криминалу, ни к правоохранительным органам не имею.

Мужчина поднялся, доверительно улыбнулся и, протянув руку, сказал:

— Разрешите представиться. Судьбин А.

— В каком смысле «А»? Андрей, Антон, Александр?..

— Не трудитесь. Ни то, ни другое, ни третье. И даже не Арнольд или, упаси господи, Адольф. Просто А.

— Правильно ли я понял, что ваше имя состоит из одной буквы?

— Нет, неправильно. «А» — это не имя. Это окончание.

— То есть ваша фамилия Судьбина?

— Снова не угадали — это не фамилия.

— Вы меня совсем запутали! — сказал я и недоверчиво посмотрел на незнакомца.

— Как бы вам объяснить…М-м-м… Я судьба-судьбинушка.

— Чья?

— Что за вопрос? Конечно, ваша!

— Вы знаете, я не по этой части. В смысле, нормальный. Нет, я человек толерантный и в конечном счёте агрессии ко всяким радужным не испытываю, но стараюсь держаться от них подальше. А свою судьбу, спасибо, найду как-нибудь сам!

На лице мачо нарисовалось изумление.

— Вы меня за гея приняли?! Ха-ха-ха! И ещё раз ха!

— Тогда мне вообще ничего не понятно, товарищ со странным этим вашим Судьбин А!

— Похоже, вы не оценили всего благозвучия. Согласитесь, судь-ба… звучит как-то по-простецки. Судьба-Кузьма! Ну что это такое! Отдаёт деревенщиной. Сразу возникают образы покосившейся избы, поле, рожь… Другое дело — Судьбин! О-о-о! Чувствуется аристократизм. Такую бы фамилию какой-нибудь титулованной особе. Только представьте… его сиятельство великий князь Судьбин… А! Ощущаете, Тима, какая мощь!

— Скажите, у вас не бывает сезонных расстройств? И откуда вы знаете моё имя?

— Если вы о том, что я псих, то снова ошибаетесь. Я не менее нормален в своём роде, чем вы. Кстати, а почему бы нам не перейти на «ты», Тима. Ведь я вас знаю фактически с материнской утробы.

Я оценивающе окинул его взглядом. Он продолжал стоять с протянутой рукой и несколько надменно, даже ехидно улыбался. Ну точно, псих. Похоже, что я попал! И как же мне теперь от него избавиться?

— Никак! — спокойно произнёс незнакомец, чем привёл меня в замешательство.

Видимо, оценив произведённый эффект, он улыбнулся и продолжил:

— Да, Тимочка, читаю мысли и в этом нет ничего удивительного. Повторяю — я твоя судьба, но всё же лучше звучит Судьбин А! И, кстати, по поводу избавиться. Народная мудрость говорит, что судьба и тень неразрывны с человеком. Поэтому повторюсь — от меня избавиться не-воз-мож-но! — последнее «но» он произнёс на французский манер в нос.

— Выходит, Судьбин А, это я сошёл с ума, — произнес я и почему-то посмотрел на свои руки, словно именно они были теми частями тела, на которых непременно должно было проявиться сумасшествие. — Никогда не подумал бы, что безумие выглядит именно так!

— Опять, Тима, мимо! Кстати, классная рифма. Стихи не пишешь? Дарю! — сказал он улыбаясь.

Сделав шаг вперёд, он положил руку мне на плечо, приоткрыл рот, чтобы продолжить свою речь, но вместо очередного фразеологизма внезапно скорчился и заорал. От неожиданности я заорал вслед за ним. Какое-то время мы смотрели друг на друга и орали. Первым в себя пришёл Судьбин А:

— Ты чего орёшь?

— А ты?

— Так ведь больно! — сказал он и опустил глаза вниз.

И тут я увидел, что ненавистный Ёган вцепился ему в ногу. Впервые в своей жизни я был рад животному и этой твари в частности. Тем временем Судьбин А отдёрнул ногу, скинув сурка. Зверёк отскочил и недовольно зашипел, готовясь к новой атаке.

— Это кто?! — отчаянно вопросил брюнет.

— Тотемное животное дружеского мне рода, — невозмутимо и обречённо ответил я.

— Тот самый Бах?

— Нет, просто Ёган.

— И музыку пишет?

— Увы! Только свистит по ночам, — я посмотрел на сурка. — Как же сегодня вы все меня достали!

Я с силой зажмурился в надежде, что всё происходящее лишь плод моего переутомлённого воображения. И стоит мне открыть глаза, как весь этот кошмар исчезнет. Эх, а может быть, мне стоило пойти с Инессой Казимировной?!

Наконец, я открыл глаза. Там, где ещё мгновение назад грозно шипел байбак, никого не было. Чтобы не спугнуть удачу, я стал медленно поворачивать голову в направлении незнакомца. О, счастье, его тоже не было! Я закрыл глаза и, чтобы окончательно успокоиться, глубоко задышал.

— А животина привитая? — послышался сзади меня уже столь знакомый голос.

Блин! Сорвалось! Впервые за сегодняшний день я искренне пожалел себя. И за что мне такая судьба!

— Не переживай, не лучше и не хуже, чем у других, — Судьбин А сидел на кровати и рассматривал укушенную ногу. — Другим, между прочим, нравится!

— А я у тебя не один?

— Нуты, Тима, даёшь!.. Может, зелёнкой полить? Аптечка у тебя есть? — мужчина огляделся вокруг. — А впрочем, и без зелёнки заживёт! Мы ведь не такие, как вы.

Он встал с кровати и подошёл ко мне:

— Отвечаю на вопрос. Ты у меня не один, а если быть точнее… вас у меня чуть больше миллиона.

— Выходит, целый миллион с такой же судьбой, как у меня?

— Плюс-минус. Сам понимаешь, везде есть нюансы. Например, я сегодня впервые получаю травму на производстве! Будь добр, запри этого Моцарта куда подальше, — Судьбин А снова оглянулся, но теперь уже в поисках сурка. — И вот тебе ещё один нюансик — если у меня будет бешенство, то ты и целый миллион людей пострадаете тоже. С бешеной судьбой-то!

— Скажи, Судьбин А, а зачем ты вообще появился и именно сегодня?

— Ты меня разочаровываешь своими примитивными вопросами. Я думал, что кандидат наук, подающий надежды учёный, должен сам всё просчитать…

— И всё же, если без лишних философий. Почему?

Он присел в кресло и жестом пригласил меня сделать то же самое. Я сел и скрестил руки на груди в ожидании ответа.

— Проще простого, — Судьбин А достал из кармана пиджака блокнот, элегантно послюнявил палец и стал манерно перелистывать страницы. — О, нашёл! Двенадцать тысяч семьсот семьдесят пять раз, слышишь? Именно столько раз за последние пять лет упоминал меня всуе: «Судьба моя такая», «За что мне такая судьба», «Судьба-злодейка» и далее по списку в том же духе. А вот моё любимое: «Если бы не судьба такая»… Эка загнул! Так вот! Названное мной число делим на пять. Полученное делим на триста шестьдесят пять — среднее количество дней в году… Прости, я в столбик по привычке… Получаем что-то около семи раз на дню — то есть критическая масса — это чтобы тебе было понятно!

— И что теперь?

— Теперь? Теперь, Тима, я уйду. Но перед уходом хочу тебе напомнить, что человек — сам творец своего счастья. И если ты в корне не пересмотришь своё поведения и отношение к жизни, вот тогда начну действовать я. И заранее прости, далеко не всегда то, что делаю, будет тебе нравиться.

— Например?

— Чего ты о геях говорил?

— Ты серьёзно?

— Это я так, к примеру, — Судьбин А внимательно посмотрел на меня, потом рассмеялся и, подмигнув, добавил, — всякое случается!

— Чушь это всё!

— Как знать, Тима, как знать! Может, поспорим?

— На что?

— Чудак человек! На тебя!

— А давай! — я решительно протянул ему свою руку.

Судьбин А расплылся в улыбке от одного судьбоносного уха до другого и издевательски закряхтел.

— Что, слабо? — я был неумолим.

— Быть по-твоему! — сказал он уже серьёзно и крепко сжал мою протянутую руку.

Его ладонь была влажной, и у меня от этого начала чесаться рука. Я попытался вырвать кисть, но Судьбин А удерживал её не слабее, чем сама Инесса Казимировна. Чтобы вырваться из плена, левой рукой я упёрся в наше рукопожатие и почувствовал какую-то волосатость… Зажмурил глаза и напрягся… Открыл их… Левой рукой я вцепился в шерсть сурка. А правую руку эта тварь крепко обхватила своими лапками и пускала слюни.

— Ёган, мать твою задову! — заорал я, пытаясь скинуть сурка. — Так это всё сон!

В себя я приходил ещё с полчаса. Сердце билось, словно гидравлический пятитонный пресс, норовя всякий раз разбить мои рёбра в труху. Достав из шкафа оставшуюся со дня рождения ополовиненную бутылку виски, буквально в один глоток залил содержимое в себя. Когда меня понемногу начало отпускать, я улыбнулся, посмотрел на сурка и молча насыпал ему полную миску купленного корма. Зверина некоторое время стоял на задних конечностях, сложив передние лапы на жирном брюхе, и косилась в нерешительности то на меня, то на еду. Наконец, инстинкт возобладал, и под равномерное чавканье Ёгана я умиротворённо заснул.

Видимо, весьма быстро мой измождённый организм достиг четвёртой стадии, которую врачи именуют «глубоким медленным сном». Поэтому, когда посреди бессознательного внезапно зазвонил городской телефон, я долго не мог прийти в себя и сообразить, что же происходит. Телефон звонил, а мне всё никак не удавалось не то чтобы открыть глаза, но даже пошевелиться. Облегчение наступило, когда звонок умолк, и я снова начал проваливаться в дрёму. Но не тут-то было! Телефон зазвонил вновь. Я приподнялся и увидел рядом на кровати безмятежного Ёгана, которому было совершенно индифферентно, — он монотонно похрапывал, вздымая кверху своё мохнатое пузо.

Может, телефонный трезвон — новый вид современного античеловеческого оружия? Я от него в ярости, а этому рыжему — хоть бы хны!

Ещё не донеся трубки до уха, я услышал громкую музыку на том конце провода.

— Ал-ло, — полусонным голосом сказал я сипло и, откашлявшись, добавил громче, — алло!

Но в ответ музыка продолжала с хрипом рвать телефонный динамик. Откинувшись в кресле, я прислонил трубку к плечу в надежде, что кто-нибудь всё же откликнется. Прошла пара минут. Телефонная какофония начала раздражать, и я отбил вызов. Просидев в кресле ещё немного времени, уже было настроился опять растянуться на кровати, как телефон зазвонил в третий раз.

— Алло, — отозвался я.

— Алло, а это кто? — раздался мужской голос, перекрикивающий музыку.

— Вы дозвонились в консульство Соединённых Штатов Америки в Санкт-Петербурге. Дежурный консул Браун, включаю запись, говорите, — спокойно ответил я с иностранным акцентом.

— Ой! — послышалось в ответ, и связь прервалась.

Удовлетворённый содеянным, я поднялся с кресла и, дойдя до кровати, ловким движением скинул с неё сурка. Новый звонок застал меня в точке невозврата — когда я уже падал в кровать, но приземлиться ещё не успел. Несколько раз безуспешно взмахнув руками словно крыльями, я рухнул, но тут же вскочил с горячим желанием: вырвать из розетки телефонный провод, но перед этим сказать звонящему всё, что о нём думаю.

— Алло! Слушаю! — заорал я в трубку.

— Это я вам сейчас звонил? — спросил тот же мужской голос.

— Что вам надо, любезнейший, в столь поздний час?!

— Старик, это ты?

«Старик»? Из трубки вдруг повеяло каким-то далёким прошлым, и беспорядочные воспоминания начали пролетать по моей голове.

— В любом случае это я.

— Старик, не узнал?

— Нет, — я немного напрягся в предвкушении идентификации ночного собеседника.

— Тимка, друг! Это Владик Круглов! Ну, узнал?

— Владик? — недоверчиво переспросил я.

— А кто же ещё!

— Круглый, ты, что ли?

— Да, я! Собственной персоной!

— Откуда?

— Мы тут в клубе отмечаем одно весьма важное событие! А ты что делаешь? — весело поинтересовался Владик.

— С тобой разговариваю.

— Ну а до этого?

— Не поверишь, спал.

— Да ты что, старик, такая ночь! Как можно спать?!

— Это у вас в столице все такие современные, а у нас, не поверишь, всё по старинке — мы ночью спим!

— Ну, ты прости, Тимка, что разбудил. Просто тут такое дело! И я решил, что непременно должен тебе позвонить, рассказать и сделать тебе предложение, от которого ты не сможешь отказаться!

— Предупреждаю сразу, если твоё предложение касается любви ко мне, вынужден буду отказать. Не надейся и зря не рви своё сердце!

— Ха-ха! Ты всё такой же. Нет, в любви я тебе признаваться не буду, но о любви расскажу, — было слышно, как Владик отвлёкся и что-то кому-то сказал. — Тимка! Поздравь меня! Женюсь! Пятнадцать минут назад сделал предложение самой красивой девушке на свете! И она согласилась! Я же-е-е-енюсь!

— Ты снял камень с моего сердца. А то я, грешным делом, думал, что ты не женишься из-за меня, — сострил я и уже искренне добавил, — старик, я за тебя очень рад! Поздравляю!

— Спасибо, Тимка! Но я ведь не только за этим позвонил. Ведь, как ни крути, я тебе кое-что должен. Поэтому не откажи старому другу в просьбе стать свидетелем!

— Завтра не смогу точно. У меня ровно в девять очень ответственное совещание.

— Чудак! Мы ещё даже заявление не подали! По закону несколько месяцев будем ждать, планируем свадьбу на май, чтобы тепло было и всё такое.

— Ну, май… надо… — начал припоминать я свои планы.

— Никаких «ну»! Ты свидетель! В общем так, ожидай приглашения… — музыка заглушила голос Владика. — Ты понял?!

— Понял-понял! Но ты не сказал, кто же невеста?

— Это поправимо! Подожди секундочку…

Какое-то время из трубки доносилась только музыка, но потом она моментом стихла, и приятный бархатистый женский голос сказал:

— Добрый вечер, Тима. Хотя какой вечер, уже глубокая ночь! Простите, что разбудили вас. Это Владик всех взбаламутил. Мы тут небольшой компанией с друзьями празднуем типа нашу помолвку. Поверьте, мы его отговаривали, даже пытались забрать телефон, но вы же знаете, какой он упрямый. Если что решит, то хоть кол на голове теши — всё одно своего добьётся.

— Да, вы правы. Похоже, Владик не меняется. Единственное, я всё ещё не знаю, как зовут прекрасную избранницу друга моей бесшабашной юности.

— Для друзей я Ника.

— С учётом того, что мы мгновение назад познакомились, могу ли я называть вас этим именем?

— Друг моего жениха — мой друг! Конечно.

— Знаете, Ника, Владик ангажировал меня на роль своего свидетеля.

— В этом он весь! Мы ведь только сегодня во всём разобрались… Будет здорово, хоть мы пока и незнакомы. Владик много рассказывал. И про то, как в Харькове с поезда ссадили, и как он вас ночью в Курске потерял…

— И он всё это вам рассказал? Ну, Владик! Я уже покраснел. Не знаю даже, как вам после на глаза показаться!

— А давайте, Тима, на «ты»?

— Согласен, давай.

В этот момент ко мне на кресло, похрюкивая, забрался Ёган и засвистел свою арию.

— Что это у тебя там? — спросила Ника.

— Жилец по имени Иоганн-Себастьян, но не Бах. Чрезмерно вскормленный в неволе байбак обыкновенный, по латыни Marmota bobak, он же сурок степной.

— Такой маленький и пушистый?

— Маленький — это суслик, а этот с поросёнка, а по повадкам чистая свинья!

И я рассказал Нике историю появление Ёгана в моём доме, а также все сегодняшние злоключения. Конечно же, опустил историю про приснившегося мне Судьбин А, памятуя о том, что случилось сегодня в метро. Негоже будет, если невеста моего друга в первый же день знакомства подобно той девушке заподозрит меня в идиотизме.

— Ничего себе! — спохватился я.

— Что случилось, Тима? Снова Ёган что-то натворил?

— Хуже! Пока рассказывал зоологические истории, прошло сорок минут!

— Действительно, а будто бы пара минут. Рада была познакомиться. Спокойной ночи, Тима.

— И вам с Владиком всего хорошего, и ещё раз примите искренние поздравления!

— Спасибо, до скорой встречи!

К моменту, как я повесил трубку, часы показывали три ночи. Быстро забравшись под одеяло, я удобно устроился на подушке с желанием поскорее уснуть. Но сон не шёл. В голове звучало какое-то подобие музыкальных звуков, ранее доносившихся из телефонной трубки, вспоминались радостные фразы Владики, приятный голос его невесты.

Ах, Владик! Наконец-то и ты нашёл свою половину! Было время, когда мы были не разлей вода, органично дополняя друг друга. Я больше выдумывал, а он гениально исполнял. Как мы только не дурачились и как не чудили…

Ностальгия по ушедшей юности сменилась грустью, едва припомнилась старая история. Сколько же лет прошло? Семь, восемь? Точно восемь. Был октябрь и, несмотря на то, что светило солнце, по-осеннему было прохладно. Нам никогда не было скучно вдвоём. Мы куда-то шли, о чём-то говорили, шутили, беззаботно смеялись над шутками, пока не поравнялись с витриной кафе. Как же оно называлось?.. Не помню. Внутри у самого стекла стоял столик. А за столиком сидела… она! Мимолётное видение, гений чистой красоты… В общем, Поля!

Полечка! Полинка… Лишь только увидел её, сразу всё понял: и что есть любовь с первого взгляда, и что Полина та самая, единственная… Так и стоял у окна, смотрел на неё, и не мог оторвать взгляда. Владик продолжал что-то рассказывать, но я его не слышал. Подойдя к стеклу, прислонился лицом так, что нос сморщился в виде пятачка… Посмотри же на меня! Вот он я — твой суженый. Наконец, Полина меня заметила. На какой-то момент она задумалась, а потом рассмеялась. Самого смеха не слышал, но сразу решил, что это лучший в мире смех, и ведь не ошибся! Вот и Владик заметил, что со мной что-то не так и, присмотревшись, тут же подхватил мою игру. Теперь уже в витрину уткнулись два пятачка с бегающими глазами, провожающими каждый занос Полиной еды в свой очаровательный ротик. При этом мы демонстративно сглатывали слюну. Поля смеялась и отворачивалась. Потом опять смотрела на нас и снова хохотала. Постепенно мы привлекли внимание всего заведения, которое по большей части с умилением наблюдало за нами. Тогда я понял, что шутка требует продолжения. Достал тетрадку с конспектами и детским почерком крупно написал: «Мамочка, мы тоже хотим есть». Подхватился и Владик, теперь уже и его тетрадка торчала в витрине рядом с надписью: «Мамочка, бабушка нас бьёт и кормит неварёной гречкой». Через несколько минут вокруг столика, где сидела Полина, уже столпилось всё кафе, а мы с Владиком продолжали упражняться в пантомиме и заполняли всё новые и новые странички. Внезапно подъехавший милицейский патруль на раз прекратил это. Пока нас запихивали в уазик, Поля выбежала из кафе и начала махать своими ручками на милиционеров. Очевидно, решив, что с сумасшедшей лучше не связываться, они поехали дальше, а мы познакомились…

Потом было четыре самых волшебных месяца в моей жизни. Пока на пятом месяце меня — столичного жителя — не послали на практику в Питер. А когда я вернулся, Владик и Полина встречали меня на перроне. Они были явно расстроены. Поля прятала глаза, а Владик только и произнёс, мол, прости, старик, так иногда случается.

Вскоре они поженились. Я окончил институт. Но в Москве рядом с ними мне стало невыносимо тесно. А тут позвонили ребята с Кировского завода, где я стажировался, и рассказали, что в одном оборонном НИИ собирают молодой коллектив под перспективную тему. Так я превратился из москвича в питерца.

Поначалу мне не хватало столицы, но с каждым днём я всё больше и больше втягивался в эту суровую северную красоту, и однажды она покорила меня окончательно и бесповоротно.

Владик и Полина прожили вместе год. Получивший диплом доктора какой-то очень редкой медицинской специальности Владик с ходу устроился в солидную клинику. Поля, с её дипломом историка, себя не нашла и занималась домом. Но что-то у них не заладилось. Они начали отдаляться друг от друга, и, в конце концов, Полина познакомилась с каким-то хирургом из Швейцарии и укатила с ним в благоухающие Альпы. А бедный Владик остался с разбитым сердцем… как когда-то я. Вместо нашей великой дружбы, которая закончилось в один миг на перроне Ленинградского вокзала, мы стали братьями по несчастью. А со своим горем каждый предпочитает оставаться один на один, и никто ему в этом не нужен.

За всё время мы виделись только один раз, когда я навещал родителей. Внешне были рады друг другу, но каждый понимал, что былого не склеить, а даже если и склеишь, всё уже будет не так. Наверное, потому мы и не искали поводов для общения. Тем более неожиданным стал сегодняшний звонок.

И всё-таки Владик — молодец! Он всегда нравился девчонкам. Поэтому я просто уверен, что его Ника — это что-то! Лишь бы они были счастливы! Пусть всё у них сложится, пусть их судьба будет не чета моей…

Блин! Опять я сказал это слово. Хоть и в уме! Послушай, Василиаускас, похоже, ты сходишь с ума! Сначала тебе снится бред, потом от этого же бреда тебя в дрожь кидает! Нет! Надо что-то менять в жизни! Может быть, завтра пригласить куда-нибудь Дину?

Закончив сеанс воспоминаний, я посмотрел на часы. Увиденное только добавило мне пессимизма — ровно через пять минут должен зазвонить будильник! Сумасшедший день, сумасшедшая ночь! Впереди Инесса Казимировна, попытка объясниться с директором и длинный зимний рабочий день!

Вторая глава,

из которой в общих чертах можно узнать о загородной жизни различных социальных слоёв населения, ненависти дачников к посторонним людям, важности рождения в семье со звучной фамилией, последствиях девичьей памяти, непрактичности белых вещей и поверхностном знании французского языка

Кажется, здесь. По крайней мере, очень похоже. Магазин и слева от входа почтовый ящик… Погоди. Вроде бы она говорила, что ящик должен быть справа, а за ним дорожка вдоль забора. И здесь дорожка, только ящик слева! Может быть, Светка чего напутала? Подумаешь, право-лево, сено-солома — всё относительно, вопрос, что брать за точку отсчёта…

Я потихоньку добавил газу и свернул на дорожку.

Ворота должны быть справа — с нарисованными петухами… А может быть, слева? Ведь если Задова изначально ошиблась с расположением почтового ящика, то и петушиные ворота вполне могут быть не там, где я ожидаю их увидеть.

Машина медленно забиралась вглубь узкого проезда частных домовладений, это все больше пугало меня. А если Светка говорила правильно, а я не туда повернул, как буду здесь разворачиваться?..

Лишь только подумал об этом, как в сумерках фары выхватили что-то большое и серое. Тормоза мягко остановили моего четырёхколёсного друга у забора.

Тупик не давал никаких надежд на разворот. От обиды хлопнул ладонями по рулю, понимая, что тот точно ни в чём не виноват. Я вышел и обошёл машину. В ожидании злосчастных петухов не обратил внимание на дренажные канавы, которые шли по обеим сторонам узкой дорожки. Вот же попал! В мае темнеет быстро, поэтому одно неловкое движение рулём, и мне придётся искать трактор!

После той безумной февральской ночи с её кошмарным сновидением я невольно неудачи стал списывать на судьбу, а точнее, на её сомнамбулическое воплощение в виде Судьбин А. Вот и сейчас первым, что пришло в голову, была пара грубых заковыристых фраз в адрес брюнетистого мачо, которые я закончил громогласно обращёнными к небу словами:

— Всё слышал?.. Вот и слав-нень-ко!

Не успев насладиться столь смелым поступком, бросающим вызов самой судьбе, интуитивно почувствовал, как что-то быстро приближается со стороны забора. Интересно… И в этот миг меня накрыло чувство озарения. Не просто проблеск мелькнул в моей голове. Сам великий Исаак Ньютон позавидовал бы фонтану искр, посыпавшемуся из моего левого глаза. Но в отличие от знаменитого англичанина, эти искры были обильно перемешаны с ошмётками чего-то протухшего и вонючего. Я инстинктивно схватился за подбитый глаз. А когда отвёл руку, посмотрел на прилепившуюся к ладони субстанцию. Будучи человеком, воспитанным в отечественной среде, я без труда идентифицировал НЛО как картофельный клубень, но изрядно сгнивший. Набрав в лёгкие не меньше литров пяти чистого загородного воздуха, я уже собрался было крикнуть что-то типа «Какого хрена!..», как услышал истошный вопль:

— Зинка! Я ссыкуна застукал!

— Вы чего, люди, обалдели?! — завопил я в темноту. — Совсем приличий лишились!

— Он ещё и права качает! — опять послышался тот же голос. — Целую неделю ссыт гад на наш забор!

— Держи его, Витя! Я сейчас собственными пальцами оторву его поганый краник! — истошно пропищало в ответ колоратурное сопрано.

Услышав приближающиеся ко мне голоса и абсолютно не желая, чтобы какая-то истеричная стерва со своим Витей покушались на то, что принадлежит мне по праву, я прыгнул в машину и, врубив заднюю передачу, вдавил педаль газа в пол. Словно уловив мои душевные вибрации, машина взвыла и, выбив из-под колёс щебень, рванула с места.

О! Без сомнения, это была высшая точка моей шофёрской практики. Думаю, что, глядя на меня, Жак Вильнёв нервно курил бы в сторонке, а Фернандо Алонсо без устали крутил бы ему сигареты одну за одной. Пролетев над всеми канавами, я оказался возле знакомого магазина.

Решив, что вряд ли ревнители чистоты серого забора отважатся на стайерский забег, остановился и быстро набрал номер Светки.

— Тима, ну ты где? — практически сразу ответила она.

— Возле магазина. Уточни ещё раз, с какой стороны почтовый ящик.

— Слева, — невозмутимо ответила Света.

— Слева от чего?

— От входа.

— А каким местом к нему стоять?

— Ну, не задницей же! — рассмеялась она.

— Вот не поверишь! Стою к магазину передницей, но ящик справа.

— Быть такого не может!

— И что делать? — сказал я и на всякий случай всё же прислушался, нет ли погони.

— А ты у магазина в какой деревне? — с каким-то подвохом спросила Задова.

— Что за вопрос! В той самой — в Калиновке!

— Балда! Какая Калиновка? Я же тебе написала — Малиновка!

— Ты в этом уверена?

— В чём? В том, что отправила тебе эсэмэску и написала в ней Малиновка или что ты балда? — заржала Светка.

Через пятнадцать минут я с облегчением уже смотрел на украшенные петухами ворота. Неизвестный мастер изобразил их с открытыми клювами и почему-то закрытыми глазами. Либо автору анималистического шедевра не очень удавались глаза, либо в голосящих слепцах был тайный смысл. Хотя нельзя было исключать, что это были физически ущербные петухи с дефицитом кожи.

Я нажал клаксон, и вскоре Валерка любезно распахнул ворота.

— Где тебя черти носят? — с наигранной строгостью произнёс хозяин.

— Вы бы ещё за Полярный круг забрались! — ответил я ему тем же. — Гостей много?

— С тобой получается двадцать один. Но человек семь уже не проявляют особой активности, и ещё несколько приближаются к данному состоянию. Так что готовься к вниманию оставшихся в сознании и периодическим вопросам ранее вырубившихся товарищей: «Ты кто?» — на этой оптимистичной ноте Валерка подхватил меня под руку и потащил на задний двор дома, откуда доносились звуки джаза и гомон голосов.

— А что за компания? — поинтересовался я.

— Сплошь наши соседи по посёлку, что определяет их социальное единообразие, — дети видных представителей передовой советской науки.

Конечно же, я знал, что Цукерман-младший пришёл в науку не с бухты-барахты. В моём студенчестве имя его отца уже несколько десятков лет почиталось в разряде классиков. Несмотря на то что мы дружили давно, я впервые был приглашён на дачу к Валерке и Светке и впервые должен был провести вечер среди тех, кого раньше называли золотой молодёжью. Хотя, собственно, почему раньше?

Паркуясь, я обратил внимание на стоявшие возле дома машины, которые с гордостью можно было назвать автомобилями с большой буквы «А». В их ряду моя старенькая «Хонда» стопроцентно выглядела на маленькую букву «х».

— Послушай, Валерка, ты же сказал, что гости — ваши соседи, тогда чьи это машины?

— Как чьи? Гостей… — начал было говорить Валерка, как тут же осёкся, разгадав иронию, и продолжил: — Тима! Не задавай глупых вопросов, на которые сам знаешь ответы. Если отбросить понты, то, в принципе, они неплохие ребята. Сейчас сам убедишься.

Мы подошли к сколоченным из корабельных досок подмосткам, на которых стоял большой стол, а вокруг на диванах не очень шумно гуляли гости.

— Господа, разрешите… — начал Валерка, убрав громкость музыки.

— Тимка! — от гостей отделилась Светка и, подойдя ко мне, заключила в объятия и расцеловала в обе щеки, словно мы виделись в последний раз не позавчера, а по меньшей мере несколько лет назад. — Балбесик ты мой!

— Друзья, разрешите представить вам моего друга… — продолжил прерванный Валерка, но, поймав на себе взгляд жены, тут же поправился: — Друга нашей семьи, молодого талантливого учёного, будущего лауреата государственных и Нобелевской премий…

— Короче, Тимофей! — не выдержал я долгого вступления.

— Пойдём, Тима, представлю тебя гостям! — Светка подхватила меня под руку и прошептала на ухо: — Познакомлю тебя с самой красивой девушкой Санкт-Петербурга.

— Что, и Собчак здесь?

— Да ну тебя, дурачок! — Светка дала мне ладошкой по лбу и повела к столу.

Первой нам попалась пара удивительно походивших друг на друга парня и девушки, так что у меня сразу закралась мысль об их родстве.

— Знакомься, Тима, это Жанна и её муж Леонид.

— Василиаускас Тимофей.

Молодой человек крепко пожал мою руку и сказал:

— Богачёв Леонид.

— А профессор Богачёв вам случайно…

— Алексей Алексеевич — мой отец и совершенно неслучайно, — ответил Леонид.

Видимо, это был тонкий английский юмор, потому как Жанна тут же расхохоталась и вознаградила Леонида поцелуем.

— Селиванов Антон! Также неслучайный сын архитектора Селиванова, — попытался сострить в том же ключе их сосед. — Слышали?

— Ну как же! — закатил я глаза к небу, словно именно архитектор Селиванов построил башню «Эмпайр» в Нью-Йорке или, на худой конец, Эйфелеву в Париже.

Тем не менее сын архитектора протянул руку, которую я учтиво пожал.

— А вы чей сын? Или сами в люди пробиваетесь? — переспросил Антон.

— Имя моих драгоценных тяти и маменьки ничего вам не скажет. Как вы точно подметили, приходится пробиваться самостоятельно, чему есть свежее подтверждение, — я показал на свой чуть припухший левый глаз, на котором, скорее всего, уже должен был проступить небольшой синяк.

— Дай посмотрю, Тимка, — обратила внимание на мою физиономию Светка. — Ого, да у тебя здесь бланшик! Признавайся, негодник, отстаивал честь женщины?

— Ах, милая Света! Всё не так романтично! Перепутав Малиновку с Калиновкой, я был заподозрен аборигенами в злостном отправлении нужды на их участке, за что и был премирован броском гнилого картофеля.

— Ой! — Светка скорчила физиономию. — Поделом. В следующий раз будешь внимательнее читать мои сообщения.

Сынок архитектора потерял ко мне всякий интерес и уже падал на диван, когда я подхватил его под руку и вернул в вертикальное положение.

— Отвечая на ваш вопрос, я коснулся только ближайших родственников. Но вам, Антон, хочу открыться, что я пра-пра-пра-правнук Александра Сергеевича.

— Какого Александра Сергеевича?

— Ну ты даёшь, Пушкина, разумеется!

Антон недоверчиво посмотрел на меня, смерил взглядом с головы до ног и со скепсисом произнёс:

— И в генеалогическом древе представлен?

— Ну как сказать, не совсем, — я придал серьёзности выражению своего лица и подморгнул ему подбитым глазом. — Во всём виноват мой прадед, собственноручно задушенный Владимиром Владимировичем.

Похоже, у представителя младшего поколения Селивановых понемногу просыпался ко мне интерес.

— Владимиром Владимировичем?!

— Увы, нашего президента тогда ещё на свете не было. Это был Маяковский.

— И что произошло?

— Маяковский застукал моего предка с Лилей Брик — и всё! — я провёл большим пальцем по горлу.

— А как же труп?

— Труп? — переспросил я. — Конечно, был труп. Приехала милиция, оформила. Прадеда — в морг, а Маяковскому — благодарность.

— Это как?

— Дело в том, что задушенный великим пролетарским поэтом Маяковским мой родственник граф Судьбин, — почему-то из всех подлинных дворянских фамилий в этот момент вспомнилась та самая из сновидения, — тот ещё шельмец, и с новыми властями был не в ладах. Поэтому каждый остался в плюсе: власть лишилась врага, а поэт — конкурента. Но так как при новой власти мой пра-пра-прадед Пушкин был объявлен «нашим всем», среди его потомков не было места подобным Судьбину, вот родовое древо и почистили.

Хозяйка рассмеялась и потащила меня дальше. Внезапно на крыльце дома я заметил кого-то, кто очень мне напоминал…

— Светка, а кто сейчас вошёл в дом?

— Когда?

— Да прямо сейчас!

— Никого не было.

— А высокий брюнет?

— Тима, может, у тебя после столкновения с картошкой лёгкое сотрясение? — улыбнулась Светка.

А если и действительно никого не было? Привидится всякое!

— Светик, а руки помыть…

— Зайдёшь в дом, сразу направо.

Я поцеловал её в щёку и отправился в дом, желая убедиться, что мои видения только видения, и ничего более. Пройдя небольшую прихожую, я оказался в просторной гостиной с высоким потолком и большой хрустальной люстрой, похожей на те, что в детстве видел в Кремлёвском дворце съездов. Воспользовавшись тем, что Светка не пошла со мной, я внимательно осмотрелся вокруг. Нельзя сказать, что в доме я был один. Прямо в гостиной на диване спал увалень — очевидно, один из тех, кто по рассказу Валерки сломался в первую очередь. Ещё двоих, мирно посапывающих, я обнаружил в спальне. Однако среди них никого похожего на замеченного призрака не было.

Может, и вправду картофель слегка сотряс мозги! Из философского состояния меня вывели доносившиеся сверху тихие звуки. Я поднялся по лестнице и оказался на веранде второго этажа. Посреди веранды стояли два плетёных кресла, а между ними круглый столик с натюрмортом в виде бутылки вина и бокала. Над одним из кресел виднелась шапка шикарных белоснежных кудрей. Обойдя кресло, я предстал перед их обладательницей. Это была красивая девушка, одетая в длинный серый свитер крупной вязки. Одна её ножка была закинута на другую, привлекая взгляд к изящной коленке.

— Добрый вечер! — поприветствовал я незнакомку. — Может быть, принести плед? Майские ночи обманчивы на тепло.

Девушка молчала и внимательно изучала меня взглядом. Так и не дождавшись ответа, я развёл руками и сказал:

— Похоже, я вторгся в ваше пространство. Считайте, что меня здесь не было.

Едва я собрался оставить прекрасную незнакомку одну с собственными мыслями, как она вдруг ожила и не менее прекрасным голосом скомандовала:

— Садись!

Присев, я присмотрелся к ней внимательнее. Она была из тех, о которых говорят «совершенство», а под луной её красота приобретала какие-то мистические черты.

— Я…

— Родственник Пушкина и прямая жертва влюблённости Маяковского. Здесь хорошая слышимость.

— А ваше имя?

— Начать с фамилии? — ответила она вопросом.

— Не стоит. Фамилий наслушался внизу, словно погулял по Волковскому кладбищу, куда ни кинь — сплошная история.

— Так ведь и ты сочинять горазд. Меня зовут Настя. Для тебя Анастасия.

— Обычно с именами как-то наоборот.

— А чего ты хочешь? Я в первый раз тебя вижу, а ты уже пялишься на мои коленки.

Разговор всё больше и больше занимал меня.

— Думаю, это не главное достоинство, но есть на что посмотреть, — принял я посланную подачу.

— А ты дерзкий! Мне такие нравятся! Сам пришёл или Светка послала?

— Наткнулся на тебя совершенно случайно, но, мне кажется, что Света хотела нас познакомить, сообщив, что среди гостей самая красивая девушка Питера.

— Банально, — ответила Анастасия. — Хорошо, пусть будет так. Выпьешь?

— Бокал один, а из горлышка не хочется — воспитание не позволяет.

— Пей из моего!

— За что? — спросил я, наливая вина.

— За сегодняшнюю ночь, которую я тебе подарю?

— Вот как, и чем же я так приглянулся?

— Уж поверь, не синяком под глазом. Скучно.

Темп развития наших отношений меня, бесспорно, радовал. Хотя в жизни я далёк от тех мужчин, воспринимающих женщин в качестве спортивного достижения, но Анастасия была из тех, о ком после, упустив шанс, несомненно, пожалеешь.

— Дай бокал!

Я подлил вина и передал ей сосуд. Она неспешно осушила его.

— Видишь тот дом? — она показала на видневшуюся крышу. — Сегодня ты ночуешь там.

— Превосходная идея.

— Отвратительная идея! — не согласилась она со мной.

— Тогда зачем?

— Я же уже сказала — скучно, а ты забавный. Встань и подай мне руку!

Я поднялся. Опершись на меня, она неуверенно поднялась и, шатнувшись, тут же оказалась в моих объятиях.

— Поцелуемся?

Я улыбнулся, оценив по пятибалльной шкале степень её бессознательного состояния на четыре с плюсом. Она прикрыла глаза и, вытянув мне навстречу свои прекрасные губки, тут же начала оседать. Не будь меня, она так бы и распласталась на полу. Подняв Анастасию на руки, я вышел из дома. Гостям было не до меня. Лишь только вездесущая Светка оттопырила большой палец, очевидно, радуясь моей победе.

Через несколько минут я уже толкал дверь дома Анастасии, которая ожидаемо оказалась запертой. К радости, она пришла в себя и, передав ключ, тут же отключилась. На первом этаже нашёл диван, на котором хозяйке должно было быть вполне комфортно.

— Ты кто? — спросила она, очнувшись и стараясь сесть ровно.

— Ваш садовник, госпожа. В оранжерее прополол, клумбы полил.

— А я тебя помню — ты родственник Пушкина.

— Феноменальная память!

— Спасибо, — она кивнула. — Я даже вспомнила, что обещала тебе эту ночь.

— Неужели!

— Не дурачься, иди ко мне.

Я посмотрел на неё и по-доброму улыбнулся.

— В другой раз.

— Другого раза не будет.

— Значит, не судьба! — констатировал я и протянул ключ. — Не забудь закрыть за мной дверь.

Оказавшись на улице, я вдохнул свежего воздуха и побрёл к Цукерманам.

— Ты опять всё провалил, Тима! — сказал кто-то сзади, когда я заходил в петушиные ворота.

Я остановился и не оборачиваясь спросил:

— Это ты, Судьбин А?!

— Нет, это мы — слепые петухи! — ответил тот же голос. — Конечно, я! Ты опять сам меня помянул: «Значит, не судьба»! А кто же ещё?! Я надоумил Сладкопоповых пригласить тебя в гости. Я затащил сюда Настеньку. Грешен, слегка не рассчитал с дозой алкоголя. Ну, извини. А ты что? Не судьба!

— А для чего ты мне об этом рассказываешь? — поинтересовался я, обернувшись и внимательно вглядываясь в самодовольную физиономию визави.

— Ещё есть возможность всё исправить. Я предусмотрительно оставил у Настеньки открытым окошко…

— Зачем?

— Пойми, Тима, у каждого должен быть шанс на исправление ошибки. Ты только представь. Сейчас возвращаешься, а утром наступает новая жизнь! Молодая красивая жена. Немного невоспитанная, но на то ты и мужчина — переделай её под себя. Наш дедушка — академик Селезнёв…

— Это который?..

— Да, Тимочка, тот самый! Через полгода ты начальник самостоятельного научного отделения. Ещё три года — и докторская в кармане, а дальше сплошное лучезарное будущее!

— А как же Настя? У неё же своя судьба?

— За это не переживай! С её судьбой я договорюсь! Мы, как и вы, иногда работаем по системе взаимозачётов. Сегодня она мне, а завтра я ей помогу.

— А любовь?

— А любовь, а любовь тогда уже цвела, всё цвела, не зная перемены! — пропел Судьбин А голосом Иосифа Кобзона.

Прослушав небольшой ночной концерт, я покачал головой и сказал:

— Ну что, пошли?

— Куда? — Судьбин А внимательно всматривался в меня, очевидно, не в силах прочитать мои мысли.

— Окошко закрывать у Насти. А то мало ли придурков в округе бродит! — я решительно направился обратно.

— Тим, погоди! Давай ещё раз взвесим…

— Отстань! Растлитель!

— За что такая неблагодарность! — судя по голосу, Судьбин плёлся вслед за мной. — Тима, послушай. Уже роса появилась. Полезешь закрывать окошко — грохнешься.

— Не каркай!

Обойдя дом, я обнаружил весточку от судьбы — то самое, единственное незакрытое окно.

— Просто залезь внутрь! — продолжал уговаривать Судьбин А.

Одной рукой я схватился за откос, пальцами другой зацепился за окно. Напрягся и потянул его что было сил. Пальцы соскользнули, и когда я попытался поймать тяжёлую раму во второй раз, её кинуло сквозняком и прищемило мне руку. От боли я упал и последнее, что запомнил, — как ударился спиной…

— Тимочка, ну, посмотри же!

Я нехотя открыл глаза и сразу зажмурился от света. Надо мной стоял врач в синей униформе скорой и светил в лицо фонариком.

— Ну вот, очухался, — сказал он. — Как себя чувствуем, что болит? Всё ли шевелится?

— Ещё так глубоко не заглядывал, доктор, но, мне кажется, что в порядке, — сказал я, усаживаясь.

— Как ты нас напугал, Тимка! — участливо произнесла Светка.

— А что случилось?

— Ничего не помнишь?

Я замотал головой, пытаясь не ляпнуть лишнего при докторе. Представляю, как бы его позабавил мой рассказ о похожей на Челентано в расцвете сил моей судьбе.

— Если что-то будет беспокоить, советую тут же обратиться за помощью. Возможно, надо будет сделать снимок.

— Всенепременно, — заверил я его, после чего эскулап с чувством выполненного долга собрал свой чемоданчик и растворился в утреннем тумане.

Пока Валерка провожал скорую, Светка подсела ко мне и по-заговорщицки спросила:

— Ну, рассказывай, как тебе Настя.

— Ты извращенка, Задова! У меня с твоей подругой ничего не было. Ни-че-го!

Светка отстранилась и с искренним сожалением произнесла:

— Молодая красивая жена. Немного невоспитанная, но на то ты и мужчина — переделай её под себя. Наш дедушка — академик Селезнёв… Да, Тимочка, тот самый! Через полгода ты начальник самостоятельного научного отделения. Ещё три года — и докторская в кармане, а дальше сплошное лучезарное будущее!

Я изумлённо посмотрел на неё, не веря тому, что слышу.

— Ладно-ладно. Не всё потеряно. Верю, что у тебя ещё будет шанс!

Не в силах сдержаться, я рассмеялся. Поначалу Светка смотрела на меня с испугом, но потом, видимо, заразившись, сама начала хохотать, а вошедший в комнату Валерка превратил наш дуэт в ржущее трио.

Сквозь смех услышал сигнал вызова своего мобильника. Достав его из кармана, я посмотрел на незнакомый номер на экране и, пожав плечами, ответил:

— Слушаю.

— Это Тимофей? Простите, забыла отчество, — произнёс женский голос.

— В столь ранний час вполне можно обойтись и без отчества.

— Меня зовут Алёна, я помощница Владислава Сергеевича Круглова.

— Какого Круглова?.. — не понял поначалу. — Ах да, Владик! Что-то случилось?

— Нет, ничего. Тут такое дело. Владислав Сергеевич просил вам дозвониться — сам он не смог — и извиниться.

— Вы меня пугаете, Алёна!

— Это ещё не всё, — девушка тяжело вздохнула. — Владислав Сергеевич просил десять дней назад, а я забыла.

— С Владиславом… в смысле… Сергеевичем… он жив?

— Как вы могли подумать! Тьфу-тьфу-тьфу, — трижды сплюнула девушка и трижды постучала. — Он жив-здоров и, наверное… неплохо себя чувствует.

— Вы окончательно меня запутали. Просто отвечайте. Согласны?

— Угу, — послышалось из телефона.

— Значит, так! Владислав Сергеевич десять дней назад просил о чём?

— Вам позвонить.

— А почему не позвонил сам? — продолжал я допрос.

— Он был вынужден срочно уехать.

— Куда?

— А… не знаю, — заикаясь, произнесла Алёна.

— Алёна! Вы что-то темните!

— Ну, вы понимаете, это такое дело, в общем, обещала ему, что…

— Он вам нравится?

— В каком смысле? Он мой начальник…

— В прямом — как мужчина! — огорошил я бедняжку. — Подумайте с ответом, Алёна, считайте, что вижу вас насквозь!

— У нас он всем нравится.

— Верю! Сколько его знаю, от него всегда женщины были без ума. Но продолжим. Он уехал и просил передать мне…

— Что вы приглашены на свадьбу, — опять тяжело выдохнула Алёна.

— Ну и что же так печально? Свадьба — это прекрасно!

— Понимаете, дело в том, что свадьба через три дня! — прорвало девушку, и она всхлипнула.

— Когда?!

— Через три дня. И вы на ней свидетель жениха.

— Так… Нет, практически нереально! Не успею.

— Это моя вина! — захныкала она в трубку.

Я молчал, а Алёна продолжала всхлипывать. Наконец, в моей голове после серии вычислений задачка с несколькими неизвестными сложилась в правильный ответ:

— А вы, Алёна, на будете свадьбе?

— Да… — совсем уж поникшим голосом ответила она.

— Тогда договариваемся так: во-первых, с вас вся информация — где, когда и во сколько.

— Да-да, я сейчас же всё направлю.

— Во-вторых, на свадьбе танцуете со мной первые два танца…

— Я согласна! — перебила Алёна.

— А чего вы так быстро соглашаетесь? Может быть, моя фамилия Писториус.

— И что?

Уже давно замечал, что необычные русскому уху фамилии вызывают повышенный интерес у моих соотечественниц.

— Так я — тот самый бегун на протезах, который убил свою девушку.

— За что?

— Не поверите, отказывалась со мной танцевать.

— Шутите! — сказала она и хихикнула.

— Ну, вот и улыбнулись. А ваш прокол будет нашей тайной до самой смерти!

— Согласна! — прошептала Алёна. — Ну вот, опять чуть не забыла! Сегодня на московский рейс из Пулкова в 11:20 для вас заказан билет.

— Тогда до встречи!

Отключив телефон, я посмотрел на Цукерманов. Всё это время они внимательно прислушивались к разговору и явно ждали от меня комментария.

— Вот, милые мои, в Москву срочно еду. Вылет через пять часов.

— А зачем тебе в Москву? — с хитрым выражением лица, характерным только для его национальности, поинтересовался Валерка.

— На свадьбу к другу. А впрочем, подумаю, может быть, и сам женюсь! Хватить в холостяках ходить. Самому картошку чистить и сковородку после мыть. Дудки! Хочется полноценной женатой жизни, на диване со смартфоном, жена на кухне приготовила еду и зовёт: ми-лый, к сто-лу! Ну и в том же духе!

— А как же Настя? — серьёзно спросила Светка.

— Оставим Анастасию в покое… и пусть учится пить! А то зачем мне пьющая жена? Сами посудите, — продолжил я зарисовки идиллической семейной жизни. — На зов жены я прихожу на кухню. На сковородке картошечка румяно-золотистая, на столе зелень всякая, селёдочка…

— Форшмак, — вставил Валерка.

— Можно и форшмак, но это в том случае, если в этот момент вы завалились в гости. Значит, выпили по рюмашке, а она… брык — и отрубилась. Что же мне, самому сковородку мыть? Давайте так, дорогие! Коли я, как говорится, купец, то не нужно мне бракованный товар впаривать!

— Какой брак! Не у каждой жены дедушка — академик! — хмыкнула Светка.

— Милая, откуда в тебе столько прагматизма! — нарочито строго спросил Валерка жену. — Вспомнив сейчас, кто мой аидише татэ^[2], я уж начинаю думать…

— Цукерманчик! Даже не думай. Я бы отдалась тебе, даже если бы твой татэ чинил ботинки на Садовой! — с этими словами Светка бросилась мужу на шею и расцеловала его…

Уехав из такой невезучей для меня Малиновки, я успел заскочить домой. Переоделся, побросал в саквояж кое-какие вещи, которые мне непременно должны пригодиться как свидетелю, вызвал такси и примчался в аэропорт. В стеклянные двери Пулкова уже входил походкой Алена Делона, а мой белый плащ в стиле 60-х годов прошлого века и немодная причёска с длинными волосами только подчёркивали данное сходство. Выкупив билет и пройдя без каких-либо приключений все мыслимые и немыслимые досмотры, уже через два часа я так же бодро покидал зал прилёта Шереметьева.

Очень странно, но всю дорогу вообще не задумывался о предстоящей свадьбе. Всё в сознании крутилось вокруг появления Судьбин А. При этом никак не мог найти приемлемый ответ на вопрос: что это — индивидуальная галлюцинация или явь, которая дана только мне и ещё сладкопоповскому Ёгану. В конечном итоге оба варианта сводились к одному, и критерием оценки могло выступать моё психическое здоровье. Но, тем не менее, чтобы подтвердить предложенную теорию экспериментальным путём, я ещё до самолёта, потом во время полёта и уже в Шереметьеве с десяток раз высказался в адрес своей судьбы. Однако ни тогда, ни сейчас мой брюнет так и не появился.

А может быть, у всего этого есть закономерность и периодичность? Ведь оба раза Судьбин А возникал в тёмное время суток и когда я был в бессознательном состоянии… или не был?! Ёлки-палки, может, пока не поздно, поступить в медицинский?

Достав из кармана плаща телефон, я вошёл в приложение и, вызвав такси, стал ожидать прибытия машины. Картинка вокруг меня менялась практически в калейдоскопическом режиме. Машины подъезжали, гости столицы и местные жители быстренько в них впихивались и отъезжали, а вскоре на их место прибывали новые машины, и всё повторялось.

Когда заприметил машину, я подхватил саквояж и подошёл к краю тротуара. Уже были различимы азиатские черты лица таксиста, как внезапно едущий впереди небольшой белый кроссовер, судя по всему, заплутавший в хитросплетениях шереметьевских эстакад, затормозил, не давая таксисту двигаться дальше. Лицо управлявшей автомобилем девушки мне показалось отстранённым и чем-то расстроенным. В конце концов, таксист не выдержал и что было сил вдавил клаксон. Девушка встрепенулась и с такой же мощью нажала на педаль газа. Сцена пробудила в моём сознании воспоминания о третьем законе Ньютона: сила действия равна силе противодействия, это когда силы имеют одну природу, а приложены к разным телам. С пробуксовкой, прожигая покрышки а-ля Formula 1, кроссовер рванул с места. Не доезжая до меня метров пяти, передними колёсами машина нашла глубокую лужу и обдала меня словно из брандспойта. И пока мой кебмен решал, стоит ли сажать такую чуню к себе в салон, я стоял и, как говорится, обтекал. Грязные потоки воды стекали по моему лицу, белоснежному плащу, любимым голубым джинсам… Если это не катастрофа, то что?! Сами собой в голове возникли слова популярной песенки: «…на капоте трёхлучевая звезда, это еду я, встречай Москва!»

Ну, здравствуй, столица! Вот я и вернулся!

Очевидно, девушка в кроссовере заметила свою оплошность, остановилась и медленно подала задним ходом. Притормозив напротив меня, она опустила стекло и несколько нервно произнесла:

— Если разобраться, то сами виноваты! Стали возле лужи, и плащ на вас не для Москвы!

У меня не было эмоций. Я продолжал смотреть на спадающий с меня водопад, периодически переводя вопрошающий взгляд на злодейку.

— Вы вообще по-русски понимаете? — неожиданно спросила девушка.

— Oui, — тихо ответил я, всё ещё не выйдя из образа звезды французского кино.

— Excusez-moi, — виновато сказала она и добавила на родном: — Может быть, могу что-нибудь для вас сделать? Хотите, подвезу?

— Мадам! — высокопарно начал я. — Смею вас уверить, всё, что вы могли сделать, вы уже сделали. Au revoir, Good By, Hasta la vista, baby, да идите вы уже…

Девушка от злости хмыкнула и показала мне средний палец, после чего вновь ударила по газам и исчезла за поворотом. Я же так и стоял, глядя ей вслед.

— Блин! Судьбин А! — непроизвольно чуть ли не выкрикнул я.

— Ха! — раздался знакомый противный голос.

Я резко обернулся. Рядом со мной стоял таксист и, качая головой, говорил:

— Хахая зеньсина!

— Да, ты прав! Ещё какая хахая! Ну что, поедем?

— Якши! — сказал он и открыл мне заднюю дверь.

Подъезжая к родительскому дому, я попросил таксиста остановиться у химчистки, где согласились принять мой далматинский плащ, пообещав уже через несколько дней вернуть ему первозданный вид.

Когда открылась дверь квартиры, мама, поцеловав меня, тут же упрекнула, что одет не по погоде. В детстве её забота казалась мне надуманной и излишней. А вот сейчас, после упрёка, я внезапно осознал, как же мне этого не хватает. Хорошо, что я дома!..

— А костюм-то у тебя для свадьбы есть? — поинтересовался отец, когда после традиционных расспросов мы уже обедали на кухне.

— Завтра куплю. Всё-таки не в деревню, а в столицу приехал. Кстати, папа, а что, наш старый «Опель» ещё бегает?

— Ну, ты вспомнил! Ветеран отбегал своё ещё осенью.

— Эх, незадача! Хотел по магазинам прокатиться. Но ничего, воспользуюсь орденоносным московским метрополитеном.

— А зачем же метро?! — лукаво усмехнулся отец своей литовской улыбкой. — Посмотри под окном.

Я поднялся из-за стола и взглянул на улицу.

— Угадаешь? — забавлялся отец.

— Погоди-погоди… Красная десятка?.. Нет, мама не дала бы тебе купить красную… Та стальная «дэу»?

— Не угадаешь — не получишь! — не унимался родитель.

— Так нечестно, папа! Вы, москвичи, похоже, зажрались. Здесь столько машин, что, наверное, по три на каждую квартиру приходится.

— Если бы! — отец тоже подошёл к окну. — У нас тут по улице проходит граница платной парковочной зоны, вот те, которым платить нечем, ставят свои машины по близлежащим дворам. Это началось тогда, когда мэр взял к себе в помощники чухонца. Ты же знаешь, Тима, я им никогда не доверял!

— Папа, дай хоть одну подсказку! — взмолился я.

— Только одну. Купили машину, которая очень похожа на твою маму, — такая же красивая, изящная и светлая.

Пришлось продолжить изучение дворового автопарка. «Мерседесы» были вычурными, «немцы» — чересчур прагматичными, «японцы» — слишком массовыми и оттого безликими, а мама — она другая. Я посмотрел на отца, потом медленно перевёл взгляд на маму и тут…

— Есть подходящая под описание — вон та белая «Вольво» шестидесятая.

— Как ты догадался?! — лицо отца вытянулось в изумлении. — Нет, это же невозможно!

— Просто он достойный сын! — сказала мама и обняла меня.

— Такого не может быть! — раззадоривался отец. — Говори как?! Соседи сказали? Я знаю, это Серёга-предатель!

— Тима сердцем чувствует, — высказалась мать.

— Каким сердцем?! — не сдавался отец. — Род Василиаускасов всегда головой думает.

— А Тулиновы — сердцем, — не сдавалась мать, напомнив, что помимо литовской крови во мне ещё половина осетинской. — Сынок, да скажи ты ему, а то ведь до утра теперь не уснёт!

Я посмотрел на них и с нескрываемой улыбкой сказал:

— Мама права. Сердце у меня иногда работает не хуже, чем голова. И может быть, я не самый достойный сын, но стараюсь. И, прав ты, отец, сейчас в большей степени мне помогла голова…

Родители напряглись, а я продолжил:

— Просто, папа, когда в следующий раз будешь мне устраивать подобные экзамены, убирай ключи с холодильника!

Они оба повернулись к холодильнику и увидели лежавшие сверху ключи с фирменным брелоком.

— А! Сделал он тебя! — почувствовала себя победительницей мама.

Отец покривился немного, но потом улыбнулся и гордо ответил:

— Ничуть! Это я сделал его! В том плане, что сын — плоть от плоти моей, и весь в меня!

Мы рассмеялись и обнялись. Вот оно — простое человеческое счастье! Что может сравниться с ним?! И как жалко, что такие мгновения нельзя остановить. А почему, собственно, нельзя?!

— Мама, папа, не расходимся! Я сейчас сделаю фотку, — с этими словами я выбежал в коридор и ощупал пиджак, висевший на вешалке в прихожей. Постепенно улыбка начала сходить с моего лица.

— Пап, мам! Наберите мой телефон, не помню, куда положил!

— Один момент! — сказал с кухни отец. — Вызов идёт. Нашёл?

И тут я всё понял!

— А химчистка до которого часа работает? — крикнул я уже в дверях.

— Не знаем, сынок.

Вот это попал! Похоже, с плащом я сдал в чистку и телефон! Ну что за невезение! Помощница Влада, как и обещала, скинула мне всю информацию относительно того, что, где и когда… А теперь у меня нет ни номера Алёны, ни номера жениха, ничего!

Я бежал к химчистке с мыслью — только бы успеть…

— Ум-м-м! — расстроенно промычал я, раз в десятый пытаясь открыть дверь. — Ну, не везёт тебе, Тима! Видать, судь…

Я буквально забил ладонями обратно в горло чуть было не вырвавшееся из меня окончание. Похоже, понемногу уже начал верить в свои видения. Абсурд! Кому скажешь — засмеют! Присев с горя на ступеньки заведения, которое бодро призывало стать чище, обхватил руками голову и судорожно начал искать спасительные варианты. Изрядно загонявши серое вещество по черепной коробке, пришёл к неутешительному выводу, что в запасе есть только один вариант, — попытаться вспомнить адрес Владика. Так-так… Память мало-помалу возвращала меня в юность, а та, в свою очередь, исправно вела то ли в Коньково, то ли в Беляево, оживляя очертания кругловского дома… Мне не оставалось ничего другого, как начать завтрашний день с химчистки, а уж если из этой затеи ничего не получится — отправиться на Юго-Запад Москвы.

Третья глава

мимоходом освежит в памяти несколько словечек из хипповского фольклора, расскажет о страданиях русской души, поведает о влиянии птиц на человеческие отношения, доброжелательности столичной полиции, роли Четвёртой крысы в «Щелкунчике», прямоугольной системе координат в симпатии и о том, как хорошо иногда поспать в машине

Как же стремительно преображается Москва! Всё, что совсем недавно казалось таким родным и знакомым, сегодня провоцировало отчуждённость и даже настороженность. Я безуспешно сновал по беляевским дворикам в надежде обнаружить хоть какие-то ассоциации с московской юностью.

После утреннего посещения химчистки призрачная перспектива вернуть телефон растаяла, словно сахар в стакане горячего чая. Поэтому сейчас я внимательно всматривался в пейзажи, осознавая всю серьёзность ситуации, в которую попал. Но столичные новшества в совокупности с тщательно затёртыми воспоминаниями несчастливой любви работали против меня. После полуторачасовых мытарств внезапно глаза выхватили что-то отдалённо напоминавшее нечёткие образы чего-то далёкого. Полной уверенности не было, но ведь это хоть что-то! Еле-еле я приткнул машину и подошёл к типовому дому, которых в Беляеве было ничуть не меньше, чем грибов в лесу.

Вроде как Владик жил во второй парадной… Тьфу! Во втором подъезде!

Возле входа на лавочке сидело несколько старушек-одуванчиков. Посредине была самая старшая по возрасту, которая, несомненно, была центром композиции. Её смуглое морщинистое лицо обрамляла растаманская шапка, что издалека делало её похожей на Боба Марли. Под стать шапке было и клетчатое пальто, удачно сохранившееся с конца хрущёвской оттепели. Из ушей торчали провода наушников, скрывавшиеся в накладных карманах вместе с руками. Глаза модерновой московской бабушки были закрыты, и время от времени она лишь подёргивала головой в ритм музыки.

Две её приятельницы, сидевшие по бокам, были вполне традиционны. Они переговаривались друг с другом, не обращая внимания на подругу в центре.

— Здравствуйте. А вы в этом доме живёте? — спросил я.

Было заметно, как крайние дамы напряглись, переглянулись друг с другом, и одна решительно ответила:

— Нам таблетки для омоложения не нужны, лёгкие кредиты не берём и в дополнительную пенсию, которую, молодой человек, вы наверняка хотите нам втюхать, мы не верим. Поэтому проходите дальше!

— Вы меня не так поняли… — начал оправдываться я.

— Правильно мы тебя поняли! Чеши отсюда! — поддержала подругу вторая традиционалистка.

— Да нет же, женщины… Дело в том…

— Что нужно этому чуваку? — открыла глаза «миссис Марли».

— А почём знаю, наверное, разводчик пришёл, — ответила дама, которая была ближе ко мне.

— Никакой я не разводчик, ищу друга, он раньше жил в этом подъезде… кажется.

— Как звать? — опять спросила центровая.

— Друга?

— Тебя.

— Меня Тимофей.

— Послушай, Тим. В этом подъезде шестьдесят четыре вписки. Кто-то заселяется, кто-то переезжает, а кого-то выносят ногами вперёд. А мы с барышнями — не компьютер в справочном бюро. И вообще, может, ты мент!

— Ладно, я продвинутый, всё понял. Сорри, что кайф поломал, — ни с того ни с сего бросил я, вспомнив несколько словечек из какого-то фильма о хиппи, и отошёл в сторону.

— Ти-и-им! — позвала меня растаманка и, когда я обернулся, уже мягче спросила: — Как фрэнда зовут?

— Круглов Владик.

— Ну чё, девки, знаете такого? — обратилась она к подругам.

— Круглов?.. Это не тот с седьмого этажа? — немного подумав, откликнулась одна из них.

— Пьянь которая?

— Ну да.

— Тим, он что, твой друг? — опять спросила центровая.

— Владик Круглов — да.

— Ты глянь на него, наверное, такой же алкаш! — начала традиционалистка и с презрением посмотрела на меня. — Вон, глаз подбит…

— Не надо с ходу развешивать ярлыки, Зинаида! — «мисс Марли» строго посмотрела на подругу. — В шестьдесят седьмом мы поехали в Казахстан на дербан. Моего Джорджа менты повязали. Я в таком депресняке была! Хорошо, люди подвернулись достойные. Неделю дринкала так, что водкой по нужде ходила. Тут надо разобраться, понять причину!

— А его вроде как девка бросила, — отозвалась третья подруга.

— Ну а тогда чего ты хочешь?! Была бы я помоложе и если кто со мной такое замастачил, купила бритско-го пойла и бухала бы от бёзника и до бёзника, — заключила хиппи-бабушка и, поправив шапку с бровей, обратилась ко мне: — Что у него с герлой?

— Да вроде как на днях свадьба должна быть, — подумал я и вспомнил слова Алёны, что Владик просил её позвонить, потому что не мог этого сделать сам.

— Во! Видишь! Значит, она его кинула перед свадьбой! Какой же нормальный мэн это выдержит. Вот и заморачивается чувак вторую неделю, — подытожила «миссис Марли». — Сходи, Тим, двадцать восьмая квартира.

Поблагодарив колоритную компанию, я вошёл в подъезд и поднялся на седьмой этаж. Возле двадцать восьмой квартиры остановился и прислушался — вроде тихо. Нажал кнопку звонка, но никакой реакции не последовало. Я нажал ещё и ещё раз. На последнем звонке долго не отрывал палец, и лишь когда звонок начал захлёбываться, отпустил кнопку. За дверью послышались шаги, и через мгновение лязгнул замок. Медленно дверь отворилась и прямо передо мной во всей красе предстал хозяин. Из одежды на нём была лишь набедренная повязка из зелёного махрового полотенца и изрядно запачканная белая майка. Небогатая обстановка и букет многодневного амбре заронили во мне сомнение, что передо мной друг юности. Я с сочувствием изучал субъекта, ища знакомые черты. Он тоже смотрел через узкие щели глаз, очевидно, пытаясь идентифицировать меня с кем-то из своего окружения. Когда процесс опознания закончился ничем, он дёрнул головой и промолвил:

— Н-ну!

Если природа и меняет людей с возрастом, то надо было очень сильно постараться, чтобы стоящий сейчас передо мной раньше был Владиком. Тем не менее, сам не знаю почему, но я спросил:

— А Владик здесь?

Хозяин поднял плечи и замотал головой — дескать, не знаю — и жестом пригласил меня внутрь.

— Пыищи сам.

Деваться было некуда, и я зашёл.

— Выпишь? — спросил он и икнул.

— За рулём, — ответил я, чтобы не задеть чувство гостеприимства хозяина. — Так я посмотрю?

— Угу, — только и ответил он и, покачиваясь, пошёл на кухню.

К радости, обойдя две комнаты, Владика не обнаружил и заглянул на кухню, чтобы попрощаться. Мужчина сидел за столом с баяном на коленях и опрокидывал очередную порцию зелья.

— Похоже, Владик уже ушёл, — сказал я ему на прощанье.

— М-может быть. Точно не будешь?

— Спасибо. Нет.

— А я буду. Судьба веселью не помеха!

— Золотые слова. Бывайте.

Хозяин мотнул головой и, растянув меха, проникновенно запел дрожащим голосом что-то среднее между «У Курского вокзала сижу я молодой» и романсом «Ещё не раз вы вспомните меня»:

Судьба, проказница-шалунья,

Определила так сама:

Всем глупым — счастье от безумья,

А умным — горе от ума…

Прикрывая за собой дверь, я с неподдельным восхищением отметил образованность москвичей. Когда они испытывают настоящие чувства, душа требует классики! Но признаться, подобного прочтения «Горя от ума» Грибоедова слышать ещё не приходилось.

Стоп! Точно! В эсэмэске Алёны было написано Грибоедовский дворец бракосочетаний! Ну, Тима! Это уже что-то!..

Сориентировавшись на местности, я осознал, что нахожусь недалеко от Тёплого Стана, где в былые времена был весьма престижный магазин «Лейпциг», название которого навевало на меня воспоминания детства, когда мы жили в ГДР, где служил отец.

Уже через пять минут я припарковался на стоянке перед магазином, на фронтоне которого теперь вместо названия немецкого города красовались две буквы «ХЦ», вызвавшие у меня странные ассоциации. Поднявшись на второй этаж, я стал методично изучать ассортимент мужских костюмов и, отобрав три понравившихся, минут двадцать провёл в примерочной перед зеркалом, решая, какой из них выбрать. Ещё с полчаса пришлось ждать, пока выбранная свадебная экипировка подгонялась портным по фигуре. Наконец, с пакетом в руке, на котором также были пропечатаны те самые две буквы, я спустился на первый этаж, где приобрёл свежеиспечённый багет, который тут же начал уничтожать на ходу.

Частичное воспоминание из сообщения Алёны понемногу восстанавливало душевное равновесие. Во-первых, я знал, где будет свадьба, и мне оставалось подъехать к Дворцу бракосочетания на Грибоедова и уточнить время начала церемонии. Во-вторых, я купил очень даже неплохой костюм, что в совокупности с моим статусом на завтрашнем торжестве предвещало внимание ко мне со стороны красивых девушек. А то, что на свадьбе Владика их будет с избытком, я даже не сомневался. И, наконец, в-третьих, хлеб был настолько вкусным, что каждый укус вызывал чувство восторга!

Не успел я до конца насладиться блаженством, как мозг забил тревогу. Возле моей машины кто-то крутился, и, похоже, пытался её угнать, совершая странные манипуляции у двери. Подойдя ближе, заметил, что угонщик — женщина. Укрепившись в желании во что бы то ни стало отстоять семейное имущество, я тихо подкрался и приставил к её спине наполовину съеденный багет.

— Стоять, полиция! Руки за голову, ноги шире! — громко бросил я, имитируя профессионалов из милицейских сериалов.

— Ах, ноги?! — дерзко ответила угонщица.

Она повернулась и что было сил залепила мне пощёчину. Все симптомы лёгкого сотрясения были налицо. Не так боль, как обида прожгла меня. В одночасье из преследователя я превратился в жертву! Но и это можно было пережить, если бы не…

— Это снова вы?! — только и сумел процедить я сквозь зубы.

— Вы?! — раздалось в ответ.

Некоторое время мы молча стояли друг против друга и внимательно всматривались. Думаю, со стороны это напоминало сцену из вестерна, когда два стрелка, застыв в ожидании, нервно постукивают пальцами по холодной стали своих «Смит-Вессонов». Отличие было лишь в том, что у меня в руке был покусанный хлеб, а у неё женский гигиенический пакет, но по накалу страстей всё было исключительно драматично.

Девушка пришла в себя первой и, акцентировав внимание на моём лице, произнесла:

— Похоже, я разбила вам губу. У вас кровь!

— Вчера грязь, сегодня кровь. Я с ужасом представляю, что будет завтра! У вас какая-то маниакальная фобия на мой счёт!

— У меня? — гневно произнесла она. — Да это вы маньяк! Вчера под колёса бросались. Сегодня выследили меня, подкрались… Ноги ему расставить… Ага, всё бросила!

— А что вы делали у машины?

— А вам какое дело?

— Ничего себе! Мне какое?!

— Я оттирала машину от птичьего помёта. Вас устраивает ответ?

— Даже не знаю… Я обескуражен.

— Интересно, почему я вообще должна перед вами отчитываться, что делаю со своей машиной!

И тут меня осенило. Я слегка нервно улыбнулся и уже с отступающей обидой спокойно спросил:

— Вы уже всё оттёрли?

— Почти, а вам-то что?

— Просто хотел убедиться, что вы говорите правду.

Не понимая, куда я клоню, она поджала губки и, указав на стекло водительской двери, сказала:

— Смотрите сами!

Я посмотрел и заметил, что немного птичьей радости всё ещё оставалось там.

— Вот здесь надо дотереть! — и вовсе добродушно показал я.

Девушка взглянула и, достав из пачки очередной предмет гигиены, машинально начала тереть. Потом встрепенулась и снова встала в позу:

— А почему вы командуете? Шли своей дорогой, вот и идите!

Не обращая внимания на её слова, я опять посмотрел на протёртое стекло и прокомментировал:

— Да, вот сейчас всё. У вас просто талант по этой части! Скажите, а этому где-нибудь учат?

— Хам! — коротко бросила она. — Отойдите в сторону, мне надо ехать!

— Пожалуйста.

Я отошёл и, поставив на землю пакет с костюмом, облизал разбитую губу. Потом с довольной физиономией отломил от багета очередной кусок и с чувством упоения принялся его жевать, при этом демонстративно постанывая от удовольствия.

— Хотите? Так сказать, трубку мира. Ломайте с нетронутой стороны. — я протянул ей багет.

— Ни за что! — ответила девушка и достала из сумочки ключи.

Она демонстративно потрясла ими передо мной и, изобразив некое подобие улыбки, высокопарным слогом произнесла:

— Прощайте! Надеюсь, больше никогда вас не увижу!

При этом она нажала кнопку на брелоке, но сигнализация почему-то не снялась. Она нажала ещё раз, но результат был тот же!

— Упс! Не работает? — с неприкрытой издёвкой произнёс я.

Она посмотрела с обидой, затем бросила взгляд на брелок.

— Негодяй! — произнесла она уже с ненавистью, давая понять, что в списке врагов я занимаю одно из первых мест. — Вы сломали мне машину!

— Я?! — вырвалось из меня цунами возмущения. — Вы совсем того… перегрелись! Купите панамку, говорят, помогает. Если нет денег, я сложу вам шапочку из газеты!

— Хам!

— Это я уже слышал. Не хотите ли придумать что-нибудь более оригинальное?

Она решительно приблизилась так, что почувствовал её возбуждённое дыхание.

— Сожалею, что я не мужчина! Как дала бы вам по физиономии! — при этом она потрясла своим кулачком перед моим лицом.

— Во-первых, не будучи мужчиной, вы уже дали мне по вот этой самой физиономии! Во-вторых, бить по лицу незнакомого человека — это по меньшей мере хулиганство, — ответил я и, немного подумавши, добавил: — Мне этой физиономией вскоре предстоит играть.

— Так вы лицедей?

— Если встать на вашу сторону, то скорее лицемер.

— В точку! Вы лицемер!

— Но вы же меня совершенно не знаете! — снова возмутился я. — Зачем же сразу оскорблять?!

Но её уже было не остановить. Она то щурилась, то иронично улыбалась, не переставая при этом произносить гневный монолог. Если человек долго угрожает, он никогда не перейдёт к более радикальному. Значит, повторного случая применения физического насилия можно не ждать. Пропуская словесные потоки мимо ушей, я подумал, что всё происходящее напоминает американские жанровые фильмы, которые все на один сюжет. В них злодей в кульминационной сцене начинает разборки с полуповерженным героем. Почему-то во время просмотров подобных фильмов я всегда за злодея. И мне хочется встать посреди кинозала и крикнуть: «Хватит трепаться! Кончай его, парень!»

— Очень поучительно! — прервал её я. — Не тратьте зря усилия. Всё равно несогласен с вами.

— Немедленно отремонтируйте мою машину! — бросила она после непродолжительной паузы.

— С удовольствием, но у меня… руки не из того места растут.

— Вот-вот. Вы сами признались! — победно произнесла она.

— Что же, грешен, абсолютно не разбираюсь в двигателях внутреннего сгорания.

— Да всё понятно — самовлюблённый актёриш-ка погорелого театра.

— Увы, я не актёр. Но помочь вам всё-таки попробую.

— Как?! — с нескрываемой иронией спросила девушка.

— Бытовая магия!

Продумывая очередной колкий ответ, она затихла. И теперь уже я победно достал из кармана свои ключи и в изысканном па, почитаемом при дворе короля Людовика (не помню порядкового номера), нажал на кнопку. Машина призывно отозвалась и подмигнула фарами. Моя визави некоторое время стояла молча, затем, ни слова не говоря, повернулась и пошла прочь. Я посмотрел ей вслед и бросил вдогонку:

— Ещё раз спасибо за заботу о чистоте моей машины. У вас доброе сердце. Пусть судьба благоволит всем вашим начинаниям!

Так и не обернувшись, через мгновение она уже скрылась за припаркованным рядом микроавтобусом. Я же забрался в машину и с грустью, вызванной неизвестной мне причиной, посмотрел на отполированное нежной женской рукой стекло. Потом откинул солнцезащитный козырёк и уставился в зеркало. Синяк под глазом пожелтел, ещё больше став похожим на неспелую фасолину. Кровь из разбитой губы остановилась, но стала заметна небольшая припухлость.

Хорош же у Владика будет свидетель! Надо постараться не попадаться фотографам с подбитой стороны, чтобы не испортить свадебный альбом.

В сухом остатке от встреч с незнакомкой ныла губа, где-то в химчистке стирался плащ вместе с телефоном. Однако, что-то в ней было! Жаль, что обстоятельства не всегда складываются как бы нам хотелось. А ведь могло бы быть иначе. Встретились бы в кино или на концерте, ну или на крайний случай в кафе. Подошёл бы и запросто сказал бы: «Здравствуйте, я Тима. Давайте знакомиться!» А она бы мне в ответ очень нежно…

— Хам! — послышалась знакомая интонация из приоткрытого окна.

Голос звучал на отдалении, но был достаточно громким. Я предположил, что незнакомка снова протёрла не свою машину, и от этой догадки рот растянулся в улыбке. Ещё мгновение назад я рассуждал, что больше никогда её не увижу, но, видимо, поторопился. То ли любознательность, то ли азарт недавней дуэли с ней выбросил меня наружу, и я пошёл на голос.

Через несколько секунд моим глазам открылась очаровательная картина с драматическим сюжетом. Безжалостный эвакуатор поднимал такую же белую «Вольво». Девушка вцепилась в ручку двери, её носки едва касались земли, а гаишник с фуражкой на затылке пытался оттащить её в сторону. И при этом все: и моя незнакомка, и гашник, и эвакуаторщик из кабины — орали каждый о своём. Наконец, гаишнику удалось разорвать ручной хват. Победив в этом раунде, он так и застыл, очевидно, размышляя в нерешительности о том, что делать дальше, — стоит ли отпустить девичьи её руки, оказавшие столь упорное сопротивление, или…

Разглядев погоны на плечах стража дорог, я с ходу бросил:

— Товарищ капитан, прошу вас, отпустите девушку! Поверьте, это чревато угрозой для вашей безопасности. Эта девушка — бытовая террористка!

— От такого же слышу! — выкрикнула она в мой адрес.

— Проходи мимо! — ответил гаишник, продолжая удерживать её.

— Что-то не припомню, чтобы мы перешли на «ты», — сказал я в ответ фамильярному полицейскому.

— Проходите мимо! — поправился тот.

— То он мне в спину пистолет наставил. То выдавал себя за артиста, аферист! — снова крикнула девушка.

Забавно было наблюдать, как она билась на два фронта: поносила меня и барахталась в руках гаишника, пытаясь вырваться.

— Всенепременно уйду, товарищ капитан. Только сначала отпустите девушку, и я сразу… — сказал я.

— Отпусти, оглобля! — перебила она меня.

— Гражданин, вы мешаете работать, — подчёркнуто учтиво добавил в мой адрес капитан. — Вы препятствуете работе полиции. Погодите, а какой пистолет?!

— Ого! Это вы называете работой?! — начиная заводиться, произнёс я и на эмоциях крикнул: — Пердимонокль какой-то!

— Чего-о-о?! — заорал полицейский.

— Похоже, Костян, он тебя оскорбил! — подначил гаишника водитель эвакуатора.

— Оскорбление при исполнении! — выдавил побагровевший блюститель закона и отпустил девушку. — Эй, ты, стоять. Мордой на капот. Ноги шире!

— Вы это кому? — переспросил я.

— Вам обоим!

— Ну же, милая, вы мне за «ноги» разбили губу, а этого тоже оприходуете? — обратился я к незнакомке и засмеялся.

Но не успела она замахнуться, а тем более ответить, как оба были припёрты гаишником к покачивающемуся на тросах автомобилю.

— Эй, Костян, тебе про охрану труда когда-нибудь рассказывали? Сейчас машина сорвётся и раздавит барышне ножки, которые она по твоей же команде поставила широко. Давай, майна! — крикнул я, перекрикивая звук двигателя эвакуатора.

— Где ствол? — нервно выкрикнул гаишник и наставил на меня свой пистолет.

— Ты что, ослеп? Ты его в руках держишь!

— Костян, травить? — крикнул тот с эвакуатора.

— Да я вас по судам затаскаю! — внесла свою лепту в этот ералаш девушка.

— Где ствол?! — заорал мне в ухо гаишник.

— Часть съел, а часть в машине! — как контуженный выкрикнул я.

— В этой? — страж порядка кивнул на «Вольво».

— Вира или майна?! — не унимался эвакуаторщик.

— В очень похожей!.. — бросил я невозмутимо.

— Ну, блин, капитан! Ты меня достал! — перебила меня незнакомка.

Похоже, она решительно настроилась разобраться с полицейским, но гул подъёмника не давал ей сосредоточиться, поэтому неизвестно кому громко добавила:

— А ты заткнись!

— Это вы мне? — переспросил я её по-соседски.

— И ты тоже!

— Мо-о-олчать! — завопил гаишник. — Все заткну-у-улись!

Во внезапно образовавшейся тишине гудел только эвакуатор.

— Костян… — робко донеслось из кабины эвакуатора.

— Молчать! — ещё раз с надрывом крикнул полицейский. — Разберёмся в отделении!

Он тут же достал радиостанцию и вызвал подкрепление, транслируя в эфир, что ему оказано физическое сопротивление и нанесены оскорбления.

— Ну вы у меня, ну я вас… — приговаривал Костян, расхаживая за нашими спинами.

Не успел я дослушать нагромождение местоимений и междометий, как гаишник подло защёлкнул на наших руках никелированные наручники.

— О! Похоже, судьба всё решила, нас уже с вами окольцевали! — рассмеялся я и поинтересовался у незнакомки: — Кстати, вы не замужем?

— Даже если бы я и была свободной, за вас никогда не пошла!

Отделение, в которое нас доставили, находилось поблизости. Так что не прошло и пяти минут, как вместе с закованной приятельницей мы уже сидели в обезьяннике.

— И что теперь будет? — успокоившись, обречённо произнесла она.

В это мгновение мне стало стыдно и одновременно жалко её. Моя «сонаручница» выглядела растерянной и беззащитной, словно потерявшаяся маленькая девочка, ищущая глазами помощи. Тем более, как ни крути, но и отрицать мой вклад в произошедшее было бы нечестно.

— Известное дело, — улыбнувшись, начал я с желанием подбодрить её, но меня опять понесло. — Сейчас нас разведут по разным кабинетам, будут допрашивать, возможно, даже бить, чтобы мы подписали нужные признательные показания. Если будем упорствовать, начнут пытать.

— Я не поняла, какие показания! — на полном серьёзе возмутилась она.

— Какая разница! Мало ли у них нераскрытых дел! Главное, если начнут шить политику или растление малолетних, не соглашайтесь ни на каких условиях.

— В каком смысле политику?

— О как! А педофилия вас не смутила?

— Вы маньяк!

— Да, вот ещё, — продолжил я в том же духе, — ни в коем случае не соглашайтесь, что мы действовали по предварительному сговору. За групповуху больше дадут!

— Что значит «дадут»! Мне вообще некогда, я опаздываю, у меня дел невпроворот! — распалилась она и заорала. — Эй, кто-нибудь! Открывайте немедленно! Я требую выпустить меня!

— Не кричите, — тихо сказал я. — Посадят в карцер с крысами.

— Да что вы мне мозги пудрите! С какими крысами?!

— Серые с лысыми хвостами, — ответил я и для пущей убедительности зацыкал зубами, изображая крыс!

— А у вас это здорово получается! Талант! — сказала она и отвернулась.

— Есть небольшой, — согласился я. — В ТЮЗе подрабатываю в «Щелкунчике» в роли Четвёртой крысы — это та, что с секирой стоит.

— И угораздило же меня с вами столкнуться! А говорят, Москва — большой город!

— А вы мне даже начали нравиться, — с лёгкой иронией ответил я.

В этот момент между прутьями решётки появилось равнодушное и спокойное лицо видавшего всякое полицейского.

— Дамочка, встала и на выход! — сказал он.

— Меня отпускают?

Он вяло кивнул и так же нехотя добавил:

— У нас тут всех отпускают. Мы здесь вроде бюро добрых услуг: заходите к нам, отдохните, чаю выпейте.

— И чай будет? — вырвалось у меня.

— Всё, гражданин, будет, — буркнул под нос дежурный.

Незнакомка поднялась и, выходя из клетки, сосредоточенно посмотрела на меня, словно прощаясь. Я же в ответ подмигнул ей и произнёс:

— Очень приятно, что мои злоключения оказались связаны с вами, а не с какой-нибудь другой особой. С вами интересно и смешно, хотя временами несколько болезненно.

Я показал на припухшую губу. Ещё мгновение, и она растаяла как утренний туман, оставив меня в качестве единственного обитателя непрезентабельного помещения. Прислонившись к стене и прикрыв глаза, я прокручивал в голове последние события. Тихий свист оторвал меня от погружения в глубины сознания. Я нехотя открыл глаза.

— Привет дебоширам! Ай-яй-яй! Физиономия на троечку — типичный бузотёр и хулиган. Фу! От былого интеллигентного лоска ничего не осталось. И это надежда российской науки! Человек, которому я прочил нобелевское будущее. Представляю такую харю однажды десятого декабря в мэрии Стокгольма. Седой денди во фраке с дипломом и медалью Нобеля в руках произносит, мол, для вручения приглашается профессор Василиаускас, Россия. И тут выходишь ты — вот именно в таком виде, как сейчас. И что же ты скажешь собравшимся?

— Скажу спасибо за оказанную честь. Извинюсь, что по дороге на церемонию какая-то шведская фрекен окатила меня из лужи. Поэтому пришлось зайти в химчистку на улице Готгатен, где вскоре я получил от всё той же стокгольчанки по лицу, далее был доставлен полусумасшедшим полисменом в полицейский участок. Отпустите меня, дяденьки, я домой поеду! — сказал я, вспоминая турпоездку в Швецию.

Судьбин А улыбнулся и, сморщив свой римский нос, причмокнул:

— Нравится мне, Тима, твой пофигизм! Подвёл друга, считай, сорвал свадьбу. Сидит в клетке и, как мартышка, рожицы корчит!

— Ай, брось! Ответь лучше на вопрос. Никак не могу просчитать периоды твоих появлений. На чём основана система?

— И не пытайся! И сам не знаю. Непредсказуемость — мой конёк!

— Ничего себе! Провидение, которое нас ведёт, оказывается, само непредсказуемо.

— Тима, попрошу не переходить в сравнениях на средний род. Как-то обидно — ассоциации всякие навевает!

— Прости, впредь учту, — сказал я искренне…

— Заснул, что ли? — раздался голос дежурного, стоявшего аккурат на том самом месте, с которого ещё мгновение назад вещал Судьбин А. — Чего это ты передо мной извиняешься! Пошли, вызывают.

Он отпер дверь и сопроводил меня в кабинет, на которой маркером было написано «13».

Вот ведь смех! Сегодня ещё и пятница. Не удивлюсь, если за дверью окажется оперуполномоченный Джейсон!

— Проходите! — раздался приятный баритон, когда я переступил порог.

Увиденное стало для меня полной неожиданностью. Вероятно, в этот момент я выглядел весьма глупо. Напротив стола, за которым проглядывалась фигура хозяина кабинета, элегантно восседала моя бывшая сокамерница.

— Здравствуйте, — наконец сказал я. — Товарищ майор, а что здесь делает эта девушка?

— Да вот сидим, плюшки кушаем, присоединяйтесь, — иронично заметил полицейский. — Итак, молодой человек, помогите разобраться в произошедшем, а то гражданка окончательно ввела меня в ступор.

— Готов, товарищ майор. Что конкретно интересует?

— Во-первых, вчера вы спровоцировали ДТП, в результате которого находящаяся здесь гражданка совершила наезд… на вас?

— Видите ли, такое дело…

— Давайте без рассуждений, чётко и по существу, — перешёл майор на официальный тон.

— Слушаюсь чётко. Значится так, вчера я встретил гражданку в Шереметьеве.

— Один или два?

— Не понял, два чего? — переспросил я.

— Шереметьево-1 или Шереметьево-2?

— А есть разница?

— Я просил по существу! — оборвал меня полицейский.

— Хорошо, один.

— Она ваша знакомая?

— Нет, я эту девушку не знаю.

— Я же вам говорила! — вставила незнакомка.

— Не мешайте, — сказал ей майор и, глядя на меня, спросил: — А зачем встречали её если, если незнакомы?

— Так я и не встречал.

— Как не встречали, вы же сами сказали!

— Я сказал, что встретил, а не встречал.

Полицейский непонимающе прислушался.

— В том смысле, мы встретились случайно.

— И до вчерашнего вечера вы не знали гражданку? — уточнил майор.

— И после вчерашнего вечера её не знаю.

— А я что сказала! — опять отозвалась незнакомка.

— Да помолчите уже! — бросил ей полицейский. — Наслушался вас.

— Товарищ майор, я не знал эту девушку ни до вчерашнего дня, не знаю сейчас, и как полчаса назад выяснили, гражданка вообще не желает меня знать.

— Это правда! — отозвалась незнакомка.

На этот раз полицейский не стал делать ей замечание, а только глубоко вздохнул.

— Если не знаете, то зачем преследовали?

— Я?

— Ну не я же!

— Так, давайте сначала, — предложил я, понимая, что разговор складывается странно. — Вчера прилетел в Москву из Питера. На стоянке такси эта девушка проехала через лужу и обрызгала меня.

— А потом?

— А потом уехала, — вставила она.

— Ну помолчите же! — не выдержал он. — Гражданка уехала?

— Да.

— А вы за ней, — предположил развитие сюжета майор.

— Нет, я поехал домой.

— Так вы же из Питера?

— И что с того! У меня в Москве живут родители.

— Понятно, а вы знаете адрес гражданин? — майор посмотрел на девушку.

— Зачем?

— То есть нет? — переспросил её он.

— Вы проницательны, — ухмыльнулась она.

Полицейский опять глубоко вздохнул и постучал карандашом по стоявшей на столе кружке.

— Если у вас ко мне вопросов больше нет, то я пойду. Дел невпроворот! — сказала моя обидчица.

— Сидеть, гражданка, здесь я решаю, есть вопросы или нет.

Девушка недовольно покачала головой.

— А как вы оказались сегодня у торгового центра? — он снова переключился на меня.

— Костюм покупал.

— Какой?

— Дорогой, товарищ майор…

— Я вам не дорогой! — огрызнулся полицейский.

— Да не вы! Костюм дорогой! В пакете с надписью «Хрень Ценная» — в смысле «ХЦ»!

— А почему именно в этом хрене, в смысле «ХЦ»?

— А почему нет? — ответил я вопросом.

Майор задумался, но не стал комментировать мой выпад, а в том же тоне продолжил:

— Ну, купили костюм, так и ехали бы восвояси?

— Не получилось. Мне показалось, что мою машину угоняют.

— Кто? — заинтересовался майор.

— Гражданка.

— Это ложь! — отреагировала она.

— То, что мне показалось, вовсе не ложь. Но то, что вы не угоняли, согласен. Я ничего такого и не говорил.

— Не заявлял, — подтвердил полицейский.

— А зачем тогда наставили мне в спину пистолет? — не унималась девушка. — И начали пошло шутить?!

— Кстати, у вас на пистолет разрешение имеется? — полицейский, сощурившись, взглянул на меня.

— Нет, — честно ответил я.

— А какой системы оружие? — спросил он её.

— Как какой? Этот… ну как его… Я с вами совсем вымоталась… на букву «б».

— Браунинг? Беретта? Баярд, Бенелли, Бергман? — начал перечислять майор.

— Батон, — вспомнив нужное слово, прервала его она.

— Батон… это какой-то жаргон, в смысле «волы-на»? — осторожно предположил полицейский.

— Какой из него волынщик! Вы только взгляните на него! Тоже мне шотландский горец! — ухмыльнулась девушка.

— Батон системы багет, — ответил я.

— Точно! — подтвердила она.

— А это… наш или импортный? — пытался уловить суть полицейский.

— Местный, я его в торговом центре купил.

— Где? — мозговой вычислитель полицейского работал не очень быстро.

— В гастрономе на первом этаже.

— С рук, что ли? А кто вам его продал? — полицейский придвинулся ко мне.

— Никто, я взял его из лотка, — ответил я и тоже подался вперёд к нему.

— Что вы взяли?

— Багет.

— Какой?

— Ну я не знаю, длинный такой, наверное, французский, — не разбираясь в хлебобулочных изделиях, предположил я.

— Французский, — подтвердила девушка.

— Так вы же сказали, что он отечественного производства. Или всё же иностранный? — не унимался полицейский.

— Слава богу, наша страна сама печёт хлеб! — с гордостью за родину ответил я.

— Какой хлеб?! — взмолился полицейский.

— Французский багет, который он приставил мне к спине и сказал: «Ноги шире», — медленно произнесла девушка.

— Совершенно верно! — подтвердил я, чем, похоже, окончательно добил следователя.

Майор завис секунд на тридцать, потом встал и, подойдя ко мне, склонился и спросил:

— А про ноги зачем сказали?

— Так вы же так говорите.

— Я?

— Ну, не знаю. В фильмах говорят именно так. Впрочем, сегодня ваш капитан тоже ей говорил.

— Что?!

— Ноги шире! — с возмущением ответила девушка.

— Зачем?

— А это вы Костика спросите, — сказал я.

— Какого? — полицейский был на грани помешательства.

— Да, капитана вашего, который нас сюда привёз! — несдержанно выпалила девушка.

— Ах, этого… — майор подошёл к окну и посмотрел на улицу, словно сверяя своё состояние с действительностью происходящего.

Я покосился на незнакомку, и она подмигнула, мол, дальше — в том же духе.

— Ну хорошо! — бодро произнёс майор. — Тогда предлагаю посмотреть, что же пишет Костик! Прошу ознакомиться с рапортом капитана Варавы.

Он протянул мне листок с рукописным текстом. Погрузившись в чтение, я узнал, что, выполняя свои служебные обязанности, которые подавались пафосно и геройски, как в наградном листе, Варава столкнулся с циничным проступком. В результате чего ему были нанесены оскорбления в словесной форме. В скобках была указана суть оскорблений: «дурнопахнущая ж.».

— Простите, товарищ майор, а что означает это «ж»? — с неподдельным любопытством поинтересовался я.

— Ну, очевидно, капитан Варава имел в виду… — он посмотрел на девушку и осёкся. — В смысле…

Недоговорив, полицейский кивнул как бы назад.

— Простите, не понял? — переспросил я.

— Ну как что? Задница, одним словом, только в более разговорной форме.

— Не было этого! — решительно возмутилась девушка.

— Ну как же не было — Варава-то пишет! — настаивал он. — Вот и свидетель Чибанашкин подтверждает.

— Не знаю никакого Чебурашкина! Не было этого! — настаивала девушка.

— Кажется, понял, товарищ майор, — сообразил я. — Действительно, во время инцидента мной было произнесено слово, которое не было адресовано капитану Вараве, а характеризовало ситуацию в целом.

— И что же это было?

— В начале было слово, и слово это было «пердимонокль».

— Что?!

— Ничего особенного. Пер-ди-мо-нокль, — повторил я по слогам. — Это французское слово, использовавшееся в русском обиходе ещё до революции. И произошло оно от двух слов «перди», что значит «терять» и «монокль», помните стёклышко с диоптриями, которое зажимали бровью. А означает это словосочетание «крайнее удивление». Я думаю, что Варава не совсем правильно интерпретировал меня, хотя и понимаю — в попытке разобраться он пошёл по пути упрощенчества и как школьник стал переводить иностранные выражения тупо… Простите, я хотел сказать, просто… подставляя русские аналоги. Так, монокль в его трактовке мог быть истолкован как половина очков, то есть…

— Я понял! — прервал меня майор, на лице которого читалось недоверие.

Он поднял трубку телефона, пробежал пальцами по кнопкам и произнёс, когда на том конце провода ответили:

— Борзов, у тебя интернет работает?.. Это хорошо. Посмотри пердимонокль… Нет, я тебя не обзываю! Есть такое слово или нет?

В кабинете воцарилась пауза, девушка склонилась ко мне и шёпотом спросила:

— Где вы такие словечки находите?

— Студентом в электричках кроссвордами приторговывал.

— Говори, Борзов… — прервал нас голос полицейского. — Есть? И что оно означает? Да хватит ржать, Борзов!.. Ага, понятно.

Положив трубку, майор глубоко вздохнул и, посмотрев на нас, коротко бросил:

— Идите-ка вы отсюда, филологи фиговы! Работать не дают!

— А это? — я показал глазами на лист в своей руке. — А это оставьте мне. В рамке повешу — на память! Попрощавшись с майором и пожелав ему как можно быстрее получить вторую звёздочку, мы без всяких осложнений покинули отделение. Несмотря на прохладный ветер, на солнце было тепло, а молодая нежно-зелёная листва создавала прекрасное весеннее настроение.

— А вы неплохо держались! — сказал я девушке. — В вас явно пропадает актёрский талант.

— Хотите предложить мне роль Пятой крысы в вашем спектакле?

— Ну, зачем же пятой. Третьей будете?

— А роль со словами?

— Не волнуйтесь, специально для вас автор перепишет сцену.

— А можно такие, чтобы я обращалась к Четвёртой крысе, той, что с секирой: «Дорогой крысец! Как же вы меня задолбали!»

— А вы предпочитаете монолог или диалог?

— Монолог, в котором все остальные, а особенно Четвёртая, безмолвствуют!

— И это в наших силах! — сказал я и, не желая более навязывать своё общество столь экзальтированной особе, улыбнулся и пошёл к машине.

Сумасшедшая история! За два дня незнакомка вызвала у меня столько эмоций, что хватило бы на несколько лет весьма насыщенных отношений. Обидевшись на «крысца», я шёл и не находил слов. В груди всё клокотало. Срочно нужно было подумать о чём-то хорошем. О чём же? О! Может, помечтать о профессорской внучке? Итак, лет в сорок я по протекции родственников жены уже первый заместитель директора института. С Борисом Серафимовичем — директором — на короткой ноге. Вот он кладёт руку мне на плечо и говорит что-то о науке, о моей роли в наших работах, конечно же, что я — его опора и надежда… Фу, примитивно!

— Эй вы! — раздался сзади голос, который не предвещал ничего хорошего.

Я остановился и, не оборачиваясь, произнёс:

— Мне кажется, несколько минут назад мы нежно простились. Так позвольте поинтересоваться, что вам ещё нужно?

— Почему вы всё время хамите?

— Позвольте, я лучше пойду, — сдерживаясь, выдохнул я.

— Нет, не позволю!

Голос прозвучал весьма воинственно! Я даже обернулся. По её лицу понял, что она тоже еле сдерживается.

— Дело в том, — начала она, — что мою машину увезли.

— Так езжайте на такси, — как можно спокойнее сказал я.

— Не могу позволить себе даже метро. Когда Костик цеплял машину, я пыталась помешать и бросила на сидение сумочку. А в ней, как вы уже, наверное, догадались, был и кошелёк, и телефон. А до Преоб-раженки в лучшем случае дойду лишь завтра к вечеру. И я бы пошла, но мне нужно срочно.

Я пристально посмотрел на неё. Она не выдержала моего взгляда и отвела глаза, нервно закачав головой. Обострять ситуацию не имело смысла. Не зная друг друга, мы уже наговорили столько «лестного», что пришла пора остановиться.

— Может познакомимся? — неожиданно предложил я спутнице. — А то только выкаем и ругаемся.

— Зачем? Какой смысл знакомиться людям, которые вот-вот расстанутся? Будь вы Саша или Миша, вряд ли память сохранит ваше имя в истории моей жизни.

— С такой логикой не поспоришь. Но всё-таки, если какое-то время нам предстоит терпеть друг друга, то почему бы не делать это по-человечески?

Девушка просверлила меня колючим взглядом, что говорило в пользу того, что она быстро не отходит.

— Предлагаю компромисс, — произнесла она.

— О! Любой компромисс — путь к договорённости! — отреагировал я. — И на чём остановимся?

— Никаких имён. Вы будете Икс.

— В смысле, Мистер Икс. А вы графиня Палин-ская? — предположил я, вспомнив известную оперетту.

— Да, хоть месье Икс, герр Икс, пан Икс. Без разницы. Для меня вы просто Икс. Ко мне можете обращаться Зет. Устраивает?

— Раз уж мы стали математическими переменными величинами, скажите, а есть ли у Зет Игрек?

— А этого вам знать не надо! — жёстко отрубила она.

Я стоял и молча смотрел на неё. Пауза затягивалась, и Зет спросила:

— О чём вы так напряжённо думаете? Обиделись?

— Размышляю о наших новых именах. В голову пришла мысль, что х, у, z — это трехмерная система координат, которая используется для определения точки в пространстве.

— Вы, наверное, хорошо учились в школе.

— Если честно, то средненько. А вот в институте пришлось поднапрячься.

— Как сильно?

— Так сильно, что стало нравиться то, чем я занимаюсь.

— Значит, чтобы отыскать эту самую точку, надо знать значения х, у и z? И что это за точка?

— Смотря каким качеством вы наделите систему и что возьмёте за координаты. Вот, например, материальное благо. X — это ваши способности, Y — элемент везения, ну a Z — вы. Получается, что в некой точке — они сойдутся, и будет вам всего и много.

— А если эта система — любовь? Я — Z, вы — X, мой друг — Y, тогда — точка нашего счастья? А зачем тогда вы?

— Мало ли для чего. Может быть, как раз для того, чтобы сделать счастливыми вас и Игрека, — сказал я, открыл дверь и помог ей устроиться на переднем сидении. — Будем считать, что именно для этого волшебная сила математики свела нас!

Забравшись в машину, я уловил тонкий аромат её духов — очень нежный и приятный и, пожалуй, впервые посмотрел на неё не как на что-то приносящее только негатив, а просто как на девушку. Но, похоже, просчитав природу созерцания, она ухмыльнулась и сказала:

— Ну что, уважаемый Икс, вы ещё долго собираетесь на меня пялиться? Хочу напомнить, что ваша переменная величина характеризует моё передвижение отсюда в точку моего счастья!

И тут меня осенило. Либо у меня в машине сидит законченная стерва, либо глубоко несчастный человек, который так несчастлив, что отвергает любое участие. И то и другое не сулило ничего хорошего, поэтому я запустил двигатель, и сухо спросил:

— Куда?

— На Преображенку.

— Как скажете, Зет. И дабы не раздражать вас во время поездки, последний вопрос, можно?

— Надеюсь, ваш вопрос не будет бестактным?

— Думаю, нет. Скажите, кто вас обидел?

— А вы психотерапевт? — раздражённо бросила она.

Я промолчал и выехал со стоянки. Для знаменитых московских пробок дороги были почти свободными. Не проронив за время пути ни слова, через сорок минут Зет попросила остановить машину у высотного дома на Большой Черкизовской.

— Знакомые места. Знаете, Зет, а ведь в своё время недалеко отсюда я подрабатывал. А именно в этом доме был кафетерий. Ничего особенного, но булка с кофе не раз меня спасали от голодной смерти, — сказал я, подруливая к подъезду.

— Очень интересно, — холодно ответила она и вышла из машины.

Я тоже вышел из машины. Не горя желанием её провожать, я тем не менее пошёл вслед за ней. Возле подъезда она развернулась и хотела что-то сказать, но я опередил её:

— Вас подождать?

— Нет.

— Что же, бывайте, — бодрым голосом произнёс я и попытался изобразить некое подобие улыбки. — Странная вы.

Похоже, в этот момент Зет была уже где-то далеко в своих мыслях и ничего не ответила. Я развернулся и энергично зашагал. Не знаю почему, но мне захотелось, чтобы она меня окликнула. Захотелось так, что запекло в затылке! Вот же, блин, связался с сумасшедшей! И зачем я вообще повёз её?! С таким апломбом и впрямь могла бы и ножками добежать. Подойдя к машине, я уже не мог сдержать эмоций. И моя дамочка была здесь ни при чём… Почти ни при чём. Какой-то трюкач впихнул свой старый проржавевший хэтчбек на небольшой пятачок между родительской «Вольво» и стеной, тем самым напрочь лишив меня возможности уехать из этого дурацкого двора.

Я совсем уже было потерял надежду на избавление, но услышал характерные щелчки реле. Зловредная машина равномерно посверкивала аварийными огнями.

Автомобиль на аварийке позволил предположить, что водитель где-то рядом, и скоро вернётся. Немного успокоившись, я залез в салон и вновь ощутил запах Зет. На этот раз её парфюм раздражал меня. Решив начисто удалить всякое напоминание о ней, я открыл окно и посмотрел на часы.

Грибоедовский дворец наверняка работает часов до пяти-шести вечера. Ехать мне полчаса. Костюм купил, остаётся только погладить, и завтра предстану на церемонии бракосочетания Владика во всей красе эдаким…

— Эй! Эй! — кто-то усиленно тормошил меня за плечо.

Не открывая глаз, я сказал сквозь сон:

— Кто бы вы ни были — проваливайте!

— Проснитесь, Икс!

Кошмар вернулся! И вместе с изображением нос почувствовал всё тот же аромат, от которого я надеялся избавиться.

— Что вам нужно? — подчёркнуто сухо спросил я. — И перестаньте меня толкать, не хватало, чтобы вы ещё сломали мне плечо!

Зет стояла с прищуренными глазами, а уголки её рта задрались вверх, словно бы она сдерживала улыбку.

— Что вы здесь делаете? — ответила она вопросом.

— Какое вам дело? Идите к своему Игреку и трясите его! А я здесь жду Бетту Омеговну Лямбду, с которой проживу долгую счастливую жизнь!

— И умрёте в один день?

— Не дождётесь!

— Ладно, давайте серьёзно. Почему вы спите в машине?

— Упаси боже подумать, что из-за вас! Просто какой-то кретин подпёр меня!

— Дорогой Икс, здесь вообще никто и никогда не ставит машину.

Не доверяя ей, я подался вперёд к лобовому стеклу и не обнаружил хэтчбека.

— Да тут ни одна машина и не вместится, разве что педальная лошадка из парка Горького! — настаивала Зет. — Сами посмотрите!

Я вышел из машины и потянулся, расправляя затёкшие мышцы. Действительно, расстояние до металлического заборчика было не больше полутора метров. Но ведь машина здесь стояла!

Предположение чьих рук это дело, мелькнуло в голове, и я на всякий случай осмотрелся по сторонам.

— Вы странно себя ведёте. Кого-то ищете? — поинтересовалась Зет.

— Никого, а что! — прошептал я, приложил палец к губам.

— Что? — также шёпотом переспросила она.

Я начал шарить рукой за сидением.

— Ведь где-то же был! Признайтесь, это вы у меня батон подрезали?

— Какой батон? — удивилась она.

— За который по вашей милости меня чуть в тюрьму не упекли.

— Во-первых, я не брала ваш батон, а во-вторых…

— А во-вторых! Вот он!

Я наконец нащупал пакет с закусанным багетом и, улыбнувшись от удовольствия, откусил от него уже подсохшую корочку.

— Что вы делаете? — с недоумением спросила она, когда я откусил ещё.

— Странный вопрос при очевидном ответе — ем!

— Это некультурно — жевать при женщине, и тем более во время разговора!

— Забыли, что я хам, и вообще — сытый голодного не поймёт.

— А вы голодны?

— Ещё один странный вопрос. По-моему, мы сейчас не у моего дома стоим, а у вашего. И это я застрял тут по вашей милости, пока некоторые наслаждались благами цивилизации.

— Ошибаетесь. Я была в гостях.

— А что, в гостях уже не потчуют?

— Предлагали, но я отказалась.

Я взглянул на неё, потом, как отъявленный жмот, посмотрел на остатки уменьшающегося батона и сказал:

— Похоже, мне придётся вас и домой везти. Скажите, а что, у друзей нельзя было одолжить тысчонку-другую?

— У этих нет.

— Ну и друзья у вас!

— Они не мои — моего жениха, да и он их сторонится.

Я посмотрел на неё. Вечерело и становилось прохладно. Оценив высокие шансы подхватить простуду, я уже спокойно предложил:

— Садитесь. Похоже, что я слишком рано уверовал в наше расставанье, — и когда она села рядом добавил: — Хлеб будете?

— Буду, если вам не жалко.

— Жалко, конечно, но, по крайней мере, это уровняет нас с вами в культурном уровне. Только не крошите, а то папа мне больше машину не даст и, чего доброго, высечет, как Сидорову козу.

— Скажите, вы всё время шутите?

— Нет, иногда ещё сплю. Интересно, который сейчас час? — я завёл машину, и на табло появилось точное московское время. — Сколько?!

— Без десяти семь. Куда-то опоздали?

У меня не было слов, и в расстроенных чувствах я только кивнул.

— Что-то важное? — участливо переспросила Зет.

— Теперь уже нет. Ладно, чего уж переживать, поехали!

Машина неспешно начала пробиваться через узкий заставленный двор.

— Скажите, Зет, а вы вообще улыбаетесь или только и делаете, что людей калечите? — спросил я, когда мы остановились у светофора.

Она посмотрела на меня и робко усмехнулась. У неё была обворожительная улыбка. От неожиданности я обомлел и закашлялся.

— Невероятно… Да вы лапушка… Потрясающе!

— Спасибо. Вы уж, Икс, извините меня за всё. Ответьте честно, наверное, считаете меня взбалмошной стервой?

— Стервой — да, но до взбалмошной ещё не додумался.

— Я сама не понимаю, что со мной происходит. Разве у вас не бывает в жизни чёрных полос?

— У кого же их не бывает, — согласился я. — Иногда от них я ощущаю себя негром по рождению.

— Вот и у меня в данный момент такая.

— Расскажете?

— Нет. Достаточно, что я доставила вам кучу неприятностей. Простите, Икс, можно позвонить с вашего телефона?

— Исключено. Я, растяпа, сдал его вчера в химчистку вместе с плащом.

— Видите, у вас есть ещё один повод ненавидеть меня. Простите.

— Чего уж там, мы ведь с вами вроде как квиты, Зет. Мой телефон крутится сейчас где-нибудь в барабане с химикатами, а ваш, отчасти по моей милости, лежит в машине на штрафстоянке. Предлагаю ничью.

Я протянул ей руку. Она опять улыбнулась и вложила свою ладонь.

— А ведь вы могли просто уехать, — добродушно сказала она.

— Ну не бросать же вас на произвол судьбы, — ответил я и на всякий случай посмотрел в зеркало заднего вида.

Четвёртая глава,

из которой узнаете, как давление в шесть атмосфер может соединять человеческие сердца, почему перед ЗАГСом всегда нужно говорить правду, о последствиях встреч на улице с пропагандистами общества «Знание», как стоит поступать вопреки всему, и снова о выгодах московского соседства, которое даёт возможность с утра разглядеть в правильном свете то, что накануне воспринималось иначе

Как оказалось, Зет жила по соседству. Хотя в столице это понятие весьма условно. И ничего не значит, что от её дома до моего пешком с полчаса пёхать, главное — одно направление, а значит — соседи.

Именно так я и ответил родителям вчера, когда вернулся. Отец подмигнул и спросил:

— Это тебе соседи губу разворотили?

— Неужели, папа, ты думаешь…

— А чего тут думать? — вмешалась мать. — Мужчина должен драться. Тебе не больно, сыночек?

— Ох уж мне эти гордые кавказские традиции: мужчины — драться! А что, по-другому нельзя? — возразил ей отец.

— Можно. Только он же твой сын! — невозмутимо парировала мать. — Забыл, что сам по молодости вытворял?

— Было-то один раз, — ответил ей отец и, махнув рукой, ушёл на кухню.

— Зато как! — умилилась мать.

— А что было?

— О, Тимка, такое!

— Не позорь ты меня! — крикнул с кухни отец.

— Давай, мама, колись, раз начала, — теперь я непременно хотел услышать очередную семейную легенду.

Она хитро сощурилась и тихо продолжила:

— Приехал папа свататься во Владикавказ. Он тогда уже на четвёртом курсе в училище был. Родители мои его приняли, выслушали и отказали. Дескать, за русского не выдадим. Папа продолжал напирать, мол, не русский, а литовец. Дедушка твой говорит, да хоть принц датский, не отдам. Повздорили они. Дедушка родню позвал, ребята молодые были… дядю Казбека помнишь? Они его со двора, а он ни в какую. Подрались, скрутили его и за ворота выбросили.

— Как выбросили? А ты? — спросил я мать.

— А меня заперли и не выпускали, чтобы, чего доброго, не сбежала.

— А дальше?

— Вот тогда этот ветеран военной разведки…

— Так-так! Чувствую, что начинается самое интересное! — от предвкушения я даже заёрзал на пуфе.

— Мать, заканчивай… — раздалось ворчание отца.

Но маму уже было не остановить. Если уж умом и сообразительностью я и в отца, то вот азартом и бесшабашностью точно в мать.

— Не мешай, Юргис, когда я из уст в уста передаю сыну историю семьи! — проигнорировала его призывы мама. — Так вот, отец особо не горевал, и раны ему зализывать было некогда. Он угнал с соседней улицы машину, подъехал к нашему дому. Дождался, пока дедушка и мужчины спустились в погреб отметить чудесное избавление от «русского» жениха, запер их там и выдвинул ультиматум.

— Погоди, мам. А машину-то он зачем угонял? Чтобы увезти тебя?

— Это было бы слишком банально. В обиженном мозгу твоего отца план приобрёл чудовищные очертания. Дело в том, сынок, что машина была ассени-заторской. Папа вставил в духовое окошко шланг и громогласно провозгласил, что или родня соглашается отдать меня ему в жёны, или, так как терять ему нечего и жизни без меня он не представляет, готов озонировать погреб со всеми обитателями напором в шесть атмосфер.

— И что?! — я уже не мог сдерживать слёз сквозь смех.

— Ну, дедушка сказал, что слова отца были столь убедительны, что они тотчас признали его.

Только стол удержал меня от конвульсивного падения на пол. Мать подождала, пока я отсмеялся, и потом добавила:

— А в это время водитель, который остался без своего ценного автомобиля, пошёл в милицию, и та вскоре оказалась у нашего дома.

— Интересно, как они так быстро нашли? — задал я риторический вопрос.

— Одорологический метод, основанный на явлении диффузии, — сказала мама, которая по совместительству была ещё кандидатом химических наук. — Отца отвезли в отделение, откуда его потом всем родом Туликовых освобождали!..

Засыпая, я ещё раз представил в лицах рассказ матери. Молодой отец в форме, как на фотографиях в семейном альбоме, изящная мама с смоляными волосами и в белом платье, угнанная машина, дедушка, дядя Казбек…

Как же хорошо дома! Спать, спать! Завтра очень важный…

Без пяти минут девять я уже был на Чистых прудах. День обещался быть пасмурным и прохладным, под монотонный аккомпанемент дождя. Раскрыв позаимствованный у отца большой зонт-трость, ускорился в направлении Грибоедовского дворца. Несмотря на рань, возле входа собралась толпа — человек, эдак, двадцать — сплошь молодые пары.

— Эй, народ, что дают? — спросил я стоявшую под зонтом парочку.

— Письменно заверенный шанс на счастье, — бросил мне парень, приобнявший за плечи свою будущую половинку.

— А что, без документа счастья не видать?

— Это каждый сам решает. В этом деле шаблон не приложишь, — прокомментировала половинка.

— Да ну! — наигранно изумился я и, подмигнув им, сказал: — А тут по записи или в порядке живой очереди?

— Очереди. Будешь за нами, — отозвался парень.

— Мне в очередь нельзя. Так и опоздать недолго, — сказал я скорее самому себе и уже громко для всех продолжил, — граждане и гражданки, наконец-то решившие порвать с личной свободой и закабалить себя узами брака! Взываю к вашей чуткости и доброте. Пропустите меня первым, у меня в этом заведении небольшой, но очень срочный вопрос.

— У нас у всех тут небольшие, но срочные вопросы, — раздался бас кого-то из первых.

— Поймите вы, чудаки, у меня действительно маленький вопросик.

— Мы все тут по-маленькому! — раздался всё тот же весьма противный голос.

— А здесь точно в ЗАГС стоят? — наигранно изумлённо произнёс я. — Ладно хоть не по-большому, а то пришлось бы ждать до вечера!

Очередь прыснула со смеха, чем я тут же не преминул воспользоваться:

— Друзья! Без пяти минут, так сказать, ячейки нашего общества. Не собираюсь следовать за вами. Хотя и отговаривать не стану. Мы тут на галёрке выяснили, что каждый сходит с ума по-своему. Да вы посмотрите на меня — один, без подруги. Мне только выяснить, когда сегодня расписывают друга. Я у него свидетель, а вот время церемонии забыл!

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Престижный ресторан в Париже.

2

Еврейский папа.