Приди за мной

Константин Михайлович Ганин

В «расколотом» мире только Избранные могут выбирать где им жить. Они играют в древнюю игру, манипулируя судьбами простых людей. Те же живут в одной из двух крайностей: кто-то родовым укладом в далёких сёлах; кто-то – в чреве совершенной машины, похожей на кошку. В Шеллах единственного Города.Но не ждите сказа о техногенном чуде. Этот роман о любви. Он о том, что если ты стремишься сменить реальность, то будь готов пройти сквозь сказку. И попробуй не заплутать в ней.

Глава 3. Беглецы

Как ведётся в доброй сказке,

Наш герой готов к походу.

Не понятно, жил бы в ласке,

Но… герои мутят воду.

Рвутся в бой спасать девицу,

Над Кощеем посмеяться.

И, к чертям снеся темницу,

Во дворце обосноваться.

Так и было б, но дорога

Завсегда приводит к ведьме.

Для похода то неплохо,

Если старая ответит:

«Где искать иглу Кощея»,

«Где та тропка, что сокрыта»

И «Какая от злодея

Есть надёжная защита».

— Расставание —

— Это ты, ты её выгнал из дома! — кричала Ярина. Непохожая на себя, всклоченная и опухшая от слёз, она обвиняла его во всех грехах, которые смогла вспомнить за их совместную жизнь. — Как можно жить с мёртвым человеком? Ты же пустой! Ты стал пустым, Игорь! Ни приласкать, ни слово сказать. Стой! Я прошу тебя, не уходи сейчас, — тут же меняла она гнев на просьбу. Падала на стул и смотрела, как Игорь молча и зло вталкивает вещи в походный мешок.

В их временной спальне, там, где разыгрывалась эта драма, в минуты затишья воцарялась гробовая тишина. Стены, окно, кровать — каждая вещь словно звенела этой напряжённой и больной тишиной.

— Что с тобой, Игорь? — театрально, но не притворно выкрикнула Яра.

— Со мной? — хрипло и сдавленно переспросил он. Полусобранный мешок в его руке дёрнулся, оторвался от кровати и задрожал. Ярина замерла, впервые увидев нескрываемую злобу в лице своего мужа. — Со мной «что происходит»? Всё это время «со мной» происходит? — повторил он глухо. Мешок вдруг описал широкий круг. Взмыв к потолку, он тут же глухо ухнул о деревянный пол.

Игорь замер, тяжело дыша и тупо глядя на вывалившиеся вещи. Потом, словно ватный, присел на корточки и принялся укладывать поклажу обратно. Он уже давно предчувствовал подобную развязку, но сейчас ругал себя. Игорь понимал, что побег дочери, скорее всего, связан с недавним разговором на крыльце. «Слишком рано, слишком рано…», — твердил он про себя, зациклившись на этой фразе. Интерес дочки к их прошлой жизни не мог ускользнуть от него. Её поступок был ожидаемым, но он надеялся, что романтизм юности перегорит по-тихому. Выродится в чувство к какому-нибудь мальчишке, и всё само собой забудется. Случись так, всё его терпение прошлых лет было бы ненапрасным. Его дочь, его внуки имели бы дом с близкими людьми. То, чего никогда не было у него самого.

Он исподлобья посмотрел на жену. Ярина стояла в нескольких шагах, смотрела на мужа и молчала. В её взгляде появилось что-то необычное, что-то давно забытое. Такой взгляд он видел несколько раз в первые годы их жизни. Однажды, когда он из-за неё подрался с местными парнями, она вот так же с восторгом и страхом смотрела на его разбитое лицо. В другой раз, когда он один вышел на разъярённого медведя. Неподготовленный, напуганный неожиданным появлением зверя не меньше, чем остальные люди, рубящие лёд для зимовника у реки.

Ярина подошла к кровати, села, освободила его руки и уткнулась лицом в сухую и грубую мужскую ладонь. Так они и замерли, не решаясь двинуться или что-то сказать.

Когда оцепенение спало и звон тишины распался под выверенными словами, выяснилось, что и Ярина уже давно со страхом ждала этого момента. Это было так не похоже на неё. «Где она, и где тихое и безропотное ожидание?» — думал Игорь, слушая рассудительные слова Яры о скудной жизни молодых людей в их деревне, об их безалаберности, о том, что «Да, этого надо было ждать, но не сейчас. Алька ещё слишком маленькая для таких решений». Потом поток здравого смысла снова иссяк. На Игоря снова полились эмоции в чистом виде. Ни то, ни другое не лезло ни в какие рамки и не вписывалось в обычное поведение Яры. Игорь снова сдержался и промолчал. Переждал и эту бурю.

— Ладно, пойду я, — сказал он, уловив затишье.

Яра поднялась и, не отпуская его руки, прошла за ним на кухню. Там она снова бессильно опустилась на лавку. Бунар с Варенькой до этого момента сидели в соседней комнате, застигнутые врасплох семейной сценой. Услышав, как Игорь собирается, они вышли из своего убежища и замерли в проёме двери.

— Пойду я, — повторил Игорь для них.

Все трое уставились на него. Фраза прозвучала так буднично, что могла означать что угодно. Яра бессильно встрепенулась, заломила руки. Но не нашлась, что сказать, и снова опустилась на лавку. Она казалась настолько растерянной, такой беспомощной и слабой, что Игорь подошёл к ней и прижал её сидящую к себе.

— Ты же вернёшь её? — спросила Ярина.

— Не знаю. Силком не потащу.

— Она же глупая. Ты же не пойдёшь с ней?

— Найду, а там решим, — ответил Игорь. — Зачем спрашиваешь, знаешь же свою дочь.

— А я? — спросила Яра. Она уцепилась в его руку и заглянула в глаза мужу. Как же к лицу ей была эта слабость. Игорь засмотрелся на неё, такую родную и забытую. Вытер слезинку, замершую среди ресниц.

— Пойду я, как бы чего не случилось, пока сидим тут.

— Да, — очень покорно ответила Яра, и руки её безвольно опустились.

Варенька обошла стол, села за спиной Ярины и обняла её.

— Ты же вернёшься? — спросила Ярина.

Игорь молча провёл рукой по её волосам, благодарно тронул за плечо Варю, и ушёл, оставив дверь открытой. Уже отойдя от дома, он услышал, как там в голос заплакала жена. Сердце больно сжалось, но, пройдя несколько вёрст, он почувствовал непонятное и сладкое облегчение. Словно цепь порвал.

Дочку он нашёл там, где и ожидал — на их любимом взгорке перед лощиной с берёзовой рощей. Место было голое, но вид с него открывался замечательный. С одной стороны сквозь прибрежный лес виднелся ручей. С другой — таяла вдали череда холмов, уводящая на запад. Это была самая дальняя точка, до которой они когда-либо доходили с дочерью вдвоём.

Алька сидела у прошлогоднего стожка и беззаботно грызла соломинку. Забытый и разворошённый стог был плоским и бесформенным. Он и годился-то теперь только для того, чтобы в нём отдыхали сбежавшие из дому девочки.

— Эх, и ремня я сейчас кому-то всыплю, — крикнул Игорь, приближаясь к дочке.

Увидев отца, девочка сделала вид, что он застиг её врасплох. Даже вроде как потянулась за вещами. Однако радость и облегчение на её лице были видны так ясно, что сомнений не оставалось — дочка ждала его и переживала, что он не придёт.

— Ты меня как нашёл? — спросила Алька и нахмурила лоб.

— А вот сейчас ремень достану и расскажу, — пригрозил Игорь.

— Ты не выпорешь, — ответила девочка. Так же, как и он, она видела в нём радость.

— Надо бы, — сказал Игорь и улыбнулся, усаживаясь рядом. — Мать там с ума сходит. Хоть бы предупредила.

— Ей скажешь, так потом не уйдёшь.

— Думаешь, лучше будет, когда вернёмся?

— Я не пойду назад, — заупрямилась девочка.

— Ну да? А куда же ты пойдёшь? — спросил он. Напряжение последних часов отпустило. На душе стало спокойно.

— В город схожу, — ответила дочь беспечно. — Посмотрю, как там, а потом видно будет.

— Ничего у тебя не получится, — сказал отец.

— Почему?

— Далеко это, а ты трусиха, — улыбнулся Игорь. — Это же ночью по лесу идти надо. И не один день.

— Ну и что?

— И то, — сказал он и развалился в сене. — Одна ты в лесу пропадёшь. А я с тобой не пойду. Я домой пойду.

Игорь сладко зевнул. Он скосил глаза в сторону дочери. Алька выглядела растерянной. Потом поняв, что отец за ней подглядывает, напустила на лицо невозмутимый вид.

— Нет, ты домой не пойдёшь, — сказала Алька. Она встала на колени и нависла над ним. Вгляделась в лицо отца, пытаясь найти подтверждение своим словам.

— Почему же это? — спросил Игорь и закрыл глаза.

— Ты давно уже из дома сбежать норовишь, — повторила девочка фразу, которую слышала от матери неоднократно.

— Да это я не всерьёз, — сказал Игорь и снова зевнул. — Вот заночую здесь и домой.

— Ну, и иди, — ответила Алька и почему-то тоже зевнула. — Утром проснёшься, а меня уже нет. Дождусь, когда ты уснёшь, и уйду, — пригрозила она. — Найду Акудницу…

— Подслушивала?

— Меньше болтать надо, — ответила девочка и показала язык.

— Акудница — ведьма, она тебя съест, — пригрозил отец.

— Я невкусная, — сказала дочка. — Так вот, найду Акудницу, спрошу у ней дорогу, и в Город.

— И что же ты там делать будешь? Что кушать будешь по дороге? Где жить в Городе? — спрашивал Игорь. Он открыл глаза и сел.

— Не пропаду как-нибудь, — ответила Алька, но в этот раз неуверенно. — Огонь разводить я умею. Летом в лесу не пропадёшь, — сомнения в её голосе прибавилось. — Ну, а если пропаду, то ты виноват будешь.

— Это в чём же я виноват?

— Что дочь в лесу бросил, — ответила девочка. Голос её задрожал.

— Тебя из дому никто не гнал, — ответил Игорь. — Бросать я тебя не буду. Будем здесь сидеть и ждать, пока ты не передумаешь.

— Я сбегу ночью.

— Ночью бы я на твоём месте не ходил. В это время года волки ох и злые.

— Ну и пускай.

— Нормальные, умные трусихи ночью в лес не ходят, — низким голосом прогудел отец.

Он обхватил дочку и перекувыркнул её, вороша сено. Алька засмеялась и принялась отбиваться от отца.

В ночь они спустились к ручью и разложили там костёр. Долго сидели, болтали ни о чём и смотрели на звёзды. Наговорившись, перепачкавшись в жареной картошке, вернулись на вершину холма. Устроили себе в стогу по персональному гнезду и ещё долго переговаривались. Потом Алька затихла, а Игорь лежал и смотрел на звёзды. Летать очень хотелось, а вот объясняться с женой не очень. Ему было хорошо. Лучше, чем дома. Игорю почему-то казалось, что он больше, сильнее, значительнее. Он задремал с мыслями о том, что утром даст дочери себя уговорить и они вместе пойдут в Город.

Утро началось с головной боли. Тяжёлый запах подопрелого сена за ночь набился в грудь и в виски. Игорь выбрался из своей норы и спустился к ручью. Вчерашний костерок дымился в тумане едва заметной тонкой струйкой. Может быть, тело разгулялось, а, может быть, влажный и прохладный воздух освежил, но в голове слегка прояснилось. Игорь разделся по пояс и с наслаждением умылся. Боль почти совсем отступила. Он веткой раскидал к воде остатки углей и пошёл наверх, к стожку.

Альки видно не было. Он обошёл стог по кругу, прощупал его руками, но дочери и в самом деле не было. Игорь усмехнулся и сел ждать.

Солнце уже поднялось и туман от ручья развеялся, когда он окончательно убедил себя в том, что дочка не прячется. Мысль о том, что она сбежала, зудела давно и всерьёз беспокоила. Дороги дальше не было, и местность была для девочки незнакомой. Приняв мысль о побеге как рабочую версию, Игорь отругал себя за то, что прождал так долго. Он собрал в мешок вынутые вещи, осмотрел стог ещё раз, словно надеялся кого-то найти. «Ну, Алька, — подумал он про себя и усмехнулся, — ну, мамонька родная. Уж если что решила…». Дочка выбора не оставила, нужно было искать дом Акудницы.

— Алька и ведьма —

Звериная тропа, по которой шла девочка, распалась на две. Алька остановилась, не зная, куда идти дальше. Та тропинка, которая уходила вдоль берега, терялась в высоком камыше. Вторая же заканчивалась на берегу ручья вытоптанным пятачком, а затем продолжалась на противоположном берегу. К большому огорчению нашей героини, эта, то есть вторая тропка, выглядела убедительнее первой.

За развилкой речка, которую в их деревне почему-то все называли ручьём, тоже делилась на два рукава. Достаточно широких и, кажется, глубоких. Алька села в траву и чуть не расплакалась. Она что-то упустила, или Бунар умолчал? По берегу какого из двух ручьёв надо было идти дальше? Девочка с сомнением посмотрела назад, вспомнила стаю волков, которую сначала приняла за собак, и решила, что идти навстречу отцу точно не стоит. Это решение далось непросто. Она не любила воду и плавать не умела. Алька была на грани паники. Хотелось лечь и уснуть прямо здесь.

Девочка подошла к берегу, присела и тронула рукой студёный поток. «Или утону, или заболею», — подумала она и представила себе рыдающего отца. Его было жалко. Она поднялась и стянула с ноги кожаную обёртку. Холодная и мокрая земля обожгла ногу. Стало ещё страшнее. Аля шмыгнула носом, размазала слёзы по лицу и сняла обувь с другой ноги.

Движение за движением, и на берегу потихоньку выросла кучка из её вещей. Девочка разделась догола и завязала весь свой скарб в тугой узел юбки. Рядом с берегом в траве сочно квакнула лягушка. «Всё не одна», — подумала девочка. «На людях и смерть красна», — добавилась к первой вторая мысль. Алька бросила в воду камень, надеясь понять глубину ручья, но камень пропал в тёмной воде. «Мог бы и выйти, рассказать, как там, — подумала девочка. — Ну, ничего. Главное начать, а там плакать да кончать».

Она набрала в грудь как можно больше воздуха и ступила в студёную воду. Берег был крутой. Нога ушла под воду сразу. Не найдя опоры, Аля соскользнула вниз и ушла в воду по пояс. Дно оказалось песчаным и плотным. Девочка несколько раз судорожно глотнула воздух, подцепила с берега вещи и быстро засеменила, погружаясь в ледяной ручей. Когда вода подошла до подбородка, она вытянулась на цыпочках ног. В её голове жаром вспыхнул страх. Ноги проваливались в песчаное дно, она жадно глотала воздух каждый раз, как только её губы оказывались на поверхности. Забивая страх, она твердила про себя: «Я пройду, я пройду, уже половина — я пройду». Аля визжала бы эти слова во всё горло, если бы не боялась захлебнуться. Её руки вцепились в свёрток с одеждой и тянулись вверх так, словно могли вытянуть всё тело. Мысли в мозгу перепутались, и застучала какая-то глупая считалка, по ритму совпадающая с крупной дрожью. В какой-то момент девочка провалилась и ушла под воду с головой. Руки тут же выпустили одежду и заметались в поисках опоры. На её счастье, под руку попалась какая-то скользкая коряга. Аля зацепилась за неё и, почувствовав упругую твёрдость, рванулась вперёд. Под ногами снова появилось дно. Откашлявшись, девочка поймала уплывающий свёрток с одеждой и выбросила его на берег. Потом, цепляясь за спасительный корень, выбралась и сама. Оцепенение, охватившее её в воде, отступило, и по коже стал разливаться жар. Алька принялась бешено растирать тело руками, сгоняя с него остатки воды и одеревенелость. Её трясло. Девочка натянула на себя мокрую одежду и побежала в сторону леса, выгоняя на бегу остатки страха и стылости.

Ночь застала её в дороге. С тропы она сбилась уже давно. Шла наобум, рискуя подвернуть в темноте ноги. Она потеряла счёт времени, когда впереди появился далёкий свет какого-то села. Аля свернула к нему, оставив ручей за спиной.

Ночные огни во все времена славились своей притягательностью и лукавством. Эти милые и лживые создания всегда обманывали путников, суля быструю встречу. Вот и в этот раз дорога до них оказалась дольше, чем ожидалось. Девочка лезла через какой-то бурьян, упала на кочке и больно уколола руку. Сокращая расстояния, она перелезала через ограды и шла по пашням напрямик.

Хуторок оказался совсем маленьким и очень уж «лысым». На просторной поляне не было видно ни деревьев, ни высоких строений. К тому часу, когда наша героиня преодолела последний огород и вышла на дорожку, свет во всех избах уже потух. Светилась только одна, крайняя. Алька к ней и пошла. Пройдя через незапертую калитку ограды, она поднялась на крыльцо и заглянула в окно. В мутном стекле виделись тёмные и захламлённые сени. Алька не решилась тронуть дверь. Она перешла к окну, встала ногами на колоду и постучала. Получилось слишком тихо. Девочка подняла кусок коры и постучала им посильнее. Свет в окне качнулся, мелькнул силуэт женской фигуры. Скрипнула входная дверь.

— Ну, что ты там? Открыто же, — раздался от крыльца мелодичный женский голос.

Алька спрыгнула на землю и поспешила к двери.

— Добрый вечер, — скороговоркой выпалила она, забежав на верхнюю ступеньку.

— Ну наконец-то, добралась, — сказала хозяйка. Её голос прозвучал из темноты сеней с таким облегчением, словно она уже давно ждала гостью. — Заходи, заходи, краса моя.

Фигура в сенях сместилась, и девочка, прижимаясь к косяку, скользнула через порог. Она попыталась рассмотреть хозяйку, до боли таращила глаза, но ничего не увидела.

— Иди, иди, в доме наглядишься, — засмеялась женщина. Она слегка подтолкнула девочку, закрывая за ней дверь. — Да ты мокрая. А ну, дай-ка руку, — попросила она. Алька протянула ладонь, и та тут же оказалась в горячих руках хозяйки. — Ледышка совсем.

Женщина засуетилась, распахнула дверь. Стало светло. В лицо девочке пахнуло жилым домом, кисловатым ароматом плохо выделанной кожи и тушёной капусты. Затолкав гостью в избу, хозяйка стащила с Альки мокрую курточку и жестом приказала разуться. Подвинула к ногам пару зимних чуней.

— Григорий, — громко позвала она, — слезай. Не для тебя топили. Внизу стелись, — там, куда она крикнула, послышалось движение и сопение. — Ох и жадный до тепла, — пожаловалась женщина Альке. — Дай волю и летом на печке спать будет.

Хозяйка отвела Альку от порога в закуток, ловко раздела её и завернула в огромный пёстрый платок. Ткань была необычная, словно мохнатая, пахла теплом. Всё это было проделано так быстро и сноровисто, что девочка даже не успела начать стесняться. Её тут же выпроводили из закутка и усадили за стол. Из-за печи на свет вышел взлохмаченный и босой паренёк. Чернявый и плоский, он казался чуть старше Альки, одет был только снизу, смотрел хмуро. Густые сросшиеся брови волнами пересекали его лицо и забирали на себя всё внимание. Другие, тоже крупные и широкие, черты лица казались менее заметными на фоне этих бровей.

— Чего случилось, мам? — пробасил паренёк.

— А то ты не знаешь? Просыпайся, гостья у нас, — распевно ответила мать, перенося лучину из дальнего угла комнаты к столу. — Сейчас накормим и отогревать будем. Или сначала отогреть? — спросила она сама себя. — Вон, все волосы мокрые, — женщина осмотрела лицо Альки со всех сторон и прощупала её косу. — В реку-то зачем лазила? Она и летом ледяная — не сунуться, а сейчас чай не лето. До мостков не дошла? — поинтересовалась хозяйка. Не дожидаясь ответа, она повернулась к стоящему посреди избы парню. — Сынок, глянь у нас там вода тёплая осталась? — потом снова повернулась к Альке и улыбнулась. — Ну, разглядела, краса моя?

— Ага, — смутилась девочка. — А вы не знаете, Гайя где-то рядом живёт? — спросила девочка.

— Зачем тебе к Гайе? — улыбнулась женщина.

— Меня у неё папа искать будет.

— Зачем?

— Ну, так. Говорят, что она ведьма, — тихо ответила Аля, растерявшись от такого количества внимания.

— Серьёзный повод, — улыбнулась хозяйка и тихо засмеялась. — Значит, твой папа обычно тебя у ведьм ищет? Забавно вы живёте. Вот так гостья у меня. Ну, что уставился? — окрикнула она заспанного сына. — Слышал? Мать твоя ведьма. Будешь спать на ходу — в колоду превращу. Давай, шевелись, — скомандовала сыну Гайя. — Ну и гостью мне на ночь Бог дал, — приговаривала она.

Алька сидела, бросая украдкой взгляды то на хозяйку, то на её сына. Если хорошенько присмотреться, то в женщине можно было найти что-то ведьмовское. Густые чёрные волосы были перехвачены широкой цветастой лентой с длинными махровыми концами. Она была одета в длинное домашнее платье без пояса, тёмно-зелёное снизу и почти белое сверху. Очень необычное платье. Да и лицо было очень резким, ярким и слегка надменным. Нос прямой и слегка изогнутый. Да, определённо, что-то ведьмовское в ней было. Вот только голос был мягким и чересчур мелодичным.

— Да не бойся ты меня, — женщина улыбнулась и потрепала волосы на голове девочки. — Не бойся, я добрая ведьма. Сейчас умоешься, накормлю и на печку. А уж утром, тогда и съем, — подмигнула она. — Я холодное не люблю.

Буквально так она и поступила. То есть в первой части своих обещаний.

Алька проснулась, когда за окном уже светило солнце. До неё не сразу дошло, где она и что происходит. От печи к телу шло тепло, но поверху сквозило. Выглянув в комнату, Алька увидела хозяйку в заботах. Поёжилась от вида распахнутой двери и посильнее укуталась в одеяло. Гайя прошла рядом с печью и неслышно тронула занавеску. Заботливая осторожность хозяйки тут же отдалась тоской по матери. Выбрав на жёсткой поверхности печи удобную позу, девочка затаилась. Стала ждать, когда дом проснётся весь и окончательно.

— Это в каких же краях девочек так долго спать учат? — услышала Аля из-за шторки певучий голос. — Раз проснулась, не валяйся. Вставай, красавица, поможешь мне ко столу собрать.

Алька протёрла глаза, наскоро оправилась и слезла с печи.

— Давай прихорашивайся, да завтракать будем, — напевала Гайя. — Я мальчишек во двор выгнала, чтобы поспать тебе дали.

Гостья привела себя в порядок и привычно включилась в жизнь дома, ловко и вовремя помогая. Гайя постоянно что-то рассказывала, смеялась и ничего не спрашивала.

Когда завтрак был готов, мать позвала ребятишек. Те ввалились в дом, беззастенчиво разглядывая девочку. Самый взрослый — тот, которого Гайя согнала с печи, был сильно похож на мать. Он и сейчас смотрел хмуро, старался казаться старше своих лет, говорил веско и редко. Второй — лет семи, не больше, был обычным и ничем не приметным пацаном. Алька не отличила бы его от сотни ровесников — линялые волосы, стриженные «под горшок», жадные до озорства глаза и одежда с братнего плеча. Третий же был совсем маленький — годика три. Звали малыша Ванёк. Жутко рыжий, от носа до макушки, он веселил уже одним своим видом. Хозяина здесь, кажется, не было.

После завтрака старшие братья снова ушли во двор. Женщина и девочка разобрали со стола и уселись за чаем. Гайя усадила младшего сына к себе на колени, а Алька пристроилась с угла стола рядом с ними. Перебирая огненные волосы сынишки и поглядывая через его голову на свою гостью, хозяйка начала расспрос.

— Ну, рассказывай, красота моя.

— Что рассказывать? — смутилась девочка.

— Надолго ты ко мне? Или так, мимоходом?

— Холодно у вас, — сказала Аля, намеренно пропуская вопрос и собираясь с мыслями. Она поёжилась, обхватила себя руками и деланно похлопала ладонями по плечам.

— Это Ванёк у нас виновник, — улыбнулась Акудница и потеребила волосы сына. — На днях горку запросил ледяную. Что хочет со мной делает. Второй день из-за него избу топим, — она взяла лицо мальчика в ладони, подняла на себя и аппетитно поцеловала его в переносицу. Потом обняла, прижала сына к себе и посмотрела на девочку. — Что, тяжело?

— Что тяжело? — не поняла Аля и почему-то совсем некстати покраснела.

— На вопрос мой отвечать тяжело? Когда вопрос себе самой не отвеченный, — Гайя подмигнула девочке. — Это, краса моя, самая важная наука. Когда не знаешь, как правильно, не ответы искать надо, а правильный вопрос себе задать. Уж тогда и ответ выкатится. Давай вместе попробуем. Так куда ты идёшь? Ведь не ко мне же, к ведьме?

— Я в Город иду, — сказала Алька и тут же успокоилась. От сказанных слов и под серьёзным взглядом хозяйки она вдруг почувствовала себя взрослой и значимой. — Только зашла попросить, чтобы вы мне короткую дорогу показали.

— Ну ладно, давай так попробуем, — с сомнением покачала головой Акудница. — А почему решила, что я знаю?

— Люди говорят, — ответила Аля и по-матерински поджала губы.

— Люди наговорят, больше слушай, — ответила ведунья. — Так отца ждать будем или сами справимся?

— Он волноваться будет, — ответила девочка упавшим голосом.

— А-а, так ты о нём заботишься? — с улыбкой спросила Гайя, но потом задумалась. — Аля, Аленька.

Девочка вздрогнула и насторожилась.

— Откуда вы знаете, как меня зовут? — её глаза округлились, руки соскользнули со стола и вцепились в седушку лавки. Она замерла.

— На то я и ведьма, — очень спокойно произнесла Гайя, разбирая рыжие кудри сына и не замечая испуга гостьи. Она ласково потянула за непослушный вихор и, когда мальчик повернул к ней лицо, снова чмокнула его в носик. — Мы же можем с тобой разговаривать как два взрослых человека? — спросила хозяйка и посмотрела на девочку.

— Можем.

— Ну, тогда слушай, Аля, Гайю, — улыбнулась женщина. — В Город тебе надо. И надо одной, без отца. Я даже отговаривать не стану, — она протянула руку и ласково ткнула Альку пальцем в лоб. — Вот сюда надо тебе новых людей, новых событий населить, — она улыбнулась. — Да побольше поселить, чтобы целый мир создать. Голову твою светлую заставить работать. Чтобы с искрами, с переживаниями. Но немножко ты не вовремя. — Акудница серьёзно и напряжённо всмотрелась в глаза нашей героини. Алька зацепилась за сложный рисунок зелёных глаз ведьмы, и голова у неё закружилась. — Не надо бы тебе в Город прямо сейчас ходить. Рано. Придёт пора — я тебе подскажу, — она снова принялась расчёсывать рыжую голову сына. — Ты меня услышала, красавица моя? Поживи у меня с годочек, если домой не хочешь. Мы твоё детство тут проводим. У меня много детишек. Через недельку пойдём в большой дом, тебе понравится. И секретов у нас с тобой много. И все разные. Мне кажется, что нам будет интересно.

— Нет, я папку подожду и пойду. А лучше, прямо сейчас, — еле слышно буркнула Аля. Она начала вставать, но ноги не слушались.

— Нет, нет. Точно не прямо сейчас, — забеспокоилась Акудница и ухватила гостью за запястье. — А ты знаешь, что до Города далеко? Очень далеко.

— Сколько? — с замершим сердцем спросила девочка и снова села. Когда родители рассказывали про Город, ей всегда казалось, что он где-то рядом, за соседним лесом. От мыслей, что ей надо будет снова вернуться в лес, нашей героине стало нехорошо. «Вот бы отец пришёл. А вдруг не придёт?» — думалось ей.

— Если пешком, то за пару месяцев можешь не добраться, — ответила ведунья. Она соскользнула по руке и взяла Альку за пальчики. Потом сказала, приглядываясь к девочке. — Ты не больно-то переживай. Уж раз сильно хочется, то и сможется. Дорога верная, хоть и не ко времени, — она замолчала и некоторое время разглядывала свою гостью. — Телом ты подошла. В душе ребёнок ещё… А ты всё-таки не убегай. Поживи у меня немножко. Я подберу окошечко в твоём времени, когда надо идти.

— Мне сейчас идти надо, — совсем тихо сказала Алька. Она вдруг поняла, что если сейчас же не уйдёт, и если отец за ней не придёт, то она может и не решиться вовсе.

— Ну-ну-ну. А зачем тогда к ведьме заходила? Не бойся, я не буду тебя держать, — успокоила её ведунья. — Давай мы с тобой так поступим: сегодня в ночь я до нашего деда дойду — до бати моего, а ты за мальчишками присмотришь.

— Нужен им мой присмотр, — буркнула Алька и почему-то опять покраснела. Поняв, что прямо сейчас идти ей не надо, она успокоилась. Мысли, как у неё это часто случалось, снова разбежались в разные стороны. Какие к дому, какие к отступившим страхам.

— Без тебя они здесь, не знаю, чего устроить могут. При тебе, небось, постесняются, — сказала Гайя. Она притворилась сердитой и потрепала малыша за чуб. Аля, пребывая в задумчивости, уловила последнюю фразу, нашла её разумной и согласительно пожала плечами. Акудница увидела это и кивнула. — Вот и спасибо. А там мы с моим батей вернёмся, заночуем, ты на него посмотришь, он к тебе приворчится, да и решим, когда в дорогу надо. Идёт? — наблюдая, как взгляд девочки испуганно бегает по сторонам, ведунья взяла её за подбородок и подняла лицо вверх. Наставив на себя взгляд гостьи, она подмигнула ей по-свойски. — Батя у меня — всем батям батя. Если согласится тебя проводить — мигом до Города долетите.

— Если я здесь останусь, то меня искать будут, — призналась девочка с надеждой в голосе.

— Ой, тебя и так искать будут, — отмахнулась хозяйка, словно и не заметив потайной надежды.

— Я не это хотела сказать. Если папа меня догонит, — начала Аля, но хозяйка прервала её.

— Нельзя догнать того, кто сзади идёт. Не думай об этом и отца не жди. Здесь вы не встретитесь. Без него не передумаешь?

— Нет, — ответила девочка неуверенно.

— Слушай, Алька, — прошептала хозяйка, подавшись к ней, — ты, когда из дома убегала, чего хотела-то? — она спустила сына на пол, повернулась всем телом к девочке и взяла её за руки. Акудница развернула в своих горячих руках её сжатые кулачки и провела большим пальцем по ладошкам.

— Я в Город хотела.

— А зачем? — спросила Гайя. Алька замерла. Она какое-то время с сомнением смотрела ведунье в глаза, не решаясь сказать. — Ну, говори, интересно же, — нос Гайи так смешно сморщился, что Алька засмеялась.

— Мне сон приснился, как будто я большая розовая кошка, — ответила девочка, и глаза её загорелись, — такая сильная-сильная. Я смотрю откуда-то сверху вниз, а там так красиво — дома огромные, цветные и широкие улицы. И как будто и лететь хочется, а нельзя.

Она ещё что-то говорила, путаясь в деталях сна. Ведунья слушала её, переминала руки девочки в своих горячих руках. От жара в ладонях Альке становилось спокойно, хотелось говорить ещё больше. Под ведьминым взглядом робость откатила, и девочка была готова рассказать очень многое. Именно сейчас. И она говорила и говорила. Впрочем, Гайя уже ничего не спрашивала.

Аля выговорилась и замолчала, улыбаясь своему сну.

— Ведь вот знаешь себя, а спроси тебя в другой раз и потеряешься, — снова непонятно сказала ведунья и задумчиво улыбнулась.

Эх, Алька, знать бы тебе в тот момент, как много ты уже сказала. В какой переплёт из прошлого и предстоящего ты ввязалась этой простой и необдуманной откровенностью. Ну, так что же, ведь «главное начать, а там плакать да кончать».

— Изба толстяка —

В избушке под соломенной крышей места хватало на обеденный стол, широкую лежанку за занавеской да закуток для телёнка. В центре избы белела огромную печь, которая и забрала большую часть пространства. От печи тянуло холодом. Так бывает в домах, которые не топятся зимой.

Надо сказать, что в избе вообще было зябко. Потоки тёплого воздуха, увязавшиеся за Игорем с улицы, не прижились. Едва дверь за гостем затворилась, как холод, запах рыбы и мужского одиночества снова заполнили дом. Кроме Игоря и хозяина, в избушке никого не было. Даже вдвоём тут казалось тесно, а окажись кто-то ещё, и вовсе не развернуться было бы.

— Летом не топишься? — спросил Игорь от порога.

Хозяин дома, грузный мужик с тугим пузом, по-бычьи развернулся, не вставая с табурета. Он посмотрел на вошедшего и тяжело двинул плечами. В этом жесте угадывался ответ: «А зачем?». Мужик был не молод, но определить возраст точнее казалось невозможным. Нижняя часть его головы была покрыта переплетением чёрных и седых волос. Шапка этой растительности скрадывала шею, ложилась на грудь. Создавала иллюзию неповоротливости и дикости. Наверху волосы заканчивались аккурат на уровне кустистых бровей. Выше этого места лоснилась шишковатая лысина. От носа на лице остались только облупленная пимпочка да ноздри. Всё остальное было переломано и размазано так, что трудно было угадать исходное состояние. Да, мужик был колоритным, но при всей своей одичалости выглядел ухоженным. Добротная суконная рубаха просторно укрывала грузный торс. Она была тронута пятнами пота, но не саднила и не рябила грязью.

— Так оно. Жарко от неё, на улице готовлю, — ответил хозяин тонким и гнусавым голосом, не подходящим к его облику.

— Холодно у тебя, как в зимнике, — сказал Игорь и поёжился.

— Весна, вода рядом. Ручей выстуживает, вот и зябко. Так оно, — лениво пояснил хозяин. Он тыльной стороной ладони стряхнул остатки обеда на пол. Сначала с груди, а затем со стола. После этого повернулся к столу и жестом позвал гостя сесть. — Дверь для тепла откроешь — комарья набивается. Притвор закроешь — дышать нечем. Так оно, — добавил он через плечо.

Игорь прошёл к столу и сел. Массивная лавка скрипнула под его жилистым телом и облеглась всеми четырьмя ножками на неровном рубленном полу.

— При такой уборке муравьями обзаведёшься, — сказал он, наблюдая за движениями хозяина. — Бобылём живешь?

— Так оно. Сейчас бобылём, — подтвердил тот. — Есть хочешь?

Не дожидаясь ответа, хозяин подтолкнул к гостю пару деревянных тарелок. Одна была с варёными кореньями, другая с жареной рыбой. Отказываться было неразумно — есть очень хотелось.

За едой совсем стало тихо. Хозяин некоторое время смотрел, как гость давится сухой речной рыбой, а потом упёрся лохматой рукой о край стола и встал. Он сделал несколько шагов к порогу, зачерпнул из ведра ковш воды, вернулся и поставил его перед Игорем. Решив, что гостеприимства с него уже достаточно, бородач возвратился к двери, прикрыл ведро дощечкой и вышел на улицу. Игорь слышал, как от деревянного крыльца раздался призывный свист. За дверью заскулил пёс, затопотал по доскам.

Некоторое время назад Игорь вышел к этой избе, двигаясь по берегу широкого ручья. Мимо пройти было невозможно. Хуторок в два строения: дом да сарай, расположился в ложбине между двумя холмами. Лес широко по кругу обступал его, нависая над сараем еловыми ветвями. Хозяйский пёс встретил гостя далеко на подходе к дому, стоило только пересечь мосток. Рослый и тощий охотничий зверь, покрытый грубой и клокастой «кабаньей» шерстью, вёл себя предусмотрительно и расчётливо. Близко к чужаку он не подходил, но и идти дальше не давал. Кобель ухающим лаем подзывал хозяина, а Игорю оставалось только стоять и ждать.

Доев рыбу, Игорь поднялся, забрал со стола тарелку с костями и толкнул дверь на выход. Она подалась едва на локоть.

— Подожди, — прокряхтел с той стороны хозяйский голос.

Послышался скрип досок. Через несколько секунд дверь открылась снаружи. Игорь шагнул в тёплый вечер.

— Сбил охотку? — для порядка осведомился хозяин.

— Спасибо. Костлявая уж больно, — посетовал Игорь и продемонстрировал миску с костями.

— В ручей брось, малёк разберёт.

Выпустив гостя, хозяин притворил дверь и снова уселся на крыльцо. Он подтянул к себе за загривок ласково огрызающегося пса.

Игорь прошёл с полсотни шагов до воды. Выбрав место без камыша, рядом с мостиком, он скинул рыбьи кости в ручей и ополоснул тарелку. Минуту постояв у воды, вернулся к дому.

Пёс уже не реагировал на него, забавлялся игрой с хозяином. Недалеко от крыльца лежало несколько длинных и толстых чурбаков. Выбрав один из них, Игорь перекатил его на выщербленную сторону и уселся, приспособив тарелку рядом на траве. Пока он усаживался, на крыльце резко взвизгнул кобель, по-видимому, обиженный неловким движением толстяка. Зверь сбежал с крыльца и подошел к чужому человеку. Он повалился в ногах рядом с мокрой и жирной посудой, придавил её лапой и стал вылизывать.

— Продажная ты шкура, — сказал хозяин, глядя на пса. Потом блеснул глазами в сторону гостя. — Откуда идешь-то?

— Из поселения. Там, — Игорь махнул рукой на юг, — три дня пути.

— Так ты из летунов?

— Да.

— Так оно. Много вас стало вокруг.

— Что, кто-то ещё проходил? — спросил Игорь.

— Нет, гостей давно не было.

— Девочки не было? Не видел?

— Нет, последние дни никого не было, — ответил толстяк. — Уже пять деревень с вашим братом знаю в округе. Не больше недели ходу до самой дальней.

— Да, поселенцев стало много, — равнодушно подтвердил Игорь. — Слушай, а там, вниз по течению, тропа на две расходится, вторая куда идёт?

— Не знаю, я там не хожу. Там, поди, звериная тропа-то? Здесь через речку только у меня мостки. Кто мимо — все здесь ходят. А ты потерял кого?

— Вроде того, — ответил Игорь. — Так точно никого не было?

— Может, кто и прошёл, да я не видел, — ответил хозяин. — Вон у него спроси, — он кивнул на пса. — Он знает точнее. Я днём поспать люблю. На мой храп не каждый войти решится. Завтра нагонишь. Тут одна тропа от меня да до следующего хутора.

— Далеко?

— Нет, не шибко. Так оно.

Игорь терялся в догадках. Заблудиться и в самом деле было негде. Некоторое время он даже провожал Альку в волчьем теле. Довёл почти до развилки. Потом увидел, что она испугалась, и увёл стаю в сторону.

— Ты почему на отшибе устроился, раз люди недалеко? — спросил Игорь.

— Мне и здесь неплохо.

— Чего же хорошего одному?

— А чего плохого? Ты вот, чего один по лесу шастаешь? Ваши сюда просто так не заходят.

— У меня другое.

— Так оно. У нас у всех — «другое». Это у них всё одинаковое, — сказал бородач, непонятно кого имея в виду. — Бороз! — рявкнул он на пса, который начал пробовать тарелку на зуб.

Пёс, обмякнув, отвалился на бок и на спину. Он лениво вытянулся, откинул голову и распластал по земле уши. Хитро и сыто прищуриваясь, зверь смотрел на хозяина, вынюхивал траву, сонно двигал по траве тяжёлым хвостом. Наконец, замер.

— Рассказывай, — обратился хозяин к Игорю.

— Идти надо, — ответил Игорь.

— Успеешь, посиди минуту. От жены сбежал? — спросил здоровяк и лицо его расползлось в лукавой улыбке.

— Почему так решил?

— Тут часто такие беглецы ходят. «Не срослось», — словно передразнил он кого-то из прежних гостей.

— А ты нашими байками забавляешься?

— Так оно. Консультирую по семейным вопросам, — толстяк хитро подмигнул.

— Знаток?

— Вроде того. Для вас, консервированных, и моих знаний с бородой хватит, — сказал хозяин, а затем добавил, словно с издёвкой. — Вам же после Города только покажи живую женщину. Вы сразу жениться начинаете и детишек делать. А к ней, к хорошей, если не любовь, так привычка нужна.

— Не пойму. При чём здесь консервы?

— А что, в Городе по-другому бывает? Ты тоже, наверное, в железке до седых волос прожил?

— Предположим, — сказал Игорь. — А ты что, не такой?

— Нет, я не такой. Мои предки Город только по слухам знают. Они здесь родились — в лесу да в горах. Всю жизнь в людей смотрели, а не в железяку. Это у вас там — «богатый внутренний мир», а по мне так он от скудного внешнего мира происходит.

— Да ты философ.

— Так оно. Почему бы и нет? — лениво подтвердил хозяин и продолжил. — У меня отношения да ухаживания с детства на глазах, чего же не пофилософствовать. Без полётов, да в согласии. Не так, как вы, летуны.

— А ты знаешь, как мы? — спросил Игорь без обиды. Он улыбнулся, захваченный начатой темой.

— А то не знаю? — ответил его собеседник и пискляво хохотнул, — Хочешь я тебе всю твою историю расскажу?

— А справишься?

— Так оно дело нехитрое, — улыбнулся сквозь бороду мужик и откинулся на локоть. Рука бородача попала на сапог, лежащий тут же, на крыльце. Хозяин, изогнувшись через собственное пузо, отодвинул его в сторону. Расположился для долгого рассказа.

Солнце через избу светило прямо в лицо Игорю. Чтобы видеть хозяина, приходилось щуриться, закрываться ладонью. Мужик же, развалившись в тени, чесал бороду и лениво покалывал его взглядом.

— Выпустили тебя из твоей консервной банки, дорогу показали, мешок дали. Так оно? — начал бородач. Он оставил бороду в покое и принялся поглаживать тугое пузо.

— Так, — подтвердил Игорь и засмеялся.

— Не гогочи, оно только начало, — невозмутимо попридержал его смех хозяин. — Где женщину встретил, не знаю, там разные варианты. Зато, что было с тобой, когда она тебя приняла, знаю точно.

— Подглядывал?

— Фу, — фыркнул мужик с видом «чего я там не видел». — У нас всё это детвора проходит в том возрасте, когда ещё мамка с папкой целоваться не пускают. Это у вас по перезрелости. Да, сам ты всё помнишь и знаешь. Теперь-то разобрался наверняка? Про ваши кроличьи игры даже рассказывать неинтересно, — он сделал скучное лицо и какое-то время смотрел в сторону. Потом пятернёй помял бороду и продолжил. — Потом, пока обтрогался да обнюхался, детишки пошли. Это тоже у всех одинаково. А вот дальше бывают разные варианты. Тебе какой рассказать?

— Ты про меня начал, так про меня и рассказывай.

— Ну, «про тебя», так про тебя.

— Давай, давай.

— У тебя сын? Первый-то?

— Дочка.

— О, — удивился бородач, — не угадал, — он недолго подумал. Видимо, менял предполагаемый сценарий на более подходящий. — Ну, раз дочка, значит мужик ты мирный и особо не буянил. Не в обиду говорю. У меня у самого дочка имеется, — сказал хозяин и присмотрелся к реакции гостя. — Так вот, перетерпел ты, когда жена тебя побоку пускать стала и на дочку переключилась. Тебе на новом месте тоже дел хватало. Обжиться надо, а ты ещё ничего не умел тогда. Ну, а раз ты мирный, то супруга потихоньку вожжи прибрала. Сперва попросит да поцелует. Потом просто попросит. Потом вроде как скомандует. А затем и ворчать начала, мол «мог бы догадаться сам, да и сделать». И вот, ты весь в мыле, а целым днём перед ней в чём-то виноватый. Правильно я рассказываю?

— Складно выходит. Давай дальше.

— Так оно. Сам вижу, что правильно. У тебя взгляд вроде как борзый, а глубже глянуть — тоскливый, как у голодной суки. Видать крутая тебе баба попалась, — усмехнулся хозяин.

— Ты давай пока без выводов, я твою версию ещё не одобрил, — с улыбкой ответил Игорь.

— Я, в общем-то, почти всё и сказал. Твои братья по несчастью ещё про полёты что-то сказывали. Вроде как, чем хуже отношения, тем реже друг дружке снятся. Наверное, во сне на свободу тянет. Но я в этой теме не знаток, а врать не научился. Дочка у меня в этом вопросе больше разобрала. Спросишь, если успеешь. Ну, попал?

— Близко. Не так, чтобы совсем, но что-то есть.

— «Что-то есть», — передразнил хозяин, — Давай свой вариант.

— Ты про дочку свою сказал, она где, с матерью? Или ты тут про себя рассказывал? Так? Один живёшь? — спросил Игорь, уходя от ответа.

— Почему один? Я не один, я в сторонке. Моя детвора сегодня на ужин придёт — познакомишься. Один, — повторил хозяин и вроде как обиделся. — Мы — не вы. Нам важно здесь, а не во снах детьми закрепиться. Чтобы не пропасть.

— А в чём разница?

— Для вас этот мир игрушка, а у нас всё всерьёз. Вот и вся разница. Я чужого ребёнка приму и, как своего, растить буду. А ты своё чадо бросишь и за снами три жизни блуждать станешь.

— Интересно ты перевернул.

— Ничего я не перевернул. Я с таким, как ты, неделю избу грел. Он мне весь мозг сгноил своими байками, — отплюнулся в сердцах хозяин. — Тоже, как ты — беглец. Но он-то хоть знал, за чем идёт. А в тебе, видно, и этого нет.

— И за чем же он шёл?

— Прошлое найти пытался. Так оно. Я его в пол-уха слушал, чтобы умом не тронуться. Да и того, что услышал, хватило. Потом долго думал и перебирал. И так понял, что, как оно там у вас, я не знаю и знать не хочу. Жить надо здесь и сейчас. Чем больше я здесь посею, тем сильнее во всех местах укреплюсь. Так ведь?

— Наверное.

— Родственники — они мне ни с одной стороны помехой не будут. А чудес мне и в этом мире хватает. За жизнь не перебрать.

— Что-то ты рано сдался.

— Почему сдался? — не понял хозяин.

— Хозяйки не видно, через которую ты укрепляться собираешься, — сказал Игорь.

Пёс у его ног перекатился на другой бок и оказался совсем рядом. Игорь потянул руку с намерением погладить мохнатое и взъерошенное пузо.

— Я бы не стал, — предостерёг гостя хозяин. — Померла хозяйка. Давно уже померла.

— Извини.

— Это не ты, это мишка должен извиняться. Дочка забавлялась. Я тогда по неумению что-то упустил. Вот он жену-то у ручья и задавил. Так оно. Как раз там, где ты миску ополаскивал, — виновато проговорил хозяин и на какое-то время замолчал. — Вот, пока ты будешь по лесу гулять, я в вашу деревню схожу — твою супругу приберу, — погрозил он. — Ты же всё равно от неё сбёг?

— Моя тебе не по зубам. Если ты ей понадобишься, она сама тебя приберёт, — ответил Игорь, и по его лицу пробежала тень. — Тебе что же своих мало?

— Свои уже одни родственники остались. А с ними наши Боги не велят.

— Ладно, — вздохнул Игорь и поднялся. — Хорошо с тобой, да идти надо.

— Так ты мне скажи, куда же тебя несёт? Дальше на Север только горы да лес, ваших там нет.

— Гайю я ищу, Акудницу, — ответил Игорь. — знаешь такую?

— Гайю? — тяжело вздохнул бородач. Он умолк, зло крякнул и сел прямо. Пёс настороженно поднял голову и выжидающе посмотрел на него. — Пойдём, — с раздражением обратился здоровяк к Игорю, нащупывая за спиной сдвинутые сапоги, — Гайю, так Гайю. Раз она тебя позвала — весело будет.

— Не звала она меня. Ждут меня там.

— Не звала бы — не пришёл, — сказал толстяк и замолчал. — Оставайся на вечер здесь. Пока с ней не встретишься, не будет дальше дороги. Уж поверь мне. Надо дровишек на ночь заготовить, — он взял сапог за голенище, подержал его перед собой и со злостью швырнул им в лежащего пса. — Проклятый род. Сколько ж терпения-то надо?

— Поющая у костра —

Гости на хуторок явились уже затемно. С их приходом вокруг дома стало шумно, а в Игоре зародилась отчуждённость. Эти люди были пропитаны доверием друг к другу и желанием быть вместе. Словно они специально копили себя, боролись со взаимным притяжением, чтобы потом, вот в такую ночь, не удержаться и сойтись, поделиться накопленным.

Гости бородача были открытыми, прямыми, понятными. Они радовались, находя в близких те проявления, которые любили. Иной раз удивлялись, обнаруживая новые черты. Игорю было хорошо с ними, почти также, как в кругу своих. Только там он был частью, нёс в себе ответное тепло, а здесь брал, оставаясь зрителем и гостем. Не выдержав этого состояния, он ушёл к ручью. Его никто не окрикнул. Он был принят своим и не нуждался в ухаживаниях.

В стороне от костра ночь текла ровно и безмятежно. Словно понимала, что всё в этом мире временно, кроме неё самой. Будучи обделённой, не имея ничего кроме темноты, она использовала ту виртуозно. Вышивала по ней звёздами и звуками. Ночь была готова усиливать всё, что не покушалось на её власть: тусклые огоньки казались ярче, тихие звуки — громче и таинственнее. Под её опекой даже мысли становились весомее и глубже.

Игорь уселся на мостике и свесил ноги, касаясь пальцами ледяной воды. Над ним мерцала родная галактика, положенная на бок. Бесконечное количество знакомых и незнакомых звёзд взирало на него. То же самое, но дроблёное повторялось в воде. Иногда шалил ветер, и тёмный ручей множил, перемалывал мерцание ночного неба. Ночь прощала звёздам их далёкий свет, а реке — её предательство. Она знала, что и они не вечны. По-настоящему бессмертна только она.

От костра доносился разговор и звуки музыки. Люди были рядом, и оттого одиночество становилось сладким. Игорь глубоко вдохнул и на выдохе поднялся. Было жалко оставлять в этой тишине мирный поток, мирное течение мыслей. Ночь кольнула его на прощание сладкой грустью и отпустила к людям.

Он вернулся также тихо, как и ушёл. Уселся на дальнем конце одного из брёвен, уложенных вокруг костра, и вытянул подмёрзшие ноги к теплу. Огонь отшатнулся, и по пространству заплясали тени, вздыбились искры. Люди у костра не двинулись. Они были увлечены песней.

Какой-то музыкальный инструмент, похожий на гитару, был в руках у одной из двух женщин. Она скользила пальцами по струнам и пела. Певунья одна уронила на Игоря взгляд, когда он потянулся за теплом. Она вскользь прошла по нему, не задержавшись вниманием. Её взгляд был далёким, она вся была в своей песне. Сильная и молодая, она выносила слова из глубины клокочущей души, оттуда, где песней взрастила свой собственный мир. Её голос выливал в пламя костра беспокойство, рождённое там. Руки создавали для её чувств музыку. Жёсткие и правильные контуры её лица были обрисованы свечением красного пламени, а спина сливалась с чернотой ночи. Пальцы женщины жили своей жизнью. Было непонятно, создают ли они музыку или танцуют в её ритме. Связанные на затылке чёрные волосы открывали высокую шею. Игорь видел, как на этой шее вспухала жилка и билась, подыгрывала гортанным звукам. Наш герой как зачарованный смотрел на поющую. Каждая часть её тела от губ до ступней на примятой траве жила песней. Она и себя, и всех вокруг заставила забыть о ночи, о реальности. Игорь влюблялся в её голос, в её музыку, в её надрыв. Он уже знал в себе эту способность очень коротко любить человека за неожиданно открытую душу. Знал непостоянство этого чувства и его пьянящую горечь. С этим порывом было бессмысленно бороться, оно было порождением момента. В нём рождалось, в нём же и умирало.

Женщина пела про любовь и про разлуку. И её чувства правили душами вокруг костра, отодвигали власть ночи. Она пела смело и переливчато. Тугим, чуть хрипловатым голосом рисовала сюжет, а потом на высокой ноте выдавала чистый, сильный звук, умноженный стоном струн.

«Я старой колдунье кольцо

На поклон отдавала

И душу продать обещала,

Её умоляла:

«Ты, бабушка, дай приворот,

Чтобы дома остался,

Пусть крылья отсохнут,

Но чтоб по ночи не скитался.

Сожгу их в огне, растопчу,

Брошу пепел на ветер.

Не бойся греха — заберу,

Я за это в ответе.

Я дам ему всё, он со мною

Забудет полёты.

Пусть будет лишь мой. Помоги,

Сотвори привороты».

Старуха шипела в лицо

И кидала проклятья.

Стучала клюкой о крыльцо:

«Не могу это дать я.

А знаешь ли ты, о чём просишь?

Ты — глупая баба.

Скажу, не стерплю, хоть приходу

С подарком и рада.

Все крылья корнями своими

На сердце ложатся,

Потом не боишься

С пустым истуканом остаться?

Потухнут глаза, и опустит

В бессилии руки,

Отсохнут — и вам не уйти

От беды и разлуки».

Песня была длинная и жестокая. Голос певицы то вторил шёпоту старухи, то стонал отчаянием влюблённой женщины. Короткие, случайные порывы ветра играли с пламенем, трепали тени за спинами слушателей. Игорь смотрел на эти тени, и ему мерещились обугленные крылья, созданные песней.

«Кто это ему снарядил?

Что за муку он создал,

Что свёл нас двоих,

А ему одному крылья отдал?

Прими ты кольцо, мне уже

Ни отмыться, ни сдаться.

Раз мне не дано сил летать,

То он должен остаться».

Шипел приворот, и чадили

В огне злые травы.

И птицы ночные попадали

В дыме отравы.

Старушечий хохот порвал

Тело старого дуба.

«Спасибо, бабуля!

Твой дар никогда не забуду!»

Ритм гитарного боя нарастал. Жилка на шее женщины уже не билась, а налилась и пульсировала. Взгляд застыл и потерялся то ли в сердце пламени, то ли в потаённых уголках души певицы. Песня стала резкой, стала бить по ушам беспощадными словами и секущим мотивом. В конце концов струны взвыли прощальным аккордом и всё оборвалось на звенящей ноте.

Сидящих людей снова накрыло тишиной. Ожили треск костра и звуки ночи. Игорь смотрел в лица, пытался зацепиться за взгляды. Они не давались, уходили в огонь. Он видел, что каждый из них всё ещё живёт горечью песни. У каждого была своя старуха, у каждого была своя красавица. Может быть, даже у кого-то из них саднило в груди от вырванных из сердца крыльев.

Неожиданно нашему герою захотелось сделать этим людям приятное. Забрать их в полёт, показать им эту ночь во всей её красе. Показать им краски собственных чувств. Он был уверен, что они имеют на это право. Он знал, что они слишком привязаны к земле. Игорь подобрал под себя ноги, привычно собрался в позе ямщика. Он глубоко вдохнул прохладу, замешанную на запахе костра, и почти сразу провалился в сон.

Он едва успел ощутить привычное чувство перехода за черту грёз. Ещё не видел этой ночи через сон, не разобрал того, как предстали перед ним его соседи по костру. Игорь едва коснулся этой хрупкой черты, когда тяжёлый, валящий с ног удар в ухо, сбросил его на землю. Перекинул из чертогов сна в беспамятство.