Мигом одним

Константин Марков, 2016

Кто ты? Казалось бы, простой вопрос, не требующий развернутого ответа. Да, все мы люди, живем на этой планете, рождаемся, любим, работаем, стареем, умираем. Но иногда, глядя ночью на звезды, мы задумываемся о том, что не может быть так, что мы единственный разумный вид во вселенной. После таких раздумий мы задаем себе вопрос о своем предназначении в этой жизни. В книге я предлагаю свой вариант ответа на извечный вопрос. Получит ли читатель ответ, задумается ли или просто забудет – не имеет никакого значения. Содержит нецензурную брань.

Глава 3

2023 год, зимовье, Патомское нагорье, Максим Холод

Очнулся я от жуткой боли в голове. Причем во всей. Болела шика от удара, болели глаза, разбитые губы. Телу тоже досталось. Наверно меня пинали ногами. «Что делать?» этот вопрос кружился в моем сознании. Я прислушался. Ферзя и его подельников слышно не было. Я попытался собраться в один комок. Руки оказались свободны, вестибулярный аппарат подсказывал, что я лежу на спине. Повозив руками, я определил, что лежу на полу. Ощупав пространство вокруг себя, сел. В голове стрельнуло особо, и я опять завалился. «Надо найти аптечку и обезболивающее». Сосредоточившись на этой мысли, я с огромным трудом поднялся на ноги, и стал бродить по избушке в поисках лекарств.

Лекарств не нашел, не нашел и своего рюкзака. Забрали суки. Обшарив все, я таки нашел несколько полезных вещей. Шапка, старая тесная и вонючая телогрейка, нож, пол пачки сигарет и спички. На выходе из зимовья я наткнулся на лопату. Ладно, хоть будет чем дорогу впереди проверить.

По ходу своих сборов решил выходить из лесу. Шанс выйти к людям был минимален, но был. Деньки стояли теплые, я легко мог определить, где солнце.

******

На второй день пути у меня началась лихорадка. Глаза уже не просто болели, а горели огнем. Правую ногу я подвернул, оступившись на какой-то коряге. Споткнувшись очередной раз, я упал и уже не вставал. Я лежал, подставив лицо солнцу. Оно нежно гладило меня, а ветер ласково трепал волосы. Шапку я потерял еще вчера, продираясь сквозь густой молодой сосняк.

Ну, дойду, и что меня ждет? Жизнь слепого с палочкой алкоголика. Я представил себе горе родителей и заплакал. Мало того, что пол жизни по тюрьмам прожил, так еще слепой вернулся. Наверно не того они ждали, когда я родился. Навряд ли они мечтали, что я стану космонавтом или ученым, они хотели, чтоб я просто был человеком. Ну, а теперь я беспомощный инвалид. Какого черта я вообще пошел? Что и кому хотел доказать? Я засунул руку в карман и достал нож, попробовал острие. Достаточно острый. Прекрасно и стал резать себе вены. Надо это сделать пока сила есть.

Сладко пахла кровь, грело солнце, я тихо отходил в забвение. Мир вокруг меня стал таким шумным и таким живым, что жутко хотелось жить, но смысла в своей будущей жизни я не видел. Начал резать вторую, правую руку, чтоб ускорить процесс.

Тень накрыла меня, жаль, солнце так приятно грело.

Умирать это не больно, просто обидно. Обидно до чёртиков. Мир треснул, повеяло холодом. Я встал. Странно. Не скажу, что я стал видеть, просто стал понимать, что я в другом мире, как тогда, во сне, но это был не сон. А может и есть мой последний сон.

Сколько и как далеко я прошел, мне было непонятно. Меня окружал странный дремучий лес и тишина. Но тишина не была абсолютной. Слышалась непонятная возня вокруг. Странные существа копошились в чащобе. Явно не звери лесные.

Наконец мой путь пересекла преграда. Это был невысокий заборчик из палок. Со второго раза мне удалось его переступить. Неловко поставив ногу, я поскользнулся и упал. Рядом раздался странный деревянный скрип.

— Фу, это что такое?

Скрип усилился. Я заворочался, пытаясь сориентироваться на звук и повернуться к неизвестному лицом.

— Ох, божечьки. Кто ж так помиловал тебя? — Услышал я совсем рядом дребезжащий старушечий голос. — Вставай дитятко, пошли в дом.

Сильная и твердая как поручень автобуса рука подхватила меня за руку, одним рывком поставив на ноги. Вот так старушка. Сила оказалась в ней немереная. Она развернула меня и подтолкнула. Я пошел, куда меня направили. Скрипнула дверь. Старушка пригнула мне голову, сказав, что притолока низко.

Войдя внутрь, я ощутил себя на футбольном поле. Вокруг чувствовалось огромное пространство. Меня подхватили две ладони, так, будто я был не больше котенка. Подняли высоко, посадили. Пряно запахло свежим хлебом, мне в руку сунули краюху.

— Кушай милай, накось молочка.

В другую руку мне сунули кувшин. Я аккуратно пригубил из него. Действительно молоко, я такого вкусного и не пил никогда. Хлеб был густой, терпкий, грубого помола. Прожевав кусок хлеба, и запив его молоком, я почувствовал прилив сил, будто в меня вставили батарейку.

Рядом со мной творилось непонятное. Стол качался, поскрипывал, слышались шлепки.

— Простите, вы тесто месите?

— А то.

— Зачем?

— Печь тебя буду, молчи.

От такой отповеди я чуть не выронил кувшин из руки. Печь?! Меня?! Зачем?! Меня всего приморозило от страха. С другой стороны, рациональная часть сознания говорила мне, что это все мой горячечный бред. Отсюда два варианта: либо я очнусь в госпитале, либо наступит смерть и тьма.

Стол очень долго скрипел. От близкой печи шел ощутимый жар. Я слышал, как старуха бросала в печь дрова, шевелила угли, чтоб жарче горели. Молоко кончилось, остаток хлеба я методично дожевывал, не пропадать же добру, когда еще поем такого вкусного да домашнего.

Из нирваны меня выдернули без всякого предупреждения. Оторвав от поверхности, рука содрала с меня одежду и опустила в теплую воду, пахнущую лесными травами. Пополоскав меня немного в воде, как тряпочку, руки положили на мягкое и холодное. Я пощупал рукой. Тесто! Что?! Я попытался встать, однако меня мгновенно спеленали в нём. Я пытался высвободиться, но меня закатывали все в новый и новый слой теста. В конце концов, я почувствовал себя мухой в смоле. Немного двигаться я мог, но очень вяло.

— Не балуй, булка корявая будет.

Вставив мне в рот трубку, старуха запечатала и лицо. Потом меня переложили на другой стол. Потарахтев немного у печки, старуха вернулась ко мне, подняла и понесла. Я понял, что я явно на лопате. Мне даже стало смешно немного. Неужели меня сейчас Баба Яга спечет в своей печи? Смех разом прошел, мне стало жутко. Меня явно сбросили с лопаты. Лязгнула крышка печи, вокруг зазвенела тишина. Жар медленно и неумолимо проникал сквозь тесто, спекая его и лишая меня даже той малой возможности для движения, что была. Я вдруг осознал, что еще немного и мое тело начнет пропекаться, закипая от проникающего жара. Вот я идиот. Я ведь умер. Это факт и по всем понятиям съесть меня просто невозможно. Хотя, я в печи и замотан в тесто. Так пугаться мне или нет? А чего собственно пугаться. Мне было тепло, скорее жарко, но боли я не чувствовал. Я прислушался к своим ощущениям и понял, что мне не только стало спокойно, но и как-то хорошо. Это было странное чувство. Я не чувствовал ни рук, ни ног, ни головы, ни тела. Я вообще ничего не ощущал кроме тепла, тишины и странного умиротворяющего покоя. Горячий воздух, приходящий в легкие через трубку, грел изнутри, проникая в меня, комом прокатываясь по телу при каждом вдохе.

Потеряв счет времени, я выплыл из печи и оказался в огромном межзвездном пространстве. Временами далекие звезды приближались ко мне, я впитывал их тепло и свет. Может я был метеоритом, несясь со световой скоростью от звезды к звезде. Еще я чувствовал что росту. Временами я даже ощущал, как лопаются слои теста, что сковали меня в самом начале.

******

Слегка потянула холодом. Близкая звезда рванула ко мне, ослепив своим светом. Сильные руки меня подняли и положили на стол. Я открыл глаза и увидел потолок. Второй осознанной картинкой было лицо Яги-матушки склоненное надомной. Это была не старуха, как мне казалось в начале, а статная крепкая женщина лет тридцати. Волшебница обламывала лопнувшие коржи, освобождая меня от твердого панциря. Я почему-то знал, что это действительно та самая Баба-Яга, которой пугали детей, но именно она никогда мне ничего плохого не сделает.

Резкий хлопок по животу привел меня в чувства. От неожиданности я подскочил, сев на столе.

— Гляди, живой, а я уж думала поужинать. — Хихикнула Яга.

— Сдается мне, вы и не собирались мной ужинать.

— Вставай, разгони кровь по телу да дров наруби баню топить, мыть тебя буду.

С этими словами она вручила мне холщовые штаны и рубаху.

— Вон топор, за домом пеньки дубовые, березовые, сосновые. Наколи все. Как наколешь, в баню пойдем.

Я встал, оделся. Пока одевался, крошки хлеба сыпались на пол, а меня опять накрыло жутким чувством дикой нереальности всего, что происходило вокруг.

Дрова я рубил часа два, как по моему ощущению времени. Помогали мне в этом странные существа — два маленьких старичка. Оба были одеты в странное домотканое тряпье, описать его не берусь. У одного была соломенная шляпа, а другой прекрасно себя чувствовал в громадной меховой шапке. Вначале я даже подумал, что это его волосы, пока он не снял шапку, вытирая пот с лысины.

Тот, что был в соломенной шляпе, видимо благодаря какой-то своей внутренней энергии забрасывал чурбаны на большой пенек, я рубил, а достаточно нарубленные части пеньков отправлял, неведомо куда второй, в шапке. Так мы слаженно и перекололи все дрова.

— Фух, ну я пошел баньку топить. — Сказал, тот, что был в меховой шапке и исчез.

Исчез он в буквальном смысле, а не ушел. Только небольшое облачко желтой пыльцы медленно оседало в том месте, где только что стоял он. Я присел на лавочку рядом с другим его сотоварищем.

— Вы кто такие, оба?

Старичок удивленно на меня посмотрел и стал рыться по карманам. Достал вполне приличную трубку, набил ее табаком, закурил.

— Ну, ты брат даешь, из лесу вышел что ли?

— Не местный я.

— Ну, понятно, кто ж из местных домового не признает. — Он встал и, сняв соломенную шляпу, слегка поклонился. — Степан, домовой этой избушки. Прошу любить, лелеять, кормить и не утруждать работой.

— А второй, тоже домовой?

— Нет, кореш это мой старинный, банник он, Егором кличут.

— Кто?

— Я в доме живу, значит — домовой, а он в бане живет — банник значит. На курни, мозги прочистит. — Протянул Степан мне трубку.

Я рефлекторно потянулся, чтоб курнуть, но тут появилась Яга. Она принесла два горшка, один маленький дала домовому, а второй протянула мне.

— Чай это слаще будет, чем трубка.

Я взял кувшин и стал пить. Квас был знатным, он шипел как газировка и пузырьки приятно покалывали язык.

— Замечательный квас.

— Сама готовлю. Отдохни маленько, как Егорка управится, позовет в баню, мыться пойдем.

Оставив нам горшки допивать, она ушла. Я посмотрел в горшок Степана. Там было явно молоко.

— Не дам, не заглядывай. — Сказал он, пряча горшок за спину.

Пока я рубил дрова меня вроде отпустило, а теперь опять накрыло странным состоянием нереальности происходящего. Прямо на небе, в прорехах меж облаков я видел миражи странных событий, войн, ураганов, извержений вулканов. По небу метались люди, одни сражались друг с другом разнообразным оружием, другие спасали людей из развалин домов, строили города, дороги, заводы, возделывали поля и опять это все покрывала война.

— Что это? — Указал я на небо.

— Отражение.

— Чего?

— Чего, чего. Событий на Земле. Это ее прошлое, настоящее и будущее.

— Разве можно увидеть будущее?

— А разве можно увидеть прошлое?

— Нет.

— Не верно. На нашем небе можно увидеть все. Но не все будет верно. Ведь прошлое и будущее взаимосвязаны через настоящее.

Я задумался. У меня странным образом не сходилась «арифметика».

— Я понимаю так, что зная возможный ход событий в будущем можно его изменить в настоящем, но вот повлиять на прошлое, чтоб изменилось будущее. Мне кажется это невозможно.

— И зря ты так думаешь.

— Но это не логично.

— Нелогично, что ты такой глупый. Ладно, ответь на вопрос: ты мертв?

— Да.

— Тогда почему мы беседуем?

— Не знаю. Наверно это свойство этого мира.

— Какого мира?

— Ну, вот этого, где мы находимся. — Развел я руками, показывая на окружающий нас мир.

— А где мы находимся?

— На Земле.

— А что говорит твоя логика?

— Что этого не может быть, так как я был слеп, теперь вижу, да и умирал я.

— И?…

— Но это все есть. — Сказал я, потирая намозоленную топором руку.

— И где твоя логика?

— Наверно я действительно глуп. Значит твое утверждение верно.

— Конечно, верно. Вы люди, много раз переписывали историю своего мира, да так хорошо подтирали и уничтожали старые записи, что вы уже сами не знаете своей истории. Изменив сегодня свою историю, вы учите своих детей неверно, вкладываете в их головы ложные истины, тем самым вы изменяете будущее, изменив прошлое. Согласен, менять будущее в настоящем легче, но и не стоит пренебрегать изменением прошлого. Иногда это может быть и полезно.

— Ты так считаешь?

— А почему нет. Все зависит от того, кто, как менял и какие цели преследовал.

Наш философский разговор прервала Яга, послав меня за водой для бани. Брать ее надлежало в ручье. Резное коромысло прилагалась к двум объемным кадушкам. Я кивнул и двинулся в указанном направлении.

Воду принимал у меня банник. Он говорил куда наливать. Я ходил от бани к реке и обратно по протоптанной тропинке. Земля была теплой с небольшим слоем пыли, по которой так приятно шагать босиком. Пыль просачивалась между пальцев, выбиваясь легкими, воздушными извержениями покрывая мои ноги тончайшим слоем. Местами я шел по траве, она приятно холодила ноги. Вода в речке была холодной, чистой, прозрачной и великолепной на вкус.

Когда я принес десятую пару ведер, банник указал мне на дверь.

— Иди, погрейся пока.

Я разделся и зашел в парную. В ней было очень жарко и влажно. Банник указал мне на верхнюю лавку.

— Сиди там.

Я сел и тут же стал покрываться потом. Пот буквально ручьями тек с меня. Так прошло минут десять — пятнадцать. Вошла Яга. Она была одета только в полотенце, обмотанное на теле. В одной руке у нее был отличный березовый веник, а в другой кадушка, что парила. Поставив свое хозяйство на лавку, она понюхала воздух. Взяла черпак и, набрав из принесенного ведра воды сказала:

— Замри.

Когда она плеснула воды на камни по парной прошла волна пара и неизвестного запаха. В носу защипало, я сморщил нос, и его тут же ожгло жаром.

— Ну, теперь будешь со сваренным носом ходить, ложись на лавку, на живот, отхожу тебя венечком.

Я лег, уже находясь в странном дурмане от жары. Но как оказалось это были цветочки. Яга подержала веник в кадушке с кипятком и подошла ко мне. Первый удар веника был самым ощутимым. Потом я провалился в нирвану, в белый шум. Русская баня, ничего нет лучше.

Очнулся, когда Яга выводила меня из «пыточной». Утвердив меня в более менее ровном положении она, легко подхватив кадушку, окатила меня ледяной водой. Из моего горла, из самого моего внутреннего естества вырвался звериный рык, да такой, что я сам себя испугался.

— О, сразу видно мужик проснулся. Иди, чайку попей.

Она легко подтолкнула меня на выход, и меня вынесло сквозняком в предбанник. Там стоял накрытый к чаю стол, озаглавленный огромным медным самоваром. Егор сунул мне в руку пару чистого белья, скинул шубу и как был в шапке ушел внутрь бани.

Сев за стол я налил себе чаю. Он был душистый и горячий. Я не стал брать сахар, чай и так был очень вкусным. Пить хотелось страшно. Я наливал уже четвертую чашку, когда ко мне присоединилась Яга. Она была в длинной рубахе. И это было хорошо.

Молча выпив первую чашку, она налила себе вторую.

— Как банька?

— Бомба, ощущаю себя будто облачко, парящее в небе. Вот наливаюсь чаем, чтоб сквозняком не унесло.

— Это, что. Я тебя немного пощадила. Вдругоряд явишься, раз пять тебя прогоню через парок.

Я потрогал облупленный нос.

— Ладно, хорошего понемножку. Вот привела тебя в соответствие, пора и честь знать.

— В соответствие с чем? — Удивленно спросил я.

— Как с чем? С миром да с сами собой. Ты прошел процесс перерождения. Выпекла я тебя нового в печи. Помыла, пора тебе в Явь возвращаться.

— Зачем?

— За тем, что рано помирать тебе, так Мара сказала.

— Кто?

— Мара, оглох ли после бани? Не взяла она тебя. Путь тебе другой направила.

— Зачем?

— Я того не ведаю. До тебя приходила, сказала, придет отрок замордованный, перепечь тебя надобно и в Явь отправить. Пошли в дом, Егорка сам приберется. Спасибо ему скажи, а то вдругоряд обожжет паром, али кипятком обварит.

Что ж надо так надо. Я зашел в мыльню. Там суетился Егорка. Секунды три я не знал с чего начать, но вдруг в голове что-то щелкнуло. Я поклонился в пояс и сказал:

— Спасибо тебе Егорка, добрый банник за старания твои, за легкий да жаркий пар, за холодную воду. За здоровье и силу от тебя получену. Пусть труды твои всегда будут щедрыми и добрыми к людям прохожим да знакомым.

— И тебе спасибо добрый молодец за слова от сердца сказаны. Иди уж.

Я вышел в полном помешательстве от самого себя. Откуда во мне родились слова такие, было для меня неразрешимой загадкой. С такими смешанными чувствами я зашел в избушку Яги. Осмотрелся, подивился ее размерам. Как подходил к ней, то была не больше курника, а внутри просторно. Снаружи избушка была не более пяти метров в ширину и в длину, а куда ни посмотри, метров десять есть. Я даже прошелся, меряя шагами комнату. Одна сторона получилась десять шагов, так еще лавки стояли под стенами, да другие комнаты есть. На одну из лавок, самую широкую Яга положила топчан. Стала стелить.

— Не стоит Яга-матушка, я сам постелю.

— Уж уважу гостя. — Она вдруг странно дернулась и внимательно посмотрела на меня. — Ты как назвал меня?

— Яга-матушка.

Она всплеснула руками и села на лавку.

— Род великий и благой, как давно я этого не слышала. Откуда узнал это имя?

— В печи привиделось. Много чего там я видел и не понял, да не все еще вспомнить могу.

— Ничего вспомнишь. Ложись милай, а я в дорогу тебе клубок смотаю волшебный.

Я лег на лавку. Закрыл глаза. Яга погладила меня по голове и запела тихо-тихо странную песню. Меня закружило, я опять летел в пространстве, но уже лучиком света.

2024 год, Петропавловск-Камчатский, Елизово, военный аэродром

Лейтенант ВВС России Сергей Опёнкин.

Отметив Новый год успешным дежурством рубежей нашей страны, я был отпущен в краткосрочный отпуск. Домой я летел с пересадкой в Новосибирске.

Москва встретила слякотью и мокрым снегом. Брать такси я не стал, а сел на рейсовый автобус. Мне хотелось неспешно проехаться, посмотреть на город. Вначале автобус медленно тянулся по автостраде. Из за усаливающегося снега скорость упала до черепашьей. Я задремал, в Петропавловске уже было за полночь.

Земля, место странное, Максим Холод

Утро было пасмурным. За ночь набежали тучи, моросил мелкий противный дождик. Ближайшее окно было залито дождем. Тем не менее, я ощущал себя на редкость хорошо. Отлично выспавшись после бани, я чувствовал себя готовым свернуть горы. В теле переливалась сила с той небрежной ловкостью, как у былинных богатырей.

Яга сидела за столом, накрытым к чаю.

— Умывайся, одевайся и давай перекусим чего на дорожку.

Я быстро умылся, оделся в невесть откуда взявшуюся одежду. Удивляться тому, откуда она взялась я не стал. Этот мир уже приучил меня ко многим несоответствиям с моей прошлой жизнью.

На столе, кроме пряников были мясные закуски. Я с удовольствием перекусил, но не стал наедаться до отвала, в дрогу надо идти сытым, но не на полный желудок. Пока я ел, Яга молчала, лишь катала по столу клубок рыжей шерсти.

— Что ж, вижу, поел так пора и в путь.

— Пора. — Согласился я.

— Вот тебе клубок. Это твой проводник. Бросишь его на землю и крепко держи нить. Он тебя и выведет в Явь. Не потеряй. Он может и обратно вернуть в Навь, коли надо будет, али заплутаешь. Запомни главное — из мира Яви в мир Нави и обратно он тебя проедет всегда, это первое и второе мир Яви линеен во времени и в расстояниях, а мир Нави может сокращать да изменять и то и другое. Для того чтобы клубок повел тебя необходимо сказать заклинание, запоминай:

Ты катись, катись, клубок,

Не на север, не восток,

Не на запад, не на юг,

А катись туда мой друг,

К миру, Яви ты меня

Проводи, не жди ни дня.

Укажи ты путь во тьме,

К Яви светлой, жить же мне.

Клубок запрыгал в ее руке норовя выскользнуть. Яга цыкнула на него, и он затих.

— Для возврата в Навь, надо сказать иначе:

Ты катись, катись, клубок,

Не на север, не восток,

Не на запад, не на юг.

Приведи меня, мой друг,

Ты к избушке в том леске

К Бабки Ягиной норе

В Навь меня ты проводи

И с пути не свороти.

Как остановится клубок, значит, прибыл ты.

Сказав это, она протянула клубок мне. Он действительно оказался смотанным шерсти рыжего цвета. Клубок был теплым и, как мне показалось, он был живым. Я погладил его. Клубок странным образом несколько раз сам собой провернулся в руке. Мне захотелось его как то назвать, и я непроизвольно сказал:

— Рыжик, будешь мне другом?

Клубок закрутился в ладони юлой, сорвался с руки и запрыгал вокруг меня как сошедший с оси маховик гирокомпаса. Я оторопело смотрел на происходящее. Клубок попрыгал вокруг меня и, совершив громадный прыжок, попал мне в руку, провернулся раз пять и затих.

— Что это было?

— Он доволен, что ты дал ему имя, и он будет тебе другом. Эх, жаль тебя отпускать, при должном обучении ты мог бы стать добрым магом.

— А разве есть смысл мне уходить?

— Есть, Мара сказала так. Ее лучше не гневить.

— Но почему я не могу остаться в этом мире, я ведь в том умер?

— Во всем есть свой смысл Максимка, и в смерти в твоей, и в том, что ты попал на порог моей избы, и в том, что вернуться тебе надо. Мы, жители Нави, много знаем и много можем, но и нам не всегда доступно знать все. А иногда и нельзя все говорить. Часто одно слово может изменить ход событий и привести к непоправимому. Идем, провожу тебя.

Мы вышли на улицу. Дождик обдал лицо промозглой прохладой. Возле калитки Яга обняла меня, отпустила и развернула лицом к дороге.

— Иди, не оборачивайся.

Я вышел за калитку, намотал конец нити на руку, произнес первый стих. Клубок прыгнул на землю, покатился. Я пошел за ним.

2024 год, Петропавловск-Камчатский, Елизово, военный аэродром.

Майор ВКС России Паров

Через неделю после отбытия Сергея в отпуск из Москвы пришло извещение о снятии с довольствия лейтенанта Опёнкина С.И. в связи с невозможностью продолжать службу по состоянию здоровья. Данное извещение меня весьма удивило. Недолго думая я отправился к старику. Командир тут же связался с военкомом Москвы. Еще через час у нас были подробности. Рейсовый автобус, перевозивший пассажиров в город из аэропорта попал в аварию. Фура, ехавшая по трассе с огромной скоростью врезалась в автобус практически разорвав его пополам. В результате тринадцать трупов и два десятка сильно травмированных пассажиров автобуса. В числе травмированных и доставленных в Институт Склифосовского был Опёнкин. В данный момент врачи уже сделали все возможное, но он находится в коме. Профессура Cклифа не дала военным внятного ответа, поэтому нас известили именно в такой, неопределенной форме. Выйдет он из комы или нет, и будет ли годен, если придет в сознание, информации не было.

Земля, место странное, Максим Холод

Лес я топтал долго, уж и солнце склонилось к горизонту. Чаща жила совей странной жизнью. То затихала намертво, до состояния тишины космоса, то копошилась как муравейник и гудела миллионами голосов.

Вскоре я вышел на пустошь. Лишь редкие корявые кустики вносили разнообразие в пейзаж. Клубок все катился впереди, подпрыгивая на камнях и кочках. Иногда замирал, ожидая меня. Вдруг перед мной возникла стена странного серого тумана. Клубок ударился в туман как в преграду, отскочил, опять прыгнул вперед, отлетел назад, остановился. Я подошел к нему, поднял с земли, смотал нитку, положил его в карман. Пощупал стену. Она упруго отталкивала меня обратно. Я надавил рукой сильнее. Правая рука слегка продавила преграду, проникая в туман, и застряла в ней как в чем-то вязком. Ладно. Я уперся ногами в землю и стал проталкивать себя сквозь преграду. Я ничего не боялся, ведь самое страшное со мной уже произошло. Почти погрузившись в стену, я поскользнулся на камне, и меня выбросило из нее. Я упал на спину.

— Да что же это такое!? — Сказал я возмущенно вслух. — Рыжик, нам точно туда?

Клубок выскочил из кармана и три раза ударился о стену, каждый раз отскакивая от нее. Потом прыгнул мне в руку. Я крепко сжал его в руке и опять пошел в «атаку» на стену. Я уже понял, что с разбегу ее не пройти, поэтому стал планомерно ее продавливать, постепенно погружаясь в нее.

Наконец я вошел в нее полностью, оказавшись в странном тоннеле. Стены тоннеля были смазаны, они искривлялись от моих движений, как в моем сне дорога к городу. Наверно сон то был не так уж и странен. Медленно, но уверенно я шел вперед к свету.

Вот он край. Я пришел. Опять преграда, я упираюсь ногами и руками в плотную вязкую среду, я барахтаюсь как муха в смоле. Я ползу, извиваюсь, в буквальном смысле продавливая себя к свету. Вдруг яркий свет разбивается острейшими осколками стекла. Я лечу. Падаю. Как больно. Я умираю вновь. Боль не выносимая, нервы как огненные прутья. Я кричу. Проваливаюсь во мглу. Боль и мрак уносят меня, лишь на границе своего сознания я слышу странный чужой голос: «Сережа, держись, не умирай, прошу тебя».

2024 год, Москва, Склиф, отделения травматологии, Максим Холод

Вся моя голова просто взрывалась от понимания того, что я жив. Мало того, я был не в своем теле, а в теле погибшего Сергея Опёнкина. Его воспоминания, той его недолгой жизни, стальными нитями раскаленного нихрома прожигали в моем сознании новую резьбу. Мне теперь придется жить в другом теле с двойной памятью. Мне надо вспомнить все и главное не забыть своего прошлого. Того прошлого, что привело меня на Патомское нагорье. Спасибо вам, кто бы вы ни были, за ваш дар, за новую жизнь.

Да, я жив, но, на сколько я жив? Тихо, как сквозь вату я слышал грустные голоса родителей и знакомых Сергея, что приходили его проведать. В один из таких дней случилось чудо. Я, наконец, стал слышать голоса людей как привычно.

–… Изя, неужели это все, что ты смог сделать?

— Володя, не шипи. Веришь, сделал все аккуратно. Мне еще до операции сказали, что он летчик истребитель. Я, через пятимиллиметровую дырочку в черепе, шесть часов удалял гематому. Я ж помню, как ты с ним носился.

— Ты вспомнил его?

— У меня же память фотографическая. Напоминаю, если тебя склероз пробил.

— И сколько ждать?

— Не знаю. Мозг дело тонкое. Это не задница — прогнозировать сложно.

Я открыл глаза. Больно резануло ярким светом. Прикрыв веки, я немного подождал и опять открыл глаза. Теперь стало легче. Повращав глазами я нашел два вертикальных пятна. Глаза резало нещадно. Я опять их прикрыл. Попытался повернуть голову. Не получилось. Голова жестко была закреплена. Пошевелил кистью. Рука привязана за запястье.

— Вера, мать твою, где ты ходишь. Вон у пациента глаза пересохли, закапай.

Рядом процокали каблучки. Позвенели склянками. Мне открыли глаз, и я близко увидел пипетку. Моментально вспомнилось, как Ферзь меня ослепил. Голова рефлекторно дернулась. Девушка громко вскрикнула и отпустила веки.

— Вера, у тебя с головой все в порядке? — Загрохотал голос Изи.

— Израэль Мойшевич, он головой дернул. — Испуганным голосом сказала Вера.

Я открыл глаза. Видно слезная железа заработала, по этому случаю веки открылись без такой сильной рези как предыдущий раз. Надо мной склонилось двое. Судя по курчавым волосам и явно еврейскому носу, стоящий справа был названый Израэль Мойшевич, второго я тоже узнал, это был Шепшин Владимир Егорович. Именно он помог Сергею с поступлением в Качинское.

— Юноша, как самочувствие? — Спросил Изя.

— Как после катапульты. — Проскрипел я натужным хрипом пересохших связок. — Что со мной?

— Позже Сережа я тебе все расскажу. — Сказал Шепшин. — Твоя главная задача, на сегодня, продержаться в стабильном состоянии двое суток. Как только это произойдет, я перевезу тебя в свой госпиталь. Там я тебя за месяц поставлю на ноги. Отдыхай пока.

Мне закапали глаза, и я опять уснул, провалившись в воспоминания Сергея. Я заново проживал его жизнь. Вечером пришли Серёжины родители и его младший брат. Мать плакала, отец стоял хмурый с красными глазами, Кирюха выглядел испуганным. Мне было жаль этих людей. Я не стал им гундеть про то, что я совершенно другой человек, а не их сын. Услышав такое, могут из склифа в кащенко отправить. И наверно будут правы, я бы сам в такое не поверил.

Через пару дней Шепшин перевез меня в военный окружной госпиталь. Сразу, по прибытии я был подключен к разным приборам. Опутав всего проводами, воткнули две капельницы. Медсестра каждые пол часа добавляла что-то из шприца прямо в трубку.

Все проведенные процедуры возымели действие. Через неделю я уже смог сам ходить в туалет, избавившись от унизительной процедуры — катетера и постановки судна. Меня перевели на уколы и таблетки. Жутко болели пролежни, которые я заработал лежа в склифе и здесь в госпитале. Парочку просто срезали. Как сказал Шепшин — почти косметическая операция. Ладно, шрамы были в основном на спине и не особо портили мне имидж.

На третью неделю я сполз в спорт зал. Физиотерапевт очень обрадовался моему порыву и взялся за меня как тренер Роки. Так прошло три месяца. Потеплело на столько, что уже можно было спокойно бегать, не боясь простудится. Я и бегал, заодно вспоминая свое и Серёгино прошлое.

После очередной пробежки меня зазвал к себе Шепшин.

— Ну как, готов к подвигам?

— Думаю да.

— Тогда завтра пойдешь в тошниловку.

Моя память услужливо напомнила мне этот эпизод из прошлого Сергея. Он мне не понравился.

— Это обязательно?

— Ну, если ты решил стать слесарем, то можешь быть свободен. По результатам анализов ты полностью здоров, как для простого гражданина. Я могу тебя выписать с чистой совестью хоть сейчас. Могу даже дать рекомендацию в вертолетчики.

— А как для пилота тридцать первого МИГа?

— Не знаю. Ты ж сам прекрасно знаешь, и не понаслышке, какие перегрузки нынче у вашего брата.

— Это да. Завтра когда?

— В девять.

— Буду.

Тошниловка, центрифуга, тошниловка, центрифуга. Меня, что в космонавты готовят? Четыре дня по шесть часов. Я так не уставал на первом курсе училища с его нескончаемой строевой подготовкой. Выходные прошли спокойно. В понедельник, с утра я сидел в кабинете Шепшина и ждал приговора. Пять профессоров решало мою судьбу. Они листали историю моей болезни, смотрели снимки, изучали результаты анализов и тестов. Среди них был и тот самый Изя из склифа. Оказалось, что он один из лучших неврологов России. Отложив мои документы, Израэль Мойшевич повернулся ко мне.

— Что ж Сергей. Я пребываю в серьезном недоумении как невролог. После такой травмы я не ожидал увидеть подобные результаты тестов. Если бы не Владимир был в госпитале главврачом, я бы подумал, что это подтасовка, но зная его не один десяток лет, я верю вот этому. — Он пальцем постучал по моему делу. — Хочешь летать?

— Очень хочу Израэль Мойшевич.

— Не забыл, молодец, склероза нет. Володя, я подпишусь под разрешением. Коллеги?

Остальные трое профессоров согласились с таким решением. Шепшин пустил по кругу бланк. Все в нем расписались. Поставив свою подпись последней, Шепшин встал из-за стола, подошел ко мне и протянул подписанный им лист.

— Летай Сергей.

— Спасибо вам Владимир Егорович, вы второй раз даете мне путевку в летчики.

— Родителям своим спасибо скажи, качественно тебя сделали.

— Обязательно скажу.

2024 год, Москва, управление ГРУ, полковник Григорий Опричников

Пройдясь по управлению, я дошел до отдела паронормальных явлений. Его курировал майор Пётр Коськин, бывший летчик. Отдел был небольшим и в основном занимался регистрацией всего необычного, что случалось в войсках. Проект «Орион» был продолжением исследований начатых еще в советское время, по сбору, систематизации и осмыслению событий с участием неопознанных летающих объектов и других странных, аномальных явлений. Коськин, будучи еще строевым офицером, несколько раз имел «счастье» лично наблюдать НЛО. Все три события он описал очень четко и без излишних эмоций, за что и был отмечен Топоровым, в то время он был начальником отдела внешней разведки. Тогдашний старший лейтенант Коськин был приглашен в проект по НЛО.

— Привет Петь, что звал? — Спросил я его, зайдя в кабинет.

— Садись рядом, покажу пару роликов.

Я присел рядом с ним у его компьютера.

— Несколько месяцев назад, профессор Циммерман, ну ты его знаешь, он часто консультирует наших медиков, невролог из склифа, поведал мне историю про молодого лётчика, получившего черепно-мозговую травму. По размышлениям Циммермана после такой травмы должна была наступить как минимум глухота на правое ухо, а по-хорошему паралич полвины тела. Гематома занимала три четверти височной доли мозга. Парень пролежал в коме двадцать дней и странным образом пришел в себя. Профессор был этому рад, конечно, но повторная послеоперационная томография показала небывалые результаты восстановления мозговой ткани. Это его несказанно удивило, и он сообщил мне эту информацию. Я взял парня на заметку.

— И что такого нереального?

— В начале то ничего особого. Но вот позже. Посмотри на это.

Коськин запустил ролик. По весеннему лесу легкой трусцой бежал вполне нормальный молодой человек лет двадцати пяти. Одет он был в обычный спортивный костюм из госпитальных запасников. Пробежав метров двести, он воровато оглянулся и сиганул в чащу леса. Камера уткнулась в землю, стали видны мельтешащие ноги топтуна. Кадр моргнул, опять пошла запись. Парень стоял у сучковатого дерева и выполнял странный комплекс упражнений.

— Тебе это ничего не напоминает Гриша?

— Спецназ?

— Именно, парень выполняет комплекс упражнений для тренировки ножевого боя. Я показал запись нашему инструктору. Тот посмотрел раз пять и сказал, что это очень похоже на школу прапорщика Онищенко. Я проверил, действительно такой человек есть, ему уже хорошо за шестьдесят, давно ушел на пенсию. Живет в Краснодарском крае, садит огород и тренирует местных пацанят. Устроил там такой себе микро Артек, с пионерскими галстуками и линейками. Местные не против. Посмотрел старые записи. Точно его школа. Есть, конечно, отличия, но техника та же.

— Ну, может его последователи продолжают школу.

— Да, есть, но все они в спецназе дяди Васи ну и в нашем. Это же школа убийц. Мы у них берем личный состав для силовых акций, когда надо. Там случайные люди редко бывают. Спрашивается, откуда у него эти знания? Он москвич, кружки по рукопашному бою не посещал, в качинке такому не учат, Онищенко не знает, после училища он месяц провел в Сочи, а потом в часть. Всё.

— И что ты хочешь сказать?

— Странно это. Неизвестно откуда у парня знания, о которых он не должен иметь никакого представления. Резкое восстановление после травмы и вот еще, сегодня позвонил Циммерман, он сказал, что подписал парню разрешение к полетам. Опёнкин полностью восстановился после травмы и стал легче, чем раньше переносить перегрузки. По мнению профессора это за рамками его понимания неврологии.

— Твое мнение?

— Исходя из всех данных, могу предположить, что во время комы он видимо был в другом, неизвестном нам мире или это переселение души. У меня есть даже предположение, какой души.

Я удивленно посмотрел Коськину в глаза. Они тут, у него в отделе все с приветом, но такой явной придури я еще не слышал. Майор драматично держал паузу. Я ждал. Коськин не выдержал и минуты.

— Не долго мучаясь, я показал эту запись и еще несколько подобных всем инструкторам школы спецназа, как действующим, так и пенсионерам. Именно Онищенко признал в нем одного из своих курсантов — Максима Холода, у того была пара неверных движений, которые инструктор так и не смог исправить. Он тогда готовил срочников для борьбы с чеченскими боевикам. Это не было принципиальным в то время.

— И где сейчас этот Максим?

— Умер в прошлом году весной. Обглоданное зверьем тело нашли на Патомском нагорье в километре от зимовья, которое он был послан отремонтировать. Что там произошло, никто не понял. Чего он топтал два дня округу тоже непонятно. Дело закрыли за отсутствием состава преступления.

— И ты считаешь, что его душа подселилась в Сергея, побродив почти год в потустороннем мире?

— Предполагаю. Мало того, я проверил. Основной курс лечения он проходил в окружном военном госпитале. Там проходят восстановление и наши ребята. Я попросил одного из них познакомится с Сергеем и пригласить того в тир. Он очень неплохо стреляет, прекрасно знает все устаревшее оружие, а вот на АК-14 тормознул. Игорь, это наш спецназовец, предложил ему устроить конкурс по сборке и разборке автомата. Так на четырнадцатой модели Сергей запнулся и с интересом рассматривал устройство автомата. Его приняли на вооружение в шестнадцатом году. В качинке до сих пор АК-74, я проверил. Он его никогда не держал в руках.

— Ну, это ничего не доказывает.

— Но в качинском нет ни ВАЛа, ни Абакана, ни Винтореза, ни ВСК-94 да и других радостей спецназа нет и в помине. Вот их-то он прекрасно знал. Из АСП вообще стрелять отказался в тире, даже не глядя на него. Сразу сказал, что на воздухе им только мишени рвать.

— Может он просто эрудит.

— В нынешний век компьютерных технологий невозможно скрыть свои предпочтения. Я проверил его профили. Самое странное в том, что с момента своего относительно хорошего самочувствия он ни разу не поинтересовался, ни своей почтой, ни своими страницами в сети. У Максима в этом нет потребности.

— Но он же не в лесу вырос.

— Да не в лесу. Вот почитай.

Петя протянул мне дело. Я полистал. Действительно, у Максима не было потребности, да и особой возможности поддерживать свою страницу в сети.

— И еще. В свой дом, к родным и друзьям, он не сильно стремится, хотя возможности у него есть. Главврач его знал до поступления в училище и лично, по просьбе самого Опёнкина, проверял его на пригодность к управлению истребителем. Эти данные хранятся в архиве госпиталя. Конечно, это можно считать следствием комы, но не до такой же степени, чтоб он даже не смотрел на свою бывшую любовь, что посетила его.

— Проблемы с ориентацией?

— Да нет, медсестричку с третьего поста он просто пропустить мимо не может. Она его палату через четвертый этаж обходит. Забодал совсем девицу.

— Странно.

— Вот и я о том.

— Ладно, пусть себе служит, топтунов убери, так присматривай. Посмотрим, может и пристроим парня, а может и упокоим. Это все?

— Все остальное не настолько существенно и не так достоверно чтоб хвастаться.

— Ладно. Удачи.

Дойдя до столовой, я перекусил. Попивая кофе, задумался над полученной информацией. С одной стороны ничего необычного. Ну, попал человек в аварию, ну выздоровел. Правда, при этом у него открылись ранее не документированные способности. Что из этого? Есть ли жизнь после смерти? И возможно ли переселение душ? Пока сам этого не ощутишь — не поверишь в такое.

Погоняв немного такие мысли, я поставил себе пометку и благополучно выбросил эту информацию из головы, у меня были другие, более важные задачи.

2024 год, Москва, Максим Холод

Получив счастливый билет от врачей, я собрал свои вещи, их было немного, и первым делом отправился в штаб ВКС. В кадровой части меня выслушали, приняли документы о выздоровлении и приказали ожидать распоряжений дома.

Ехать домой к Сергею мне очень не хотелось. Это была чужая мне жизнь, чужой мир, чужие люди. В Москве я ориентировался с трудом, лишь по воспоминаниям бывшего владельца тела. Время от времени эти воспоминания всплывали во мне, прорезая новую борозду в душе. Одним из таких надрезов была одноклассница Сергея Инна. Она появилась у меня спустя месяц после моего перевода в окружной госпиталь к Шепшину. Столичная штучка. Вперлась в госпиталь как к себе домой. Я только собрался немного пробежаться, а тут она. Сразу с порога, мол, Серёга, поехали в клуб, так классно, развлечешься. Даже не спросила, как я себя чувствую. Я посмотрел на нее и решил, ладно, надо хоть как-то соответствовать. Поехали. Пока ехали по Москве, было интересно. По сути, я видел столицу своими глазами впервые. Но как приехали в клуб, я не смог туда зайти. Когда открылась дверь и из зала пахнуло шмалью я не выдержал. Одна мысль о наркотиках вывела меня из себя. НЕТ! НИКОГДА я больше не попробую эту дрянь. Высказав ей всё хорошее о клубе, да и о ней самой я развернулся и пошел прочь. Довести себя опять до тюремных нар, нет, не затем я вновь живу.

С родителями Сергея было еще хуже. Их-то не пошлешь лесом. Мать все плакала при виде меня. Я пояснял ей несколько раз, что ходить в Москве по улицам опаснее, чем летать на истребителе. Хоть бы взять последний пример, но она продолжала рыдать и жалеть меня. Это меня дико напрягало. С отцом было немного проще. Он, по крайней мере, не рыдал и не уговаривал меня остаться дома. У Кирюхи, была своя жизнь в сети и я в ней не учувствовал. Ну и ладно, одной проблемой меньше.

По поводу выписки мы с ним накатили по маленькой. Игорь был хорошим мужиком, но, как и все горожане немного инфантильным, склонным к лишнему ППРу на кухне. Тем не менее, он был открыт к нормальному общению.

— Что дальше? — Спросил он, когда я «доложился» по здоровью.

— Подал документы кадровикам, решают. Просился обратно в Елизово. Предварительно сказали, что объективных причин против удовлетворения моей просьбы не видят.

— Так и будешь летать?

— Но не в интернете же сидеть как Кира. У него уже задница шире плеч и руки как у девочки.

— Это жизнь в мегаполисе.

— Я не хочу такого. — Мне пришли воспоминания Сергея об истребителе, о том первом полете на строевом МИГе. — Мое место в небе. Ты не представляешь себе как это, когда твое сердце бьется в унисон с турбиной твоей машины. МИГ он странный. Вначале машина словно спит. Такой себе слон на стоянке. Но вот ты запускаешь двигатель. Слон просыпается. Медленно, но уверенно берет разбег. И вдруг он становится легче воздуха, он распрямляет крылья, его сердце бьется мощно, упруго все быстрее разгоняя турбину. Он взлетает, оглядывается, набирает высоту, превращаясь из слона в дракона, а ты как червячок в яблоке сидишь в этой машине. Ты, живое существо, что укрощает эту стихию, направляя ее в небо. Поверь, это настолько великолепное чувство, что я не знаю пилота который откажется это почувствовать вновь. Когда вся Земля под тобой, и ты видишь, что она действительно круглая. Когда над тобой, днем светят звезды. Я вижу это каждую ночь, во сне. Отказаться от этого выше меня.

— Верю Сережа, верю.

В целом вечер прошел неплохо. Я рассказывал отцу о маневрах, которым научил меня Паров, о самой машине, об однополчанах. В какой-то момент повествования я вдруг осознал, что начинаю полноценно сливаться с памятью Сергея, совершенно забывая своё прошлое. Вначале меня это немного напугало, потом отпустило. Я ведь живу в его теле и его жизнью, значит, должен сделать эту жизнь осмысленной, а не профукать как свою.

*****

Через неделю мне позвонили. Следующим утром я прибыл в штаб ВКС. Кадровик выдала мне документы и пожелала ясного неба над головой. Выйдя в коридор, я разложил на подоконнике полученные документы. Основных было два листка. В первом меня отправляли на переподготовку в Ахтубинск, а второе было направление в Елизово. Командование решило не списывать меня и вернуть в строй по месту предыдущего назначения.

*****

Ахтубинск встретил меня жарой и легким суховеем. Как отлично вновь оказаться в родных стенах. Да, это была не территория училища, но она была рядом. На полигоне я нос к носу столкнулся с однокашником. Семён был одним из лучших пилотов на нашем курсе, местные инструктора его приметили сразу и вытребовали к себе еще до окончания обучения.

— Серёга! — Узнал он меня. — Ты какими судьбами?

— Вот на переподготовку, говорят, у вас тут новые модернизированные МИГи для нас есть. Прибыл для обучения премудростям.

— Будешь у меня в группе. Я уже младший инструктор. Группа маленькая, дружная.

— С бумагами куда? — Я достал документы.

Сёмка посмотрел бумаги.

— Пошли, а то пойдешь сам тебя запинают в нашей берлоге.

******

На поверку Семён оказался редкой занозой, да собственно он таким и был в училище. Целую неделю мы, как пионеры, сидели за партами, изучая летные наставления. Там действительно было много интересной и полезной информации. Весь объем я проглотил за два дня и остался голодным. Мои коллеги по классу все были значительно старше по возрасту, и им было сложнее.

Наконец дошло дело до практических полетов. Вот тут у меня немного подкашивались ноги. Одно дело теоретические знания, а другое практический навык управления машиной.

Одевшись в компенсаторный костюм, я вышел на взлетку. С утра нас всех проверили на предмет самочувствия, рефлексы и артериальное давление. Потом повели в раздевалку. Костюм мне выдали несколькими днями раньше и почти два часа подгоняли по фигуре, мой то, то есть серёгин, остался в Елизово. Мы переоделись, и теперь пришла пора сесть за штурвал.

— Ох, переживу ли я сегодняшний день? — Сказал я вслух, остановившись на краю летного поля. — Может сказать им, что я не Сергей?

— И угодить в дом скорби? — Кто-то мерзким тоном сказал в моей голове.

Я покрутил головой. У моих ног сидел рыжий котенок и жмурился на раннее солнце.

— Это ты сказал?

— Не сказал, а подумал. Коты говорить в вашем мире не умеют. И чёрт тебя попутал Рыжиком меня назвать, да котом представить. — Голос в голове прозвучал вновь.

— Ты клубок?

— Максим, не менжуйся, у тебя все получиться, тело все помнит. Мне так Яга сказала. — Вместо ответа прозвучало у меня в голове.

— Сергей, чего стоим? Заблудился? — Окрикнул меня Семён.

Я встрепенулся и пошел к своей машине. Ладно, раз Яга сказала, так тому и быть. Подойдя к машине, я невольно залюбовался ее красотой, провел рукой под брюхом и, пригнувшись, перешел на другую сторону, где стояла лесенка. Выполнив все должные приготовления, я дал отмашку техникам. Зашипела пневматика блистера, отрезая меня от внешнего мира. Руки сами собой выполняли действия по предполетной проверке систем и подготовке к старту. Запросил добро на руление. Самолет сдвинулся и покатился по рулежке. Я ощущал себя лишним на борту. Тело управляло само, как зомби. Мне стало страшно. Запросил добро на взлет. Получил. Левая рука потянулась к рычагу управления тяги. Вот сейчас наступит момент истины. Сегодня мы взлетали без штурманов и без вооружения. Никто мне не поможет, но это и хорошо с другой стороны, я никого не угроблю. На сегодня задача была простой. Взлет, коробочка, восьмерка, посадка. Цель сегодняшнего вылета была не сложной: освоится с новым комплексом электронного управления полетом.

Рука сдвинула рукоятку газа. Машина вздрогнула и стала оживать. Происходило именно так, как я рассказывал о взлете, истребитель просыпался. По летным предписаниям я знал, что этот МИГ имеет более мощный двигатель, чем те, что были у нас в части, и не было смысла использовать форсаж на взлете. Правая рука окаменела на рычаге управления. Пот тихой такой струей потек по спине. Автоматика услужливо сообщила, что есть взлетная скорость. Голос «риты» показался мне родным. Судно легко оторвалось от покрытия. Включив убирание шасси, я ждал, пока погаснут лампочки закрытия створок. Истребитель уже летел на ста метрах. Меня вдруг пробило страшной душевной судорогой, нас вдруг стало трое я, Серега и истребитель. Нас троих манило небо. Каждого по-своему. Для меня это чувство было новым, неиспытанным, манящим. Для Сереги родным, привычным и таким желанным, а для машины давно забытым, желанным до дрожи в лонжеронах. Я вдруг понял, что МИГ более двадцати лет ржавел на заброшенном аэродроме в Казахстане. Его случайно заметили. Удивились, что не сгнил и отправили на модернизацию. Не выдержав такого внутреннего напора, я утопил рычаг форсажа до упора и потянул ручку на себя, задирая нос машины вертикально в небо. Истребитель взревел и в буквальном смысле вонзился в небо. В себя я пришел на высоте в тридцать километров, вылетев с разгону за практический потолок. Семён, как сапожник матерился в эфире.

— Да, пятый на связи. — Отозвался я.

— Серёга, ты дебил? Кто тебя делал кривыми руками? Это что за взлет мать твою………? Я о чем долбанный час говорил… для каких…? Я тебя спрашиваю? А? Быстро на посадку. У тебя топлива осталось не больше чем на двадцать минут. Сядешь, если дотянешь,……… твою поговорим.

Я улыбнулся. Нет. Да! Именно в небе мое место и никто у меня его не отнимет. Я сориентировался по местности и обнаружил себя в двухстах километрах от аэродрома. А! Ну, тогда понятно. Развернув машину я полетел пару километров южнее доворачивая на курс к взлетной полосе. Отпустив тело, я дал ему спокойно посадить машину. Посадка прошла практически в одно касание. У меня получилось и взлететь и сесть, главное теперь чтоб не отстранили от полетов. Двигатель заглох в начале рулежки. Пришлось открыть фонарь и махать руками. Топлива действительно залили не много и своим взлетом я практически все сжег. Дотянул буквально на последних каплях. Приехавшие техники меня поздравляли с будущим фителем в заднице, но по их виду мне было понятно, что им мой взлет понравился.

В общей сложности звиздюлей я получал четыре раза. Первые получил от Сёмки. Он вылетел на взлетку красный как рак и из всего его монолога цензурными были только местоимения и некоторые сопряженные и отглаголенные части русской речи. Потом меня отчитывал старший руководитель полетов. Третьим был начальник учебной части. Я уж думал он последний, но тут зашел командир части и пропил голову до задницы. Честно говоря, я уже немного испугался, вдруг отчислят, но тут командир части задал вопрос, предполагающий вразумительный, четкий ответ.

— Кто непосредственный командир в Елизово?

— Командир эскадрильи, майор Паров Валерий Иванович, товарищ генерал-майор.

Генерал на меня строго посмотрел.

— Пшел вон. Еще один такой проступок спишу нафиг, как психически ненормального. Вопросы?

— Никак нет.

— Свободен.

Я вылетел счастливой пулей из управления. Ладно, хоть не выгнали, и радостный пошел переодеваться, так как изрядно пропотел в костюме.

2024 год, Ахтубинск, начальник учебной части полигона ГЛИЦа полковник Николай Коршунов

Отправив осчастливленного нарушителя, командир прошелся по кабинету.

— Валерку Парова я знаю. Пилот отличный. Отправь этого засранца в Елизово, пусть Паров с ним сам нянчится.

— Что, так просто отпустить, он не прошел всего курса тренировочных полетов?

— Паров их там такому учит, что парень может на рефлексах такую струю закрутить, а наши курсанты могут и машины побить, оно тебе надо? Будем потом отписываться томами сочинений на тему: почему и как допустили. Он сегодня летал на машине для Елизово?

— Не знаю, наверно.

— Вот подготовьте ее и пусть себе летит. С глаз долой. Эти строевики иногда свои школы устраивают. Парова раньше к нам сватали, но после нескольких его выкрутасов забыли об этом. У нас то должно все быть в регламенте, по правилам и согласно полетных предписаний, а он так не летает. Смутьян. Не видеть ему генеральских погон.

2024 год, Ахтубинск, Максим Холод

В кубрике меня встречали аплодисментами. Первым ко мне подошел майор из Карелии.

— Ну, ты Серёга свистанул. Мы думали, взорвался на взлете. Это кто тебя таким выкрутасам научил?

— Мой комэск Паров Валерий Иваныч. — Гордо сказал я.

— Еще чего покажешь?

— Постараюсь.

Тут подошли и другие. Всем, кроме начальства мой взлет понравился. Конечно, не в учебном отряде такое вытворять, но все равно классно. Такой был общий лейтмотив высказываний. Потом мы пили чай, а я рассказывал, чему научил Паров Серегу. Странно, но я прекрасно все помнил, так как будто сам все пережил.

Уже поздно вечером, сквозь открытое окно, я услышал мяуканье. Встал с постели, подошел к окну. Под окном сидел котенок.

— Вспомнил? — Спросил он.

— Да. Хочешь, в полет тебя возьму.

— Не-а. Мне и на земле хорошо. — Котенок сел и стал вылизывать себя.

— Тебя покормить?

— Молока принеси, жарко тут.

Я кивнул. Помнится, в холодильнике было молоко.