Игра знамёнами. Часть вторая: «Крамола небесная»

Константин Максимов

«Игра знамёнами» – это наш, русский ответ «Песне льда и огня». Только события «Игры» происходят в мире реальном – на Руси эпохи раннего средневековья. Где в это время гремели битвы, заключались союзы и плелись интриги, своим размахом не уступающие европейским и мировым аналогам. Причём на страницах «Игры» бок о бок с реальными историческими деятелями ту же историю творят люди, не попавшие на страницы учебников, зато оставившие свой след в народном фольклоре – в сказках, преданиях и былинах. Книга содержит нецензурную брань.

Глава 2

«Как волки ходят»

Середина осени. Полуночный рубеж вятских земель

Погост был не то чтобы очень бойким, но и глухим углом его назвать было нельзя. Дом тиуна на пригорке, непременное капище Волоса на соседнем, да улица между ними. Одну сторону которой составляли пара постоялых дворов, кузня, да несколько торговых подворий с дюжиной лавчонок. Вторую — три десятка обнесённых заборами дворов, казавшихся красными из-за обсыпанных спелой ягодой рябиновых кустов. Чуть в стороне, через небольшой пустырь, высились макушки приземистых курганов, напоминавшие издалека бородавки на жабьей спине. Было их никак не меньше полутора дюжин. То ли раньше это место было городищем, с собственной княжьей династией, то ли здесь так было принято хоронить уважаемых мужей. Например, жрецов. Или тех же тиунов. Всё это окружал невысокий частокол с единственными покосившимися воротами, безо всякого намёка на дозорную вежу. Причём брёвна в нём обновляли, похоже, только со стороны дороги. Во всех прочих местах они кренились в разные стороны, напоминая зубы во рту дряхлого сорокалетнего старика.

А ещё поселение с одного бока обнимала неширокая речка.

В общем — то, что нужно. Настоящий волк никогда без крайней нужды не полезет в место, из которого нет, по крайней мере, двух выходов. Этому принципу путник, наблюдавший сейчас за погостом, никогда не изменял. Ни в этой, ни в прошлой жизни. В последний раз он помог ему избежать верной смерти. Ведь в полон тем воям он ни за что бы не сдался.

Воспоминание о роковом дне до сих пор лежало на душе тяжкой незаживающей раной, которая вряд ли когда-нибудь могла до конца зарубцеваться.

Глум… Желудяк… Отважные братья Кудряши… Могучий Звенибор… Последние его товарищи. Суждено ли нам ещё когда-нибудь помять вместе старые тропы?

То дюжину дюжин раз проклятое урочище они посчитали прекрасным укрытием. Мало им показалось прежнего печального опыта. Их стоянку с двух сторон прикрывали лесистые взгорки, с вершин которых прекрасно обозревались окрестности. Тем более что вокруг лежал далеко не густой непролазный лес, а практически открытая местность. Их же преследователи, до того не дававшие житья несколько седмиц, как раз немного успокоились, на какое-то время оставив беглецов в покое.

Ну чем не повод немного расслабиться? Отлежаться в тишине, дать роздых усталым мышцам, залечить раны, да отъесться впрок набитой дичиной. Хотя бдительности они, конечно, не теряли — не смотря ни на что, на плече самого высокого из пригорков всегда сидел дозорный.

Последним туда отправился Желудяк. Именно поэтому о его судьбе никаких сомнений не было.

Какие тут могут быть сомнения, если путник своими глазами видел, как его тело рухнуло прямиком в устроенное посреди маленького стана кострище?

Можно было предположить что вой, например, втайне от товарищей наелся найденных в лесу грибов-веселушек, к которым имел давнюю расположенность, и, наказанный за это духами, попросту свалился со склона. Вот только человечий разум в тот миг, как и почти всегда в подобных ситуациях, словно канул куда-то, дав полную волю волчьим инстинктам. Которые всегда выбирали худший из возможных вариантов. Они же приказали ему забыть о спутниках, как и обо всех вещах, оставленных в лагере, и со всех ног бежать прочь от того места. Причём не кратчайшим путём, где его наверняка бы перехватили, а самым неудобным, о котором их преследователи вряд ли успели проведать. Сначала в узкий распадок у подножия яра. Затем почти вертикально вверх по склону. Потом — через едва заметную седловину.

Уже на ней, перед тем как со всей силы припустить вниз, он не удержался, и бросил прощальный взгляд на ложбину, ставшую для его ватаги последним прибежищем. И успел мельком разглядеть три могучие фигуры — Звенибора и братьев Кудряшей, да наползающую на его друзей серую массу преследователей.

По небу тогда плыли рваные кучевые облака. В обычное время он любил представлять, в какой рисунок их можно было сложить. И почти всегда выходило довольно забавно. В тот же раз никакой цельной картины из них не собиралось. Только какая-то бело-серая муть. Впрочем, сейчас он точно знал, что тогда хотели изобразить на небе боги.

Отчаяние.

Путник мотнул головой, отгоняя дурные воспоминания, и решительно зашагал в сторону погоста.

Поршни с чавканьем месили жирную грязь. Левая нога слушалась его почти так же, как до ранения. Если бы он её специально не берёг, то, наверное, не почувствовал уже никакого отличия от правой.

Тот последний взгляд на ложбину обошёлся очень дорого. Кто-то из лучников, не исключено — тот же самый, что отправил Желудяка на свидание со щурами, успел напоследок зацепить и его. Благо ещё это оказался не срезень, как тогда — на Киржачи, а бронебойная стрела, предназначенная для поражения доспешного воя. Никакой важной жилы в стёгне она не перебила, но в мясо вошла довольно глубоко. Её древко он тут же сломал, чтобы не мешало бежать, а вот оголовье осталось внутри.

Наверное, одни боги уберегли его тогда. Он не упал со склона, не запнулся о древесный корень, не поскользнулся — ни на мокрой траве, ни на гладких камнях в ручье, и не сверзился в какой-нибудь овраг. Ноги словно сами по себе несли его вперёд, избегая любой опасности.

Впрочем, по-другому волки по лесу и не ходят.

Даже раненые.

Точно так же, как лесной хищник поступает в подобных случаях, он сначала направил погоню по ложному следу, доведя цепочку следов до быстрого лесного ручья, а потом забрался в глухую марь, окружённую топкими трясинами, куда в другой ситуации ни за что не сунулся, побоявшись тревожить болотного духа.

Зато и враги там его не нашли. Да и не могли.

Чувствуя, что теряет сознание, беглец скороговоркой выкрикнул все нужные слова, развязал висевший на поясе кошель и щедрой горстью рассыпал вокруг себя стеклянные глазки — в дар болотнику. После чего в изнеможении упал под куст жимолости.

И только после этого его настигла лютая боль, от которой захотелось, подобно лесному собрату, поднять голову к небесам и завыть. Да так, чтобы всем богам показалось тошно.

К счастью, усталость оказалась сильнее. Он почти сразу провалился в тёмный, как колодец Чернобога, сон без сновидений.

В той мари он провёл следующие полторы луны, сначала выжидая, когда гной сам вытолкнет наружу оголовье стрелы, затем — когда затянется рана, а потом — когда снова сможет ступить на левую ногу.

Болотные травы и мох, вкупе со слюной и волчьим здоровьем, помогли излечить рану. Синие же ягоды, обильно усыпавшие ветки маленького деревца, дали сил продержаться первые несколько дней.

А потом он наткнулся на гнездо полёвок, мясо которых начало возвращать его к жизни. Лесной хищник такое мясо не любил. Но, за неимением лучшего, мог довольствовался и этим.

К исходу излечения та марь стала для него почти родной. Хотя там и приходилось спать под открытым небом, позволяя мочить себя осенним дождям. Но разве могла могучему, хотя и раненому зверю, чем-то повредить обычная, падающая с небес вода?

Тем не менее, гневить болотного духа, оставаясь в его владениях дольше необходимого, он не стал. Как только понял, что нога снова слушается, отблагодарил хозяина ещё одной горстью глазков, и раскланялся на все двенадцать сторон света.

Прежде чем снова идти к людям и узнавать о судьбе брошенных товарищей, надо было придумать про себя складную историю. За охотника-промысловика он вряд ли бы сошёл. Никакой подходящей снасти у него с собой не имелось, да и сезон сейчас для этого был — не самый лучший. По сходным причинам он не мог притвориться бортником, или, например, купцом. Хотя последние часто бродили по лесам в поисках нового места для сбыта или покупки товара. Но для этого нужно было владеть некоторыми специфическими навыками, которые к достоинствам волка не относились.

Оставалось выдать себя за травника, собирающего в лесу редкие растения. Осень для этого — практически идеальное время. Да и знаний доставало. Если только не сталкиваться с «собратом» по этому ремеслу. Так что дело вышло за малым — найти нечто напоминающее котомку и наполнить её разными травами. Для этой цели сгодился убитый по дороге русак. Точнее его выскобленная и высушенная шкура. Она сейчас болталась на палке у него за спиной, набитая борецом, бородавником, копытнем и ещё тремя десятками видов встреченных по дороге целебных растений. Если он, конечно, правильно помнил их названия.

Воротная створка отъехала назад с ужасающим скрипом, перебудив, наверное, всех, кто ещё не успел проснуться на погосте в этот ранний час.

Ого! Здесь что — нет стража? Тут настолько безопасно, что местным жителям некого опасаться? Тем лучше. Путник уверенно зашлёпал по широкой полосе грязи, заменявшей здесь дорогу.

— Эй, парень! — окликнул его из-за спины скрипучий голос. — Ты кто такой и откуда?!

Он обернулся. Неприятный дискант принадлежал тощему старикашке, чья морщинистая голова, покрытая редкими седыми патлами, торчала из узкого окна крохотной клетушки, притулившейся сразу за воротами. Видимо это был местный мытарь.

И здороваться здесь, наверное, не было принято.

Ну, вот и первое испытание.

— Волченя меня кличут! Травник я! А откуда… — он помялся — Да можно сказать, что ниоткуда… Из леса.

Старик в окошке насторожился.

— Как это неоткуда?! А роду-племени какого?! Без роду и без племени одни бойники ходют! Да изгои ещё! Ты из них что ли? Это погост боярина Глузда! Нам здесь такие не нужны!

Ого! Самого Глузда!

А вот теперь нужно было быть крайне осторожным. Этот мытарь, конечно, ляпнул первое, что ему пришло в голову, но попал не пальцем в небо, а как заправский лучник — точно белке в глаз.

— Да нет, ты что, отец! Я не из таких! — поспешил опровергнуть его домыслы Волченя — Родом из вятичей… Отец из вятичей! — тут же поправился он. — А мать из кривичей. Ни те, ни те принять не захотели. Вот они в лес от них и ушли. Там я и родился. А потом померли в один год от поветрия морового. Я один остался… Вот, травничаю.

Он потряс палкой с привязанной к ней котомкой.

Да — если хочешь кого-нибудь обмануть, нужно говорить как можно больше правды! Тогда не так заметна будет вплетённая в неё ложь.

Недоверия на лице старика стало поменьше. Правда, ненамного.

— А травы разбирать где выучился?

Вот въедливый! Точно клещ лесной.

— Дык от матери! Знахарка она была… И меня всему обучила.

Поверил? По этим холодным глазам-колючкам ничего толком не разберёшь.

Обычно такие знания передают от матери к дочери. К сыну же они попадают только в исключительных случаях.

— А идёшь-то ты куда, мил-человек! Дело пытаешь, аль от дела лытаешь?

— Так это… — путник развёл руками в стороны — Особо никуда не иду! Посмотреть, может, где товар мой сгодиться! Не глянется никому, так дальше пойду тропы мять! Муж я смирный, не буйный — никакой неправды чинить не собираюсь!

Подумав немного, старик махнул рукой. Иди уж, мол.

Никакого мыта у него он не потребовал.

Видимо, его полагалось платить только с повозок. Ну, или с лошадей.

— Послушай, отец… — вдруг спросил Волченя. — А что, сам боярин Глузд — здесь нынче?

Тот смерил его скептическим взглядом. В котором явственно читалась что-то вроде — «а ты на диво глуп, паря!»

Ну да — можно было самому догадаться. Был бы здесь боярин — над домом тиуна наверняка реял бы его стяг.

Да и стража на воротах стояла бы.

Ноги вынесли путника на единственную улицу погоста. Чуть ли не по щиколотку заплёванную рябиновыми косточками. По утреннему времени она была ещё совсем безлюдной. Гостя поприветствовал только мелкий и весьма дружелюбный на вид пёс, весь в колтунах из свалявшейся шерсти. Он радостно завилял хвостом, собираясь, видимо, подбежать к путнику. Но учуяв запах зверя, тут же передумал и в страхе метнулся под ближайшую калитку, откуда вскоре раздался заливистый лай.

Волк не обратил на это ни малейшего внимания.

Ноги сами понесли его на постоялый двор. Тот, который поближе. Выбирать лучший из двух не было никакого смысла. Они, скорее всего, ничем друг от друга не отличались. И там и там путников ждало вначале обширное дворище с конюшней, а потом гостиный дом и корчма, где можно было отдохнуть и поесть с дороги.

Последнее путнику требовалось сейчас больше всего остального.

В обширном полутёмном помещении харчевни, заставленном двумя десятками столов, было совсем немного народу — от силы с полдюжины мужей. То ли купцы, то ли их слуги, то ли местные — из числа тех, кому дома некому было приготовить снеди. А скорее всего — и те, и другие вперемежку.

Во всяком случае, никто из них не обратил на новоприбывшего ни малейшего внимания. Ну а что — место бойкое — мало ли тут какого народа бывает!

За длинным столом у стены, отгораживавшим людскую часть от кухни, клевал носом долговязый корчмарь.

— Чем могу помочь, уважаемый? — мгновенно встрепенулся он при виде нового гостя.

Действительно, здороваться не принято. И имя своё называть тоже.

Ну и люди. Неужто бояться, что язык отсохнет?

Волченя бросил палку с котомкой на ближайшую из скамей.

— Что у вас есть из яди?

Тот смущённо потупился.

— Уж прости, уважаемый — с утра разносолами небогато! Чуть попозже бы подошёл, мы бы тебя и свежей убоинкой попотчевали, и рыбкой, и пирогами с морквой да визигой. А сейчас только просол есть. А из свежего — мелены.

Путник задумался. Солёная рыба — это было совсем не то, чего ему сейчас хотелось. А к меленам он относился несколько иначе, чем местные жители. Но брюхо уже какой день так и подводило от голода.

Волк, конечно, зверь выносливый, но и ему надо питаться.

— Неси свой просол! — махнул он рукой — И мелены тоже!

Корчмарь тут же проорал слова заказа куда-то себе за спину.

— Чем-то ещё могу помочь, уважаемый? — снова повернулся он лицом к гостю.

— В вашем гостином доме горницы свободные есть? Мне на пару дней.

Тот хмыкнул.

— Как не быть! Вот только…

Он выразительно пошевелил в воздухе пальцами.

Волченя намёк понял. Запустив ладонь в калиту на поясе, он, один за другим, выложил на столешницу три стеклянных глазка.

Такого добра у него осталось ещё полкошеля. Вполне достаточно чтобы какое-то время ни в чём себе не отказывать.

— Здесь за две ночи, и за угощение!

Судя по одобрительному взору корчмаря, пенязей с преизлихом должно было хватить и на то, и на другое. Он шлёпнул ладонью по столу, после чего с него разом исчезли все глазки. Зато вместо них там появилась маленькая, причудливо оструганная дощечка в виде рыбки.

— От главного входа по всходу на второй поверх, и там прямо по коридору вторая дверь ошую.

Путник кивнул и забрал «рыбку».

Он хотел уже было плюхнуться на скамью — ожидать, когда ему принесут обещанное угощение. Но вдруг подумал, что — раз уж начал выдавать себя за травника — надо соответствовать этому образу.

— А скажи мне… м-м-м… уважаемый! — нет ли на вашем погосте такого мужа, которого бы заинтересовали целебные травы? Самые лучшие — с лешачьих полян и кикиморовых болот!

Волченя похлопал ладонью по туго набитому боку своей котомки.

Корчмарь в ответ задумчиво уставил глаза в закопченный потолок и пожевал губами.

— Медовару нашему ты, мил-человек, вряд ли пригодишься — наконец промолвил он. — Он сам для себя всегда травы собирает. Может быть, твоим товаром знахарь заинтересуется? Толочко кличут. Его на капище можно найти — он там волхву помогает.

Путник поблагодарил за сведения кивком головы.

Нет уж — местное капище было последним местом, куда бы он хотел наведаться.

Тут принесли его снедь. На широкой плоской доске, которую притащил какой-то шустрый отрок, высилась горка толстых меленов. Рядом лежал и здоровенный кусок рыбы. Кроме того, там стояла высокая кружка, полная питного мёда.

Последний, видимо, полагался бесплатно, в довесок, просто за то, что сделал заказ.

Волченя принял доску, с наслаждением вдохнув почти уже позабытые ароматы.

— Хотя, знаешь что, уважаемый — ухватил его за плечо корчмарь — Попробуй-ка ты зайди в лавку к Скавроне! Там вроде серой приторговывают. Авось твои травы и сгодятся!

Снова благодарно кивнув, тот взглотнул слюну. Однако причиной её появления во рту был уже не голод, а слово «сера», вылетевшее из уст собеседника. Её он не жевал уже о-очень давно. С тех самых пор как вместе со своими товарищами вступил на великое капище, и принёс ту клятву… После которой потерял право общаться со щурами.

Интересно, а если «серу» приготовили не в его роду, а на таком вот погосте, и не для правых целей, а просто так — пожевать — он имеет право её попробовать?

Вопрос был не из самых лёгких.

Не очень простая предстояла и трапеза. Мелены среди его народа почитались исключительно поминальным блюдом, которое надлежало вкушать только на тризнах.

Но ведь и он теперь — уже не часть своего племени.

Да и брюхо уже так сводило от голода, что терпеть не было никаких сил. Даже у лесного хищника.

А что если он будет снедать, и вспоминать при этом усопших? Это ведь тоже можно посчитать чем-то вроде тризны?

А-а-а — гори оно всё!

Волченя ухватил с горки верхнюю из плоских лепёшек и жадно отправил её в рот.

М-м-м… вкусно!

Зубы волка заработали, словно жернова мельницы, давшей название этому блюду. Только та его производила, а они наоборот — уничтожали. Желудок постепенно начал наполняться, разливая по телу приятную сытость и истому. А в сознании, словно сами по себе начали всплывать до боли знакомые лица.

Глум… Желудяк… Отважные братья Кудряши… Могучий Звенибор… Последние его товарищи.

Да уж — точно тризна получилась.

Хотя, может быть, некоторые из них всё ещё на этом свете? Говорят ведь, поминать живых — большой грех.

А ещё говорят — если кого-то поминали при жизни, значит сроку тому отмерено — в два раза больше положенного!

И мёд тоже оказался на диво вкусен. Тот кто его варил, явно не пожалел приправ. Такому и вправду ни к чему товар захожего травника.

Волченя прикончил мелены и отвалился от стола.

Уф-ф-ф! Просол, пожалуй, уже не влезет.

Ну да ничего — и на потом сгодиться.

Кусок рыбы перекочевал в котомку.

Тут его сознание, пребывавшее всё это время словно под каким-то спудом, вынырнуло, наконец, из глубин, и он обратил внимание на то, что происходит вокруг. Точнее за соседними столами.

А там велись очень даже интересные беседы. Так, например, солидно одетый середович рассказывал своему собеседнику — куда более молодому и скромнее облаченному мужу, о некоем странном проповеднике, который ходит от веси к веси, от городища к городищу, и пугает всех гневом высших сил. Заверяет, что совсем скоро грядёт великая битва, именуемся гневом богов, после которой придёт неизбежный конец света, и требует от людей сделать выбор — за какие силы они будут стоять в свой последний час — старые, которым молились их предков, или новые — пришедшие сюда вместе с завоевателями. От этого, мол, зависит — попадут они после смерти в ирий или будут стынуть на вечном морозе.

— Лютые чудеса творит! — вещал середович, активно — видимо для пущего эффекта, размахивая руками — Какая баба-большуха ему наперекор говорить учнёт — зачем, мол, тут воду мутишь? — так он на неё посохом укажет — Злой дух, говорит, в тебе живёт! Потом сделает у неё малый надрез на плече, или ещё где, а оттуда глядь — ящерка или змея выползет!

Волченя навострил уши, желая услышать новые подробности. Эта история показалась ему очень знакомой. Ведь нечто подобное происходило и на землях его прежнего народа, перед тем как началась та роковая война.

Но буквально тут же потерял всякий интерес к разговору, сообразив, что этот муж говорит о делах, происходящих далеко отсюда — в Залесье. Те места его сейчас совсем не интересовали.

Куда больший интерес у него вызывала его горница в гостином доме.

Ладно, разговоры можно и потом послушать. Без сожаления покинув корчму, путник пошёл вселяться в отведённое ему помещение.

— Кого это ещё лешие принесли?! — долетел из-за массивной двери в ответ на стук в неё же чей-то недовольный голос.

Причём странно знакомый.

— Отворяй, давай! — жилец пришёл!

Из-за двери недоверчиво хмыкнули.

— А откуда мне знать, жилец ты, или не жилец?! Ты знак покажи.

Ах, вот оно что!

Волченя поднёс к прорубленному в досочной крепи треугольному «глазку» выданную корчмарём «рыбку».

— Оно?!

Ответа не последовало.

Вместо этого дверь отворилась.

Так вот почему голос похожий! Буравя гостя недоверчивым взглядом, его впустил внутрь брат-близнец, как ему показалось, того самого мытаря, что встретил его за воротами погоста. Ну, или тот сам успел сюда доковылять.

Комнатка оказалась не очень просторной. Скорее тесной. Узкий топчан в углу. Пустой ларь в другом. Да ещё неширокое окошко, затянутое бычьим пузырём. Вот и всё.

Впрочем, большего и не надо. Он ведь и не собирается задерживаться здесь надолго. Да и ему ли придираться — мужу, проведшему больше полутора лун под кустом жимолости?

Закрыв дверь на засов, Волченя закинув котомку в сундук и, не раздеваясь, даже не сняв поршней, растянулся на ложе, в тот же миг погрузившись в глубокий спокойный сон.

Пусть это было и не самым мудрым поступком, уснуть вот так — посреди — вполне вероятно — вражьего поселения, совсем не зная, что его ждёт впереди. Но ведь и волкам иногда требуется отдых.

Зато через несколько часов он поднялся с топчана свежим, отдохнувшим и полным сил. Словно и не было всех этих седмиц блужданий по лесу.

Теперь горница была освещена куда лучше. Значит, дневное светило уже проделало по небосводу значительную часть своего пути.

Ух-х-х! Ядрёна сиська!

Хорошенько потянувшись, путник почувствовал себя словно только что натянутый боевой лук.

Хотя нет — как набравшийся сил лесной хищник.

Но если тому по его природе надлежало действовать под покровом ночи, то его далёкому потомку это следовало делать прямо сейчас.

Первым местом, которое стоило посетить, был, конечно, местный торг. Ведь туда, как известно, стекались не только товары, но и последние известия с окрестных земель. А именно они были сейчас для Волчени ценнее всего остального.

В отличие от утреннего часа, теперь единственная уличка погоста была довольно многолюдной. На глаз можно было насчитать десятка три человек. Чьи-то челядинцы в двухцветных одеждах. Насквозь пропахшие рыбой промысловики. Подмастерья в кожаных фартуках. Хмурый купчина в плаще с меховым подбоем. Стреляющая глазками по сторонам разбитная молодка в ярком дубасе. Странник в отрепьях. Стайка шустрых отроков, с хохотом гоняющая по улице гогочущих гусей, которые при этом успевали клевать густо усеивавшие землю косточки рябины.

Вряд ли всё это были местные жители. Тем лучше — в такой толпе куда легче затеряться, чем в какой-нибудь веси, где все друг друга знают. Ну или, по крайней мере — новое лицо не вызовет много вопросов.

Народ активно сновал между двумя постоялыми дворами, полудюжиной лавок и кузней, коптившей небо столпом едкого чёрного дыма.

В последнюю путник и направился.

Вот ещё одна вещь, к которой очень трудно привыкнуть.

Среди его бывшего народа работа с металлом давно не почиталась сакральной, и ковалей уж несколько веков как перестали считать ведунами. Тем не менее, непосвящённым видеть её по-прежнему запрещалось. Поэтому и в городах и в весях такие мастерские ставили на отшибе — подальше от сторонних взоров.

Здесь же — у кривичей, их свободно возводили прямо посреди поселений, ничуть не опасаясь ни сглаза, ни других подобных вещей.

Это что — прямо с горна — на продажу? Не дав отлежаться и не наложив никаких заговоров?! Ну и народ!

Впрочем, и пусть им — чужое капище — свой устав! Главное сейчас было — ничему не удивляться и делать вид, что всё происходящее вокруг — обыденность.

Впрочем, до конца правду местные не утратили. Вместо кузни с печью и наковальней за дверью оказалась довольно просторное помещение с прилавком, прямо на котором был выложен предлагаемый товар.

— А ещё бают — какой муж супротив него слово молвит, глянет на него своим престрашным зраком — тот и замрёт столпом, и простоит так хоть день, хоть два, пока чары с него не спадут! — долетел до его ушей обрывок разговора.

А потом голос говорившего заглушил звонкий перестук молотков.

И здесь тоже обсуждают того проповедника?! Неужто нет никаких других вестей?!

Ага! — речь-то вёл всё тот же встреченный им в корчме середович, разряженный в непривычную для здешних мест крытую аксамитом свитку, высокую шапку из паволоки и остроносые сафьяновые сапоги.

Тут новоприбывшего заметил хозяин — высокий кряжистый муж с расчесанной надвое бородой, стоявший за прилавком и ведший беседу с тем самым человеком. Которая, правда, тут же прервалась.

Стих и грохот металла за стеной.

— Я что-то могу предложить… уважаемому?! — спросил у Волчени то ли лавочник, то ли коваль, безуспешно пытаясь придать подобострастия своему громоподобному голосу, явно привыкшему перекрикивать оглушительный гвалт кузни. — Есть отличные оголовья для стрел. Крючки на рыбу. Рожна на остроги. Кольца. Цепи. Ножи. Топоры. Иглы. Сошники. Вилы. Рогатины. Коли нужно — можем коня подковать!

Ага — значит, с первого взгляда он не смог определить род его занятий. Вот и перечисляет ему весь товар. Странно — неужели по его виду можно предположить, что он входит в число тех, кто ради пропитания ковыряется в земле? Этот муж что — ничего в жизни не видел, кроме своей кузни? Ни одна из перечисленных им вещей Волченю не интересовала. Взор лесного хищника сразу ухватился за предмет, которым тот с удовольствием украсил бы свой пояс — широкий аршинный кинжал с вытравленным на лезвии рисунком в виде пикирующего коршуна, «вороньим глазом» на крестовине и ухватистой рукоятью из оленьего рога.

До недавнего времени на боку у Волчени висела ничем не худшая снасть. Правда, с другим хищником — не небесным, а земным. Жаль только она в числе прочих осталась на том самом урочище. Он долгое время вынуждено пользоваться засапожником, предназначенным, как известно, совсем для других целей. Неудивительно, что за несколько седмиц клинок сточился, превратившись в жалкий огрызок, годный разве что для того, чтобы чесать им спину.

Однако пенязей, которые таились сейчас на дне кошеля, хватило бы, в лучшем случае, на оплату одной только рукояти вожделенного кинжала.

Может быть, не стоило так щедро одаривать болотника? Нет — лесной волк никогда не жалеет о содеянном!

Так что его уделом был, судя по всему, куда более скромный клинок, лежавший на прилавке чуть ниже — тоже довольно крепкий, только поуже и покороче, безо всякого рисунка, «вороньего глаза», и даже без крестовины, с простым черешком из падуба, усиленным двумя металлическими кольцами.

В него путник уверенно и ткнул перстом.

— Это беру! Сколько просишь?

Хозяин лавки смерил гостя оценивающим взглядом.

— А чем уважаемый будет расплачиваться? Мехами? Серебром? Солью?

Волченя отрицательно помотал головой и тряхнул калитой на поясе.

— Стекло!

Торговец ненадолго задумался.

— Полтора десятка глазков!

Ляпнув такое, он, видимо, ожидал, что новоявленный покупатель тут же начнёт с ним торговаться, пытаясь сбить заломленную цену, и приготовился перечислять достоинства товара, даже открыв для этого рот.

Вот только гость ему такого удовольствия не доставил.

Волки не торгуются.

Но если их обманывают, потом возвращаются и мстят.

Запустив руку в кошель, Волченя выложил перед собой на стол горсть переливающихся кругляшей.

Даже больше чем нужно.

— То, что сверху — на ножны!

С трудом втянув обратно в глазницы готовые уже вылезти наружу очи, хозяин быстро, пока тот не передумал, выложил перед покупателем обе требуемые им вещи, бормоча при этом что-то вроде, «мол, отличный нож, отличные ножны, и тому и другом — сносу не будет». А если возникнет на то желание, уважаемый сам может в этом убедиться, испробовав клинок на прочность. Ну, или ножны на разрыв.

Ни того, ни другого путник делать не стал. Его намётанному взору и так ведь всё видно — по рисунку и цвету — так зачем ерундой заниматься?

Прицепив новое приобретение к поясу, Волченя покинул лавку.

Её хозяин с предыдущим гостем тут же продолжили прерванный разговор. И словно по сговору, за стеной тут же снова загрохотали молотки.

Ну вот — теперь лесной зверь снова стал опасен. Правда не настолько же, когда был облачён в доспех и сжимал в руке копьё. Но всё равно, тот, кто вздумает к нему сунуться, немало об этом пожалеет.

Вот только мошну свою он изрядно растряс. Оставшихся глазков могло хватить теперь только разве что на небольшой запас провизии. Впрочем, большего ему в подлунном мире уже и не было нужно.

Народа на улице теперь стало куда меньше. Люди почему-то переместились ближе к дому тиуна.

Ага — пошли поглазеть на приезд какого-то видного мужа. У ворот городища стояли «встречальщики» — с полдюжины человек важного вида. Среди них — дородная молодка с большим блюдом в руках, на котором стояли кувшин с чашей и ещё какая-то заедка.

Может и волку стоит посмотреть на это? Только осторожно, из-за какого-нибудь укрытия. Например, из-за во-он той коновязи.

За последнее решение Волченя тут же сам себя восхвалил. Когда в покосившиеся ворота въехал малый конный отряд — десятка в два человек, и стало возможным различить рисунок на прапорце, который развивался над головой передового всадника. Грызущий дерево бобёр на цианово-синем поле.

Да уж — такое невезение можно было заслужить только полным небрежением богам! Ему то за что?

Прибывший витязь, не уступающий габаритами доброй копне сена, принял из рук молодки кубок и опростал его в несколько глотков. В небеса уткнулась его острая козлиная бородка.

Это был Лутоня — один из ближников боярина Глузда — полновластного хозяина здешних мест.

И с первым, и со вторым Волченя успел познакомиться достаточно близко. На ратном поле. Более того, их люди составляли значительную часть тех, кто устроил на его отряд ту самую, последнюю облаву. Так что этот «бобр» повалил немало добрых вятских дубов. Хотя и сам, надо признать, обломал об их кору не один зуб.

А вот настоящего лица волка тот не должен был знать. Когда они сошлись в бою, того мудрено было отличить от истинного лесного зверя. Однако рисковать не стоило. Лутоня сейчас наверняка проследует в дом тиуна. Ну — или на один из постоялых дворов. И лучше было не попадаться ему на глаза. И, по возможности, как можно скорее покинуть это место.

Он ему обязательно отомстит. Но не в этот раз.

Бочком-бочком путник отошёл на несколько саженей назад. Один из его шагов внезапно сопроводил оглушительный визг. Из-под ног, заливаясь жалобным лаем, метнулась та самая псина, которую путник видел на этой самой улице утром.

Да будь ты неладна! Не дайте боги, если его сейчас заметят!

Толкнув первую попавшуюся дверь, Волченя поспешно заскочил внутрь. Это была одна из местных лавчонок.

Он оказался в полутьме. А в нос вдруг шибануло таким знакомым запахом…

Не та ли это самая лавка Скаврони, о которой говорил корчмарь?

Вставшая дыбом на спине хищника шерсть сама собой разгладилась. В голову же хлынули воспоминания. Родом совсем уж из давних времён. Когда он не был не только волком, но даже ещё и волчонком. И мать готовила его любимое лакомство.

— И окружили их посреди дремучих лесов да топких болот. На высоком холме. И бились они двенадцать дней и двенадцать ночей. И побили бессчетно врага. И сами полегли все до одного. И погиб Вук, ушёл в ирий заступник наш. Навеки закрыл свои ясные очи. И остались мы теперь одни — сироты в подлунном мире.

Ого! Знакомый запах тут же был забыт. Это звучало куда интереснее, чем рассказы о безвестном проповеднике, пугающих людей концом света!

Разговор меж собой вели две бабы. Одна — та самая разбитная молодка в ярком дубасе, которую Волченя приметил на улице. Другая, стоявшая за прилавком — чуть постарше, да и одета поскромнее — видимо жена Скаврони. Или перезрелая дочь, по каким-то причинам не отданная замуж. Ну, или, может, вдова сына, поставленная сюда за ненужностью. Происходи дело в вятской деревне, это можно было бы определить по головному убору. Или его отсутствию. Здесь же — поди разбери, что её повойник означает.

Кстати, этим-то откуда про Вука знать? Земля настолько уже слухами полниться?

Хотя, судя по узорам на одёже, украшениям и тонким скуластым лицам, обе жены были вятчанками. По крайне мере на какую-то часть. Стало быть — бывшими соплеменницами путника.

— Правда, говорят, кое-кто из них всё-таки уцелел.

Та-а-ак… Волченя ещё больше навострил уши.

Но тут обе собеседницы заметили, что у них появился незваный слушатель, и тут же торопливо закончили разговор.

— Ой, что-то совсем я заболталась с тобой кума! — зачастила молодка, и ведшая до этого рассказ — Меня ж дома муж совсем заждался! Пойду я, пожалуй! Храни тя боги!

И была такова. Покинула лавку, низко склонив голову, едва не толкнув путника плечом.

— Храни тя боги! — эхом отозвалась ей в спину товарка.

И тут же повернулась к новому посетителю.

— Поздорову тебе, добрый молодец! Чего надобно?!

Ого! Надо же! Здравствовать пожелали! Что-то не похоже на местных!

Точно вятчанка!

Что ж — надо на вежество вежеством отвечать. Волченя склонился в полупоясном поклоне.

— И тебе здравствовать, красавица! Мне сказали, что в лавке Скаврони серой торгуют, а теперь я это ещё и носом услышал!

Та удивилась.

— Ты из наших что ли? Из вятичей? Местные то от неё только нос на сторону воротят.

Потом, видимо сообразив, что негоже лезть к покупателю с такими-то вопросами, тут же сменила тему.

— Да полно у меня этой серы! Есть с купырём, с дягилем, с душицей, с анисом — выбирай любую!

Путник даже сглотнул набежавшую слюну.

— С мятой давай. Три щепоти.

Покопавшись в кошеле, он выложил на прилавок один глазок. Этого должно было хватить с избытком.

— Сдачи не надо! — великодушно махнул он рукой.

Торговка хмыкнула, и достала откуда-то из под прилавка требуемый товар.

Волченя сгрёб в горсть аппетитные кусочки смолы, с трудом удержавшись от того чтобы закинуть один из них в рот. Вместо этого он завернул их в лист лопуха и сунул за пазуху.

В лавке лучше было задержаться подольше — а то мало ли, сколько времени Лутоня решит провести на улице? Да и кое-какие сведения у этой жены можно было повыпытывать.

Но для этого требовался повод.

Выдавать себя за травника в этом месте было чревато — тут бы его наверняка раскусили.

— А скажи мне… красавица — Волченя помедлил, подбирая подходящие слова — А эта твоя… кума… Она не из тех ли жён, что не против провести время с прохожими мужами?

Ну а что — волк ведь тоже самец, и долго рыскать по лесам без волчицы так тоскливо.

Нарваться на гневную отповедь он не опасался. Больно уж кричаще была одета та молодка. Явно на продажу.

Но реакция торговки всё равно оказалась бурной.

— Да что ж вы все на эту Капустку сразу вешаетесь?! — возмутилась та — Других жён на погосте нет что ли?! Вот я, например!

Она отступила от прилавка и провела ладонями по изгибам своего дородного тела. Надо признать — довольно аппетитного.

— Разве я хуже? И возьму меньше — два глазка всего.

Её карие глаза упёрлись прямо в лицо Волчени.

И от этого взгляда остолбеневший от удивления путник ощутил приятное оживление в районе мотни.

— А как же Скавроня? — решил он прояснить ситуацию — Дозволяет тебе такое?

Теперь уже торговка воззрилась на него в немом изумлении.

Какое-то время они оба стояли, переглядываясь, как два столпа.

Но наконец, на её лице мелькнуло понимание.

— Вот глупень! — расхохоталась она — Небось, слышал гром, да не понял, откуда он?! Я и есть Скавроня! Честная вдовица! Меня весь погост знает!

Ах, вот оно что!

Как всё-таки место влияет на человека — повстречай он её в каком-нибудь вятском селении, статус можно было определить с одного полувзгляда. Здесь же все одеваются, как хотят!

Тем не менее — это совсем меняет дело!

На столешнице перед хозяйкой лавки тут же появились ещё два глазка.

— А ну-ка, молодец, прикрой-ка дверь на засов — тут же деловито распорядилась она — Да ступай за мной!

Она провела Волченю в узенький чуланчик, пристроенный где-то сбоку. Из всего убранства там был только широкий топчан, устланный сверху накидкой из заячьих шкурок.

Не говоря ни слова, Скавроня скинула через голову запону, обнажив две большие отвислые груди с широкими бурыми сосками, и дёрнула завязки на юбке. Та упала к её ногам.

Оставшись в одном повойнике и вязаных подследниках, вдовица вольготно разлеглась на постели, широко разведя ноги в стороны. Между которыми курчавился здоровенный тёмный куст.

— Ну что же ты? Давай, молодец! — она похлопала себя по причинному месту.

Ух-х, как от неё пахло!

Как от течной волчицы!

Волченя рванул завязки на мотне, выпуская наружу рвущийся на свободу уд.

В следующее мгновение тот оказался уже внутри Скаврони, яростно охаживая «куст» торговки.

Закончилось всё очень быстро. Буквально после двух дюжин ударов Волченя почувствовал, как из него неудержимо рвётся наружу семя.

О-о-о-о-ох-х-х! Ядрёна сиська-а-а…

Путник в приятном изнеможении распластался на дородных телесах вдовы.

Надо было… немного… передохнуть…

Видимо решив, что её «покупатель» уже закончил дело, Скавроня тут же попыталась из под него выкарабкаться.

Ну, уж нет! Хищник ещё не насытился!

Его ладони сомкнулись на упругих грудях вдовицы.

Уд тут же снова начал наливаться силой.

— Один раз уж был — тут же зачастила та — Второй раз ещё два глазка!

Уж не за это ли мужи прохожие ей Капустку предпочитают?

Не слушая, что он там болтает, Волченя развернул бабу к себе мясистым задом.

В этот раз всё длилось гораздо дольше. И, похоже, теперь приносило усладу не только мужу. Во всяком случае, спустя небольшое время пытавшаяся возмущаться Скавроня перестала это делать, громко заохала и принялась ему «подмахивать». Сиськи ритмично шлёпали её по животу, трясясь в такт с остальными телесами.

Когда же приспело время ещё раз излиться, и путник начал ускорять движения, они и вовсе задрыгались, словно в какой-то безумной пляске.

Уф-ф-ф…

Уф-ф-ф-ф-ф-ф…

А-а-а-а-ах-х-х! Хорошо…

Ещё, пожалуй, помнём тропы, лесной зверёныш! Волченя откинулся назад, растянувшись на топчане в блаженной истоме.

Спустя небольшое время, которое потребовалось ей, чтобы прийти в себя, вдовица сама прильнула ему под бок.

— Соко-о-о-оли-ик сла-адкий! — проворковала она — И откуда ты взялся такой на нашем погосте? Как тебя хоть люди кличут?

Говорить сейчас совсем не хотелось. А хотелось просто лежать пластом, как снулая рыба, и ни о чём не думать.

— Волченя я. Из леса вышел — лениво буркнул он в ответ.

Для того только, чтобы Скавроня не обиделась.

— Волче-еня-я. Из ле-е-еса — протянула та с какой-то еле уловимой иронией в голосе. — Бывали здесь мужи из леса. С луну назад. На тебя похожие. Все побитые да связанные. Не твои друзья часом?

Её рука меж тем скользнула к его мужскому началу. Которое она попыталась снова привести в вертикальное состояние.

Понравилось, стало быть.

Но у лесного хищника вместо этого встопорщилась шерсть на холке.

Вот оно! Неужто он напал на след?

Хотя… очень странно всё получалось. Только что эта жена обсуждала со своей товаркой слухи о разгроме его отряда, а теперь сообщает ему эдакое. Может, она просто не поняла, кто они такие?

— И сколько их было? — осторожно спросил он, попытавшись придать своему голосу как можно больше безразличия.

Ладонь вдовицы двигалась всё быстрее.

— Трое кажись — ответила она, не прерывая своего занятия — Грязные все и косматые, что твои лешаки.

Значит трое.

Кто же из них?

Глум? Звенибор? Кудряши?

— Лутоня их привёл — продолжала Скавроня — Побыли здесь два дня, а потом дальше пошли. Сказывали — к Глузду на суд. Видать натворили чего. Ох-х-х ты мой сла-адкий!

Добившись, наконец, необходимой твёрдости, вдовица тут же «оседлала» Волченю, направила уд в нужное место и ловко на нём запрыгала, уже не думая заикаться о доплате. Отвислые груди снова зашлёпали её по животу.

Вот ведь ненасытная!

— А как они выглядели то? — спросил он, пытаясь вернуть разговор в правильное русло.

Тщетно. Речь торговки тут же утратила всю связность, обратившись в сплошные хрипы и стоны.

Волчене же третье подряд соитие никакого удовольствия уже не доставляло. Только неудобство и надсадную боль в натруженном уде. Однако надо было дотерпеть до конца, чтобы продолжить разговор.

Вот только конца не получилось. Совокупление прервал громкий стук во входную дверь.

Поначалу, из-за охов и стонов вдовицы они его не расслышали. Видимо, поэтому, когда он, наконец, прорвался в их уши, его сопровождала чья-то громогласная ругань. А также угрозы сжечь к навьим эту лавку вместе с её хозяйкой.

Поминая через слово лешачью мать и всех её отпрысков, Скавроня слезла с Волчени и принялась торопливо облачаться.

Тот с облегчением спрятал своего «страдальца» обратно в порты.

— Уходи-ка ты, наверное, отсюда, Волченя из леса! — неожиданно повернулась к нему торговка — А то вдруг это тебя ищут! Мало ли — может не я одна тех лесных людей, на тебя похожих, запомнила!

Путник взглотнул.

Отрицать очевидное было глупо.

Всё-таки не такая уж эта вдовица и простушка, как он поначалу подумал.

— А как же я уйду? Есть вторая дверь?

— Как не быть! Вон там она! — Скавроня махнула рукой, указывая направление. — Да поторопись, а то мало ли что.

Она закончила облачаться, оглядела себя — всё ли в порядке, и покинула чуланчик, попрощавшись со случайным полюбовником кивком головы.

Ну, пора и честь знать!

Другой выход оказался там, где ему и следовало быть — за кладовницей, в которой хозяйка хранила товар, не уместившийся на прилавке.

Ух-х-х… пока дошёл до двери — стольких ароматов нанюхался! Словно вернулся в детство, когда он заходил в светлицу к матери, а та растирала в ступке сразу несколько душистых трав.

Хорошо смазанный засов бесшумно скользнул из паза в косяке. Крепкие кожаные петли упруго растянулись, выпуская путника наружу. Дверь захлопнулась за спиной.

Он оказался на заднем дворе, выходившем на тот самый пустырь, который он приметил ещё на опушке леса. Буквально на краю зловонной канавы, куда местные хозяйки сливали помои.

Да уж — контраст запахов получился — тот ещё. Как и света — Волченя прищурился, давая глазам, привыкшим к полумраку, время приноровиться к яркому солнцу.

Так, сейчас — первым делом на постоялый двор.

Хотя, пожалуй, нет — там ему делать больше нечего. Не мешок же с травой забирать! Лучше, наверное, прямо сейчас покинуть этот погост.

Эх-х-х, а так хочется где-нибудь ненадолго прилечь да пожевать вдоволь серы. Раньше, после соитий, Волченя всегда так делал.

Но сейчас — не раньше! Поэтому…

— Попался, соколик! — рявкнул кто-то прямо у него над ухом.

На плечо опустилась тяжёлая рука. А затылка коснулось холодное железо.

Да уж — молодец, что твой удец — красен да вонюч! Так расслабился, что врага проглядел!

Дикий лесной зверь застыл на месте, до предела напружинив мышцы, готовый, в случае необходимости, к мгновенному броску.

— А то я Скавроню не знаю! — теперь всё в том же голосе сквозило самодовольство — Она всех своих пихарей задним двором спроваживает! Да и пустолай тот не зря брехал!

Путник раскрыл глаза. Его окружили три крепких мужа. На вид явно вои — все в крепких кожаных доспехах, со шрамами на лицах. И при оружии. У одного ослоп в руке, у второго — секира за поясом, у третьего, который стоял за спиной, видимо — короткий меч. Причём, судя по саднящей царапине на шее — хорошо заточенный. Да уж — волку с одним клыком, то есть коротким ножом, да ещё и только что купленным и не проверенным в бою, в столь неравную схватку вступать не стоило.

А вот поговорить можно было. Ведь даже звери, перед тем как затеять драку, сначала «прощупывают» друг друга голосом.

— По какому такому праву, свободного человека хватают посреди правдивых земель, не предъявив ему прежде никакого обвинения?! — возопил он — Или в этом месте что — законы не писаны?!

От таких слов, да ещё и произнесённых предельно наглым тоном, вои опешили. Правда, ненадолго.

— А ты откуда тут такой зубатый взялся?! — ощерился один из них.

Тот, что с ослопом. Видимо старший.

— Не из леса часом? А то бы знал, что этот погост — вотчина боярина Глузда! А мы — его люди! И что боярин о-о-очень не любит бунтовщиков! На одного из которых ты о-о-очень похож!

Интересно, в чём заключается эта похожесть? Одёжа? Лицо с тонкими вятскими скулами? Не на лбу же у него это, в конце концов, вырезано?!

— Каких ещё бунтовщиков?! — возмутился путник — Знать про них ничего не знаю! Ведать не ведаю!

На лицах воев появились улыбки.

— Да ты, парень, видно и вправду — из леса! — осклабился «старшой». — Мы с боярином Глуздом уж полгода как банду Вука по эти местам гоняем! Вся округа на голове стоит! Надо оч-чень издалека прийти, чтобы ничего об этом не слышать! А ты, по виду — вроде из местных! Поэтому сдаётся мне, что ты, мил-человек — брешешь!

К груди заклокотала подступившая ярость.

— А чем ты это докажешь, вой! — едва не выплюнул он в лицо своему «собеседнику».

Тот обтёр щёку.

Значит, не «едва».

— А вот доказывать, соколик, как раз тебе сейчас и придётся!

Кровь побежала по жилам волка с удвоенной скоростью, готовя их к возможному прыжку.

— Кому доказывать, вой — тебе?! А кто ты такой, чтобы я тебе что-то доказывал?! Вот пусть Глузд твой приходит — с ним и поговорим!

Однако весь запал пропал втуне.

— Так сам боярин и явился ради тебя! — раздался вдруг знакомый голос. — Я тут его представляю! И голос его и уши! Даже, пожалуй, поглавнее тиуна местного буду! Сойдёт для тебя?!

На заднем дворе скаврониной лавки появился ещё один муж. Точнее, не один — а в сопровождении нескольких воев. Но на фоне остальных выглядевший именно что «одним». Здоровенный, что твой бер, мордатый.

Лутоня!

Лесному зверю при виде своего кровного врага стоило больших усилий сохранить на морде каменное выражение. И не совершить роковой ошибки. Волк, даже матёрый, против бера хорош только в стае. Или если нападёт из засады. Ну или, на крайний случай — один на один.

Хотя обычно предпочитает не связываться.

— Так кто ты таков, мил-человек, и как тебя люди зовут?

Нет — в лицо, кажется, не узнал.

Интересно — узнает ли по голосу?

— Волченя я! — последовал ответ — Травник. Человек мирный. Никого не обижаю — иду себе мимо.

Не один мускул на лице витязя не дрогнул.

Значит и голос ему тоже не знаком.

Ну, или нервы у него просто из железа.

— Волчата говоришь? — Лутоня усмехнулся. — А может Вук?! А?!

— Не понимаю о ком ты.

Путник спокойно выдержал пристальный взгляд витязя.

Пустой, как и полагается у воя.

Только на самом дне глазниц плясало потаённое пламя. Готовое в любой миг вырваться и поглотить того, кто его вызвал.

— Травник, значит? А ну-ка посмотрим, что там в твоём мешке.

Он мотнул головой одному из своих людей.

Тот вынес на всеобщее обозрение… Котомку, оставленную Волченей на постоялом дворе.

Да уж — похоже эти люди здесь действительно полновластные хозяева. И мытарь им, видать, всё про него рассказал, и его брат-близнец — привратник с постоялого двора, и в его горницу их пустили.

— Давно в лесу, говоришь?! — снова подал голос вой, который вёл разговор до появления Лутони.

Видимо, имевший в этой дружине довольно высокий статус.

— А шкура-то русачья у сумы твоей — свежая! Ты её, часом, не третьего дня заполевал?!

Да уж — вот и первая дыра в его плане!

Хотя нет — пожалуй, вторая, учитывая, как легко лесного хищника опознали по его облику.

— Дык, старая прохудилась, вот новую и взял! — тем не менее, не растерялся Волченя. — Мало ли их по лесу бегает!

Судя по лицам окруживших его мужей, довод был весомый. Тем не менее, недоверия к его фигуре на них ничуть не убавилось.

— А ну-ка, Хлыст — покажи, что там! — бросил Лутоня своему подручному.

Названный послушно вывернул котомку путника наизнанку.

В подсохшую на солнце осеннюю грязь вывалился ворох сухой травы.

Загоревшиеся было торжеством глаза воев потухли.

Но потом снова вспыхнули, когда поверх всего этого из мешка шлёпнулся кусок свежепосоленной рыбы.

— А это что? — витязь торжествующе указал на него пальцем.

Волченя хмыкнул.

— Просол. Не видишь разве?

Лутоня встал руки в боки.

— Вот ты и попался, бойник! Я знаю не так уж и много травников, парень — усмехнулся он — Но те, с кем я знаком, никогда бы не засунули в один мешок своё сено с чем-нибудь таким! Соль всю целебную силу у травы отбирает!

Волк снова напрягся, готовясь к прыжку.

Человек же с деланным спокойствием развёл руками.

— Не знаю, витязь, с какими травниками ты имел дело — а меня этой премудрости мать обучила! Такая вот рыба влагу из растений хорошо вытягивает. Только самая польза остаётся!

Лутоня и «старшой» незаметно переглянулись. Точнее они думали, что незаметно. Последний скривил недоумённую гримасу. Мол — знать не знаю, как там эти травнки делают.

Тут витязя, похоже, озарила идея.

— А ну пошли ка, мил-человек к Толочко! — заявил он — Травнику местному! Он муж знающий — нас и рассудит! Тем более ты к нему вроде как и сам собирался!

Это что — они и корчмаря расспросить успели? Шустрые ребята!

Ни к какому Толочко волк идти не хотел. Но другого выхода, похоже, не оставалось.

В этот раз людей на единственной улице посёлка было куда меньше. Да чего там — кроме нескольких воев всё того же Лутони, чесавших языки неподалёку, больше никого и не было. Один из них держал за шиворот странника в отрепьях, виденного Волченей ранее на улице. С этим тоже разбираются? Всех подозрительных хватают что ли? Тогда, быть может, получиться отбрехаться?

Над плетнями, ограждавшими дворы вокруг жилых домов, составлявших противоположную часть улицы, торчали десятки любопытных глаз. А гроздья рябины, обильно усеивавшие кусты над ними, создавали ощущение, что их — едва ли не сотни.

— Глянь… глянь… повели… — прошелестел шепоток.

Куда его сейчас — на капище? Вон оно — по правую руку — на вершине пригорка, в половине стрелища отсюда.

Но идти туда не пришлось.

— Постой-постой! — неожиданно вскинулся один из воев, стоявших у входа в лавку. — Что-то мне лицо твоё знакомо парень! — обратился он к путнику — Уж не тебя ли я подстрелил в Глухой топи?! А ну — покажи-ка мне своё левое стёгно!

Значит, не получиться… Время послушно замедлило свой ход, давая лесному зверю возможность вырваться наружу.

Всё-таки пока он говорил с воями, даже не пытаясь оказать им сопротивления, они немного расслабились. И теперь упустили его буквально на несколько мгновений.

Которых ему хватило с преизлихом. Он сорвался с места, уходя от оружия, которое уже были готовы обрушить на него люди Лутони. В лапе… то есть в руке сверкнул только что купленный клык… То есть нож.

Он ударил в бок того самого «старшого». Вой раззявил рот в беззвучном крике, начав заваливаться на бок.

Хищник сделал несколько могучих прыжков в сторону реки. Раненая лапа… нога… слушалась идеально.

— Луки! Бей его из луков! — долетел до его уха рёв разъярённого медведя.

Быстрей! Быстрей!

Вот он — частокол. Весь подгнивший и обветшалый, как он углядел ещё с лесной опушки.

Ещё один прыжок, и вот он уже верхом на шатающемся бревне.

Что? — помнём лесные тропы?

Мимо, словно гигантский шершень, просвистела стрела.

Вторая… Третья…

Вот леший! — Кажется, его снова зацепили!

Или нет?

Стрела всего лишь чиркнула его по стёгну, распоров кожу калиты. По брёвнам частокола запрыгали рассыпавшиеся стеклянные глазки. Его последние пенязи.

А-а-а — в жертву водянику. Пусть выносит!

Он прыгнул. Вода сомкнулась над головой, приняв волка в свои спасительные объятья.

Излучина реки Клязма

В отличие от спасшей ему жизнь мелкой речушки Пехорки, вставшая на пути волка большая река, похоже, решила её отнять. Недаром среди его бывших соплеменников она всегда пользовалась дурной славой — на её берегах безвестно сгинули герои сразу нескольких древних былин. А старики даже заповедовали юношам ходить в эту сторону.

Равнять себя с героями у Волчени и в мыслях не было. Но и повторить их судьбу — ох как не хотелось.

Даже название этой реки созвучно с именем коварной богини Козны, всегда готовой навредить людям. Видимо и характер у них был сходным. Ну а как ещё объяснить промах матёрого лесного хищника, давно уже определявшего, что его ждёт впереди, с одного только полувзгляда на местность, а теперь попавшегося в ловушку, приготовленную ему даже не людьми, а рекой?!

Преследователи действовали как опытные загонщики, явно не одну дюжину раз выводившие зверя прямиком к засаде. Но то, что он сейчас оказался здесь, была исключительно его вина. Лутоня пытался взять его обычным «частым бреднем» со сходящимися концами, который путник и сам не раз ставил в своей прошлой жизни. Он был хорош для охоты на обычную лесную живность. Какого-нибудь лося, оленя или косулю. Вот только для облавы на волка не очень подходил. Точнее — совсем не.

Умный хищник никогда не станет вести себя, как глупое копытное. Во всяком случае, наверняка успеет выскочить из горловины «мешка». А ещё, при достаточной ловкости и некотором везении, сможет изрядно «покусать» самих загонщиков.

И он показал им, как волки по лесу ходят!

Для того чтобы организовать большую облаву, Лутоне конечно было мало тех воев, которые приехали с ним на погост, поэтому он позвал с собой охочих людей. Вместе с ними набралось примерно с полсотни мужей. Которые и составили тот самый «частый бредень», пытавшийся опутать зверя последние три дня и две ночи.

Вот только были в нём и слабые ячеи. Большинство загонщиков не имело опыта настоящей лесной войны. Кроме того, за время погони они изрядно устали и утратили бдительность. Оттого и не углядели затаившегося в кустах волка.

Он прыгнул на спину одному из неудачливых охотников и разорвал ему горло. Второй успел развернуться навстречу. Но это ему не помогло.

А третий оказался…

Волченя мысленно возблагодарил богов за удачу. Это был тот самый лучник, который опознал его на погосте. И, видимо, подстрелил двумя лунами раньше.

В отличие от своих спутников, он успел изготовиться к схватке. Правда, это не помешало зверю вонзить ему в грудь клыки. Точнее клык. Купленный три дня назад в кузне.

Расхваленный ковалём клинок легко вошёл между рёбер меткого стрелка. А вот обратно выйти не смог, переломившись с сухим треском у самой рукояти.

Вот тебе и полтора десятка глазков!

Ух-х-х — попадись ему этот торговец! небось крицу рыхлую взял! Или не дал металлу как следует отлежаться после ковки, рукосуй!

О-о-о!!! А это что?! Ух — ядрёна сиська! Вот так удача! Боги точно на его стороне! На боку у «загрызенного» воя обнаружились ножны его собственного кинжала, который Волченя и не чаял ещё когда-нибудь увидеть! Добрый клинок он оставил в том самом лагере, вместе с остальными своими товарищами.

В доли мгновения оружие вернулось к старому хозяину. После чего нового владельца обрели лук убитого воя и тул со стрелами.

Ага — «загонщики» услышали шум схватки и решили, что он захотел прорвать их «бредень», поэтому дружно подались назад, собираясь его перехватить.

Тем хуже для них! Волк опять припустил вперёд — в ту же сторону, куда и бежал.

А когда преследователи разобрались что к чему, он уже снова был далеко.

Но к исходу третьих суток везение закончилось.

Вместе с благосклонностью богов.

Может быть, перед тем как начинать этот поход, стоило принести жертву Козне? Хотя сколько этих богов?! — Что деревьев в лесу! — поди ещё угадай, кому из них надо потрафить!

И как это волк не почуял, когда выбрал путь между урезом Клязьмы и крутым яром, поросшим невысоким ивняком, что сразу за его гребнем, буквально в сотне шагов, лежит другой берег этой же реки, выдававшей чуть дальше крутую петлю?

Не иначе — лешак закрутил!

В общем, спустя короткое время выяснилось, что он идёт по длинной широкой косе, сужающейся к концу. На самом «кончике» которой, словно кисточка на ухе рыси, торчала непонятно как угнездившаяся там ольховая рощица. От зарослей ивняка её отделяло пустое покрытое галькой пространство, шириной примерно с полдесятка саженей.

Возвращаться обратно было поздно — зверь уже чуял за спиной тяжёлое дыхание «загонщиков». Повторить же уловку, которая спасла его на погосте, мешал слишком крутой берег. Да и река в этом месте разливалась широким плёсом — течением не снесёт, но пока волк доплывёт до противоположной стороны, его шкура превратиться в ежовую. Только вместо иголок будут стрелы. Лук то с собой чай не один этот неудачливый стрелок прихватил! Так что ольховому гаю, вполне вероятно, предстояло стать местом его последнего боя.

А заодно и упокоения.

Ну да ничего — просто так — не прихватив с собой десятка врагов, он в ирий не уйдёт. А значит — достойное посмертие ему будет обеспечено!

Лесной зверь стремительной тенью метнулся вперёд, преодолевая пустое пространство между ивняком и ольшаником.

Хорошо, что здесь галька, а не песок, и лапы не вязнут!

Уф-ф-ф — кажется, успел.

Муж скороговоркой пробормотал уважительную просьбу к хозяину, точнее хозяйке — в подобных гайках обычно властвовали не лешие, а лесавки, и рассыпал вокруг себя горсть набранной по дороге лещины. Последнего стекла он лишился ещё на погосте, а чем-то ублажить местного духа было необходимо.

Никакого ответа не последовало.

Значит, дар принят.

Лесавки они такие — дашь им чего съестного, они и довольны, и козней гостю не строят.

Ну, теперь посмотрим — кто кого!

Волченя сдёрнул с плеча трофейную снасть.

Тогда — в горячке схватки, разглядывать её не хватило времени. Сейчас же можно было позволить себе роскошь — потратить на это несколько мгновений.

Вот это да-а-а… Теперь понятно, как это муж снял тогда Желудяка с самой макушки холма, и как всадил стрелу в лягу ему самому. Хотя ему, чтобы отстоять эдакое сокровище, кроме умения стрелять, следовало овладеть заодно и навыками ближнего боя.

Лук явно был родом не из этого леса. А из земель, лежащих гораздо дальше к полудню — вероятнее всего, Благодатной степи. Только там, насколько это было известно путнику, могли изготавливать такие вот чудеса.

Ясеневая основа. Роговая вставка на «животе». Турьи жилы на концах. Тут даже целиться не надо! Этот лук сам всё сделает!

Тетива на нём была натянута боевая, причём явно уже успела немного ослабеть — бывший хозяин держал её всё время наготове, готовясь продырявить шкуру волку. А теперь в стране предков латает дыры в собственной.

Ну да ничего, с такого расстояния — это не помеха.

Стрел в туле — полторы дюжины. Всё — сплошь бронебойные — с узкими гранёными наконечниками. Одну такую две луны назад Волченя извлёк из собственного стёгна.

Всех «загонщиков», конечно, не перестрелять, но для того чтобы изрядно проредить «частый бредень» — вполне достаточно.

А вот и первая жертва — какой-то торопливый неосмотрительный муж из охочих. Ни тебе доспеха, ни даже хоть сколько-нибудь серьёзного оружия. Так — короткая рогатина с бычьими рогами вместо нормального рожна.

Даже жалко на такого стрелу тратить!

Ну да ладно.

Оголовье легло желобком на тетиву. Та, в свою очередь, оттянулась к уху. Зоркий волчий глаз выцелил нужное место. Щелчок… и стрела упорхнула точно в выбранную точку.

Поражённый в бедро противник истошно заорал и повалился на гальку в нескольких шагах от того места, где кончался ивняк.

Поделом! Нечего, не разобравшись — против кого облава, по первому зову идти за всякими…

Лесной волк от шавок не бегает!

Ага — на его скулёж тут же прибежала вторая жертва — точно такой же охочий с погоста. С такой же бессмысленной снастью вместо оружия. И явным отсутствием боевого опыта. Этому Волчата, не удержавшись, всадил снаряд точно в мужские причиндалы. Уж больно хорошая была цель. Заметная.

Тот упал рядом со своим товарищем и забился в конвульсиях. Быстро умрёт — такую боль тело долго не выдержит.

Ну — кто там следующий?!

Следом, с топотом, способным разбудить даже мёртвого волка, неслась вся остальная ватага — вои вперемежку с охочими. Вот только за кромку больше никого отправить не удалось. Громкая команда, выкрикнутая то ли самим Лутоней, то ли кем-то из старших бойцов, заставила и тех и других тут же осадить укрыться от глаз меткого лучника в гуще ивняка.

Туда можно было стрелять лишь наугад. Но у путника было не так много снарядов, чтобы он мог ими разбрасываться. Ещё пригодятся.

Дальнейший расклад был ясен. Его преследователи могли дружно броситься к роще и задавить волка числом. Но это означало на какое-то время подставиться под его меткие выстрелы. А в том, что он неплохой стрелок, они уже успели убедиться. Две жертвы его снарядов, одна из которых продолжала издавать истошные вопли, выглядели более чем наглядно. Разменивать же ещё как минимум с полдюжины жизней за одну им вряд ли хотелось.

На помощь им могла прийти темнота, которой оставалось ждать ещё примерно полдня. Но точно так же она была на руку и лесному хищнику. Ведь ночное светило, в отличие от дневного, позволяло ему спокойно перебраться через реку. То есть ситуация была — как при игре в лодыги, когда перед решающим броском зерни фигурки у обоих соперников находятся примерно в равных позициях.

Правда, был ещё один вариант. Который преследуемому ничего хорошего не сулил. И если они догадаются…

— Э-эй, ты-ы! Как там тебя?! Волченя! — долетел вскоре из зарослей голос Лутони — Поговорить надо!

Ага — похоже, те же самые мысли, что одолевали беглеца, одновременно пришли и в голову витязю.

Только все ли?

— О чём нам с тобой говорить?! — крикнул он в ответ, осторожно перемещаясь вдоль кромки деревьев, чтобы не выдать своё местоположение голосом и не подставиться под стрелу.

И одновременно высматривая место, откуда будет кричать его оппонент, чтобы в случае чего, попотчевать того первым.

— Ты очень странный травник, Волченя! — долетело в ответ. — Сдаётся мне — не травник ты вовсе, а бойник! Причём не из последних!

Да уж — словно и не было всей этой трёхдневной погони, и всё ещё продолжался разговор на заднем дворе скаврониной лавки.

Беглец даже не стал ничего отвечать на это обвинение. Зачем? — Один раз он его уже слышал, и всё сказал!

— Что — так и будешь молчать?! Подтверждаешь, что ты бойник?!

Ага — голос то движется. Похоже, Лутоня тоже перемещался между деревьями, чтобы не подставиться под выстрел.

— Я всё сказал тебе ещё на погосте! — прорычал в ответ волк. — От того что на небе два раза взошло и село солнце, ничего не поменялось, витязь! Хотя, может быть, ты и не витязь вовсе, а бойник, как меня величаешь?! Честных людей просто так, я слыхал, только они хватают?!

Тон своих речей Волченя пытался сделать максимально издевательским. Вероятность, конечно, была не очень велика — ну а вдруг Лутоня взбеситься и сделает какой-нибудь опрометчивый шаг.

Например — высунется из-за укрытия.

Нет, не сделал.

— Ты такой же честный человек, как и я — травник! — крикнул он, проигнорировав ответное обвинение — Честные люди добрых мужей кучками не укладывают!

Чего он добивается? Время тянет?

— И ты гнался за мной, только для того, чтобы сказать всё это?!

Над галечной косой повисла пауза.

Лесной зверь насторожился.

Вот сейчас они могут…

— Нет! — наконец отозвался Лутоня. — Не за этим!

Он снова немного помолчал.

— Я хочу предложить тебе… — заговорил он, спустя короткое время — Честный суд! Если ты сейчас сложишь оружие и сдашься моим людям, я поклянусь тебе, что ни один волосок не упадёт с твоей головы, пока ты не предстанешь перед боярином Глуздом! Если ты честный муж — травник, как ты говоришь — он тебя отпустит, обещаю!

Волченя усмехнулся.

Совсем его за несмышлёныша, что ли держит?

— И забудет про пятерых мертвецов?! — насмешливо крикнул он. — И даже головное платить не заставит?! Вот насмешил-то!

Ответа не последовало.

Не настолько, видимо, Лутоня глуп, чтобы отрицать очевидное.

— Я могу предложить другое! — снова подал голос Волченя — Отправь всех своих людей подальше с этой косы! И мы сойдёмся с тобой в честном поединке! Победишь ты, значит — правда за тобой! Если я одолею — свободно ухожу на все девять сторон! Как тебе такое?!

Витязь какое-то время молчал, обдумывая предложение.

Думай-думай! Пусть только его люди отойдут подальше, а там никто уж не помешает волку прыгнуть в реку даже с такого вот крутого яра.

А там — ловите комара в лесу!

Хотя… с этим мужем он не против и поквитаться.

— Я соглашусь! — наконец отозвался предводитель преследователей — Если ты поклянёшься своими богами, что не будешь стрелять в меня, когда я выйду на косу, и не попытаешься сбежать, когда мои люди отойдут! И тогда мы сойдёмся с тобой на том оружии, которое пожелаешь! Кроме лука!

Всё-таки клюнул?

Или заманивает?

— Какими богами мне надо поклясться?!

— Клянись Древой, Скревой и Полевой! — немедленно отозвался Лутоня. — И Макошью ещё!

Ты смотри-и — разбирается! Вятич, призвавший в свидетели этих трёх богинь, прядущих нити жизни всех людей на свете, мог нарушить данное слово только ценой лишения себя всякого посмертия.

С Макошью же — создательницей всего сущего, и так всё было ясно. Обманувший её рисковал тут же расточиться слизью.

Вот только витязь упустил из вида одно важное обстоятельство. Загнанный ими в угол человек вятичем не был. Уже почти полгода как. После похода на то самое капище, со священным бел-горюч камнем.

— Хорошо! — отозвался он — Я поклянусь!

По-прежнему стараясь не оставаться долго на одном месте, Волченя отчётливо прокричал слова обета.

— А теперь ты клянись, Лутоня! — гаркнул беглец — Перуном своим, Волосом и Свентовитом! Что твои люди отойдут с этой косы, и не будут помогать тебе в бою! И дадут мне с миром отсюда уйти, если победа останется за мной!

Помедлив немного, витязь в свою очередь призвал в свидетели названых богов. Нарочно подобранных так, чтобы воевода не смог найти ни одной лазейки. Перуна он должен был чтить как вой, Волоса — как кривич, а Свентовита — как представитель власти и правды.

— Я выбираю секиру! — крикнул Волченя, дождавшись пока тот договорит. — Только у меня её нет!

Это оружие он назвал не случайно. Волк прекрасно помнил, как Лутоня орудовал им в последней сече, когда они сошлись лицом к лицу. Наверняка тот считал себя мастаком в игре боевыми топорами. И это будет лишним аргументом для него — соблюсти только что данную клятву.

— Согласен! — поспешно выкрикнул витязь. — Бросай лук и выходи на косу! Я дам тебе секиру!

Ага! Значит, выстрел попал в цель.

— Э-э-э, нет! — отозвался беглец — Сначала выходи ты с секирами! Это будет для меня гарантией того, что твои люди уйдут из ивняка!

Над рощицей снова воскняжило молчание.

Которое, спустя малое время, нарушил скрип сапог по гальке.

Вышел.

Здоровый что твой бер. Морда-атый.

Глаза пустые, как и положено у воя. И по лицу ничего не прочитаешь. В каждой руке — по боевому топору на длинной рукояти. На теле — кожаный походный доспех, покрытый пластинами из коровьих копыт. На голове — кожаный же шлем. Против стрелы из лука, который был сейчас в руках у Волчени — считай что ничего.

Широким, но неторопливым шагом дошёл точно до середины косы, после чего остановился и ловко швырнул вторую секиру к самой кромке ольхового гая.

Выходи, мол.

Судя же по шуму, раздающемуся из ивняка, его люди действительно сейчас покидали рощу.

Ну что — пришло время?

Путник приготовился вскинуть лук. И навсегда погасить эти наглые буркала. А потом со всех ног припустить к берегу, уходя от неминуемой погони.

Или…

Ох, как заманчиво сейчас повергнуть этого самоуверенного наглеца с помощью его же излюбленного оружия.

Ух — как исказиться его лицо, когда он поймёт, что соперник владеет им ничуть не хуже!

Ах — как красиво было бы сделать всё именно так! Тогда и его товарищи были бы частично отомщены.

Эх! — была, не была!

Волк аккуратно положил под дерево трофейное орудие убийства.

Рядом с ним на жухлую траву лёг тул со стрелами.

Зверь выпрыгнул из-за ствола, подхватил с земли секиру и в два прыжка преодолел расстояние, отделяющее его от врага.

Вот сейчас — одно движение и этот муж отправиться на свидание со своими предками по частям — отдельно голова, отдельно остальное.

Нет — увернулся.

И, в свою очередь, рубанул так, что хищнику пришлось задействовать всю звериную ловкость, чтобы уйти из-под удара.

А ну-ка так!

Лезвие топора прорезало воздух с такой скоростью, что на миг показалось одной длинной сверкающей полосой.

Но лишь только рассекло край доспеха на плече Лутони, сорвав с него пару бляшек.

А потом уже Волчата вынужден был изворачиваться, чтобы не дать сопернику попортить себе шкуру.

Дикая пляска продолжалась несколько дюжин мгновений, показавшихся двум соперникам едва ли не часами.

А потом зверь понял, что его всё-таки обманули. Когда чутьё подсказало, что со стороны ольховой рощицы на него вышли два воя.

Один с палицей, другой — с коротким копьём.

— Попался, Соколик! — радостно осклабился один из них. — А ну стой, не шевелись!

Голос был тот же самый, что и на заднем дворе скаврониной лавки. А ещё говорят — волки два раза в один и тот же капкан не попадают.

И, похоже, из этого ему уже не вырваться. Наверняка ведь и лучники где-то за деревьями есть.

Да уж — молодец, что твой удец — красен да вонюч!

Эх, жаль — со всей этой погони он так и не разжевал даже малой горсточки серы. Видимо, придётся идти на свидание с предками, не упредив.

— Я ж тебя мог, как утку подстрелить! — едва не плюнул он в лицо Лутоне — Да пожалел! А ты-ы-ы…

Но того подобным было не смутить.

— Ишь ты — пожале-е-ел! — ощерился витязь — У боярина Глузда таких жалельщиков — полон поруб! Правда, жалеют они о другом — что на свет родились! Бросай топор, покуда цел!

— А посмертие потерять не боишься? — попытался воззвать он к совести противника. — Боги то клятвопреступников не прощают!

Хоть бы один мускул на лице дрогнул!

— Отмолюсь! — отмахнулся Лутоня — Лишний раз дар жрецам преподнесу, те Сварога за меня и попросят! Ему-то я не клялся! А на твоём месте я бы сейчас о своей душе подумал, бойник! Как там тебя, Волченя?! Или всё-таки Вук?!

Ответить на эти слова путник не успел.

Их разговор прервался самым неожиданным образом.

— Кто вы такие, и что здесь, бер вас всех задери, происходит?! — погремел со стороны ивняка молодой, но довольно уверенный голос.

А потом на галечной косе появились сразу несколько новых действующих лиц. Точнее въехали на неё верхом.

Один из них, крепкий, и при этом довольно миловидный юноша, восседавший на вороном жеребчике, поначалу показался беглецу тем самым человеком, из-за которого в его жизни последние луны происходили все эти изменения — больно уж похож.

Но почти сразу осознал свою ошибку. Тот был одет как княжич и, видимо, командовал этим небольшим отрядом. Следом ехало десятка полтора воев, одоспешенных куда лучше «загонщиков», да и на вид — значительно более грозных. Среди них особенно выделялись двое: здоровенный муж, превосходящий объёмом бероподобного Лутоню едва ли не вдвое, и суровая на вид жена в серой волчовке, значительно уступающая статями всем остальным, но явно занимающая в этой группе не последнее место.

— Мне кажется, или здесь твориться неправый суд?! — снова подал голос юноша. — А ну — опустите оружие! — рявкнул он на воев.

Те поспешили исполнить приказание.

И тут Волченя разглядел небольшой стяг за его спиной. Рисунок — приготовившийся к прыжку пардус, ему знаком не был. Но вот цвета — пурпурный и жёлтый, вкупе с тризубом в верхнему углу…

Боги всё ещё на его стороне! Этот парень явно из дома Черноградских владык, а значит, властью облачён куда большей, чем люди Глузда.

Но, похоже — не особо разбирается в местных делах.

Уж не брат ли он того самого…

— Беззаконие, княжич! — поспешно выкрикнул он, не дав раскрыть рта опешившему Лутоне — Эти люди обвиняют меня в том, чего я не совершал! Убить покушаются, да ещё и клятвы нарушают!

Лицо юноши посуровело.

Он повернулся к витязю.

— Правда это?!

Тот от неожиданности поперхнулся и отчаянно затряс головой.

— Что ты, княжич — кривда всё! Бойник это! — только и смог выдавить он из себя сквозь рвущийся наружу кашель.

Надо же — даже слёзы на глазах выступили.

— Что ж, я готов выслушать обе стороны! — провозгласил юноша.

Полуденый рубеж Ополья

— Да как же в землянке может быть холодно да сыро? Там же и шкуры на стенах да на полу, и брёвна проконопаченные, и глины слой, и корой дубовой сверху всё укрыто! Если правильно всё утроено — ни дождинки туда не просочиться! А зимой — даже огня разводить не надо — одним телесным теплом всё греется! И мышей там в помине нет!

— Ну отчего же нормальные дома строить нельзя? Просторные, светлые. Зачем в земле ютиться?

— Э-э-э, княжич — здесь не так всё просто! Так предками завещано! Давным-давно, когда вятичи ушли на восход от злых обров, строить такое жильё их научили боги. И дали завет — пока стоят землянки — будет жить и народ. Когда пришли в эти места — на Окоёмную, поначалу строго ему следовали. Но потом жизнь стала легче, и многие решили — зачем себя стеснять — можно же возводить большие дома, как ты сказал. И стали строить. Но боги разгневались, и налетели из благодатной степи злые хазары — дальние родичи тех самых обров, и снова пришёл на их земли разор и глад! И длилось всё это, пока люди не опомнились, и не начали опять начали жить в землянках. И тогда враг отступил.

— Ну, хорошо, ладно — предки так завещали! Врага помогает одолеть! Боги с таким жильём. Но одёжу такую зачем носить? Шкуры волчьи да медвежьи, кору древесную, верёвками обматываться?

— Ну-у-у — если так рассуждать, то выходит — всяк кто портов с и рубахой не носит — дикарь! Священные шкуры помогают в соприкосновение с предками войти. Потому их положено только вождям надевать! И то — в крайнем случае! Они и силы дают, и если погибнешь — сразу в ирий — безо всяких проволочек! Я и сам…

Говоривший осёкся.

— Я и сам видел, как в таких шкурах в бой идут. Когда отроком ещё был.

Разговор тёк плавно, так же как и воды реки, вдоль берега которой двигался небольшой отряд.

— Кору и вправду носить неудобно — спорить не буду. Да только надевают её только в особых случаях — злых духов да нечисть отвадить, когда они угрожать могут! Чуров ведь тоже из дерева вырезают! А кора — то же дерево! Какой дух сунется, когда такая защита?! Да и от дождя хорошо укрывает — свернул такой плащ шалашиком — да и спи себе под ним!

— А верёвки что? Тоже с предками сближают?

— Нет, конечно! Это скорее от бедности! Когда доспеха никакого нет, и не сладить, и купить не на что, хорошо просмоленная верёвка — самое то! Непрямой удар, хоть стрелы, хоть копья — в ней увязнет, а прямой — и самая крепкая кольчуга не отразит! Да и на охоте зверь не прокусит!

Собеседник какое-то время молчал. Видимо, подбирая слова.

— А ещё я слышал… — заговорил он осторожно, явно опасаясь оскорбить — Что, мол, вятичи вшей едят, да трупы людские. А ещё… что с матерями своими ложе делят.

— Ну, ты вспо-о-омнил! Этим обычаям — вечером век стукнет! А то и два! Это ж всё с древних времён идёт, когда люди совсем всуеверные были! Да и то, только когда в походы ходили! Боялись, что если какая часть тела к недругу попадёт, он порчу сможет навести! Даже по большой нужде на реку ходили — а то, не дайте боги, враг на кал злые чары наложат! Оттого и вшей ловили, крови напившихся и раскусывали, чтобы те её не унесли. Оттого и убитых ели, чтобы их ведуны не оживили и подменышей из них не сделали. Да и то не целиком, а только самые важные части — сердце, печень, мозги да мясо со стёгн, чтобы ходить не могли. Но и так уж давным-давно не делают. А то, что с матерями…

Глаза невольных слушателей, ехавших рядом, тут же сластолюбиво замаслились.

Зря! Ничего такого он им не расскажет.

— Обычай раньше был такой — если умирал или погибал какой муж, на тризне все мужчины племени его вдов яли — богам показать, что их под свою опеку берут. Ну, иногда и выходило, что сыновья — матерей… А сейчас если смотреть… По весне, перед началом сева, вождь каждого рода проводит священный обряд соития с главной жрицей Макоши, на добрый урожай. И часто так оказывается, что это — сын и мать. Но в том греха нет! Ритуал, без которого всходов не будет! Вот и всё! А у вас разве не так?!

Последовавший расплывчатый ответ оставлял много простора для фантазии. То ли есть такие обычаи на Черноградских землях, то ли нет.

Такие вот разговоры — о нравах и обычаях разных народов, занимали у Волчени и княжича в дороге большую часть времени.

Вот уже пятый день.

Иногда, как сейчас, они вызывали немалый интерес у всех остальных членов отряда. Но большей частью те ехали чуть позади — слушая двух других спорщиков — суровую воительницу Раду и щербатого гридня по имени Огура, постоянно обсуждавших плетение виршей. И тогда с ними оставался один только воевода.

Его звали Шебарша. Кроме того прозывали Пустельгой. И, как путник уже успел понять — тот был едва ли не лучшим бойцом среди всех, кого ему доводилось встречать в своей жизни. Для этого вовсе не обязательно было видеть его в сече. Достаточно просто понаблюдать, как он двигается. Например, когда садиться верхом.

Вот только витязю вряд ли были интересны их разговоры. Счастливая встреча с этими людьми на излучине Клязьмы пять дней назад закончилась судилищем. Точнее его подобием. На полноценную тяжбу то, что там произошло, вряд ли тянуло. Не было ни положенных для такого дела свидетелей, ни честных мужей, ни капища поблизости. Зато на стороне проезжих людей была сила.

Впрочем, Волченю всё это вполне устроило. Не давая времени опешившему от резкой смены обстановки Лутоне прийти в себя, он обрушил на того целый водопад обвинений. А тот смог лишь промямлить в ответ нечто невразумительное, снова голословно обозвав беглеца бойником, который лишь выдаёт себя за травника. А на деле людей режет куда легче, чем траву. Для наглядности тот даже указал на два мёртвых тела, лежащих на гальке. Впрочем, особого впечатления это не произвело. Да и убийство при защите жизни и свободы княжич доводом против обвиняемого не посчитал.

А вот прозвучавшее слово «травник» вызвало среди его людей странное оживление. Как тут же выяснилось, та самая суровая воительница была у них кем-то вроде лекарки, и неплохо разбиралась в растениях. Ей предложили проверить состоятельность Волчени в этом деле.

Поляница выехала вперёд, по одной извлекла из своей перемётной сумы три разных былины и сунула их под нос путнику.

— Назови! — произнесла она безучастным тоном.

Ох, как он не понравился зверю! Шерсть на его загривке встопорщилась, выдавая возбуждение и страх.

А вдруг не осилит? Ведь науку эту он проходил ой как давно! А трава эта — мало ему знакомая.

И где она её только набрала?

— Осока, Щирица и Дудник — почти наугад ляпнул он.

Жена молча кивнула — правильно мол, и тут же снова заняла своё место — чуть позади княжича.

Однако эта проверка Лутоню совсем не впечатлила. Он потребовал, чтобы Волченю отправили на суд к хозяину здешних мест — боярину Глузду. Он, мол, всяко знает обстановку лучше проезжего княжича — чай разберётся. Да и травники у него свои есть.

Лесной хищник такой грубой промашкой врага немедленно воспользовался. Юношу подобное недоверие к нему, похоже, изрядно задело. Как и его ближников. И Волченя тут же громогласно возопил, что этот боярин давно известен своим неправым судом на все окрестные земли, и он предпочтёт ему честную смерть в бою.

В ответ на доводы обоих княжич заявил, что настоящий хозяин этих земель — наместник переславского князя Всеволода, его старший сын Владимир. Который вряд ли знает ситуацию хуже, чем какой-то там боярин. И что он — братанич названного, готов сопроводить обвиняемого на его суд, в город Гостов. Куда, кстати, с ним могут последовать и обвинители.

Однако Лутоня от такой чести сразу же отказался, сославшись на неимоверную занятость. Тем не менее, выразил сомнение в благонадёжности Волчени — сбежит мол, при первой же возможности.

— Не сбежит! — уверенно ответил на это воевода, имени которого зверь тогда ещё не знал — Я лично прослежу!

И ни у кого в тот миг не возникло ни малейшего сомнения в этих словах. Достаточно было окинуть взором его ладную фигуру. Выглядевшую куда опаснее другого воя рядом с ним — того самого, превышающего Лутоню по объёму почти в два раза. Которого, как позже выяснил Волченя, звали Кремень.

И теперь Шебарша следовал за ним всюду буквально по пятам. Вроде бы с безмятежным видом. Но это только на первый взгляд.

— «Даже не пытайся сбежать. Я слежу за тобой, парень» — говорили его холодные глаза.

И лесной хищник точно знал — от этого не сбежишь.

Ну да ничего — в Гостов так в Гостов. Путь туда не близкий — мало ли что в дороге случиться может.

А пока можно и разговоры поразговаривать.

— А вот у мери беззаконной обычаи совсем уж дикие! Говорят, они каким-то камням поклоняются! Которые цвет свой менять умеют! Больше чем предков их почитают! Священные обряды возле них проводят, жертвы приносят — полоняников на них режут, да отроковиц девства лишают!

Последние слова были встречены недоверчивым ропотом со стороны новоявленных спутников.

Ты, парень, врать ври, да не завирайся! — читалось в глаза у многих. Всякое, мол, на свете видывали, но чтобы камень цвет мог менять!

Волченя тут же поднял вверх пустые ладони, выпустив повод выделенного ему на время дороги пегого жеребца.

— Я почём купил, потом и продаю, мужи черноградские! Сам ничего не придумывал, всё люди добрые рассказывали!

Доверия в их глазах, тем не менее, не прибавилось.

— А что за народ такой, меря? — неожиданно влезла в разговор подъехавшая сзади воительница Рада. — Что-то я о нём раньше ничего не слыхала.

Вот тебе и раз…

— Как же так — дева-вой?! — изумился Волченя — Кто ж мерю не знает?! Народ то не маленький! Они и по Нерли живут, и по Дубне, и по Которосли!

— Не называй меня так! — оборвала его поляница — Никакая я не дева! А названия эти мне ни о чём не говорят! Ты лучше скажи, в каких войнах эта меря твоя участвовала!

— Да какая она моя — боги с тобой, красавица… — попытался было отшутиться путник.

Но сразу осёкся, поняв по взгляду собеседницы, что это слово тоже — не самое подходящее.

— Войны, говоришь? — он почесал затылок — Ну-у-у, с вятичами века полтора назад они сильно ратились. Отчего, говорят и ушли с Окоёмной.

Нет. Не знает.

— Против хазар они ещё воевали вместе с Соколом. Твоим предком, княжич! — зверь мотнул головой в сторону Олега. — Ну и помогали потом его потомкам полудень правдивых земель завоевывать! Со Столицей вместе!

Снова мимо?

Рада пожала плечами.

— Ну а хоть воюют то они как? В чём сильны?

Вот ведь… неугомонная.

— Доспехов у них особо нет — земля то бедная, лесная. Поэтому в лоб почти не атакуют. Только если совсем уж край. Ну, или кто богов их обидит. Тогда они, говорят, прямо в ярость впадают и себя беречь перестают. Больше любят издалека из-за деревьев стрелами осыпать. Правда стреляют так себе — недалеко и не метко. Оттого перед боем, говорят, стрелы часто рыбьим ядом смазывают! Да ещё ловушки в лесу хорошо ставят.

Тут в разговор влез щербатый Огура, подъехавший следом за своей, то ли подругой, то ли оппоненткой.

— Ты сейчас, парень, часом не про чудь рассказываешь? Уж больно похоже!

Рада встрепенулась.

— Чудь?! Чудь то я знаю — известное племя! И стрелы, как и половцы из клана змеи они травят! Только стреляют хорошо. А почему меря тогда?!

Волченя едва не всплеснул руками.

— Да как же можно так говорить?! Чудь мере — народ родственный, но другой совсем! И живёт дальше к закату! Да и обычаи у неё другие совсем! Эдак если рассуждать, то с чудью одним гребнем можно и мурому, и мещеру, и мокшу сгрести!

— Ой, зачастил — зачастил! — отмахнулась Рада — Всех названий-то и не запомнить сразу!

— Вот ещё не хватало — сорта чуди разбирать! — ощерился щербатым ртом Огура. — У нас на Руси так все народы зовут этого корня, которые к полуночи от большого водораздела обитают.

Тут в разговор снова влез на время примолкший Олег.

— Странные вы! — едва не выкрикнул он, заставив своего отставшего было воронка вклиниться между одрами спорщиков. — Ежели так судить, Радислава, как ты судишь, так значит и твой народ, славящий богиню — всего лишь один из половецких родов!

Ой, зря он это сказал.

Молнии, которые метнули в княжича глаза поляницы, способны бы испепелить средней величины весь.

— Не смей ставить рядом два эти имени — с трудом выговорила она, едва не задохнувшись от обуявшего её гнева — Это произойдёт только когда в моём племени не останется ни одной жены, способной держать оружие!

Юноша тут же поднял руки.

— Я не хотел тебя обидеть, Рада — примирительно сказал он — Я просто хотел показать тебе, как можно ошибиться, если опрометчиво судить о незнакомом народе! Сам не раз обжигался!

Нет. Не убедил.

— Больше так никогда не делай, Олег! — был дан ответ — И никто пусть не смеет так делать! Для меня нет худшего оскорбления!

Поляница обвела взором всех вокруг.

Надо же — с чего начинали, и к чему пришли! Что не так с этой воительницей? Из-за одного слова едва на людей не бросается!

Доброго пихаря у неё давно не было — не иначе.

Ну, или дни у неё наступили особые, женские.

— Ладно спорщики, хорош лаяться! — вдруг гаркнул Шебарша, пресекая все возможные продолжения свернувшего не туда разговора — Приехали уже! Привал!

Все разговоры тут же стихли.

Путники так увлеклись досужей болтовнёй, что даже не заметили, как дневное светило коснулось краем горизонта, сменив свой дневной ослепительно-золотистый наряд на вечерний — червлёный. Обильно поделившись этим цветом с макушками деревьев, покрывавших гребень воздымавшегося по левую руку невысокого, но крутого яра.

Речка, вдоль берега которой ехал небольшой отряд, делала в этом месте неширокую петлю, огибая пологий холм. Его края, подобно зубьям на княжьем венце, украшали острые скалы-останцы. А в нескольких стрелищах к полуночи он близко сходился с яром, образуя узину, по дну которой и текла речка.

Волчата знал, как она называется.

Киржач.

Ему уже доводилось бывать на её берегах.

Что и говорить — воевода выбрал идеальное место для привала и ночёвки. Всё пространство от того места, где они остановились, до той самой узины просматривалось — словно линии на открытой ладони. Поэтому возможный враг не мог подобраться незамеченным. Кроме того, холм с яром прекрасно защищали от ветров, обычно дующих в этих местах. Ну и венцом всему — рядом было сколько угодно свежей воды. Что ещё нужно для доброго стана?

Он тоже так думал… последний раз, когда был здесь.

Сказать?

Но это означало выдать себя с потрохами!

Пока лесной хищник пребывал в раздумии, все его новые спутники спешились и принялись хлопотать над обустройством лагеря. Причём делали всё настолько споро, что тот вырос едва ли не за считанные мгновения — три шатра: два больших — для воев, и один малый — для отроков, да небольшой загон для лошадей. Чуть в стороне, на расчищенном участке земли, люди княжича свалили в кучу хворост, собранный по дороге младшими дружинниками, и разожгли кострище. От которого вскоре вкусно запахло жареным мясом.

За общим ужином волка угощением, конечно, не обделили бы, вот только напрашиваться было не в его обычаях. Да и кто знает — сегодня сядешь с этими людьми за один стол, а завтра глядишь — и ратиться с ними придётся. По правде ли это? Так что ничего — обойдётся — не впервой.

Путник спешился и бросил поводья дарёного жеребца вихрастому отроку, стоявшему у входа в загон. Тот раскрыл было рот, собираясь возмутиться, чего это им распоряжается не пойми кто, но, наткнувшись на его взгляд, прикусил язык.

Конечно — Волчене было бы несложно самому разобраться с конём. Вот только зачем показывать остальным, что он умеет это делать? Ведь он — всего лишь травник.

А во-вторых, как-то не хотелось ронять лицо перед новообретёнными спутниками. Они-то спихнули все заботы о лошадях на своих отроков безо всякого зазрения совести. Не хватало ещё самому унижаться, и нарываться на их насмешки. А то, что с этих мужей станется, и за словом в суму никто из них не полезет, лесной зверь ни мига не сомневался.

Теперь стоит, наверное, сходить прогуляться перед сном.

Если ему не изменяла память, на противоположном склоне этого яра обильно росла лещина. За прошедшие луны её плоды как раз должны были поспеть. И хотя лесной хищник предпочитал мясо — чтобы утолить голод, орехи тоже вполне годились.

Постаравшись придать своему лицу как можно более уверенное выражение, Волчата, не глядя по сторонам, размеренным шагом двинулся вверх по склону.

Если кому-то надо, пускай следят.

Однако достигнув гребня, всё-таки не выдержал и оглянулся.

Стан жил своей жизнью. Отроки носились туда-сюда, словно угорелые, выполняя какую-то важную работу. Несколько воев колдовали вокруг костра. Некоторые привычно осматривали и тут же правили сброю. Княжич зачем-то пошёл к реке. Воды что ли набрать?

А вот фигуры воеводы нигде не было видно.

Волчата развернулся и едва нос к носу не столкнулся с одним из гридней.

Шерсть на загривке зверя мгновенно встопорщилась.

Фу-у-у… вот что бывает, когда немного расслабляешься, и перестаёшь ждать опасности из-за каждого куста!

— Ну что, не передумал?! — спросил вой.

Путник в ответ лишь покачал головой. Волки не меняют своё решение из-за того, что на небе несколько раз взойдёт и сядет солнце.

Гридня звали Стрелобой. И он почитал себя, как успел узнать Волченя — едва ли не лучшим мастером лука — если не всего полудня правдивых земель, то Руси уж точно. И когда тот увидел, какую снасть захватил в качестве трофея новый член отряда, потерял покой. Он подходил к нему на каждом привале с одним и тем же вопросом — не продаст ли тот ему чудо-лук.

И каждый раз, сталкиваясь с отказом, повышал цену.

— Две золотые гривны! — не стал Стрелобой изменять своему обычаю и сейчас — Подумай! Больше тебе всё равно никто не предложит! Ну, или хочешь — на мою снасть сменяй! Мой лук снаряды мечет — что иная вышивальщица узор на ткань кладёт! Залюбуешься!

Вот ещё — что с бою взято — свято! Да и зачем ему меняться, если хозяин сам уступает столь хорошую вещь? Так ли она хороша?

— Я подумаю — ответил путник, давая понять, что разговор окончен, и двинулся дальше — в обход не желавшего уходить с дороги гридня.

И — вниз по склону — туда, где кончалась полоса деревьев, уступая место подлеску.

Стрелобой, в отличие от прошлого раза, за ним не последовал. Ну и хвала богам! Может, наконец, отстанет?

Не дойдя до кустов нескольких шагов, Волченя понял, что лещины ему сегодня не отведать. Её кусты успели облюбовать для своих развлечений «поклонники» Безымянки.

Эта жена с самого вызвала у хищника ряд вопросов. Она постоянно ехала в хвосте отряда, причём всегда — с совершенно пустым взором. Видимо, настолько погружённая в свои мысли, что её не интересовало ничего из происходящего вокруг. На привалах же её почти всегда отводили в сторону два-три охочих мужа. Перед которыми она с готовностью раздвигала ноги. Всё с той же безучастной гримасой. Словно делала постылую, давно уже ставшую привычной, но при этом необходимую, работу. Потом, не меняя выражения на лице, поглощала пищу, которую ей приносила Рада, и погружалась в сон. И каждый день всё повторялось с ужасающим однообразием. Менялись только вои, желающие поближе познакомить свои уды с её лоном.

Кто она такая? Прибившаяся по дороге бродяжка? Что с ней могло произойти такого? Даже имени нормального у неё нет!

— Что, тоже желаешь?! Тогда жди своей очереди!

Это Волченю окликнул гридень, носящий странное прозвище Полкабана.

Он стоял на самом краю зарослей, с вожделением наблюдая за действиями своего приятеля по имени Клоп, значительно уступавшего ему в размерах, но видимо, превосходящего в шустрости. Тот, шумно сопя, приходовал сзади стоявшую на караках Безымянку. В этой позе оч-чень даже соблазнительную.

В другой ситуации зверь бы тоже от неё не отказался. А сейчас что прикажете — собирать лещину в их присутствии?

Она, кстати, народилась что надо — крупная, ядрёная.

Ну, уж нет!

Меж тем живот зверю начало нешуточно подводить.

Немудрено — ведь в нём ничего не было со вчерашнего вечера, когда хозяин отправил в него запеченного на углях перепела.

Волченя развернулся и зашагал по дну лощины в противоположную от зарослей сторону. Орехов можно было набрать и чуть позже, когда эти натешатся, или… кажется, чуть дальше к полуночи отсюда рос шиповник?

Балка плавно уходила вправо, огибая поросший лесом склон яра.

Тоненькие берёзки торчали из его гребня, словно щетина из спины гигантского лесного зверя, прилёгшего отдохнуть на берегу реки.

Воеводы, кстати, нигде не было видно.

Неужто не следит?

Вскоре путник добрался до устья лощины — того места, где она сливалась со сплошной стеной леса, вплотную подступавшей к склону яра. Его действительно покрывали густые заросли шиповника. Вот только ягод на них почти уже не было.

И не потому что осыпались, или их склевали птицы.

Они все перекочевали в суму к воительнице Раде. Та стояла сейчас примерно в той же позе, что и Безымянка на противоположном конце лощины — тылом к путнику. И, надо сказать, штаны облегали этот самый тыл настолько туго, что Волченя, при взгляде на него начал испытывать некоторые приятные ощущения в районе мотни.

Вот уж не думал, что эта бешеная сможет вызвать в нём подобное. Но это не отменяло того факта, что ягод, в отличие от ягодиц, ему не увидеть.

Что ж за невезение такое!

Сговорились что ли?

— Ну и как тебе мой зад? Нравиться? — поинтересовалась поляница, не меняя позы.

Не иначе почуяла его присутствие особой чуйкой, свойственной бывалым воям.

Ага — задом!

— Да, дева-вой, нравиться — с досадой ответил он, подходя ближе — Только смотрю я совсем не на неё, а на то, как ты заграбастала себе весь мой ужин!

Та хмыкнула.

— Не понимаю, что тебе мешает поснедать вместе со всеми! Боги что ли запрещают? А ягоду эту можно куда с большим толком использовать, чем в твоё брюхо запихать! Например, отвар сделать — отроков от свистухи лечить. А то вечно нажрутся какой-нибудь дряни.

Когда он подошёл вплотную, Рада встала и повернулась к нему лицом.

— А если ты ещё раз назовёшь меня дева-вой — сказала она твёрдо, глядя ему прямо в глаза — Я расскажу Вольге, какой ты на самом деле травник!

Вот тебе и раз.

Зверь на несколько мгновений оторопел.

— Осоку и щирицу ты правильно тогда назвал — продолжила воительница — Но их и трудно с чем-то другим перепутать. А вот про дудник ты наобум ляпнул. Это борщ был. Его с дудником ни один травник не спутает. Только самозваный. Вроде тебя.

Первым порывом волка было схватить эту жену за горло и душить, пока та не отправиться к своим богам.

А потом со всех ног бежать в лес.

Но его остановил всё тот же стальной взгляд.

Даже и не думай! — сказали её глаза. — У тебя всё равно ничего не выйдет!

— И почему ты меня не выдала? — угрюмо пробурчал он.

Поляница усмехнулась.

— А пожалела! Терпеть не могу, когда толпой на одного набрасываются! Прямо с души воротит!

Её взгляд, казалось, пробуравит дыру в его шкуре.

— Но если ты вздумаешь дальше меня подначивать, я могу и перестать тебя жалеть. К тому витязю тебя конечно обратно не повезут, но руки-ноги связать — вполне! Чтобы не утёк…

Тоже — жалельщица нашлась.

Вот счастье то — зависеть от доброй воли этой бешеной!

— Я понял — коротко ответил Волченя — Молчу.

И побыстрее покинул это место.

Пусть подавиться своим шиповником. В конце концов, один раз волк может и не поужинать. Не впервой.

Ноги сами вынесли лесного зверя к тому самому месту. Сначала снова вверх — на гребень яра, а затем вниз — к узине.

Вот она — едва заметная тропка, ведущая к карнизу, откуда их тогда… А вот — начало узенькой балки, по которой туда прокрались враги.

Это стало началом конца его стаи. Именно после того случая он вместе со своими спутниками превратились из охотников в добычу.

Да уж — если не знаешь, что оно тут есть, просто так вряд ли найдёшь. Разве что случайно наткнёшься.

Устье лощинки чернело среди белых стволов берёз, маня путника, словно уда распутной бабёнки. Той же Скаврони, например. Или Безымянки.

А может быть ему сейчас…

— Заблудился, добрый молодец?! — раздался за спиной знакомый голос. — Али по нужде отошёл?!

От неожиданности зверь едва не сорвался с места, уходя от возможной атаки.

Но человек его задержал. Во-первых, от этого мужа точно не убежишь. А во-вторых…

Значит, всё-таки следит.

— Гадить здесь не советую! — самодовольно продолжал вещать Шебарша — Запах нас выдать может в случае чего! Да и отроки уже отхожую яму за станом вырыли — туда и ходи.

Вот ещё! Волк — зверь вольный — где хочет — там и гадит!

— Да не затем я здесь! — огрызнулся Волченя. — Место знакомое просто.

Витязь вышел, наконец, из-за его спины.

— Знакомое, значит? Бывал здесь уже? И, наверное, тут произошло что-то интересное, раз решил сюда вернуться?

«Меня не обманешь, парень» — сказали его глаза.

— Дело не в том, воевода! — поспешно перебил Волченя грозного воителя — Просто место тут — больно уж удобное для засады!

Он указал Шебарше сначала на устье балки, а потом на начало тропы, и вкратце поведал ему, куда они ведут.

— Я просто подумал, что Лутоня, возможно, захочет отомстить — подытожил он свою речь — Если не княжичу, то мне — точно! А здесь — последнее место, где это возможно.

— Почему последнее? — удивился витязь.

Путник широко развёл руки в стороны.

— Потому что мы на самом рубеже большого Ополья, воевода! Эту вот узину преодолеем — он ткнул пальцем в сторону прохода между рекой и яром — И окажемся на здоровенном лугу — три дня пути в любую сторону! Там деревья если и есть, то только мелкие гайки — укрыться негде!

Шебарша призадумался.

Ненадолго.

— Я тебя услышал, Волченя — наконец ответил он. — Возвращайся в лагерь. Я прослежу, чтобы на тебя никто не покусился.

В его голосе сквозила насмешка.

Но обижаться на этого мужа было бесполезно. Тем более что на обиженных, как известно — хворост возят.

В стане за время его отсутствия почти ничего не изменилось. За исключением того, что мясо, судя по одуряющему запаху, было уже почти готово. Желудок зверя сжался, буквально заурчав от боли, а рот, помимо воли хозяина, наполнился слюной.

А ну её — эту волчью гордость!

Путник подошёл к костру, едва не растолкав обступивших его отроков, извлёк из ножен недавно вернувшийся к нему клинок и откромсал изрядный кус от задней ноги косули.

А потом с жадностью вонзил в него зубы.

М-м-м, скусна-а-а!

Не дававшее покоя брюхо снова заурчало.

На этот раз от удовольствия.

Солнце тем временем скрылось за кромкой леса, окрасив её на прощание багряными тонами.

А-а-а — будь что будет!

Махнув рукой на все подозрения и переживания, Волченя выбрал себе уголок поудобнее, где трава была помягче, подстелил под голову седло, снятое отроками с его жеребца, завернулся в попону и мгновенно погрузился в глубокий сон безо всяких сновидений.

Благо, его-то в дозор уж точно не поставят.

Ночь, на удивление, прошла спокойно. Во всяком случае, чувствительный ко всякого рода подозрительным шумам, лесной зверь ни разу даже не пошевелился.

Поднявшись же с первыми утренними лучами, Волченя чувствовал себя на диво свежим и отдохнувшим.

Сладко потянувшись, он разогнулся словно хорошо натянутый боевой лук.

Ух-х-х, ядрёна сиська!

Одновременно с хищником пробудился и весь лагерь.

Сборы в дорогу у маленького отряда много времени не заняли. Меньше чем за полчаса стан был собран, и кавалькада тронулась в путь.

Путник уже привычно занял место в её голове — рядом с княжичем. Тот хмуро молчал, покусывая губу, всем своим видом давая понять, что не расположен к разговорам.

Ничего — день в дороге длинный — сам речь заведёт, как пить дать.

Группа всадников неспешно проследовала через узину, вдоль обрывистого яра, настолько близко подступавшего к урезу воды, так что проехать через неё можно было только цепочкой по одному.

Самое удобное место для засады!

Повинуясь звериному чувству опасности, Волченя вскинул голову вверх. К той нише, откуда на них напали в прошлый раз, сразу побив стрелами и сулицами половину отряда.

Ему самому на память о том дне остался рваный шрам на плече — след от прошедшего вскользь срезня.

И сейчас на той нише были люди.

Целых полдюжины.

Вот только уже не живые, а мёртвые.

Причём смерть пришла к ним в каком-то странном виде. Все шестеро были насажены на копья, только каждый из них — разной частью тела. Один животом, другой грудью, третий выей, четвёртый и вовсе — гузном. Словно тот, кто их умертвил, обладал каким-то странноватым чувством юмора.

Но при этом и недюжинной воинской сноровкой.

Так что вариантов было не так уж много.

Волченя пристально посмотрел в лицо воеводы.

Оно было невозмутимо. Только уголок губ предательски кривился в усмешке.

«Я всё равно слежу за тобой, парень» — сказали его глаза.

Окрестности большого озера

Обнажённые тела подпрыгивали в танце, припадая то на левую, то на правую ногу, придерживаясь странного, им одного ведомого ритма. Высокие и низкие, стройные, и со складками кожи на боках и животе. В воздух взвивались длинные распущенные волосы — кудрявые и прямые, струящиеся по ветру и подобные комкам пакли. Большей частью они имели светлые оттенки — от золотистого до пепельно-седого. Лишь в двух-трёх местах они были темнее или отдавали рыжиной.

Вместе с хозяйками скакали и их груди. Огромное количество. Никак не меньше сотни. Большие и маленькие. Крепкие, и отвисшие едва ли не до пупа. С едва заметными розовыми сосками у девок, и с огромными бурыми — едва не в половину сиськи — у жён постарше.

Ни разу в жизни не видевший больше одной пары грудей зараз, сейчас лесной зверь буквально не мог оторвать глаз от такого зрелища. В районе развилки ощущалось приятное шевеление.

Жаль только, лица этих прелестниц нельзя было толком разглядеть — они скрывались под толстыми слоями краски. Девки и юницы были размалёваны алой мареной, молодки — охряным шафраном, жёны постарше — лазурной вайдой. Последние скакали на месте, составляя почти недвижный круг в центре пляски. Первые и вторые, также беспрерывно подпрыгивая, вели вокруг них два хоровода — один поменьше, другой побольше. Причём внутренний двигался посолонь, а внешний — против.

Всё это создавало несколько жутковатое ощущение. Чего уж там — когда он только увидел всё происходящее, первым порывом было бежать отсюда со всех ног! Уж больно похоже было то, что здесь творилось, на один зловещий обряд, о котором ещё молодому волку когда-то рассказывала его мать.

В старые времена, когда люди поклонялись совсем другим богам, тёмным и мрачным, которые ничуть не облегчали их жизнь, а наоборот — делали её невыносимой, существовал такой обычай: если приходило в какую весь или городище моровое поветрие, уносившие скотину, или детей, все жёны, из тех, кто уже мог родить, уходили из поселения. Потом, собравшись в только им одним ведомом потаённом месте, они раздевались донага, мазали лица краской и вгоняли себя в транс ритуальным танцем. После чего толпой впрягались в один большой плуг. Им они опахивали по кругу свою весь, преграждая дорогу мору.

Причём зрелище это предназначалось исключительно для женских глаз. Стоило им по пути, случайно или нарочно, попасться какому-нибудь мужу, разъярённые жёны набрасывались на него и разрывали на куски. Подобное получалось у них без труда, ведь силы им придали тёмные боги.

Сходство с тем, что происходило здесь, было очевидным. Вот только никакого плуга тут и близко не было. Так что это, скорее всего, был какой-то другой обряд. Да и жёны скакали уже не меньше получаса, даже не думая прекращать танец.

Но, надо сказать, никакого недовольства от этого Волченя не испытывал. Даже на какое-то время забыл, зачем он здесь. И возблагодарил местного лесовика, выведшего их к этой поляне.

Вспомнить помогли неожиданно появившиеся новые действующие лица. Слева и справа к женскому хороводу вдруг присоединились два ряда мужей, вынырнувших на поляну из-за кромки леса. Они, как и жёны, были полностью обнажены и простоволосы, а их лица тоже покрыты слоями краски — мареной и шафраном.

Отличие было только одно — у каждого в руках было оружие. Весь левый ряд, который составляли юноши, сжимал сулицы, правый — из более крепких мужей — короткие копья. Ряды эти, также ритмично подпрыгивая, двинулись навстречу друг другу, по дороге замысловатым образом переплетясь с женским хороводом.

После нескольких сложных перестроений две мужские шеренги поменялись местами. Кроме того, напротив каждой из них выстроилась женская. Причём цвета красок на лицах у этих рядов совпадали. Только внутренний круг жён — с синими лицами, остался на месте.

А дальше началось такое…

Мужи и юноши, свободными от оружия руками принялись активно приводить свои уды в «боевое» состояние. Девки же и молодки своими движениями — всячески их «подбадривать».

Потом, когда с обеих сторон топорщились уже два ряда «частокола», эти шеренги жадно набросились друг на друга, предавшись бурному соитию.

Зрелище было настолько… возбуждающим… что зверю захотелось сбросить с себя все одежды и немедленно присоединиться к этим людям. А там — будь что будет!

Сдержать себя помогла одна только мысль — ни к чему хорошему такая попытка не приведёт.

Тем временем сдвинулся с места круг и из «синелицых» жён. Тех, что постарше — с отвислыми ягодицами, грудями и животами. Они разомкнули руки и расступились в стороны, показав, что всё это время скрывалось за их спинами.

А это был…

Большой и плоский, почти полностью ушедших в землю валун серо-зеленоватого цвета. Впрочем, стоило на него упасть солнечному лучу, как тот тут же сменился, заиграв различными оттенками синего.

В голову Волчени закралась страшная догадка.

Переменный камень!

Уж больно он был похож на другой, куда более значимый, лично для него, и его бывшего народа. Тот самый, на капище перед которым он перестал быть вятичем.

В общем, из этого места нужно уходить. Как можно быстрее. Волк прекрасно помнил, как его бывшие соплеменники поступили однажды с тем, кто посмел бросить дерзновенный взор на их святыню. Надо было полагать, что меряне тоже вряд ли одобрили бы такое святотатство.

Эту мысль он в двух словах изложил своим спутникам.

На лицах у тех появилась крайняя степень неудовольствия.

Ещё бы — отрываться от такого зрелища!

Но когда он вкратце живописал им, ЧТО могло ждать их в случае обнаружения и поимки, мнение воев тут же поменялось.

Предающимся соитию дикарям сейчас было не до того, чтобы прислушиваться к каждому шороху, доносящемуся из леса. Тем не менее, ретировались они крайне осторожно, стараясь без нужды не шуметь.

Но совсем тихо не получилось.

Точнее, вышло очень даже громко. Когда они отошли от поляны примерно на две сотни шагов, Стрелобой, шедший чуть правее, неожиданно провалился по пояс в какую-то яму, и, не сдержавшись, издал болезненный вопль.

Вот… молодец — что твой удец! Красен да вонюч!

Оба спутника тотчас подбежали к неудачливому товарищу.

Дело было плохо. Можно сказать — хуже некуда. Гридень угодил ногой в ловушку, поставленную то ли на оленя, то ли на лося. Это была узкая, но глубокая яма, похожая на воронку, в стены которой меряне вмуровали два нешироких свободно вращающихся в невидимых пазах бревна, утыканных острыми деревянными шипами. Один из которых глубоко пропорол мужу голень. Чему не помешал даже добротный кожаный сапог.

Хорошо ещё, что тот не был оленем или лосем, иначе под собственной тяжестью провалился бы куда глубже, и эти шипы наверняка выпустили ему кишки!

Не повышая голоса, Шебарша выдал такое длинное изощрённое ругательство, что Волченя даже мысленно восхищённо присвистнул.

А буквально через считанные мгновения со стороны полянки донёсся громогласный топот полусотни босых ног.

Вряд ли меряне бежали сюда для того чтобы предъявить троим воям официально обвинение в святотатстве и потребовать уплатить виру. Эту догадку подтвердил пронзительный крик, от которого у менее тёртого мужа могли бы и мурашки по спине поползти.

— Уби-и-и-ить и-и-и-их-х!!! — проорал чей-то невыносимо мерзкий голос, похожий на вопль болотной выпи. — Порва-ать на куски-и-и!!!

А потом по округе разлетелся боевой клич, подхваченный несколькими десятками глоток.

— Держи его за руки! — приказал воевода волку.

А сам сунулся в яму.

Там он мгновенно распорол пронзённый шипом сапог и помог своему гридню высвободить ногу.

Когда того совместными усилиями извлекли наружу, он попробовал было самостоятельно сделать несколько шагов, но упал с болезненной гримасой на лице после первого же из них.

Ближайшие седмицы две — точно не ходок!

Это что теперь его — на себе тащить?

Или?

— Берём его! — последовала следующая команда.

У витязя, похоже, подобных вопросов не возникло.

Ухватив Стрелобоя один за ноги, другой за подмышки, они что есть силы рванули через лес, уже не особо стараясь скрываться.

Мда-а-а, ядрёна сиська — снова погоня… И опять волк никого не преследует, а наоборот — сам должен от кого-то уносить ноги! За что же боги так к нему не благосклонны?

Да тут ещё и запнулся о какой-то корень и едва не упал!

— Смотри под ноги, волчище! — рявкнул на него Шебарша — а не то мне на себе вас двоих тащить придётся!

Что-то воевода в последнее время стал путать его со своими гриднями.

Осадить бы его, да как? У этого зверя клыки да когти, пожалуй, поострей будут. Да и лапы покрепче.

Разведать эту дорогу Волченя вызвался, когда окончательно стало ясно, что их отряд сбился с пути, и никто не знает, куда им надо ехать.

Произошло это, когда они пересекали большое Ополье.

Сразу после того случая — в теснине на Киржачи, они, на всякий случай, решили двигаться и по ночам. Мало ли — вдруг Лутоня нажалуется Глузду, а тот озлиться да отправит за ними в погоню всё свои силы.

Одна из ночей выдалась на диво тёмной — не только безлунной, но даже беззвездной. Глас осторожности в лице Волчени и неожиданно присоединившейся к нему воительницы Рады, взывал к княжичу и воеводе — предлагая не двигаться с места. Но те не вняли. Итог оказался закономерным — после очередного ночного перехода они потеряли направление.

Причём спросить дорогу было совершенно не у кого — эти места почитались глухоманью даже по меркам вятичей, чьи земли были известны своим малолюдством. Мерянские веси им по пути, конечно, попадались, вот только все до одной оказывались пустыми. Словно их обитатели, едва завидев на виднокрае вооружённых всадников, немедленно бросали свои жилища и куда-то прятались вместе с домочадцами и живностью.

Тогда-то, кстати, у Волчени впервые и закралась мысль о моровом поветрии…

О Гостове — городе, в который нужно было попасть отряду, его предводитель знал только, что он стоит на берегу большого озера, называемого Неро. И что располагается оно примерно в седмице пути через лес, после того как закончится то самое большое Ополье.

Но ещё Олег помнил, что перед тем как достичь того самого озера, нужно было пересечь полноводную речку Нерль. Когда же их отряд достиг лесного рубежа и двинулся на полуночь, никакой реки, тем более полноводной, им по дороге не встретилось. Каково же было общее удивление, когда спустя всего два дня пути, дорогу им преградили воды обширного озера. В общем, ясно стало, что забрели они куда-то не туда.

Тогда княжич решил принять, наконец, взвешенное решение. Приказал разбить лагерь и отправить два малых отряда — разведать оба берега озера. Мало ли — может это всё-таки Неро! Ну, или, на худой конец, попытаться всё-таки выведать правильную дорогу у местных жителей.

В один из таких отрядов тут же без промедления вызвался Волченя. Однообразная дорога и разговоры успели ему уже изрядно надоесть. А тут — хоть какое-то развлечение.

Его кандидатуру поначалу не хотели даже рассматривать, но волка неожиданно поддержал сам Шебарша. Как всегда ухмыляясь, он заявил, что травник наверняка — хороший разведчик. Кроме того, предложил себя к нему в напарники.

«Я слежу за тобой парень» — снова сказали его глаза.

Ну а третьим в их отряд попросился Стрелобой.

Лесному хищнику этот гридень успел надоесть хуже постоянно цепляющегося к штанам репейника, и он такому спутнику решительно воспротивился. Однако княжич не нашёл в подобном решении изъяна и, ничтоже сумняшеся, назвал воя третьим.

Так они и оказались на той самой заповедной поляне.

Где, наконец, стало ясно — куда пропали все меряне.

А заодно нашлось очередное приключение.

Пока все эти воспоминания проносились в голове беглеца, они с воеводой и раненым Стрелобоем на руках отмахали по лесу несколько десятков стрелищ. Да так быстро, что топот мерян, вместе с их боевыми кличами вскоре стихли позади.

Показали лесовикам — как настоящие волки ходят!

И пустельги летают.

И что теперь — мелькнула мысль — так его до самого лагеря тащить?

Эта идея была неосуществима — они и суда-то — налегке шли почти два дня. Обратно же с такой ношей, да ещё и преследуемые по пятам ордой размалеванных дикарей… Задача из разряда невыполнимых.

Наверняка такая мысль пришла в голову и Шебарше. Недаром он, не снижая скорости бега, принялся озираться по сторонам. Не иначе — в поисках убежища.

— Стой! — наконец крикнул он, подтверждая догадку Волчени — Туда полезем! — Он мотнул головой в сторону высившегося впереди гигантского дуба. Казавшегося среди прочих деревьев великаном в толпе карл.

Зверю сначала показалось, что витязь пошутил. А что, с того станется — всю дорогу, что ни слово, то очередная хохма!

Но сейчас тот был совершенно серьёзен. И действительно остановился у самого подножия дуба. Ну и громадина — чтобы его охватить, потребуется, по крайней мере, четверо таких как Шебарша!

Он и в самом деле собрался здесь прятаться?

— Вон дупло! — снова мотнул головой тот, на этот раз наверх — Оно большое — места всем должно хватить! В нём и схоронимся!

Боги! Он что — опустоумел?

Волк задрал голову в небеса, выискивая место, где, по мнению этого странного мужа, можно было укрыться.

— Да не боись! — воевода словно прочитал его мысли — Известно ведь — хочешь что-то спрятать — прячь у всех на виду! Нас здесь точно никто искать не подумает!

Мысль эта показалась Волчене сколь интересной, столь же и сомнительной.

— Лезь за мной! — снова скомандовал ему витязь.

Он заставил Стрелобоя, ненадолго потерявшего сознание во время их забега, а теперь снова пришедшего в себя, обнять его за шею, и связал поясным ремнём его кисти. После чего, словно не замечая груза за спиной, легко начал взбираться вверх по стволу.

Всё выше и выше.

Надо было его догонять.

Сейчас он покажет воеводе, как волки… по деревьям лазают.

Хотя, откровенно говоря, это искусство было не самым сильным качеством лесного хищника.

Дубовая кора под пальцами предательски крошилась, то и дело норовя отправить его на свидание с землёй. Но тот изо всех сил цеплялся лапами… то есть перстами, за малейшие неровности, стараясь не упустить из виду Шебаршу со Стрелобоем.

Губы меж тем едва слышно бормотали слова, призванные упросить духа этого дерева не сбрасывать его вниз. У такого могучего старого дуба его просто не могло не быть.

И наверняка это какой-нибудь вредный лесовик, который терпеть не может чужих.

Ещё и одаривать его чем-нибудь придётся!

Только вот чем?

Позади меж тем осталась первая сажень. Вторая. Третья.

Какой же высокий этот дуб!

Успел он удивительно вовремя. Едва зверь ухватился, наконец, за край дупла, подтянулся и перевалился внутрь, как снизу послышался нарастающий топот ног и донёсся уже знакомый протяжный боевой клич.

Да уж — облаву они вести совсем не умеют. Даже «частый бредень» сплести не смогли! Бегут как попало да ещё и шумят почём зря!

Места внутри оказалось более чем достаточно для того чтобы разместиться всем троим. Видимо, над дуплом трудилось не одно поколение дятлов.

Кроме того кто-то, возможно белки, натащил туда целый ворох мягкой подстилки. Правда, было это прошлым или даже позапрошлым летом, поэтому составлявшие её кора и листья сопрели и распространяли далеко не самый приятный запах.

Ну, ничего — можно и потерпеть — вонь нюхать, это не на колу голым задом елозить.

Тем временем, пока Волченя, раскрыв рот и, едва не вывалив язык, восстанавливал дыхание после забега и лазания, Шебарша успел осмотреть рану своего гридня, да ещё и перевязать непонятно откуда добытой чистой тряпицей.

Не иначе от нижних портов оторвал.

— Ходить будешь! — вынес он решение спустя короткое время. — Жилы и сухожилия все целы. Только в мясе дырка. Единственное что…

Воевода откинулся назад, поудобнее утраиваясь на вонючей подстилке.

— Дерево есть дерево. В рану занозы могли попасть. А там — день-два и гноиться начнут. Если не промыть вовремя — ногу потом отнимать придётся.

Стрелобой, к немало удивлению волка, выслушал слова витязя с таким будничным выражением на лице, словно тот пересказывал ему, что ел утром на завтрак.

Странные они, эти черноградцы.

— Так что нам делать сейчас? — спросил он Шебаршу. — Сидеть тут и ждать пока этот гридень начнёт гнить? Или обратно полезем?

Но тот не ответил.

Волченя озлился, и собрался повторить вопрос, только уже в более грубой форме, но с изумлением понял, что воевода… спит!

Вот это да! Уснуть в такой момент!

Это… это…

Это ж надо быть настолько уверенным в себе!

Лесному зверю до подобного было далеко. Его сознание ещё не успело отойти от виденного за последние часы. Его будоражили образы, которые рисовала перед мысленным взором бурная фантазия.

Например, раскрашенные рожи мерян, возникающие в отверстии дупла. Впивающиеся в тела спутников стрелы, пропитанные рыбьим ядом, вызывающим мгновенный паралич. И острые колья, на которых сажают их недвижные тела.

Жуть!

Однако мгновение сменялось мгновением, час — часом, и ничего подобного не происходило.

Единственное что изменилось — спустя какое-то время Стрелобой следом за воеводой смежил веки и погрузился в глубокий сон.

Хотя, может, он просто снова потерял сознание.

Успокоился, наконец, и волк.

А после того как он просидел несколько часов в одной позе, созерцая недвижные тела своих невольных товарищей, ему в голову полезли мысли уже совсем другого рода.

Если эти двое уснули достаточно крепко… хотя Стрелобоя в расчёт можно было и не брать — уж не попытаться ли ему…

Сделать, наконец, то, ради чего он и напросился в этот поход?

Уж от мери то дикой он в одиночку-то всяко уйдёт. А там — ищи комара в лесу!

И чем больше времени проходило с того момента, как они забрались в это дупло, тем крепче он убеждался в том, что именно так ему и следует поступить.

Людям, вырвавшим его из лап Лутони и его подручных, он был очень благодарен. Особенно княжичу. Но не до такой степени, чтобы и в самом деле ехать с ними до самого Гостова. Да ещё и предстать там перед судом какого-то неведомого ему мужа. То ли князя, то ли наместника.

Окончательно решимость волка окрепла, когда над землёй начали сгущаться сумерки.

Сейчас или никогда!

Хищник бесшумно поднялся, стараясь не потревожить своих спутников.

В лицо дохнуло ночной свежестью.

Успевшие за несколько часов привыкнуть с прелой вонище лёгкие едва не захлебнулись от восторга, вдохнув, наконец, чистого воздуха. Да ещё и пропитанного целебным ароматом дубовой смолы.

Внизу было уже почти ничего не разглядеть.

Как бы отсюда не сковырнуться! Он ведь лешаку так ничего и не подарил!

Волченя в нерешительности замер над краем дупла.

— Да! Нечего тебе там делать! — неожиданно подал голос Шебарша. — Сверзишься ещё вниз — собирай потом твои кости по округе!

Так же внезапно он сменил свою «сонную» позу на бодрствующую.

— Так что вниз я пойду! А ты — сиди с раненым, да меня жди! Сказки свои рассказывай, чтобы не заскучал. Вон — лук ему свой пообещай продать, тогда точно не помрёт!

Сам же громко засмеявшись над своей шуткой, воевода легко поднялся и оттеснил Волченю от «выхода» из их убежища.

Не сказав больше ни слова, он легко перемахнул через край и скрылся из глаз.

Подавленный зверь послушно вернулся на своё место, снова усевшись на смердящую подстилку.

Даже и мысли не возникло подождать ещё какое-то время и снова повторить попытку бегства.

Да уж — осталось только хвост между ног зажать.

Никогда ещё не встречал человека, который настолько бы его превосходил.

Да и человек ли он?

Поражённый этой внезапной мыслью, волк сам не заметил, как погрузился в глубокий спокойный сон.

Которым боги в последнее время награждали своего непутёвого сына всё чаще и чаще.

Даже прыгающие голые тела мерянок с раскрашенными лицами, неизменно всплывавшие последние часы перед его мысленным взором, стоило ему только на время забыть о всех напастях, наконец-то расточились в небытии.

Когда он снова пришёл в себя, в дупле опять было светло.

Значит — проспал всю ночь.

За исключением освещения, в их убежище ничего не изменилось. Шебарши всё ещё не было, а Стрелобой, похоже, впал в бессознательное состояние. Дышал он тяжело, с придыханием, с большим трудом выталкивая воздух из лёгких.

Волченя потрогал его лоб.

Сухой и горячий, что твоя печь.

И даже напиться дать ему нечего. Кожаная фляга опустела ещё накануне, а наполнить её во время бегства было некогда.

Да и самому пить уже очень хотелось.

И есть тоже.

Ну, воевода хоро-о-ош! — не сказал, ни куда уходит, ни насколько — просто исчез и всё! И что ему — до скончания века тут сидеть — этого гридня караулить? Да подстилку вонючую жевать?

Ну, уж нет! Не для того волк матерел, как угорелый гоняясь по лесам, сбивая лапы о корни и камни, да зарабатывал дырки в шкуре, чтобы вот так вот бесславно окочуриться в дупле!

Муж снова решительно поднялся, на этот раз, правда, с трудом разогнув затёкшие за ночь мышцы и сухожилия.

«Не знаю, свидимся ли ещё, но, на всякий случай, прощай — любитель чужих луков! Если выживешь, заберёшь мой трофей из седельного мешка на пегом жеребце».

Так подумал он, глядя на недвижного гридня.

Но вслух ничего не сказал.

— Прости меня, хозяин дуба! — прошептал он чуть слышно. — Мне совсем нечем тебя одарить. Позволь мне уйти без помех, ведь я не причинил тебе вреда!

Но дух дерева, видимо, не внял — спускаться вниз по стволу зверю оказалось куда трудней, чем забираться наверх. Тогда все ветки, сучки и наросты на коре были в подмогу. Сейчас же они словно сговорились сбросить зверя вниз.

Хотя анадысь его, наверное, подгонял… нет, не страх — его волки не испытывают — скорее, вполне простительное опасение за целостность собственной шкуры. И без того изрядно потрёпанной.

Последние сажени он преодолел едва ли не кубарем, чуть не грохнувшись вниз с высоты собственного роста.

Но не упал.

Хвала всем богам — наконец-то земля. Никогда больше он не полезет на дерево без крайней нужды!

Муж с наслаждением потопал сапогами по жухлой траве.

Ну что, волчонок — ещё помнём лесные тропы?

Ответ на этот вопрос давать не требовалось. Зверь и так прекрасно знал, что этих троп сейчас перед ним открываться — видимо-невидимо.

Но самая первая должна была привести к роднику.

Учуять воду оказалось делом не сложным. Судя по едва уловимым свежим дуновениям, она журчала где-то неподалёку.

Чтобы достичь вожделенного источника, волку потребовалось всего несколько сотен прыжков.

Вот он — на дне неглубокой ложбинки, поросшей по краям кустами боярышника.

Волченя плюхнулся ничком и принялся жадно лакать.

Уф-ф, ядрёна сиська — скусна то как!

Вода была на диво свежей, без малейшей гнилинки или запаха прели. Даже какая-то сладковатая.

Напившись вдоволь, он отвалился от родника и растянулся на земле.

Хорошо-о-о…

Лежал бы себе и лежал.

Если бы только не воспоминание о полусотне голых, но от этого не менее опасных мерян, желающих проделать в его теле на одну, а лучше на несколько дыр больше, чем это предусмотрели боги.

Да ещё о чересчур лихом воеводе, который, вполне возможно, тоже рыскал где-то неподалёку.

Поэтому лучше было побыстрее покинуть это место.

Но сначала наполнить флягу. А то мало ли что ещё может произойти.

Однако стоило волку присмотреться к роднику повнимательнее, он понял, что воду из него больше ни за что пить не будет.

Так вот почему она сладковатая!

Расстояние, отделявшее его от кустов боярышника, Волченя преодолел одним прыжком.

Так и есть! Сразу три тела!

Лежат в позах, каких их застала смерть.

Шебаршина работа! — больше некому.

Так — тела не то чтобы свежие — несколько часов пролежать успели.

Интересно, в какую сторону надо бежать, чтобы не столкнуться с воеводой?

Оставалось надеяться на чутьё зверя.

Но оно молчало.

Пришлось положиться на удачу.

Но и она подвела.

Пройдя примерно с полсотни шагов в выбранном направлении, Волченя наткнулся ещё на два трупа. После того как он его сменил — ещё на один. А затем, спустя небольшое время — на целую «лёжку» из полудюжины мерян.

Этих воевода, похоже, прикончил спящими, поскольку лежали они в характерных для этого занятия позах. Если бы не натёкшие под ними лужи крови, можно было подумать, что они всё ещё спят.

Интересно, они не замёрзли ночью? — вдруг влезла в голову неуместная мысль — Ведь уже осень, а они — голые.

Всего за полчаса метаний зверь обнаружил четыре десятка тел.

Лес, только что казавшийся светлым и даже каким-то радостным, всё больше напоминал мрачную страну смерти, в которую не раз попадали герои вятских преданий и былин.

Кстати, располагалась она примерно в этих же местах.

Даже жутко было представить, что тут творилось ночью. Воображение тут же нарисовало мечущуюся и разбегающуюся в испуге в разные стороны толпу мерян, для которых родная земля в один миг превратился в чужое и страшное место. И бесшумную тень, которая подобно безносой старухе Маране носиться между ним, сея смерть каждым своим прикосновением.

От осознания того что этот… то ли человек то ли демон… накрошивший бесову кучу народу, бродит где-то неподалёку, мужское отличие волка пришло в движение. Правда, совсем не так как давеча на поляне — теперь оно норовило наоборот — поглубже втянуться в муди.

А может быть, он видел сейчас и все его метания по этому лесу? Сидит где-нибудь за кустом, и скалиться, предвкушая очередную свою шуточку?

От таких мыслей Волченю и вовсе мороз продрал по коже.

А в следующий миг его предположение подтвердилось. Витязь и вправду всё это время был неподалёку.

Вот только следить за своим «подопечным» он никак не мог.

А как тут уследишь, если находишься без сознания?

Мало того — висишь вниз головой, подцепленный за ногу ременной петлёй?

Лапа зверя легла на оголовье кинжала.

Похоже было на то, что этой ночью лихой витязь, в полном соответствии с одной из самых излюбленных своих прибауток, всё-таки нашебаршил себе полон рот приключений.

Возможно даже в последний раз.

Конец осени. Залесье. Окрестности города Гостов

Протяжные звуки бубна разносились далеко окрест. Повинуясь их ритму, трое жрецов, облачённых в шкуры священных животных — бера, лося и кабана, обвешанных огромным числом бубенчиков и брекотушек, беспрерывно вертелись и скакали вокруг гигантского идола, вырезанного из цельного ствола огромного дуба. Изображал тот могучего мужа с суровым лицом, всклокоченной бородой, длинными волосами, простёртой вперёд десницей и встопорщенным удом.

К его подножию были привязано несколько голых пленников — вперемежку мужей и жён.

Не будь капище мерянским, можно было предположить, что волхвы готовятся принести жертву Волосу — хозяину всех лесов и повелителю всех зверей. Но кто знает этих дикарей, — каких богов они славят, помимо своих камней?

Святилище располагалось на вершине невысокого, но крутого пригорка, являвшего собой центр обширного городища. Включавшего, по меньшей мере, нескольких сотен домов с дворами, раскинувшихся вокруг капища замысловатой сетью улиц и переулков.

Городище было не только большое, но и хорошо укреплённое. Кроме двух рядов высокого частокола, за которым присматривали явно лучше, чем на том приснопамятном погосте, с двух сторон его прикрывали две узенькие, но топкие речушки. С третьей — немалых размеров озеро.

А с четвёртой стороны лежал широкий пустырь — стрелища в полтора-два, отделявший городища от другого поселения — куда менее обширного, но значительно лучше защищённого.

Точнее даже крепости. Она стояла на высоком холме с обрывистыми склонами, и была обнесена саженными бревенчатыми стенами с полудюжиной боевых веж.

Это и был тот самый Гостов, куда так хотели попасть княжич со спутниками.

Вот и попали.

Как бер в шкуродёр.

Здесь Волчене предстояло предстать перед судом наместника.

Вот только тому в ближайшее время явно будет не до этого. Ведь и самому Олегову сродственнику вскоре, по всей видимости, предстояло испытать на себе нечто подобное.

Тот самый пустырь, который в мирное время, скорее всего, использовался в качестве торжища, и, вполне вероятно — всё невидимое отсюда пространство вокруг холма, заполонили несметные толпы мерян. На глаз никак не меньше нескольких сотен. И они явно готовились к бою — яростно потрясали самым разнообразным оружием, и воинственно пританцовывали под звуки всё того же бубна, примитивно копируя движения жрецов на капище. Те же своими танцами, видимо, пытались снискать благоволения у богов. Дабы те даровали удачу в предстоящей атаке на город.

Волченя, как искушённый в воинском деле муж, мог предсказать её исход и так — без помощи высших сил. У дикарей не было с собой никаких приспособлений для того чтобы взбираться на стены. Разве что они будут делать это по вонзённым в брёвна копьям или топорам. Что при их «сноровке» вряд ли было возможно. Не смогут они и поджечь укрепления. Поэтому им, скорее всего — предстояло понести огромные потери и бесславно отступить.

Но знал он и другое — стены ведь тоже защищают люди. А если их боевой опыт ограничивается парой-тройкой стычек с такими же вот… мерянами, они вполне могут струхнуть, и показать атакующим спину. И тогда никакие крутые склоны и стены с вежами Гостов не спасут.

Но подобного никак нельзя было допустить. Хотя бы для того чтобы частично загладить собственную вину.

Для того чтобы выяснять что здесь происходит, их отряду потребовалось два полных дня. Гридням пришлось несколько раз пробираться в лагерь осаждающих, в надежде добыть хоть сколько-нибудь осведомлённого языка. Дважды приведённые полоняники оказывались пустышками, и ничего толком не могли рассказать. Кроме того что, мол, совсем скоро все святотатцы будут жестоко наказаны. И только третий, по всей видимости, какой-то вождь, поведал, наконец, отчего это мирная последние полвека меря вдруг разбуянилась и, поправ все законы, пошла войной на соседей.

По его словам, началось всё несколько лун назад. Когда по этим местам начал бродить какой-то странный проповедник. Он славил старых богов, и пугал всех гневом высших сил. Одевался при этом как жрец Волоса, вот только выглядел совсем не по-здешнему — ликом тёмен, волосом — черен, носом — горбат, взором же — яростен. Он стращал, что совсем скоро грядёт великая битва, за которой придёт неизбежный конец света. И требовал от людей сделать выбор — за каких богов они будут стоять в свой последний час — за старых, доставшихся от предков, или за новых — принесённых завоевателями. От этого, мол, зависит — попадут они после смерти в ирий или будут стынуть на вечном морозе.

При этом он творил лютые чудеса. Бывало, встанет против него с супротивным словом какая баба-большуха, так он из неё духа злого прилюдно изгонит. В виде ящерицы или змеи. Вынутой из малого разреза на шее. Или из уды. А скажет что поперёк муж добрый — заставит того окаменеть и целый день столпом стоять. Пока не смилуется.

И всё подстрекал он людей собраться с силами, да напасть на детинец наместника в Гостове. Мол, в нём весь корень зла.

— Да ещё и где угнездился? — вещал тот — В самом святом месте мерянской земли! Возле древнего капища отца-создателя!

Вон оно кстати — на небольшом островке посреди того самого обширного озера. Стоит себе камень-истукан, которому, то ли боги, то ли руки резчика придали черты, отдалённо напоминающие человеческие.

Кстати, судя по всему, деревянное изображение, вокруг которого сейчас скакали жрецы, явно копировали с него.

В общем, проповедник призывал народ напасть на крепость и вырезать подчистую всех её обитателей.

— Помяните моё слово люди! — надрывал он горло — Не сделаете этого сегодня — завтра они осквернят ваши святыни!

За короткий срок он успел набрать среди простого люда такой вес, что заставил обеспокоиться «лучших» — вождей, старейшин и жрецов. Они почуяли — ещё чуть-чуть, и власть может попросту ускользнуть из их рук. Существующее положение дел было для тех сродни небесной благодати. Позволяло и обзавестись весьма выгодными торговыми связями с соседними народами, и поднакопить немало добра. Терять которое, да ещё и по прихоти неизвестно откуда взявшегося святоши никому не хотелось. В общем «лучшие» заручились поддержкой богов, собрали отряд верных воев, и, улучшив миг, когда проповедник в гордом одиночестве держал путь из одной веси в другую, окружили его, потребовав немедленно покинуть мерянские земли. Более того — никогда в них больше не появляться. Под страхом лютой смерти.

И в этот раз никакие «чудеса» смутьяну не помогли — над воями жрецы провели особый обряд, и его чары на них не подействовали. Проповедника «проводили» до границ Залесья, и даже чуть дальше.

На этом вроде бы всё успокоилось.

Простой люд конечно, немного повозмущался, но не особо сильно. Но только до тех пор, пока — спустя буквально две седмицы, в одном из священнейших мест мерянской земли — капище на Клещином озере, не случилось нечто страшное. Причём произошло это прямо во время крайне важного обряда осеннего благодарения матери-земли, который ни в коем случае не предназначался для глаз иноплеменников. Последнее грозило потерей благосклонности великой богини. А разгневавшись, та могла наказать своих непутёвых детей неурожаем и мором скотины. После того же, что произошло там, даже трудно было представить, какое она придумает наказание. Чужаки не только увидели сам ритуал и посмели бросить дерзновенный взгляд на священный камень — когда разъярённые мужи бросились за ними в погоню, те учинили настоящую бойню, подло, под покровом ночи, перебив несколько десятков мерян! Таким образом, вместо священной крови дев, они заставили великую мать напиться руды собственных сыновей!

Тут-то народ, ещё не позабывший речей проповедника, по-настоящему взбурлил, и едва не истребив в одночасье собственную верхушку — тех самых вождей, жрецов и старост. Люди потребовали найти и вернуть изгнанника. А во вторую очередь — исполнить его завет — уничтожить Гостов — проклятую крепость находников, вместе с нечистым капищем принесённых ими в Залесье новых богов. Ведь святотатство наверняка произошло при их пособничестве. Так кричали три главных зачинщика восстания — три родных брата из богатого, но мало влиятельного доселе рода — Ёрш, Щука и Карась.

Это по их словам, было очевидно. Ведь нигде в другом месте по всей округе не было больше воев, способных на подобное.

Лучшим людям ничего другого не оставалось, как только перейти на сторону большинства. К крепости сначала подступили жители окрестных весей и городищ. Они перекрыли все дороги, по которым туда могла прийти помощь. Затем подошли люди из более отдалённых мест. Причём произошло всё настолько быстро, что наместник попросту не успел никого оповестить. Или не смог. А если и пытался — гонцов наверняка перехватили.

Вот поэтому-то маленький отряд, при других обстоятельствах преодолевший бы расстояние от Клещина озера до Ростова за считанные дни, и оказался отрезан от города едва ли не тысячей разъярённых мерян.

Тогда вторая группа доглядчиков, отправленная княжичем разведать другой берег водоёма, вернулась почти сразу. Ей повезло наткнуться на говорливого старичка-бортника, который подробно описал гридням, где они оказались, и как им добраться до нужного места.

Главная проблема оказалась связана с отрядом Волчени. После того как он вернулся в лагерь, княжичу со спутниками пришлось сначала добираться до того самого места. А потом ещё немало времени ушло на то, чтобы выходить раненного Стрелобоя. Теперь вот отряд был вынужден таиться за гребнем невысокого лесистого пригорка, в нескольких стрелищах к полуночи от города, и бессильно наблюдать оттуда за происходящим.

Причём почти в полной тишине. Лошадям, дабы те не ржали, замотали морды тряпками. Молчали даже вечно неугомонные отроки. Даже Рада с Огурой больше не обсуждали своё нудное виршеплетение. Сидят вон мрачные, и даже не смотрят друг на друга.

Теперь-то они, небось, навсегда запомнят, что за народ такой — меря! И не будут высокомерно цедить через губу: мол, в сортах чуди не разбираемся.

Сейчас этой самой мери здесь было столько.

Сколь бы не было велико воинское мастерство гридней княжича. Устоять против такого числа вооружённых мужей не смогли бы и легендарные богатыри народа, к которому некогда принадлежал волк. И тех и других попросту погребло бы под потоком стрел, копий и дротиков.

Даже камней.

Поэтому сейчас им оставалось только ждать.

И смотреть на жрецов, беснующихся у подножия гигантского идола.

Каждый из священников имитировал движения зверя, в шкуры которого был одет. Один переваливался с боку на бок и косолапил, изображая бера. Другой — скакал и мотал увенчанной рогами головой, что твой лось. Третий — водил у земли маской в виде кабаньего рыла, делая вид, что ищет жёлуди.

Учитывая, что кумир Волоса — ну, или какого-то другого бога, являл собой, по сути, ствол дуба, последнее смотрелось весьма двусмысленно.

Танец всё ускорялся, вместе со звуками бубна. Прыжки становились всё выше, движения — порывистее. Скоро должна была наступить развязка. Ведь долго в таком темпе ни один человек продержаться не мог. Даже под действием весёлых грибов, которых явно наелись эти жрецы.

Как они влияют на тело и сознание, Волченя знал не понаслышке. Когда он ещё принадлежал народу вятичей, его, как младшего сына, начали готовить в жрецы. Правда недолго — только до того времени, как на охоте погиб его старший брат. Тогда-то он и познакомился с этими растениями. Не иначе как сотворенными богами специально для таких вот обрядов.

Волк прекрасно помнил, как после одного — много двух таких вот грибков все мышцы наливались прямо какой-то неуёмной силой. Можно было беспрерывно прыгать и скакать на протяжении нескольких часов. Правда, движения при этом становились какими-то неестественными. Как у этих волхвов сейчас. Кроме того, куда ближе делался невидимый обычному глазу окружавший людей мир духов.

Последние там попросту кишели, как белые черви в лежалом стерве. В виде разных мелких животных они прыгали, скакали, летали. Едва не садились на голову. Причём каждый из этих «зверьков» имел свою особенность — совершенно невероятный цвет, да ещё какой-нибудь изъян, которого нет у настоящего зверя. Например, там запросто можно было увидеть синего труса с лисьим хвостом. Или жёлтого барсука с крыльями как у совы. Также там ничего не стоило встретить вечно скрытных лешака или кикимору. Волченя их тоже прекрасно помнил. Хозяин леса всем своим видом походил на оживший вековой пень, покрытый многолетним мхом и корявыми сучьями. Болотница была куда симпатичнее — хотя зелёная и вся в слизи да водорослях, однако с очень даже соблазнительным женским телом, со всеми неотъемлемыми в таких случаях частями.

Правда, завидев человека, они, в повседневной жизни почти не опасные, могли заманить его в какую-нибудь непролазную чащобу или гиблую трясину. Но это ещё было не самым страшным. Хуже было повстречать какого-нибудь злыдня или хмыря. А то и вовсе — навьего. Особенно под покровом ночи. Тогда найти спасение можно было только в немедленном бегстве.

Однако, не смотря на все опасности, побывав однажды в мире духов, вернуться туда хотелось вновь и вновь. Только часто гостить там не стоило. Каждое путешествие заканчивалось тяжёлым похмельем и упадком сил, преодолеть которое помогал уход опытного врачевателя и особый настой из трав. Поэтому совершать его молодым жрецам следовало только под присмотром старших товарищей.

Была и ещё одна особенность. Старые жрецы рассказывали — если постоянно есть эти грибы, боги гневаются, и те не оказывают такого же действия, что и раньше. И тогда, чтобы снова попасть в мир духов, придётся глотать больше веселушек. Чего делать категорически нельзя — если их перебрать, например, съесть зараз пять шляпок — можно уже никогда не вернуться. Душа уходит обитать в горний мир, а тело остаётся на земле. Оно дышит и даже совершает конвульсивные движения. Например, дрыгается, если ткнуть в него палкой. Но больше никак себя не проявляет. Отказывается принимать пищу и воду, и, вскорости, из-за жажды и истощения, следом за душой отправляется за кромку.

Один подобный случай Волченя наблюдал самолично.

Именно поэтому испокон веков такие грибы были под запретом для обычных людей. В том числе для воев. Наказание богов за подобное, как правило, следовало незамедлительно. Вкушать их могли исключительно опытные волхвы. И то лишь с какой-нибудь важной целью. Например — испросить благоволения богов на атаку Гостова.

Как поведал воям отряда всё тот же словоохотливый «язык», одобряют они её, или осуждают, должно было проясниться совсем скоро. Болтал тот много и с желанием, явно надеясь тем самым купить себе жизнь. Её мерянину, конечно, никто даровать не подумал — не те были обстоятельства. Но лёгкую смерть тот себе заработал.

Танец жрецов меж тем подошёл к концу. Бубен замер. Вместе с ним — все трое окруживших идол священников.

Толпа беснующихся мерян, собравшаяся для атаки на город, тоже подзатихла. Почти все взоры обратились на капище.

— Всем изготовиться! — разнеслась под деревьями чуть слышная команда Огуры, заменившего на воеводстве Шебаршу.

Гридни и отроки послушно зашевелились, давая крови прилить к отсиженным задам, и прочим частям тела, чтобы те не подвели в решающий миг.

Волченя взял под узцы пегого жеребчика.

Тот недовольно фыркнул.

К каждому из жрецов подошли помощники. От них все трое получили по священному орудию.

«Бер» — двустороннюю секиру, «лось» — короткое копьё, а «кабан» — здоровенный деревянный ослоп, в навершие которого были вставлены острые осколки кремня.

Замолкший было бубен снова подал голос.

Правда, невидимый отсюда игрок ударил по нему только один раз.

Протяжный звук разлетелся по всей округе.

Видимо это было сигналом к началу жертвоприношения.

Все трое жрецов стронулись с места, подняв над головами священные орудия.

Топор, копьё и ослоп одновременно опустились, разрубив шею, проломив голову и пронзив горло трём жертвам, привязанным к подножию истукана.

Три тела задёргались в смертельной агонии, орошая своих убийц и землю вокруг потоками крови.

Интересно — а что это за люди? Вряд ли какие-нибудь случайные путники. Подобное было бы чересчур даже для таких дикарей. Скорее всего — кто-то из своих.

Либо те, на кого пал священный жребий, либо… Не разделявшие общих настроений и вражды к пришельцам.

Последнее, кстати, выглядело очень даже логичным.

Дело-то мере предстояло куда как серьёзное. Видимо поэтому её верхушка и решила вспомнить древний обычай — приносить богам кровавый дар в обмен на военную помощь. А кого ещё отдать в жертву высшим силам, если не того, кто выступает против этой самой затеи?!

Бубен пропел ещё раз.

Орудия снова поднялись и опустились, оборвав ещё три жизни.

А спустя короткое время ещё раз.

Всё — живые пленники закончились.

Девять жертв. Счастливое число.

Вот только поможет ли?

После того как дар был принесён, все взоры обратились на озеро. Точнее на маленький каменистый островок в двух стрелищах от берега, на котором возвышался каменный истукан.

Перед тем как отправиться к праотцам, всё тот же полоняник успел примерно описать, что сейчас должно было произойти.

В случае если боги готовы были выполнить просьбу мерян, голова идола должна была засветиться огненным светом.

Явленное чудо означало бы, что атака будет успешной.

Насчёт рассказанного Волченя сразу крепко заподозрил, что никакое это не чудо. И если оно время от времени и происходит, то отнюдь не по воле высших сил. Это подсказывал ему всё тот же опыт обучения жреческой премудрости. Наставники не уставали повторять — лучшее чудо богов — тщательно подготовленное деяние рук человека.

Они там — в горних мирах, заняты своими делами, недоступными разуму смертных. И им зачастую бывает не до своих неразумных творений, которые копошатся где-то внизу, да вечно что-то выпрашивают. Так что если простенькое чудо можно организовать своими силами, нет никакой необходимости лишний раз беспокоить небесных владык. К тому же простому люду зачастую достаточно бывает простой уверенности — боги с ними. И нет никакой разницы — потекли смоляные слёзы у идолов по их воле, или этому малость подсобили земные слуги. Так что, вряд ли голова этого истукана сверкала огнём оттого, что её, например, изготовили из частицы одного из тех священных камней, которые могут менять цвет. Ведь их же нельзя было видеть иноплеменникам и иноверцам.

Скорее всего, дело было в другом. Для свершения такого чуда вполне достаточно было какого-нибудь волховёнка-сподручника, заранее укрывшегося на островке, и в нужный миг подпалившего трут, пропитанного измельчённым горючим сланцем.

Меж тем время шло, но на куске камня, торчащего из воды, ровным счётом ничего не происходило.

План сработал?

Подтверждая предположение, на островке вдруг откуда-то появилась маленькая, но отчётливо различимая на лазурной глади озера обнажённая фигурка.

Лёгкая, сухая и стремительная. Но в то же время вся преисполненная какой-то внутренней дикой силой, льющейся наружу, словно пена из меха с забродившей медовухой.

Словно дикий олень.

Нет — в этой фигуре не было ничего от травоядного.

Только хищник.

Пустельга!

Вышел из воды, что твой бог войны. Тот самый Перун, которого почитают все гридни.

Тогда, в лесу, он отправил на свидание с предками неполных четыре десятка мерян. Но когда уложил последнего, на краткий миг утратил бдительность и ненароком наступил в ременную петлю капкана, поставленную неизвестно кем и на кого. Вполне возможно, теми же лесовиками на случайного зверя.

Выбраться из неё для матёрого хищника в другое время не составило бы труда. Для чего нужно было всего лишь как следует раскачаться в тенёте и ухватиться за неё рукой. И Шебарша, безо всякого сомнения, справился бы с этой задачей. Если бы в темноте сослепу не налетел виском на толстый сук, надолго лишивший его сознания.

Так он провисел несколько часов. Ещё бы чуть-чуть и вряд ли смог очнуться.

Но, к счастью, на помощь к нему вовремя подоспел Волченя. Он перерезал ремень, на котором висел воевода, и помог тому прийти в себя.

И теперь вот он снова — здоровее всех здоровых — вызвался собственноручно выполнить опаснейшее задание, которое было по плечу только самому удалому вою.

Кроме того — он сам и придумал этот рискованный план.

Ничуть не смущаясь устремлённых на него сотен взглядов, Пустельга неспешно дошагал до подножия каменного идола.

Тот оказался ровно в три раза выше него.

Но витязя это не впечатлило. Он демонстративно развернулся к кумиру боком, взялся обеими руками за свой уд, и…

На каменные ступни их бога брызнула жёлтая струя.

Толпа ахнула.

Потрясённые жрецы возле деревянного идола упали на колени и простёрлись ниц, призывая богов наслать на их хулителя немедленную жестокую кару.

Которой не последовало.

Воздух сотряс неистовый яростный вопль.

Толпа готовившейся к штурму города мери немедленно пришла в движение. Только в другую сторону.

К озеру.

Это было похоже на прорыв бобровой плотины, который Волчене однажды довелось наблюдать. Когда ещё миг назад спокойная гладь реки нежданно взбурлила и обратилась в ревущий и сметающий всё на своём пути поток.

Эта же «стихия» немедленно начала поглощать саму себя. Меряне бежали совсем не так, как это сделали бы более или менее опытные вои. Те вряд ли бы потеряли голову в такой ситуации и двигались бы ходкой рысью. Что позволило бы сохранить силы для решающего рывка, кроме того — соблюсти необходимую дистанцию и не толкаться друг с другом. Дикарям же не хватило для этого ни разумения, ни сноровки. Каждый из них, впав в ярость, немедленно помчался к озеру с такой скоростью, с какой дозволяла сила ног. Само собой, она не могла быть у всех одинаковой. Эти мужи тут же начали сталкиваться, спотыкаться, падать и топтать друг друга. Но не прекращать бега. Крики боли, которые они издавали, долетели даже до леса, в котором укрылся отряд княжича.

После того, как самые быстрые из бегунов достигли кромки озера ситуация только усугубилась. Мастаков плавать среди мерян оказалось ещё меньше, чем умельцев правильно бегать. Поэтому столкновения продолжились и там. К тому же большинство из них полезло в озеро с оружием. И многие из них сразу пошли камнем на дно.

А толпа всё пребывала. И напирала. И продолжала со странным неистовством сама себя топить и топтать. В общем, то, что творило сейчас это несуразное воинство, было больше похоже не на стремление жестоко покарать богохульника, а на попытку бессмысленного самоистребления.

Волчене приходилось слышать от стариков, что подобное иногда происходит на далёкой Полуночи. Правда, не среди людей, а у тамошних мохнатых крыс. Когда их становиться слишком много, они собираются группами и дружно сбрасываются со скалы.

Возможно, так же, как на этих крыс, на бегущих и плывущих к нему мерян, смотрел с островка Шебарша. Во всяком случае, ни капли страха или неуверенности в его фигуре не чувствовалось.

Лица его отсюда было не разглядеть, но Волченя мог прозакладывать всё что угодно, что сейчас на нём присутствовала самодовольная усмешка.

Да уж, молодец — что твой удец — красен да вонюч! Какую кашу заварил!

Меж тем, задача, стоявшая перед отрядом, похоже, всё ближе была к благополучному решению. Пустырь под стенами Гостовского детинца всё быстрее безлюдел.

Вскоре там и вовсе не осталось мерян.

Если, конечно, не считать оставшихся лежать на земле нескольких десятков затоптанных насмерть и покалеченных.

Ну что — пора?

— Пошли! — отрывисто скомандовал Огура, словно услышав мысли Волчени.

До этого почти безмолвная, роща вокруг разом ожила и пришла в движение.

Волку ничего другого не оставалось, как присоединиться к общему порыву.

Перевалив через гребень, за которым до этого укрывался, отряд двинулся вниз по склону. Коней вели в поводу. Шли вперемежку — вои и отроки. Берёгшего ногу Стрелобоя вели под руки сразу два вьюноша. Быстро добравшись до кромки леса, дружно попрыгали в сёдла. Раненому гридню это помог сделать могучий Кремень. Не очень умелой Безымянке — воительница Рада.

Помедлив немного, Волченя тоже взгромоздился на своего пегого.

Но погонять его не спешил.

— Шибче! Шибче! — надрывался Огура.

Кавалькада послушно пришпорила лошадей.

Верхом дело пошло куда быстрей. Массив мерянского поселения, вильнув, остался сначала справа, а потом — позади. Стены же Гостовского детинца вырастали впереди буквально на глазах.

Да-а-а — хорошая крепость! Крутой склон. Довольно глубокий, хотя совершенно сухой и заросший ров. Саженные стены с заборолами. Крепкие вежи в два и три поверха. И не одной мёртвой зоны, которую нельзя было бы обстрелять сверху!

Да уж — вряд ли бы меряне смогли взять её с наскока. Разве только если б защитников было совсем мало, или они пали духом и оставили город без боя.

Ну, если сейчас отряд попадёт туда — точно не оставят!

Интересно, те, кто внутри, получили их послание? Его написали накануне на куске бересты и привязали к крепкой двухаршинной стреле.

Задачу же забросить его в город возложили на Стрелобоя. Она была очень непростой — гребень, за которым они притаились, отделяли от стены по крайне мере, три стрелища. Тот, тем не менее, согласился. Но потребовал, чтобы ему дали для этого трофейный лук Волчени.

Делать этого совсем не хотелось. Однако отказать просительному взгляду княжича он не смог.

Заполучив, наконец, в руки долгожданную снасть, гридень был вне себя от радости. Ласкал её руками нежнее, чем иной муж — жену.

Повозившись так какое-то время, вдруг взял, да и грубо обругал хозяина лука за неправильное с ним обращение. Тем не менее — возложенное на него дело выполнил. Дождавшись сумерек, когда на фоне хмурого неба летящая стрела была не так заметна, он лёг навзничь на самый гребень, и упёрся в дол лука здоровой ногой. Тетиву же, которую подобрал уже из собственных запасов, оттянул обеим руками к самому подбородку. Потратив ещё несколько мгновений на прицеливание, наконец выстрелил.

Добрая тетива из конского волоса не выдержала и лопнула, едва снова не покалечив стрелка. Зато снаряд унёсся высоко в небеса и проделал там длиннющую пологую дугу, которая завершилась точно над куполом самой высокой из веж.

Кстати к ней отряд сейчас и держал путь. Именно там — на нижнем поверхе, располагались единственные ведущие в город ворота.

Только откроют ли их? Вдруг никто из защитников этих стен так и не увидел прилетевшую к ним стрелу?

По мере того, как стены Гостова становились ближе, под ногами всё чаще стали попадаться растоптанные тела дикарей.

Не навидайся Волченя за свою жизнь всякого, его от такого зрелища, пожалуй, могло бы и стошнить. У кого-то из мерян были проломлены рёбра, у кого — сломан позвоночник, у третьих — шея. Один так и вовсе волочил по земле пучок сизых кишок — видимо напоролся брюхом на чьё-то копьё.

При виде едущих на него всадников он поднял вверх руку и попытался заорать. Только вместо крика из его горла вырвался жалкий сип.

Который сразу заглох, когда по его лицу проехались копыта передового коня.

Его пока ещё живые собраться не обращали на кавалькаду никакого внимания, полностью занятые другим делом.

Когда до вежи оставались считанные сажени, там, наконец, началось шевеление. А именно пришёл в движение механизм, удерживающий невысокий подъёмный мост. Причём происходило это без привычного в таких случаях мерзкого скрипа. Не иначе — его как следует смазали накануне.

Значит, всё-таки получили.

Вои и отроки, не сговариваясь, принялись нашпоривать лошадей.

Все, кроме Волчени.

Когда брёвна моста коснулись земли, открыв дорогу через ров, в нижнем поверхе башни начали неспешно раскрываться створки ворот. Куда уже, спустя несколько мгновений, грохоча копытами, начала втягиваться голова отряда.

Вот внутри скрылись Огура со своим неразлучным другом Кремнем.

Потом полудюжина отроков.

Затем ещё два гридня.

Княжич.

Волк тут же мысленно представил себе картину, как Олег въезжает внутрь, спешивается, и его тут же заключает в объятия сродственник, к которому он так стремился попасть.

Тот самый наместник, который должен его…

Почему-то он представил его себе низкорослым, коренастым, и с огромными усищами, что у твоего кота.

Пегий, которого он перестал понукать, сначала засбоил, а потом вовсе перешёл на шаг.

Однако когда немилый ему седок сначала покинул седло, а затем как следует наподдал ему под зад, он припустил так, что только подковы засверкали.

Волченя молча стоял, глядя ему вслед.

Ладно, добрые мужи и жёны. С вами — хорошо, но волк как-нибудь и без вас перебьётся.

Прощай, славный княжич Олег! Мне будет не хватать бесед с тобою. Кто знает — может быть, ещё когда-нибудь свидимся?

Прощай, суровый Кремень, и ты — любитель виршей Огура. Желаю тебе когда-нибудь сплести собственную песнь!

Прощай и ты — любитель чужого оружия. В седельной суме у пегого ты найдёшь для себя подарок, которому наверняка обрадуешься. Тем более там, куда собрался волк, тот вряд ли ему пригодиться. По этому луку там его запросто смогут опознать.

Прощайте прочие гридни и отроки.

Прощай, воительница Рада. Спасибо тебе за твою доброту.

Как будто услышав его, поляница, ехавшая в хвосте отряда — чуть позади Безымянки, вдруг остановилась на самом мосту и развернулась в его сторону.

В её взгляде он прочёл немой вопрос.

Отвечать на который, впрочем, не требовалось.

Ничего не сказав, она махнула ему рукой, развернулась, и ударила пятками по бокам свою игреневую кобылу.

Та в считанные мгновения унесла хозяйку под своды вежи.

Прощай и ты — воевода.

Взор волка переместился на каменистый островок с идолом.

На него уже начали выбираться первые доплывшие меряне.

Как и следовало ожидать, те потратили все силы сначала на бег, а потом на преодоление водной преграды. Поэтому стоявший всё это время всё в той же горделивой позе витязь легко расшвырял нескольких из них. После чего развернулся, неспешно проследовал к противоположному краю островка и нырнул в воду, что твоя рыба.

Многих тебе побед — славный витязь!

Волченя тоже развернулся и поспешно зашагал в противоположном направлении.

Стрелы в спину со стены ждать вряд ли стоило, но всё-таки…

Да! Всё к лешему!

Пора возвращаться к тому, с чего всё началось.

И наконец-то можно спокойно сделать то, о чём он мечтал последние дни.

Рука сама потянулась за пазуху и извлекла наружу свернутый лист лопуха.

Один из слипшихся комочков серы тут же отправился в рот.

М-м-м-м… скусна-а-а…

Вот теперь — совсем хорошо. В пасти у волка — лучшее в мире лакомство, на боку — верный клык, а в кошеле — снова полно стеклянных глазков. А от всех членов исходит такая сила, что он, казалось, способен был без остановки бежать отсюда до самых рубежей земли своего бывшего народа.

Ну, или до того места, где держали его последних товарищей.

Глум…

Желудяк… нет — он точно мёртв.

Отважные братья Кудряши…

Могучий Звенибор…

Я не забыл про вас! Я обязательно приду за вами!

Зверь припустил вверх по склону пригорка, по которому только что спускался.

Уж он покажет недругам, как волки ходят!

И как они умеют мстить.