Бог пива

Константин Крапивко, 2019

Со старинными рукописями надо обращаться осторожно! Ведущий разработчик популярной компьютерной игры «Кольцо миров», разумеется, знал об этом, но допустил ошибку. Теперь ему предстоит путешествие в другой мир и встречи с необычными существами: языческими богами, демонами, драконами и, разумеется, с самыми странными из всех – с людьми… Герою необходимо выжить и вернуться домой, используя возможности таинственного изначального языка. Впрочем, ему повезло – на своем пути он встретил бога пива…

Глава 2

Бьорн Толстый. У дракона четыре ноги

Был, как обычно, прекрасный летний вечер. Народу собралось изрядно, но мое место за столиком в самом уютном углу занять никто не осмелился. Я с благодарностью помахал рукой Красноносому Джему, монументально развалившемуся за стойкой, и полюбовался свирепой гримасой, которой он одарил меня в ответ и которая заменяла трактирщику приветливую улыбку.

Полгода назад, когда я впервые оказался в этих краях, Джем отнесся ко мне, мягко говоря, настороженно. Этот талантливейший из богов чревоугодия прославился своим скверным характером, подчас толкавшим его на самые дикие выходки. Поваром он был непревзойденным, за что ему многое прощалось, тем не менее из своих без малого трехсот лет жизни восемьдесят он провел в Черных Ямах. Такой долгий срок объяснялся еще и тем, что на Небеса из Черных Ям демоны возвращали трактирщика крайне неохотно. Оно понятно: демоны тоже не дураки вкусно покушать. Говорили даже, что они предлагали Красноносому остаться насовсем и сулили какие-то немыслимые блага, но тот отказался наотрез. Демоны слишком раздражали Джема. Они, конечно, всех раздражали, никаких нервов не напасешься…

Поначалу мне казалось, что угрюмый трактирщик почему-то особо невзлюбил именно меня. Посещая его заведение, я всякий раз опасался получить от хозяина нож между лопаток или порцию яда в супе. Я пытался объясниться с Джемом, но он мрачно отмалчивался, а я упрямо продолжал харчеваться именно у него. Со временем Джем завел странную привычку — при моем появлении он раздвигал стаканы и выкладывал на стойку свою знаменитую дубинку. Остальные завсегдатаи отметили этот признак как зловещий и доброжелательно посоветовали мне, пока есть время, приглядеть на кладбище местечко по вкусу.

Однажды трактирщик сам позвал меня в заднюю комнату, выставил бочонок рома и, вертя в руках устрашающего вида молоток, поделился мыслью, что харчевен на небе развелось гораздо больше необходимого. Ром был скверным. Пересотворив его, я клятвенно пообещал своей забегаловки не открывать. Красноносый перестал видеть во мне конкурента, а когда я предложил снабжать заведение Джема выпивкой моего изготовления, настороженность его сразу сменилась радушием. Оказалось, что он неплохо разбирается в живописи урбанистов-природников позапрошлого столетия, собирает их, и даже сам пытается в свободное время писать. Расчувствовавшись, он показал мне несколько собственноручно намалеванных акварелек и портрет лошади. Я дорисовал несчастному животному уши и недостающую ногу, чем окончательно расположил к себе эстетствующего громилу.

Мы подружились. В заведении Джема появился столик, на который мало кто решался посягать, опасаясь навлечь гнев хозяина. То был мой столик!

Много шума наделала история с Верховным, который, сдуру, уселся за него, а когда Красноносый отказался его обслуживать, учинил непристойный скандал, пообещав окончательно сгноить Джема в Черных Ямах. С тех пор ни Верховный, ни многочисленная свита его подхалимов и прихлебателей сюда не заглядывали. Понятно, что после этого у обычных богов трактир Джема стал пользоваться еще большей популярностью.

Избежать репрессий со стороны разгневанного начальства непокорному трактирщику удалось благодаря моему художественному таланту. Всю ночь после прискорбного инцидента я проработал над верноподданническим эпическим полотном под названием «Верховный, гордо и в одиночестве побеждающий Рогатого Брея с Ногами». Во всю стену. Ворвавшийся на следующее утро в трактир с целью арестовать проштрафившегося Джема бог порядка Россум остолбенело постоял перед нетленным произведением искусства, развернулся и удалился для получения дальнейших инструкций. С тех пор его здесь тоже не видели.

— Эй, есть кто живой?! — крикнул я в сторону стойки. — Три минуты жду! Дадут мне сегодня поужинать в этом заведении или прикажете поискать другое?

За стойкой нарисовался Красноносый, взмахнул рукой, и передо мной по волшебству возникли дымящаяся тарелка с фаршированными носами ушура в собственном соку и запотевшая кружка пива. Отхлебнув, я напрягся и попытался изобразить на физиономии восторг.

Стала понятна причина задержки — трактирщик снова решил посоревноваться со мной… ибо это пиво делал не я. Это было вообще не пиво. Это была какая-то выдохшаяся кислятина, ничего общего с моим любимым напитком не имеющая. Подобное мне некогда доводилось пить в портовых притонах Амахка… и я, выходит, зря надеялся, что тогдашние мучения мои навсегда остались в прошлом. Все спиртное для винного погреба Красноносого давно творится только мной, однако Джем уверен, что справляется ничуть не хуже. Я — последняя жертва, соглашающаяся пробовать напитки его изготовления, остальные боги более щепетильны. По понятным причинам: мне, в отличие от них, нетрудно превратить его гадость во что-то куда более пристойное.

А вот носы удались выше всяких похвал! Сочные, острые и вместе с тем нежные, они буквально таяли во рту, оставляя восхитительное послевкусие. Отодвинув кружку в сторону, я с энтузиазмом навис над тарелкой, стараясь не очень чавкать, но тут ко мне подсел бог плодородия Гарик с кувшином вина и двумя бокалами. Наполнив бокалы, Гарик застенчиво посмотрел на меня. Палочки пришлось отложить. Мы чокнулись.

— Будем толстенькими! — сказал Гарик.

— Тсс! Прошу не так громко. Считается, что я худею…

Бог плодородия смущенно заулыбался. Улыбка очень красила его губастую, иссиня-черную физиономию.

— Погода нынче хороша, — сообщил он. — Теплынь-то какая!

— Она всегда хороша, — засмеялся я, — все лето, лето и опять лето! Как вам не надоест?

— Великий Один учит, что зима есть умирание и лютая погибель, а посему время года для бессмертных богов позорное и несоответствующее… Против Одного не попрешь. Да и мерзну я зимой, если честно. Как дела, Бьорн?

— Обычные дела. Намедни гильдия вынесла мне третье общественное порицание, но я обещал исправиться.

— Исправься, Бьорн. — Гарик, пряча взгляд, подлил мне вина. — Если можешь, исправься, пожалуйста. А то в следующий раз будет штраф. У тебя есть деньги, чтобы заплатить штраф?

— У Елены возьму, вообще не проблема.

— Допустим. Но потом они организуют тебе отдых в Черных Ямах, потом… эх… В общем, ты бы лучше притих на время. Пусть успокоятся.

Я иронически посмотрел на него, допил вино, налил себе еще и подлил богу плодородия. Хороший, конечно, Гарик бог, порядочный и добрый, воспитание прекрасное, сейчас таких и среди людей редко встретишь, — только уж слишком покладистый. Тихий чересчур, послушный…

— Бьорн, ты не прав. В чужой монастырь со своим уставом не лезут…

— С каким еще уставом? — развеселился я. — Нет у меня никакого устава. Не дождетесь! Это боссы твои от меня вечно требуют странного, а не я от них.

— Не забывай, что они теперь и твои боссы, и они имеют полное право…

— A-а, пусть катятся! Чувырлы уродские. У меня разговор короткий: не хочу — не буду! И точка.

— Зря. Много способов бога поприжать имеется, ты этого пока и представить не можешь… Станет, в итоге, все равно по-ихнему.

— По-ихнему — не станет! — Разговор начал мне надоедать. — Не переживай ты так, дружище. Я не маленький, чай, понимаю, что делаю. Подумаешь — неприятности с начальством! Да у меня всю жизнь такие неприятности. С младенчества.

— Как знаешь. Тут еще одно. Собственно, об этом я и собирался с тобой… — Гарик огляделся, придвинулся ко мне вплотную и зашептал: — Нечаянно разговор один слышал. Галп побился об заклад с Учителем, что между тобой и Росомахой будет поединок. Из-за Елены.

— Поединки же запрещены?

— Строжайше!

— Ну вот и отлично. Законопатят Росомаху в Ямы годиков на дцать. Без него на небе куда уютнее будет.

— Галп не проигрывает пари!

— Теперь проиграет, — пообещал я, прикидывая, зачем это дурацкое пари с никогда не проигрывающим Галпом могло понадобиться Учителю.

Тоже хочет от меня избавиться? Странно, я почему-то думал, что старый зануда неплохо ко мне относится.

— Не проиграет. И сделают так, что ты сам виноват окажешься… Бежать тебе надо, Бьорн, вот что… На Землю бежать. Затаишься, вряд ли тебя искать будут. А как устроишься — Елену к себе заберешь…

— Так и пойдет она на Землю.

— Если любит — пойдет, — уверенно сказал идеалист Гарик.

— А-а, — махнул я рукой. — Сыграй лучше!

Гарик вздохнул, достал флейту и заиграл. Шум затих. Боги слушали.

Впрочем, наслаждаться музыкой нам пришлось недолго. Буквально через минуту в трактир с грохотом вломились военные, все пятеро, во главе с самым шумным и самым глупым из них Ларсом Отважным по прозвищу Росомаха. Боги войны были в доспехах и при оружии — похоже, болваны опять устраивали свой милитаристский турнир — и выглядели в мирном трактире крайне нелепо. Обступив стойку, они молодецки засадили по стаканчику джина. Пить они не умели, и в скором времени можно было ожидать дебоша. Натянутые отношения с Росомахой позволяли предположить, что именно на меня выплеснутся излишки агрессивности бравых вояк.

Действительно, хлопнув пустым стаканом по стойке, Росомаха оглядел трактир и направился к нам.

— Не поддавайся на провокации, — шепнул Гарик, — он ищет ссоры.

— Добрый вечер, — красивым баритоном поприветствовал нас бог войны, подсаживаясь.

— Тебя никто не приглашал, — сухо сказал Гарик.

— О, если вы настаиваете, я удалюсь, — пророкотал Росомаха, предпочитающий поддерживать мирные отношения с богом плодородия, ибо никому не хочется раньше времени стать неплодородным. — Однако я хотел бы надеяться… — Тут он опустил глаза на стол, увидел стоящую перед собой кружку и просиял: — Благодарю, Бьорн, благодарю! Физические упражнения вызывают такую жажду!

Росомаха схватил кружку, отсалютовал ею и попытался сделать добрый глоток. После чего побледнел, поперхнулся и выплюнул жидкость на пол.

— Какая гадость, — просипел он. — Тебе, Бьорн, это даром не пройдет!

— Сей напиток, — проворчал я, — любезно изготовил для меня наш достойный трактирщик. Лично.

— Чтобы доставить Бьорну удовольствие, — несколько неуверенно поддержал меня Гарик.

— Вот именно, — отрезал я. — И тебе, Росомаха, я его не предлагал.

— Меня зовут Ларс! — гаркнул бог войны на весь трактир. — Тогда почему это пойло оказалось передо мной?

— Случайно, — признался я. — Просто я отодвинул кружку подальше. Согласись, не стану же я такое пить.

— Врешь, толстяк! — И Росомаха выплеснул остатки жидкости мне в физиономию.

Некоторое время я просто сидел, пытаясь сдержать себя и с интересом прислушиваясь к шуму крови в висках. В трактире стало удивительно тихо, только слева что-то возмущенно говорил Гарик, дергая меня за руку. По лицу стекала кислая дрянь, звонко капая с бороды на пол. Я посмотрел на Росомаху. Бог войны достал маленькую пилочку и увлеченно полировал ногти…

Внезапно вскочив, я ловко опрокинул на Росомаху стол. По крайней мере, я попытался сделать это ловко и внезапно. Росомаха подался чуть в сторону, и стол упал, погребя под обломками бедного Гарика. Бог войны неторопливо размахнулся и залепил мне смачную оплеуху. Я не удержался на ногах, но сразу вскочил и бросился на обидчика.

По-моему, он до меня даже и не дотронулся. Просто по какой-то необъяснимой причине, вместо того чтобы смести мерзавца и всей массой своего не слишком худого тела размазать по стене, я обежал вокруг него, все чаще семеня ногами и ускоряя движение, и врезался совсем не в ту стену, в какую планировал. От удара стена содрогнулась. Я упал и снова поднялся, хотя и не так быстро.

Росомаха продолжал чистить ногти. Скоро, надо полагать, начнет ковыряться в носу… Я бросился в атаку. Минут пять я летал по всему трактиру, ломая мебель и вызывая одобрительный смех у присутствующих богов войны. Потом мне, не без помощи Росомахи, удалось выбить головой дверь и выкатиться на свежий воздух.

Ко мне вышли Гарик и Красноносый. Общими усилиями нам удалось переместить мое тело с земли на скамейку за трактиром. Красноносый повздыхал о поломанной мебели, потрепал меня по плечу и ушел наводить порядок в разгромленном помещении. Гарик остался сидеть рядом, одной рукой творя надо мной лечебные пассы, а другой прикладывая чем-то смоченный платок к своему подбитому глазу.

Скоро мне стало настолько лучше, что я нашел силы спросить:

— А тебя-то за что?

— Тебе виднее, — сказал Гарик. — Это столом.

— Ага, — сказал я. — О как… Извини.

Я осторожно ощупал голову. Голова была цела.

— Давай я волосы на твоей плеши выращу, — предложил Гарик.

— Далась вам моя плешь, — проворчал я, — оставьте мою плешь в покое.

— Да мне-то все равно, меня Елена просила.

— Меня тоже просила. Перебьется.

Мы посидели молча. Было еще совсем светло, но на небо уже выползла бледная круглая луна. Начался предзакатный ветер, и в темнеющем перед нами лесу зашевелились сумрачные тени. В заведении Красноносого зажглись светильники. Светильников со скамейки видно не было, но их мягкие блики играли на синих окнах трактира. Ранняя ночная бабочка бестолково билась в стекло рядом с распахнутой форточкой. Гарик спрятал платок, достал флейту, но играть не стал.

— Что будешь делать? — спросил он.

— Не знаю. То же, что и раньше. Что тут можно сделать?

— Ага, и будет то же, что и сейчас, — хмыкнул Гарик. — Не навоевался еще?

— Никогда не был силен в кулачных разборках!

— А в магических — силен?

— Не знаю, — признался я, — не пробовал.

— Ты меня извини, конечно, но все это детский лепет, — вздохнул Гарик. — Если ты пошлешь Росомахе вызов, то Верховный законопатит тебя в Ямы — он давно ищет повод. Победить же в поединке с богом войны у тебя нет ни одного шанса.

— Это мы еще поглядим…

— Хочешь помочь Галпу выиграть пари?

— Чихал я и на него, и на его пари.

— Хорошо, допустим, будет поединок и ты одолеешь. Тогда тебе придется Ларса убить. Ты умеешь убивать?

— Зачем сразу убивать? — возразил я. — Уж как-нибудь без этого обойдусь. Всю жизнь обходился и начинать не намерен. Выкручусь как-нибудь.

— Закон Одного, — терпеливо сказал Гарик. — В случае божественного поединка выживает только…

— Да знаю, знаю! — перебил я раздраженно.

— И все, посмевшие вмешаться в ход поединка, обречены на гибель, равно как и один из поединщиков, — упрямо закончил Гарик. — А если знаешь, так и не говори глупостей! Раньше для тебя законы мироздания другими были!

— Я другого не знаю. Кто он такой, этот Один, чтобы мне свои измышления навязывать?

— Отец богов, — веско сказал Гарик. — И не измышления это, а закон. И этот закон работает. Всегда. Думаешь, ты тут один такой белый и пушистый? И попушистее были, а ничего, как миленькие на поединках убивали! А если не своими руками, так приключалась досадная случайность с летальным исходом…

— Я тоже бог, — напомнил я. — И жить намерен по собственным законам. Так что посоветуй своему Одному…

— Ну, пока ты еще не совсем бог, — поспешно сказал Гарик, оглядываясь с опаской, и переоднился. — Я имею в виду, официально…

— Не в бумажке дело, — сказал я.

— Не в бумажке, — согласился Гарик. — Но бумажка сильно упрощает жизнь.

— Это точно, — проворчал я. — Например, вернуться на Землю, как ты советуешь, я не смогу, даже если захочу.

— Демон меня усынови, — выругался Гарик, — все время забываю, что ты новичок!

— Ну, не все время, — утешил я. — Когда не надо, ты об этом не переставая талдычишь.

Гарик виновато улыбнулся.

— А ты научил бы меня, — сказал я с напускным равнодушием.

— Ты же знаешь порядок, — вздохнул Гарик. — Путешествовать между мирами учат только после обряда посвящения. Да и то, если комиссия сочтет нужным…

— Я вообще не уверен, что меня в боги посвятят, — сказал я. — Диплом уже месяц как готов.

— Если сразу не посвятили, то теперь-то — тем более… У тебя сколько порицаний за этот месяц?

— Три общегильдийских. Я же говорил. И одно лично от Верховного, с занесением куда-то там.

— На скрижали истории, — сказал Гарик. — Нет, Бьорн, не проси, я клятву давал. Ты вот что… Попробуй через врата уйти.

— Здравствуйте, — усмехнулся я, — так их же дракон охраняет! Он же меня сожрет и не заметит!

— Может, с драконом ты и договоришься. — Гарик опустил глаза.

— Куда там… Я даже с богами договориться не могу.

— Не со всеми же, — обиделся Гарик. — Ну и потом, не можешь договориться с богами, попробуй договориться с драконами. Старая истина.

— Какие они хоть, драконы эти? А то я про них не знаю ничего толком, одни легенды земные…

— Драконы — разные. От нынешнего, говорят, воняет непереносимо… Вот приходи завтра на сбор ополчения, — оживился Гарик, — я попрошу Учителя лекцию про драконов прочитать.

— Нет уж, — улыбнулся я, — туда ты меня не заманишь, хитрюга.

— Ну, тогда сам узнавай! — рассердился Гарик.

Я пожал плечами — сам так сам, библиотека на Небесах роскошнейшая.

— Вот, держи, — буркнул, смягчаясь, Гарик, снял с шеи амулет, корень священного растения Ишгаш, и протянул мне. — Если вдруг окажешься на Земле и надумаешь вернуться — просто съешь это, и снова будешь на Небесах. Но только обещай мне одну вещь.

— Какую? — Я не торопился брать предложенный амулет. — Я привык свои обещания выполнять.

— Если тебе предложат самому стать драконом, — Гарик строго взглянул мне в глаза, — откажись!

— В каком смысле? — опешил я.

— В прямом. Драконами, знаешь ли, редко рождаются. Драконами становятся… Дракониха-то всего одна, не справляется.

— Спасибо, — сказал я, беря корень и просовывая голову в цепочку амулета. — Уши мешают. Драконом становиться не собираюсь, но обещать ничего не буду.

— Скотина, — беззлобно сказал Гарик.

— Какой есть… Ладно, мне пора.

— Тебя проводить?

— Уж как-нибудь сам провожусь. — Я пожал Гарику руку и направился в сторону леса. — Где-то здесь тропинка должна быть…

— Завтра увидимся! — крикнул мне вслед оставшийся сидеть на скамейке Гарик.

Не оборачиваясь, я помахал рукой и продолжил шагать, прокручивая в уме последние неприятности. Мокрая от Джемова эля жилетка неприятно липла к животу; болел ушибленный бок, гудела голова, и меня до сих пор трясло от переизбытка адреналина. Когда я дрался последний раз? То ли в пятом, то ли в шестом классе. Лет тридцать назад…

Я вошел в сумрак леса. Тропинка была качественная, обросшая тропиночным мхом, и удобно пружинила под ногами. Вокруг раскинулся чудесный сказочный лес. Он часто примирял с мыслью, что теперь мне придется жить на Небесах, поскольку чудесного на них было полно, а вот сказочного — только этот великий лес. Правда, иногда сказочной бывала и Ленка, но реже, чем хотелось бы.

Эх, да кабы не Елена, я бы придумал, как отсюда смыться! При мысли о богине любви я несколько повеселел, хотя с ней последнее время тоже были проблемы. Уже два раза я уходил от нее — но оба раза она меня возвращала. Первая женщина, сопротивляться выходкам и капризам которой у меня как-то слабо получалось…

Совести местным богам не хватает, вот что!

К любимой, конечно, это не относится, равно как и к Гарику, и к иже с ними. Даже ко всяким там Росомахам не относится. Росомаха — что? Просто болван, ревнующий меня к Елене, к тому же болван с какими-то дикими понятиями о чести. Из тех, что убивают соперника в надежде, что женщина перейдет во владение победителя, в качестве приза за доблесть, как бывает у некоторых зверюшек.

А вот Верховный и его приближенные — это уже нечто невообразимое. Оно конечно, власть портит, и собака на собачьей должности, но не настолько же… Говорят, новичкам всегда тяжело. Говорят, опять-таки, что через век-другой все утрясется. Но я здесь меньше года, а обрыдли мне Небеса уже по горло… Жил себе спокойно, горя не знал, так ведь нет — угораздило богом стать. Врожденная предрасположенность, по словам Верховного, будь он неладен. Эх, мама, мама!

Хотя чьим-чьим, а вот словам Верховного я верить не обязан. Потому что он все время врет, работа у него такая… А я ведь ему тоже сразу не понравился, с первой же встречи…

…Последний мой день на Земле начинался омерзительно. С вечера я сильно перебрал, по причине того, что губернатор острова приказал сжечь две мои последние и, может быть, лучшие картины. В отожравшемся до размеров крупного борова шакале на переднем плане он, видите ли, опознал себя. Губернатор даже приказал меня арестовать, хотя я и кричал, что это вполне абстрактная шакалосвинья. Не надо было пририсовывать монокль и котелок, и так бы все поняли.

К счастью, был карнавал, и праздничная толпа, состоящая в основном из поклонников художественных талантов и прочих бездельников, в обиду меня не дала. Отобрав у посланных милиционеров оружие, народ повалил к дому губернатора. Дом этот нравился людям меньше уничтоженных картин, кто-то уже побежал за факелами, но тут губернатор, спасая собственную шкуру, объявил с балкона мне помилование, после чего пообещал уйти в отставку. Потом мы — я и ликующие поклонники — это дело отмечали, хотя и знали цену обещаниям шаколосвиньи. Потом — я не помню. Проснулся у себя в художке, один, правда, на подушке валялась загадочная черная шпилька.

Похмелье — всегда похмелье, и, поскольку ничего другого под рукой у меня не было, а жажда мучила как никогда, я заливал свой огонь водой. Вода очень мирно соседствовала внутри меня с огнем, неприятно давила на желудок, перекатывалась при каждом движении, булькала и, вместо того чтобы помочь, доставляла новые муки. Пива же хотелось так, что за несколько глотков его я готов был продать душу — однако покупателей что-то не находилось.

Денег, как обычно, не было ни копья… Бутыль водки, припасенная для таких вот экстренных утренних обстоятельств, оказалась пуста. К поклонникам обращаться не хотелось. Настроение было ни к черту, я в таком виде с поклонниками не общаюсь. Какого демона, в самом деле, они спасали меня, а не картины? Меня-то никто жечь не собирался!

Выбора не было, я подсаливал и пил гадкую теплую воду. Но почему бы не представить — воображение у меня всегда было чересчур развито, — что я пью все-таки пиво?

Я торжественно наполнил свою любимую кружку, закрыл глаза и заставил себя почувствовать вожделенный вкус — горьковатый, чуть терпкий, сытный вкус ледяного пива. Глотнул и понял, что пью и в самом деле отнюдь не воду. Мысленно пожелав счастливого пути уехавшей крыше, я осушил кружку до дна и снова наполнил до краев, зачерпнув из бочки с дождевой водой.

Еще раз проделал в воображении ту же операцию, и снова вода превратилась в пиво. Зажмурившись от блаженства, я начал смаковать маленькими глотками… Когда была начата третья кружка, я уже чувствовал себя отлично. Оказывается, сойти с нарезки иногда бывает приятно. Честно говоря, я совсем не встревожился, когда моя тесная художка неожиданно преобразилась в сверкающий золотом дворцовый зал. Было уже как-то все равно.

Где-то сбоку пиликала тихая скрипка, вкусно пахло свежеиспеченным хлебом, а прямо передо мной сидел на троне старик, задрапированный в белую хламиду, и, не мигая, меня разглядывал. Старик обладал роскошными мохнатыми бровями и скуластым лицом аскета. На редкость почтенный старик, хотя и было в его лице что-то неприятное. Я даже почувствовал некоторое несвойственное мне стеснение по поводу своей заплатанной ночной рубахи и босых ног…

— Хотите пива? — прервал молчание я, протягивая ему кружку и гадая, исчезнет он или нет при звуках моего голоса.

Старик исчезнуть не пожелал, а, наоборот, заговорил, очень низким, глубоким голосом.

— Я не пью пиво, да и тебе советую употреблять его в меньших количествах, — брезгливо сказал он.

— Спасибо за оригинальный совет, — не без сарказма поблагодарил я. — Скажите, вам когда-нибудь случалось сойти с ума?

Старик скорчил недовольную гримасу, из которой я уяснил, что не случалось. Выразительная мимика… Я наконец понял, что не понравилось мне в его лице. Начальственная тупая надменность, которая обычно все ярче проявляется по мере восхождения по служебной лестнице. Галлюциногенный старик, похоже, взошел высоко, куда там нашему губернатору…

— Зря. — Я отхлебнул. — Во всем есть свои приятные стороны.

— Ты хоть знаешь, кто ты такой есть? — раздраженно спросил начальственный старик.

Я решил, что придется, к сожалению, действительно завязывать, а то уже собственные видения перестали узнавать.

— Понятно, знаю. Бьорн Нидкурляндский, художник, — представился я. — Да меня все знают!

— Ты — бог.

— О, спасибо… — смутился было я, досадуя, что позволил себе так нехорошо думать о порядочной галлюцинации, но тут мерзкий старикашка все испортил, безапелляционно заявив:

— Я имею в виду вовсе не твою бездарную мазню!

— В таком случае — от бога слышу!

— Логично. Ты говоришь с богом. С Верховным богом.

— Очень рад. — Я снова приложился к кружке и в три хороших глотка допил пиво, чтобы немного успокоить нервы. Не помогло. Сдерживаясь, я спросил: — И как прикажете называть вас?

— Как тебе будет угодно, — с прежней брезгливой гримасой сказал старик. Ему мое поведение тоже не слишком нравилось. — Но обычно меня называют Верховным.

— Мне будет угодно воспользоваться вашим предложением, — сказал я. Оказывается, мои картины — мазня! Причем бездарная… И, кстати, чего я этому козлу выкаю?

— Буду называть тебя Белой Горячкой, лады?

— Ты будешь называть меня Верховным! — заорал старик, вскакивая с трона и топая ногами.

В руках его, откуда ни возьмись, появилась здоровенная клюка. Очень симпатичная клюка, черного дерева, с хитрой резьбой и набалдашником из огромного красного камня. Похоже, вспыльчивый старик примеривался, как бы половчее треснуть этой клюкой меня по голове. Зря он. Я ведь тоже не с пустыми руками.

— Кружка, — примирительно сказал я, показывая свою литровую кружку, — вот грозное оружие Бьорна! Так и быть, буду называть тебя Верховным.

— Разве мы перешли на ты, толстяк?! — прорычал старик.

— С первых твоих слов, — подтвердил я. — Да ты садись, а то в ногах правды нет. В столь почтенном возрасте вредно так волноваться. Лучше скажи, где это мы?

Старик неблагожелательно молчал, рассматривая меня. Молчал, как умеют молчать только большие шишки, от решения которых, по их мнению, зависит судьба бедолаг нижестоящих — дабы нижестоящие помучились в ожидании судьбоносного решения.

— На меня эта молчанка не действует, — сообщил я. — Язык проглотил?

— Ты на Небе, разумеется, — буркнул старик.

— В раю, что ли? — не понял я.

— В какой-то степени, — ухмыльнулся старик. — Рая, в твоем понимании, не существует.

— Да нет у меня никакого понимания рая, — возразил я. — Еще чего не хватало! А где Один тогда?

— В раю. Так то — Один… Ох уж мне эти боги виноделия, — успокаиваясь, устало посетовал старик, усаживаясь обратно на трон. — Вечно возносятся в непотребном виде и начинают пьяно хамить!

— Ну, кто тут хамит, еще большой вопрос, — не согласился я.

— Помолчи! — приказным тоном потребовал старик. — И запомни! Первое: ты сын Одного, бог. Второе: разговаривать я с тобой буду после того, как проспишься, пьяная рожа! Третье: жить ты отныне будешь здесь…

— Ага, — вмешался я. — Значится, так! Первым делом твое дурацкое кресло выкинем и поставим мне диван…

— Я имел в виду — на Небе! — яростно крикнул старик. — Елена!

— А вот этого ты не ви… — Повернувшись к старику спиной, начал было показывать я «это», но тут увидел вошедшую в зал Елену и одернул рубаху. — На небе так на небе, уговорил, речистый.

— Елена, это новый бог виноделия. Отведешь его к Учителю, покажешь все. И посели его куда-нибудь… куда-нибудь подальше от меня!

— И поближе к себе! — с восторгом поддержал я Верховного…

…Все еще переживая в воспоминаниях то злосчастное утро, я вышел к поляне, на которой располагался дом Елены, — необходимости завести постоянное собственное жилище у меня пока не возникало. Ленка стояла на крыльце. По обыкновению, она была не одна.

На этот раз вокруг нее со старомодной галантностью увивался Учитель. Он что-то страстно шептал, схватив Ленку за руку и пытаясь заглянуть в ее глаза. Ленка краснела, отводила глаза в сторону и мягко пыталась ручку освободить — короче, была очень довольна. Моего появления они не заметили.

Настроение окончательно испортилось. Я развернулся и незамеченным пошел прочь, размышляя, чем отличается богиня любви от одноименной жрицы. Получалось, что ничем… Терзаемый ревностью, я был, конечно, несправедлив. Подобно многим земным женщинам, Елена считала личным оскорблением, если какой-нибудь представитель противоположного пола оставался равнодушен к ее чарам. Богине не пристало безропотно сносить оскорбления! И Елена старалась изо всех сил…

Я решил больше не думать о ней. Просто выкинуть из мыслей. В конце концов, я бог или демон дрожащий? И что, я себе других баб, что ли, не найду?!

На Землю! На Землю, и гори оно все синим пламенем!

Приняв решение, я отправился к шалашу. Он был в ближайшей роще, под стволами двух причудливо сросшихся дубов. Я обустроил шалаш, когда Елена, после очередного скандала, впервые не пустила меня ночевать. Там у меня было все необходимое: одеяла, подушка, свечи, пара учебников по божеству, этюдник и краски, еще кое-какие полезные мелочи. Именно там я готовился к сдаче диплома, дабы не отвлекаться на Ленку. Там же я хранил и свою дипломную работу — неиссякаемую пивную флягу. В шалаше было уютно, ночи на Небе стояли теплые, а дождя я за последний год не видел ни разу.

У одеяла, занавешивающего вход в шалаш, опираясь на щегольскую трость, стоял глава гильдии искусств Ротай Галп. Как всегда, одет он был так, как, по его мнению, должен одеваться художник. Грубая кофта крупной вязки из дорогущей шерсти морского барана, бархатный берет с павлиньим пером, шелковая рубаха и свободные шелковые бриджи, козьи башмаки. На кофте красовалась скромная наградная ленточка — Галп был героем войны с магами, в решающий момент исхитрившимся тяпнуть Густелиуса за пятку. По его словам, этот укус предводителя магов явился переломным моментом в битве. Кое-кто смеялся, но я Галпу верил — на редкость ядовитый тип…

Галп задумчиво смотрел в сторону и делал вид, что не замечает меня. Одно то, что, не обладая никакими особыми талантами, он стал главой гильдии, говорило о многом. Джем рассказывал мне о некоторых эпизодах карьеры Галпа, а Елена по его поводу однажды обронила лаконичную фразу: самая богатая и самая опасная мразь на Небе…

— Вы бы хоть краской измазались, — посоветовал я, — если уж так хотите на художника походить.

— А, Бьорн! — наигранно обрадовался Галп, прикидываясь, что не слышал моих слов. — Добрый вечер.

— Да уж, — сказал я, — добрее некуда! Между прочим, здесь я живу, а не вы. Дайте пройти.

— Я в курсе, — кивнул Галп, продолжая загораживать вход, — я и ждал именно вас. Мне необходимо переговорить по важному делу.

— Важному для кого?

— Для меня, — улыбнулся Галп, — но, надеюсь, и для вас.

— Не будет у нас никаких дел, — сказал я. — Кто вчера на заседании орал, что такие, как я, позорят славную гильдию? И что меня давно пора гнать в шею?

— Это была моя обязанность, — сказал Галп. — Долг. Служба в гильдии имеет свои неприятные стороны. Я подчинен Верховному и должен проводить его политику… Поверьте, Бьорн Нидкурляндский, я глубоко чту ваш талант и сожалею о случившемся.

— Вчера вы почему-то о таланте не вспомнили, — пробурчал я. — Ладно, выкладывайте, чего надо.

— Я бы хотел купить вашу дипломную флягу.

— Не продается, — отрезал я.

— Восемь тысяч золотых!

— Однако, — засмеялся я, — вы, я вижу, не бедствуете. Тем не менее фляга не продается.

— Я и не ожидал, что вы согласитесь сразу, — улыбнулся Галп. — Десять тысяч.

— Галп, а ведь вы, наверное, в этой кофте сильно потеете? — с сочувствием спросил я. — При местной-то погоде…

— Я никогда не потею, — продолжая улыбаться, сказал Галп. — И потом, я только что с Земли.

— Ну и как там, на Земле?

— Там прохладно, — сказал Галп. — Послушайте, Бьорн, вы только не подумайте, что я лезу не в свое дело, но последние слухи… А также известные мне по долгу службы события, связанные с вами… Все это позволяет предположить, что вы не прочь вернуться назад.

— Вранье, — соврал я.

— Что ж, я не настаиваю. Просто подумайте над моим предложением. Двенадцать тысяч золотом, и, если у вас возникнет такое желание, я рискну доставить вас на Землю. Всего доброго. — Галп приподнял берет и пошел в сторону Ленкиного дома.

— Минуту, — окликнул его я, — что там с моими работами? Я хотел бы их забрать.

— О, это никак невозможно, — прижав руки к сердцу, приторным тоном сказал Галп. — Вероятно, в силу занятости вы запамятовали, что вчера был последний день уплаты членских взносов. Поскольку вы не заплатили, работы переходят в собственность гильдии. Поскольку за вас заплатил я, картины теперь мне и принадлежат.

— Но ведь это гроши, — возмутился я, — и потом, я действительно запамятовал, и ваша обязанность была напомнить о взносе! Я хочу выкупить «Кающуюся грешницу».

— Приношу свои извинения за некоторую небрежность в выполнении служебных обязанностей, — поклонился мне Галп. — Вы можете поднять вопрос об этом на ближайшем собрании гильдии, и я извинюсь еще раз. Что же касается моей картины — я подчеркиваю, моей! — то она, еще тысячу тысяч раз простите, не продается. Я имею в виду, не продается за деньги. Так что все в ваших руках, Бьорн.

— Интересно, что скажет Верховный, — задумчиво сказал я, — о вашем предложении продать дипломную работу и доставить меня на Землю…

И тут Галп захохотал. Он хохотал не прикидываясь, повизгивая, из узких глаз его катились слезы, он притопывал, хлопал себя по шелковым ляжкам и с трудом удерживался на ногах.

— Ха-ха-ха, — сказал я. — Очень смешно!

— Ох, мальчик, — вытирая слезы расшитым подолом рубахи, промычал Гали, — ох, хорошо-то как… Давно меня так не разбирало… Хотите пари — на сто тысяч золотых, которых у вас нет и никогда не будет, — что вы не донесете на меня или на любого другого Верховному?

— Да какое там пари, — проворчал я. — Все правильно, не донесу. Морду бы вам набить…

— Но вы и на это не способны, — подхватил Галп. Глазки его сияли. — Поэтому морду всегда бьют вам, нидкурляндец. Послушайте, Бьорн, совет взрослого бога: бегите отсюда. Вам здесь не место. Забирайте свою флягу и уносите ноги. Вам повезло, что вы ее спрятали так, что я не смог найти и был вынужден предлагать сделку. Кстати, не ожидал от вас… Учтите, вы мне-то на один зуб, а я далеко не самое страшное, что может встретиться на Небесах! Воспользуйтесь советом — я редко говорю то, что думаю.

Эдак разобрало мерзавца. Ну, сейчас я тебя…

— Зато я художник, — равнодушно сказал я.

— Да, — Галп помрачнел, — зато вы художник. Утешайте себя этой мыслью. Обещаю, из уважения к таланту, каждые сто лет навещать вашу могилу и оставлять на ней букет полевых цветочков. Видите, как я сентиментален…

— Обещаю один раз помочиться на твою могилу, — сказал я. — Вали отсюда, пока цел, ублюдок бездарный!

— Валю, — сказал Галп, — уже валю. Вам меня не обидеть, Бьорн Нидкурляндский: все мы ублюдки в каком-то смысле… Ублюдки Одного. Но вы все-таки подумайте над моим предложением. Оно остается в силе.

Я смотрел, как Галп уходит, и думал, что он, в сущности, прав. Мне здесь не место… Потом обогнул дуб и снял с сучка флягу, которую вчера забыл забросить в шалаш. Дошел до ручья и попытался отмыться, зачерпывая воду ладонями, потом плюнул и залез в ручей всей тушей. Прополоскал штаны и жилетку, бросил их сушиться на ближайший куст и вернулся к шалашу.

В шалаше пахло горелой свечкой; засветив лампу, я обнаружил, что в моих вещах копались, даже не позаботившись разложить их по местам. Я отхлебнул из фляги. Хорошо… Приложился еще раз, как следует.

— Нет, — пообещал я себе, гладя флягу по замшевому боку, — Гали тебя ни за что не получит. Лучше подарю тебя первому встречному, но этому хмырю ты не достанешься точно…

Некоторое время я размышлял, как быть с Росомахой. Боги войны, как правило, довольно гадкие твари, но наглость этого переходила все границы. Оставить давешний мордобой в кабаке без последствий или все-таки преподнести безмозглой груде мышц маленький божественный подарочек? На добрую память о сегодняшнем вечере. А то он так и будет махать кулаками при каждом удобном случае… Эх, да что я! В конце-то концов — дураков учат!

Существует великое множество способов волшебного воздействия на окружающий мир. С помощью живописи, музыки, жестов, слов — в общем, с помощью чего угодно можно буквально творить чудеса.

Вовремя скорченная рожа в сочетании с удачно показанным кукишем помешают даже самому наглому торговцу навязать вам никому не нужный товар. Грамотный трубач, сыграв определенную мелодию, способен разбудить уснувшего вечным сном, а любитель игры на волынке без особого труда снова уложит его в могилу. Написанные великими художниками персонажи сходят с полотна и начинают жить собственной жизнью — гениальная Ила Маз трагически погибла от лап нарисованного ею же чудовища; к сожалению, так рисовать у меня пока не получается…

Маги, избранники изначального, пользуются стихами: те, что поплоше, колдуют одностишиями, те, что посерьезнее, используют трехстишия, а Один, как мне рассказывали, способен время от времени разродиться и семистишием. Однако самый простой и вместе с тем самый сложный способ изменить вселенную в нужном вам направлении — просто пожелать такого изменения. Именно эта способность и делает бога — богом.

Преодолев естественную брезгливость, я до мельчайших нюансов представил вкус гадости, которую Росомаха так опрометчиво выплеснул мне в лицо. Прикинул, каким станет вкус этого замечательного напитка, если кружку с ним на недельку оставить под местным жарким солнышком… Капнуть туда рыбьего клея… Поперчить и добавить сахара…

Очень хотелось бы, чтобы отныне все, что он будет пить, превращалось в эту неудобоваримую гадость… Хотелось мне долго, я содрогался от отвращения, не жалея себя, и совершенно выбился из сил. Заклятие было наложено крепко.

Я отхлебнул из фляги и прополоскал рот, избавляясь от привкуса придуманной мной мерзости, заткнул флягу пробкой и подложил под голову. Свернулся калачиком… Бреи и демоны, а ведь Галп почти выиграл пари, о котором мне Гарик рассказывал! По закону пострадавший от несанкционированного заклятия имеет право убить обидчика; Росомаха, грубо говоря, получил от меня пусть и своеобразный, но бесспорный вызов! Теперь действительно нужно держаться от него подальше. На Земле он меня не найдет, бог Росомаха слабенький, но мосты можно считать сожженными — на Небесах не больно спрячешься…

Мне приснилось, что несчастного бога войны, из-за постоянного употребления неудобоваримого напитка, разбил паралич. Так как на эти мучения обрек его я, меня терзали чудовищные угрызения совести. Я пытался вылечить Росомаху с помощью шоковой терапии, для чего сбрасывал инвалидную коляску с находящимся в ней страдальцем в море с высокого обрыва — по идее, он должен был поплыть и излечиться от недуга. Ларс, однако, излечиваться и плыть не желал, а, наоборот, шел ко дну. Я нырял за ним, вытаскивал из воды, тащил на обрыв, сталкивал в воду; он тонул, я прыгал за ним…

Когда я, уже падая от усталости, в очередной раз затащил Росомаху на вершину скалы, то обнаружил там смеющуюся Елену.

— Что ты мучаешься, — проворковала она. — Сейчас я Ларсика поцелую, и у него все пройдет. Уходи, разве ты не видишь, что нам нужно побыть вдвоем?..

Я проснулся разбитым и долго лежал в темноте, приходя в себя. Тело ныло, как после тяжелой работы. Вставать не хотелось, но вставать было надо. С Ленкой нехорошо получается, убегаю, даже не попрощавшись. Я подумал, не написать ли ей письмо? Ладно, она у меня баба умная, сама поймет. Я представил ее лицо — когда она узнает, что меня больше нет, что я на Земле… Первым делом она, понятно, перебьет всю посуду в доме. Картины жалко, надо полагать, им светит костер. Сделать авторские копии, впрочем, не сложно. А может, и не тронет картины. Может, застынет перед моим автопортретом, выронит нож, которым собиралась его покромсать, упадет на колени, заломит руки и разрыдается. Простоволосая, в этой своей прозрачной ночнушке. И тут я такой неслышно подхожу сзади и кладу руки ей на… стоп! Еще немного фантазии, и я никуда не уйду. Разнюнился-разбабился я что-то, а давно пора делать ноги. В конце концов, она меня, при желании, и на Земле найдет. Богиня любви, и не из последних, — сердце подскажет, где искать…

Я вылез из шалаша, умылся, оделся — штаны на поясе были еще сырыми, — поправил на боку флягу и отправился в путь. На Землю. Налегке. Уходить надо, бросая все, иначе далеко не уйдешь…

Чтобы оказаться на Земле, мне надо было пройти через так называемые врата. Механизм их действия я представлял себе крайне смутно. Учитель однажды попытался меня просветить на этот счет, но я ничего не понял. Там была задействована какая-то высшая магическая математика, я же по складу ума — убежденный гуманитарий. Я в свою очередь попытался объяснить Учителю, что такое гуманитарий, но он понял меня несколько упрощенно.

— Ленивый болван! — сказал он. — Тебя бесполезно чему-то учить…

Врата находились на западе. Их охранял дракон, который не пропускал никого без разрешения Верховного.

Про драконов я знал даже меньше, чем про врата. Дело в том, что драконов, демонов и рогатых бреев боги воспринимали как потенциальных агрессоров и изучали на так называемых семинарах небесного ополчения.

Из объяснений Учителя я понял, что потенциальный агрессор, как всегда и бывает, — это те, кого мы, боги, собираемся со временем поработить. Поэтому на семинарах изучались разнообразные способы уничтожения своих ближних, дальних и средних. Посещать семинары обязаны были все боги без исключения. Я на них не ходил никогда. Это, мягко говоря, не поощрялось…

На Земле про драконов рассказывали всевозможные легенды и сказки. Они жили на знаменитом Драконьем материке, и уже несколько столетий, с тех пор как были уничтожены последние маги, люди драконов не видели или видели только издалека. Я читал, что на материк было снаряжено несколько разведывательных экспедиций, но ни один из участников назад не вернулся. Виновата ли в этом кровожадность драконов или же путешественников уничтожили живущие на побережье материка племена дикарей, в книгах не уточнялось.

В сказках драконы были плотоядны, умны и могущественны, но одурачить их сказочным персонажам удавалось почти всегда. Когда не удавалось одурачить, драконов побеждали в честном бою. Когда не удавалось и это, вмешивался Один, и дракону все равно ничего не светило… Я почему-то был твердо убежден, что мне папаша помогать не станет.

Главная трудность моего предприятия заключалась в том, чтобы, через голову Верховного, уговорить дракона меня пропустить. По слухам, это не удавалось еще никому, и особо настойчивых дракон, опять-таки по слухам, съедал. Впрочем, у меня были свои методы убеждения, а слухи обычно распускают те, кому они выгодны, — в данном случае, например, Верховный.

Дорога к вратам проходила мимо пресловутого Мертвого Озера, проклятого промочившим в нем ноги Одним на заре времен. Было уже светло, когда я выскочил из леса к берегу озера и остановился, прикидывая, с какой стороны озеро лучше обойти. Жутко прокричала какая-то птица, в ноздри мне ударил запах болота… Поежившись, я для бодрости отхлебнул из фляги.

Озеро было довольно красиво, но красиво какой-то странной, пугающей красотой, и озеро это показалось мне огромным. Лес стоял вокруг него стеной, но на отдалении, предпочитая к озеру не приближаться. Шагов тридцать отделяло меня от берега, но трудно было определить, где кончается земля и начинается вода, — казалось, странная темная трава сливается с черной водой, являясь продолжением озера. Над водой, будто бы озеро собиралось закипеть, поднимались густые испарения.

В десяти шагах от меня появилось странное бледное пятно, которое, постепенно сгущаясь и темнея, принимало очертания сидящей человеческой фигуры. Озеро пользовалось дурной славой, но я решил подождать, чем закончится этот странный феномен. Из любопытства. Феномен закончился тем, что пятно окончательно превратилось в престранного человека, восседающего на престранном кресле.

Человек выглядел вполне вещественно, был велик ростом и загадочно одет в белые мокасины, синие обтягивающие портки и черно-красную клетчатую рубаху, в портки не заправленную. Лицо у него было бледное и бритое, длинные русые волосы стянуты в хвост на затылке… Нос немного картошкой, подбородок с ямочкой, глаза большие, выпуклые и смышленые.

Приятный в общем-то человек. Однако сейчас являл он собой, прямо скажем, жалкое зрелище — подобной смеси растерянности и страха я еще не видывал. Человеку, судя по всему, было нехорошо, и был он немного не в себе. Минут пять он на разные лады допытывался, умею ли я разговаривать. Я дал бедняге выговориться. Человек начал заикаться и наконец замолчал.

— Рад приветствовать на Небе! — сказал я.

Человек глубоко задумался, выпученные глаза его приобрели какое-то совсем странное выражение. Он отер дрожащей рукой пот со лба.

— При… Где приветствовать? А… ну, в смысле… логично, конечно, да… Блин! На седьмом небе, что ли?!

— Увы, — я засмеялся, — у нас только одно Небо, и оно, к сожалению, отнюдь не седьмое… Давай-ка я сотворю тебе бутылочку пива, дружище, поможет прийти в себя. А лучше хлебни вот этого, а то что-то вид у тебя больно бледный. — Я протянул ему флягу.

Человек с сомнением повертел флягу в руках, потом осторожно, будто боясь, что его отравят, отхлебнул. Задумчиво почмокал. Наконец лицо его просветлело, он закинул голову и жадно припал к горлышку. Раздалось аппетитное бульканье, темная струйка потекла по его подбородку. Через некоторое время я не выдержал и отобрал флягу, чтобы самому промочить горло.

— Офигительно, — облизываясь, сказал человек. — Спасибо. Так ты говоришь… значит… А что такое — Небо?

— Небо — это Небо. — Я пожал плечами. — Вроде Земли, только на Небе живут исключительно боги. Что ты как маленький, в самом деле… В развитии не отстаешь?

— Опережаю, — буркнул человек. — Какие еще боги?

— Разные боги. — Я ободряюще похлопал его по плечу. — Согласись, должны же мы где-то жить!

— А ты кто?

— Я — Бьорн Толстый Нидкурляндский. Бог, разумеется. К сожалению, ты тут никого, кроме богов, и не найдешь…

— Ты — бог?!

Мой собеседник, похоже, был изрядным тормозом. Как по мне — он постоянно запаздывал со своими вопросами на один ход. Впрочем, бедняга еще не оправился от потрясения…

— Разумеется, я бог! — сказал я, немного обиженный его сомнениями. — Бог виноделия, и не из последних. Возьми флягу и убедись еще раз!

Я всегда утверждал, что лучшее средство прочистить мозги — добрый глоток хорошего пива. Судя по всему, незнакомец придерживался той же точки зрения, и я еще раз порадовался, что пиво во фляге не кончается никогда.

— Спасибо, — сказал человек. — А почему ты говоришь по-русски?

— Это не по-русски, — засмеялся я. — Это на изначальном.

— Как-как?!

— Ну, есть такой язык — изначальный. Язык магов, он же истинный язык, он же язык Одного. Понимаешь, считается, что этот язык сам выбирает, кто на нем говорить будет. Без спроса. Носителей языка, так сказать…

— А я тут при чем?

— Ты теперь — тоже носитель… Ну-ну, дружище, сделай лицо попроще. Чудо как чудо, что тебя удивляет? Привыкай!

Над лесом выскочил край солнца, и все кругом окрасилось в мягкие розовые тона, но Мертвое Озеро так и осталось иссиня-черным. Неприятное озеро, и я, решив не смотреть на него, закинул голову навстречу солнечным лучам.

— Что же мне теперь делать? — жалобно спросил человек, возвращая мне флягу.

— А что ты делать любишь?

— Не знаю… Ну… В общем, вроде ничего…

— Похвальная искренность, — сказал я. — Сдается, мы с тобой похожи. Я тоже люблю выпивать и ничего не делать, но тщательно это скрываю… Слушай, дружище, а как тебя сюда занесло? Обычно все попадают прямо к Верховному.

— Я это… игрушку одну делал…

— Детишкам?

— Я… в том числе… На компьютере я! Э… блин, программер все-таки… разработчик…

— Не понял, — признался я. Компьютерами, кажется, называли породу собак на северных островах. — Ты их погонщик?

— Кого погонщик? Сам ты погонщик. — Человек выхватил у меня флягу. Вид при этом он имел несчастный. — На Землю спускаться иногда надо, а то — тоже, боги они!

— Запрещают нам спускаться, — сказал я, — говорят, заслужить надо, а так — только по делу разве отправят, в командировку. А без блата о командировке и мечтать нечего…

— Угораздило же меня залететь черт-те куда! Небо… Так все хорошо начиналось! А на обоях-то пятно, елы-палы, вдруг оно растет? Эдак же и дом сгорит! Нет, подобное невезение переходит все границы! — И человек в сердцах хватил огромным кулачищем по подлокотнику кресла, на котором сидел.

Подлокотник, конечно, отвалился, а человек, оказавшийся на земле, взвыл:

— Мое любимое кресло!

— Успокойся, что ты так расходился? — сказал я, поднимая откатившуюся флягу, из которой вытекало пиво. — Потоп устроить хочешь?

— Что же теперь делать? — Бедняга совсем потерял голову от огорчения. Подскочив ко мне, он вцепился в мою жилетку. — Что?! Ну что мне теперь делать, я тебя спрашиваю?!

— Тихо ты! — Я отпихнул его от себя. — Тоже мне, нашел шефа-координатора! Что делать, что делать! Ступай к Верховному, он тебе скажет, что делать! Он у нас командовать любит! Без дела не останешься!

— Извини, братушка, — сказал он. — Извини.

— Да ладно, с кем не бывает…

— А ты не мог бы меня обратно отправить? Домой?

— Да где мне, — сказал я, протягивая ему флягу. — Меня бы кто отправил.

— А этот, как его… Верхний?

— Верховный. Может. Если захочет, конечно. Говорят, что он все может. Врут, понятно, из подхалимства…

— Слушай, а ты бы меня проводил к вашему Высшему…

— Верховному. Высший — Один, и все боги — дети его. Привыкай к этой грустной мысли, родственник.

— Так проводишь?

— Не могу. У меня неприятности, дружище. Я, если честно, в бегах нынче.

— В чем?

— Да повздорил тут. Боги, знаешь, тоже разные попадаются… Ты не бойся, все будет в порядке. Просто тебе надо маршировать строго на восток, по тропинке. Выйдешь к кабаку, «Земные радости богов» называется. Передашь хозяину привет от Толстого Бьорна, и он проводит тебя к Верховному.

— А где восток?

— Там, где сейчас восходит солнце, — терпеливо объяснил я.

— Ты не умничай, ты пальцем покажи, — засмеялся он, вспомнив о чем-то своем. — Далеко?

— За час дойдешь. Заодно позавтракаешь. Тебя как зовут?

— Энди.

— Прощай, Энди. Удачи тебе. Не забудь сказать трактирщику, что ты от меня… Да! И с Верховным поаккуратнее говори!

— Большое начальство? — с понимающей ухмылкой сказал Энди.

— Точно. — Парень мне определенно нравился.

— А ты сам-то куда?

— Гм… Надеюсь, что на Землю. А там — как получится.

— Может, мне с тобой лучше пойти?

— Я бы не советовал, — честно предупредил я. — Могут сожрать. В буквальном смысле.

— Да нет, я не навязываюсь…

— Тогда прощай.

— Да… Прощай… Слушай, Бьорн! — окликнул он меня. — Я, это… Пиво у тебя очень хорошее. Я такого замечательного пива и не пил никогда…

— Ну, ты, дружище, наглец, — сказал я, последние полгода колдовавший над своей флягой по несколько часов в день. Двенадцать тысяч монет. Без торговли. И Галп отправит меня на Землю, если с драконом не выгорит… — Слов нет, какой наглец!

Энди ждал.

— А, — махнул я рукой.

В конце-то концов — вот тот самый первый встречный, о котором я думал ночью. Можно сказать, даже обещал уже. Да и с Еленой неловко получается… В общем, возможность сделать ближнему добро была сейчас очень кстати.

— Держи! Я и без нее не пропаду.

Я повесил флягу первому встречному на шею, одобряюще хлопнул здоровяка по плечу и зашагал дальше. Забавный паренек, жалко его. Как возьмут его в оборот наши крокодилы, мало не покажется. А может, и приспособится, я ведь даже не знаю, чего он бог. Может, он тут еще сам всеми покомандует…

…Пресловутые врата оказались аляповатым узорчатым сооружением из тонких прутиков сверкающего металла. Их отличала безвкусная помпезность, свойственная творениям Одного. Не врата, а триумфальная арка какая-то!

Недалеко от триумфальной арки возлежало, спиной ко мне, огромное тело. Чешуя дракона отливала зеленью, и с моей стороны он казался небольшим пригорком, только земля этого пригорка равномерно опускалась и поднималась в такт дыханию зверя. Дракон спал. Стараясь не шуметь, я, на цыпочках, попытался подкрасться к вратам, но пригорок спал чутко. Почуяв мое приближение, он лениво поднялся и сделал шаг навстречу.

Теперь чудище стояло ко мне мордой, и я мог как следует его рассмотреть. Дракон как дракон: мускулистое туловище, длинная крепкая шея, изящная голова с огромными черными глазами. Я и сам таких рисовал… Глаза мне понравились, в них были и лукавство, и ум. От чудища весьма приятно пахло какими-то пряными благовониями.

Интересно, а разговаривать они умеют?

— Привет, — сказал я. — Не хотел будить. Боялся показаться бесцеремонным…

Лукавые глаза понимающе моргнули.

— А я тут прогуливаюсь, — сказал я, — смотрю, дракон. С детства мечтаю познакомиться с драконом…

Ответа не последовало.

— Первый раз вижу калитку без забора, — показал я на врата. — Обычно все бывает наоборот. Не возражаешь, если я посмотрю поближе?

Дракон плотоядно облизнулся. Кажется, он возражал.

— А ты не очень-то разговорчив, — улыбнулся я как можно дружелюбнее. — Совсем как человек, да? Все понимаешь, только сказать не можешь? — И я потянулся к его шее — погладить. — Правда ведь, ты меня не сожрешь, скотинка животная…

— Руки прочь! — прогрохотала скотинка, шарахаясь назад. — Это кто это здесь животное?!

Я сел на траву, а дракон закинул голову, распахнул страшную пасть, продемонстрировав ужасающие клыки, и захохотал. Я сразу наполовину оглох, скотинка же, отсмеявшись, с грохотом рухнула на землю и положила башку на передние лапы.

— Ну, и кто ты такой? — Когда дракон говорил спокойно, голос его был хотя и громким, но приятным и мелодичным.

— Я? Бьорн. Толстый Бьорн. Нидкурляндский Бьорн Толстый, если быть точным…

— Это точно, худым тебя не назовешь. Итак, чего же ты хочешь от меня, Бьорн?

— Мне бы через арку эту — того… На Землю бы.

— Верховный не говорил про тебя. И в списке тебя тоже нет. Ты не можешь пройти, Бьорн.

— Да я тут подумал… Может, договориться получится?

— Хочешь, чтобы я тебя съел, нидкурляндец? — грозно спросил дракон, снова показывая клыки. — Тысяча золотых!

— Сколько?! — завопил я, задыхаясь от возмущения.

— Гм… Тысяча. А сколько есть?

— Ну… — Я на всякий случай проверил карманы. Денег, как я и подозревал, не оказалось. Зачем мне деньги? — Ну…

— Ну, хоть пообедаю, — закончил за меня дракон.

— Э, — сказал я, пытаясь отползти от него подальше. — Э… Э!

— Ну что ты мычишь? Совсем как дракон — все понимаешь, только сказать не можешь? — Огромная лапа с жуткими когтями угрожающе нависла надо мной, потом когти втянулись, и лапа аккуратно погладила меня по лысине. — Спокойно, скотинка, спокойно, животное. — После чего опять раздался громовой хохот, а я, опять изрядно оглохший, промямлил:

— Я это… того… В горле, понимаешь, пересохло. Жарко. Попить бы, а?

— Ну что же, Бьорн, в лесу поблизости есть небольшой источник. Пойдем, я тебя провожу. — И дракон неторопливо двинулся вперед.

Я прикинул расстояние до врат. Пожалуй, если сделать рывок, то можно успеть добежать… Но решил не рисковать: бегун я никудышный. И потом, а вдруг врата не сработают? В общем, ну его на фиг! Я пошел за ним.

То, что мой провожатый называл родником, было мощным потоком, фонтаном, бьющим из-под земли. Дальше вода успокаивалась, и небольшая спокойная речка текла по долине, теряясь в лесу.

— Угощайся, — предложил дракон и принялся шумно лакать.

— А как насчет пива? — поинтересовался я, деликатно постучав по могучему зеленому боку.

— Никогда его не пробовал, — сказал дракон, отрываясь от воды. — Мне говорили, что это что-то вроде вина, впрочем, не помню точно. Мы, властелины воздуха, вино не любим, да и вряд ли ты мог притащить его в достаточных количествах.

— Ну, попробовать-то можно. Вдруг оценишь, — ответил я и принялся творить.

Раньше мне никогда не приходилось работать с такими объемами, но сегодня я был в ударе, да и необходимость меня изрядно подхлестывала. Цвет воды постепенно менялся, и довольно быстро мне удалось добиться того, что из-под земли забил фонтан очень приличного темного эля.

— У тебя неплохо выходит, — похвалил дракон. — Я знавал богов виноделия, одним, признаюсь, даже закусывал, но никто из них не был способен на эдакое!

— Мастерство не пропьешь. — Я опустился на четвереньки и принялся с наслаждением пить, показывая пример.

Дракон нерешительно взмахнул крыльями и присоединился ко мне.

— Однако, Бьорн, эту жидкость я, кажется, способен пить в любых количествах! Очень недурно, Бьорн! — И он снова нагнулся к пиву.

Я же, напившись, откинулся на спину и уставился в небо. Я люблю разглядывать небо через кроны деревьев. Страх мой совсем прошел, а настроение, как и всегда после такого достойного утоления жажды, заметно улучшилось, и я запел:

А я опять хочу пива,

Хочу пить пиво я постоянно,

Хотя порой бываю очень пьяным

От пива…

— Хорошая песня, Бьорн. — Дракон плюхнулся рядом со мной, тоже на спину, очень потешно задрав кверху грозные лапы и выстукивая такт хвостом. — Послушай, а зачем тебе на Землю? Чего ты там не видел?

— Да, честно говоря, я отсюда бегу. Совсем меня затретировали, надоело. На подругу обиделся, опять-таки. А тут еще вояка один придурочный поколотил меня вчера, гад!

— М-да… Ну и чего же ты отчебучил по этому поводу? Или так идешь?

— Ага. Отчебучил. Не удержался, вояке отомстил.

— Грохнул? — Дракон посмотрел на меня с уважением.

— Почему сразу — грохнул? — обиделся я. — Заклятие наложил.

— Ну, ты зверь! — захохотал дракон. — Помню, повздорил я как-то с одним божком — ты не представляешь, какие запахи меня потом преследовали! Я вонял, как куча нечистот! Как две кучи! Ничего себе положеньице! Никто просто физически не мог переносить меня больше минуты. Полвека одиночества — это, Бьорн, не шутка. Я никак не мог поймать мерзавца, запах мой летел впереди меня!

— Ну, а чем дело-то кончилось?

— Слопал я гада, Бьорн, слопал. Друзья помогли. А то меня иначе, как Вонючкой, уже и не называли. Ничего себе имечко для дракона, а? Слушай, давай еще по пиву!

И мы снова припали к потоку, а после снова откинулись на спину и уставились в высокое летнее небо.

— А сейчас тебя как зовут? — спросил я.

— Да так и зовут — Вонючка. Прилипнет — не отвяжешься… да я и привык уже, не обижаюсь.

— Давно врата охраняешь? — спросил я, засовывая хвост Вонючки себе под голову.

— Лет двадцать уже. Скоро сменят.

— Скучно, наверное?

— Да бывает, конечно, но не так уж… Боги интересные попадаются, опять-таки. — Он благосклонно взглянул на меня. — У нас, драконов, с богами давняя договоренность, что мы эти ворота охраняем. А раньше не ладили мы, ох не ладили. Сколько народу с обеих сторон полегло, подумать страшно! Однажды полматерика выжгли, да и Небесам досталось на орехи. Но потом демоны пришли, маги восстали, брей, самому Одному вмешиваться пришлось — ну и наша Древнейшина с вашим прежним Верховным договорились, чтобы вместе. Вот за это маги его и шлепнули…

— Долго еще сидеть?

— Уже должны сменить были. Неохота ведь никому тут торчать, отлынивает молодежь. Меня, по правде, тоже сюда против воли загнали. Мол, лучше уж там воняй.

Мы помолчали.

— А хорошо ли быть драконом? — спросил я.

— Неплохо, пожалуй, — ответил Вонючка, крепко подумав.

— Ну что ж, за драконов, — сказал я, направляясь к источнику.

— За драконов! — обрадовался Вонючка, последовав моему примеру.

Утолив жажду, он выразил желание выучить мою песню, я сказал ему слова, память у него оказалась хорошая, и мы запели:

Как хорошо пить пиво с рыбой,

Пить пиво с раками ничуть не хуже,

Хотя выходит все равно наружу

Все пиво…

Любо-дорого было послушать, как дракон ревет песню на весь лес, при этом ухитряясь сохранить мотив. Я себя почти не слышал, но тоже старался изо всех сил.

Эй, приятель, пиво ты пей,

Пиво ты пей, пей пиво!

Заключительные ноты прозвучали особенно удачно, и, воодушевленные, мы подкрепились воспетым напитком. Вонючка, как и я, уже изрядно осоловел.

— Бьорн, — восторженно воскликнул он, — а из тебя отличный дракон мог бы получиться! Давай я замолвлю словечко, Древнейшина наверняка согласится!

— Дудки! — Я со смехом погрозил ему пальцем. — Все про вас, драконов, знаю, не думай! Одна дракониха на всю ораву! Я в очереди стоять не люблю!

Вонючка пригорюнился и ушел к источнику. Вернулся он, впрочем, повеселевшим.

— Слушай, Бьорн, а все-таки удачно вышло, что ты ко мне забрел! — сказал он, обнимая меня крылом за плечи. — А какими судьбами ты ко мне забрел? — встрепенулся он.

— Да я же говорил, на Землю мне надо.

— А, помню, ты же… это… бежишь. А от кого ты бежишь?

— Да так, от одного бога войны, — терпеливо начал я свою историю по второму кругу, — от Росомахи…

— Какой-то жалкий божок осмеливается обижать моего друга! — зарычал дракон. — Подать сюда эту Росомаху!

Вонючка бросился в лес, ломая молодую поросль и яростно рыча. Минут через пять он вернулся и тяжело перевел дух.

— Уф, — сказал дракон, — что-то не нашел я вражину! Но ты не переживай! Вот хлебну пива, и тогда она от меня не уйдет!

— Прекрати, что ты раздухарился? Росомаха сейчас наверняка в поселке…

— Я спалю этот поселок! — задорно гаркнул Вонючка, на секунду отрываясь от пенящегося потока.

— Что ж, это странный мир, — расстроился я, — поэтому мне и хочется на Землю, в родной городок. Здесь все стремятся сожрать друг друга, и, кажется, только у нас и можно найти доброту. — По моим щекам потекли слезы, я махнул рукой и отправился заливать печали.

— Ну что ты, Бьорн, перестань. — Вонючка сочувственно опустился рядом со мной и уныло опустил голову.

— Жестокость, — всхлипывал я, — как вы не можете понять, что жестокость и пиво несовместны…

— Эх, Бьорн, — Вонючке передалось мое настроение, — а ты думаешь, драконам намного лучше твоего приходится? — Он душераздирающе вздохнул. — Да нас, если хочешь знать… Да мы… Слушай, друг, спой что-нибудь грустное, а, ты так хорошо поешь! Про нас, про драконов, ты ведь в душе дракон, я знаю… — Кажется, он тоже заплакал.

— Я в душе художник…

— Вот-вот, я же и говорю… — Вонючка окончательно разрыдался. — Мы ведь, драконы, тоже в душе художники… Только рисовать не умеем…

— Так я не знаю про драконов…

— Ну пожалуйста, Бьорн, я ведь подпою!

— Ладно… — И обливаясь слезами, прерывая пение походами к источнику, мы затянули старую добрую песню, которую я на ходу переделал соответственно случаю:

У дракона четыре ноги,

Позади у него длинный хвост,

Но трогать его не моги-и

За его малый рост, малый рост.

У дракона большие глаза,

В тех глазах — большая слеза:

Это ты наступил ему на хвост,

Несмотря на его малый рост…

После этого мы уже почти не говорили. Песня имела такой бешеный успех, что мы пропели ее раз десять подряд. Про пиво мы тоже не забывали. Наконец, я сообразил, что если хочу пройти сегодня через врата, то мне пора. И был прав, ибо вместе с Вонючкой, который отправился меня провожать, до ворот мы добрались с немалым трудом.

— Прилетай в гости, дружище, — просил я, — я тебя еще не так угощу. Прилетишь?

— Обязательно, но и ты, Бьорн, меня не забывай, — требовал он. — Меня вот-вот сменят, и я вернусь в драконьи горы. Спреи… спроси там Вонючку…

— Прощай, друг Вонючка, — сказал я, обнимая дракона. — Будет возможность — обязательно тебя проведаю. Обещаю!

— Буду ждать, буду ждать, — сказал дракон сонно и, глядя куда-то вниз, под себя, задумчиво добавил: — Подумать только. А ведь до сегодняшнего дня я считал, что ног у меня всего две…