Можно, я останусь тут жить?

Константин Кокуш, 2022

Романтическая и почти реальная история о любви к Севастополю из начала 2000-х с легким налетом мистики – история, которая повторяется от поколения к поколению.

2.

— Что, так и стоял во весь рост на бастионе под пулями? Все прятались, а он стоял?

— Да. Я вот думаю, что это за качество такое. Ведь мог же пригнуться, другие же прятались — и остались живы. И он мог пригнуться, и Корнилов мог… Да и боялись, наверное, не меньше других. Но — стояли, дух матросский поднимали. С их именем на устах матросы и под пули шли, и умирали. Правильно это или нет? Ведь погибли все самые лучшие, самые талантливые, самые умные. А дурак Меньшиков, к примеру — живехонек остался. И ведь зазря погибли, город все равно пал. Тем не менее, когда их имена слышишь — дрожь побивает, это ж каким человечищем нужно быть…

— Грустно это.

— Ага, теперь у нас по плану Херсонес, как раз закат скоро, погуляем по вечерним развалинам. Романтика!

Кажется, наша прогулка по Малахову кургану немножко растормошила Таню, она уже не смущалась. Более того, она как-то очень эмоционально воспринимала простые и знакомые мне с детства места. Так, словно не абстрактный адмирал Нахимов сто пятьдесят лет назад был убит на бастионе, а ее отец или дедушка — я видел слезы на ее глазах, когда рассказывал о последних днях Первой обороны, о тысячах людей, в печали бредущих по понтонному мосту, оставляя Город. О том, что 'Современная Троя', как называли Севастополь англичане, пала, но падение ее не принесло победы союзникам. О том, что в результате той войны проиграли все. В особенности — те, кто не вернулся…

Херсонес встретил нас багряным диском солнца и потрясающе красивыми облаками вокруг него — редко поймаешь такой красивый закат, что и солнце над горизонтом, и облака вокруг, и воздух чистый, прозрачный… Таня принялась щелкать своим цифровым 'кодаком', как принимается пить из родника человек, прошедший много дней по пустыне — жадно, часто, теряя и разбрызгивая вокруг себя воду, но, в то же время — как-то трепетно, получая от каждого глотка неописуемое удовольствие, такое удовольствие, которое можно испытать от воды, только пройдя через пустыню… Золотой купол Владимирского собора еще сиял в последних лучах солнца, а прибой у наших ног уже стал чернеть, наливаться тяжестью ночного, теплого моря.

— Можно, я останусь тут жить? — спросил Таня

— Жить?

— Ну да, поставлю палатку, и буду просто жить… Под этим небом, среди этих камней, возле этого моря! Разве это не счастье? Поверь, я имею на это право!

— Хорошая мысль, только зачем в палатке? Можно и в квартире.

— Можно, но не то… Выйду из палатки, а у ног плещется ласковым котенком море, обернусь и увижу древние базилики, храм вон сияет…

— А ведь море бывает не только ласковым котенком. Оно бывает и разъяренным тигром! Порвет твою палатку в клочья и не заметит даже! Еще бывает дождь, снег, ветер. А летом тут бродят толпы жаждущих впечатлений туристов. Выйдешь ты летом из палатки — а они как давай тебя щелкать, станешь местной достопримечательностью!

Уже давно стемнело, а мы все бродили по Херсонесу, выхватывая тысячелетние тени в тусклом свете фонарика… Мы прыгали по ступенькам античного театра, лазили по стенам Цитадели, гладили руками и без того отполированный до блеска мрамор алтаря Венеры… Мы жили этим древним местом, мы вдыхали в себя его воздух, его дух, его гордость…

Конец ознакомительного фрагмента.