Лестница якобы

Константин Иванович Кизявка, 2019

Ваши стихи отверг редактор? Да что он смыслит в народной поэзии! Людям же нравится, и это главное! Главное ли? В этих странных вопросах пытается разобраться автор книги.

Глава вторая

Утренний Батайск гудел спешащими на работу автомобилями, трясся и дребезжал «магнитовскими» грузовиками, шалел пряным запахом разлагающихся октябрьских каштановых листьев и немилосердно слепил красными отсветами магазинных витрин, демонстрируя городу бесплатный анонс восходящего солнца.

Архип запахнул пиджачок плотнее. Не мороз, но бодрость в воздухе пронзительная.

Редакция встретила теплом. В фойе среди дипломно-календарных стен за стареньким ресепшеном женщина послебальзаковского возраста внимательно изучала вошедшего поэта.

— Здравствуйте, — просто приветствовал Архип.

— Доброе утро! По какой-то проблеме?

— Я стихи принес.

— Публиковать?

— Да.

— Давайте, я вам пропуск оформлю. Зайдете к главному редактору. А он вас определит к журналисту. Покажите, что у вас там.

Архип положил на ресепшен папку с сотней распечатанных на принтере стихов. Посмотрел на женщину. Похоже, не удивилась объему. Наверное, такие количества текста — дело привычное.

— Распишитесь здесь. Ага. Хорошо. Теперь по коридору, первая дверь направо. Постучитесь и пропуск покажите.

Постучался, толкнул дверь, вынырнул из проходного полумрака в роскошную светлость начальственного кабинета.

Сидящий за широким столом человек поднял голову, обнаружив черные усики и внимательные щелочки-глазки.

— Вот, — Архип показал пропуск-индульгенцию, оправдывающую внезапное вторжение.

— Так-так, — отрывисто стрекотнул редактор, принимая бумаги поэта. — Стихи? Прекрасно! Давно пишете?

— Всю жизнь.

— Молодца! А чего к нам? Почему не в Союз писателей?

— Москва не сразу строилась, — Архипу показалось удачной эта всплывшая из глубин бессознательного фраза. — Сначала в любимой газете, а потом всё остальное.

Редактору понравилось. Расплылся в улыбке.

— Отлично! Направлю вас к Некрасову. Он у нас поэзией занимается.

Архип смутился. Отсылка к классику показалась какой-то издевкой. Редактор понял растерянность посетителя.

— Это журналист у нас такой работает, — пояснил он. — Некрасов его фамилия. Игнат Валерьевич. Не тот, что «в лесу раздавался топор дровосека». Наш, местный.

Сзади кто-то тихо красиво дышал. Архип обернулся, обнаружив стройную молодую женщину с ворохом документов в руках.

— Ирочка! — обрадовался редактор. — Тут поэт к Некрасову. Покажешь, куда идти. А потом я тебя приму.

Архипу померещилось, будто по лицу Ирочки пробежало темное облачко недовольства.

— Хорошо, Вадим Викторович, — лицо девушки все же осветилось улыбкой. — Идите за мной, покажу.

Темный коридор пах старой бумагой и сыростью. Минув несколько закрытых дверей, перешагнули избитый посетителями порог и вошли в просторный кабинет. Сразу три журналиста — мужчина и две женщины — звонко шлепали пальцами по клавиатурам.

— Игнат! — позвала Ирина мужчину. Тот неохотно оторвался от монитора. — К тебе. Стихи.

Ушла.

Игнат с интересом смотрел на Архипа. Глубокий шрам делил неровной линией левую щеку журналиста пополам. Зловещий такой шрам. И человек показался Архипу смутно зловещим, где-то в самой глубине сущности, далеко за вот этой добродушной и открытой улыбкой.

— Присаживайтесь, — почти ласково показал Некрасов на пустой стул. — Давайте ваши произведения.

Архип протянул папку, присел.

Глаза Некрасова загорелись нехорошим интересом, но чем дольше он листал распечатки, тем меньше искр оставалось во взгляде.

Даже не тронув вторую половину стихов, журналист небрежно отбросил папочку на стол и посмотрел на Архипа с нескрываемой тоской.

— Не пойдёт! Очень плохо.

Это было странно и обидно. Такого отношения к труду души Архип не встречал нигде. Немногочисленные читатели — друзья и родственники не страдали ни черствостью, ни бездушием. Они разделяли боль, радость, юмор Архипа… Многие хвалили. Некоторые плакали. А тут абсолютное бессердечие. Набравшись смелости, Якоба перешагнул гордость:

— А что именно Вам не понравилось? Скажите, я исправлю.

Журналист натурально удивился.

— В самом деле? Вы готовы что-то менять? Готовы расти как поэт?

— Готов!

— Поразительно! Обычно приходят законченные гении. Они восхитительны. Их стихи великолепны. А все, кто их критикует, бездарные тупицы. Вы первый, кто готов что-то менять.

Архип смутился.

— Ну, мы же не боги! Никто не совершенен. Всем надо развиваться.

— Отлично! Тогда давайте начнём.

Некрасов схватил папку и, не заморачиваясь, распахнул где-то на середине.

— Вот, например:

На полянке, где было все тихо,

мы сидели вдвоём вместе с ней

Очарованный девушкой лихой

Был охвачен я жаром страстей.

Засыпали овраги и балки

В травах снова запели сверчки

Разомлелый я брал неумело

Ее руки в ладони в свои.

— Чувствуете, как удивительно плохо написано?!

Архип внимательно посмотрел на достаточно молодого, но уже, очевидно, слишком высокого о себе мнения, персонажа. Поинтересовался:

— Вы когда-нибудь любили?

— При чём здесь это?

— Понятно, не любили. А ведь стихотворение о первой юношеской влюблённости. Мы ушли в горы. Ушли от всех. Остались вдвоём. Поэтому тишина. Я растерян. Она без умолку болтает. И я пытаюсь ее обнять. Это очень личное. Не стоит в этом копаться.

— Но вы же пишете для людей. Вы же приносите в газету. И при чем здесь личное-неличное? Я о русском языке. Написано безграмотно.

Архип почувствовал, как сердце сдавливает гнев. Где этот сорокалетний юнец нашел в его стихах ошибку? Стихи проверяла Нинелечка, а она учитель русского языка и литературы от Бога! Расплескивающееся возмущение жгло грудь и мешало говорить. Коварный Некрасов этим воспользовался.

— Начнём с рифмы. «Тихо» и «лихой». В принципе, если во втором слове ударение делать на «о», все нормально, но ударение с вашим ритмом падает на «и» — вот вам первая абракадабра. Дальше «вдвоём вместе с ней» — такого количества ненужных уточнений я не помню даже у самых лютых графоманов нашего города. А «ее руки в ладони в свои»! Что? Была вероятность взять не ее руки и не в свои ладони? Или вот еще: «жаром страстей» — разве не чувствуете, как пошло, избито звучит?

Архип не выдержал:

— Отчего же пОшло?! Никаких непристойностей я в стихах не употребляю! Не надо приписывать мне то, чего нет. Что касаемо рифмы, возможно, вы в чем-то правы. Я не изучал рифм. Пишу, как сердце подсказывает. Но у меня богатый опыт чтения. Я перечитал всего Лермонтова и почти всего Пушкина. Я читаю современных поэтов. Люблю Высоцкого…

— Хорошо! Однако, если хотим развиваться, будем честны. Огрехов много. Такое печатать нельзя. Доработаете, приносите.

И отвернулся к монитору.

Архипа охватила невыносимая усталость. Где таких штампуют? В каких институтах? Вроде бы всего-ничего пообщались, а выжал, гад, критик, всю энергию. Вампир литературный.

Якоба взял папочку, пошел к двери. На пороге, в отличие от местных хамов, сказал очень вежливо:

— До свидания! Всего хорошего.

В фойе о чем-то спорила с администраторшей уже знакомая Ирина.

— Ну как? — заметила она Архипа.

— Отказал.

— Я и не сомневалась. Он всем отказывает. Только не отчаивайтесь! Все меняется. Будет и на нашей с вами улице праздник.