Родитель дубль «N»! Снято!

Комбат Найтов, 2023

В июле 1942-го Сталин решил отозвать с фронта ГГ, в том числе, из-за болезни Поликарпова, и поручил ему его конструкторское бюро, назначив директором двух крупнейших авиазаводов, выпускающих цельнометаллические истребители двух моделей. Затем, после двух проверок, поручил ему и прооперированному Поликарпову создать «дальний» бомбардировщик-ракетоносец. С помощью этой машины, Сталин пытался удержать «союзников» от перехода на сторону Германии. Но эффект получился обратный! Американцы и англичане заключили договор с Роммелем, попытались устранить Гитлера и Геринга, и в нарушение договоренностей в Тегеране-43, высадиться во Франции. Сценарий войны круто изменился и ядерная гонка открыто началась.

Глава 3. «Учиться военному делу настоящим образом» В.И. Ленин

Из Госплана, а движение по Москве было еще не таким запутанным, как позднее, мимо Генерального штаба, с Моховой выскочил на Волхонку, и прямо по ней до Кропоткинской, пересек Садовое кольцо, и по Зубовской до проезда Девичьего поля. Свернул на Новоконюшенный переулок, еще один поворот, и площадка перед бывшим Оперативным факультетом Академии имени Фрунзе в Долгом переулке. Это — с тыльной стороны самой академии. В наше время — это здание переделано в офицерское общежитие и в столовую для слушателей. А тогда здесь располагалась «святая святых» любой армии: Высшая военная академия имени К. Е. Ворошилова. Проход с Новоконюшенного переулка предназначался только для преподавателей. Слушатели попадали туда через другое КПП, к которому и подъехал Петр. Курс на разведывательном факультете, впрочем, как и на всех остальных, был урезан до 4-х месяцев, правда, для особо занятых товарищей, вроде него, обучавшихся без отрыва от основного места службы, этот срок несколько растягивался. Петр уже шестой месяц вынужден выделять время для этих поездок. Факультет он выбрал не совсем удачный, то, чем он хотел заниматься, не входило в программу обучения. Его интересовала инструментальная разведка, а программа была заточена под обучение будущих военных дипломатов — военных атташе. Но, ему удалось убедить генерал-полковника Кузнецова, что именно неумение применить и прочитать сведения, полученные инструментальным путем, привели РККА к поражениям первого года войны. Тот уцепился за это, так как был одним из основных виновников наших поражений. Он — бывший командующий Северо-Западного, Западного и Крымского фронтов 1941-го года. Сюда его «сослали» из-за профнепригодности. Несколько недель назад его заменил маршал Шапошников, при котором пропускать занятия стало много сложнее. Этот лично проверял наличие людей на всех факультетах. Петра выручало только то обстоятельство, что он находился на последнем этапе: писал дипломную работу. Тем не менее — не повезло! Попасть незаметно к профессору генерал-лейтенанту Шиловскому не удалось. Его в кабинете не было, он был закрыт. Петр принес свою работу, откорректированную, после очередного прочтения Евгением Александровичем, так сказать, окончательный вариант. А тут такой «облом»! Выйти из «закутка» он не успел, пока укладывал работу в папку и в портфель, в коридоре появились фигуры маршала Шапошникова и Шиловского. А Борис Михайлович помнил всех слушателей и их «проступки». Не обошлось без «втыка»!

— Голубчик! (это было любимое выражение маршала по отношению к провинившимся!) Я же Вас уже предупреждал, генерал, что пропускать занятия в Академии, тем более, на постоянной основе, практически, воинское преступление! Где изволили пропадать? Вас не было на занятиях трижды за последнюю неделю!

— Проводил контрольные стрельбы для Государственной комиссии по вооружению, и обеспечивал показ новой техники Верховному Главнокомандующему, товарищ маршал.

— Вот интересно! И у моряков, и у летчиков, четыре Академии! Ну почему они своих бездельников к нам сплавляют? Что вы об этом думаете, Евгений Александрович? Почему он здесь?

Шиловский некоторое время был сам И.О. начальника Академии, и сейчас числился вторым заместителем, поэтому был в курсе событий.

— Он — по спецнабору, но вступительные экзамены сдавал, и успешно, товарищ маршал. Направлен по рекомендациям товарищей Сталина и Буденного. Курс им пройден, готовится защищать дипломную работу. Мой дипломант.

— А кто его допустил до защиты? У него нет зачета по железнодорожной сети Южного направления! Тоже по спецнабору?

— Я ее сдавал, товарищ маршал, три недели назад генерал-полковнику Кузнецову. Вот зачет.

И Петр предъявил «зачетную книжку».

— А почему в ведомостях этого нет?

— Не могу знать, товарищ маршал! Генерал Кузнецов на следующий день отбыл на 2-й Прибалтийский.

— А почему не сдавали с группой?

— Находился в командировке, в Исландии.

— Товарищ маршал, Борис Михайлович, вы не могли бы выступить оппонентом к его работе? Петр Васильевич! Вы принесли её? — вмешался в разговор Шиловский.

— Так точно! Вот она.

— Взгляните, Борис Михайлович, что наши слушатели, с голубыми лампасами, предлагают. — Евгений Александрович быстро раскрыл пачку отпечатанных листов на том месте, в котором говорилось об обеспечении боезапасом, продовольствием и горюче-смазочными материалами соединений и частей фронта. Маршал достал из нагрудного кармана пенсне за тесемочку, повесил его на переносицу и углубился в чтение.

— Применялось? Где?

— Крымский фронт, товарищ маршал, с января сорок второго. Затем Южный и Юго-Западный для снабжения двух воздушных армий и двух смешанных авиадивизий резерва Ставки.

— А почему Генеральный штаб об этом ни сном, ни духом?

— Этого я не знаю, товарищ маршал, меня перебросили на другое направление, на Север, а затем перевели на работу в тылу, директором двух авиазаводов. Теперь тремя «командую».

— Там еще очень много про инструментальную разведку говорится, Борис Михайлович. Ну, а времени у него, действительно, мало. Но справляется, очень интересную работу написал. — сказал Евгений Александрович.

— Я выступлю вашим оппонентом. Готовьтесь отвечать на неудобные вопросы, генерал!

— Есть! Разрешите идти?

— Ступайте, голубчик, готовьтесь.

Откозыряв и пройдя мимо начальства, Петр недовольно прошептал: «Да чего там готовиться? Заканчивай-не-заканчивай это заведение, а на фронт все равно не отпустят! Вцепились, как клещи!». Ему не нравилась эта работа, в первую очередь из-за того, что результат зависел от работы и настроения других людей. С той же «Х-Х»! Она вполне работоспособна, дешёвая и довольно точная. В серию не пошла, все, что на нее потратили, придется списывать на убытки. А сразу сделать «конфетку» невозможно! Тем более в такие сроки, которые назначает война. Но, ситуация чуточку изменилась, пока надобности держать за горло западных союзников нет, поэтому дали отбой. Через некоторое время, еще не успеем закончить работу с ее «наследством», последует команда: «Давай «Х-Х»! Срочно!» И будешь дневать и ночевать на заводе, чтобы «дать» фронту то, что мог выпустить совершенно свободно еще летом. А на дворе будет поздняя осень или зима. На фронте все несколько проще: у противника настроение меняется реже, и его, при любых раскладах, требуется уничтожать. Здесь — мы, здесь — противник! Все ясно и понятно. А тут смежники, отсутствие финансов и возможностей, или нет бумажки, без которой ты — букашка!

Настроение было ни к черту! За каким хреном Шиловскому понадобилось привлекать бывшего начштаба ГШ к его работе, Петр не понимал. У нас из опалы не возвращаются! Получить под старость лет Академию, в ходе войны, это — ссылка, хоть и почетная. Петр крутил баранку, направляясь к дому, где не был больше недели. Требовалось нагреть титан, помыться, сменить обмундирование, а уж потом пройтись по цехам двух заводов. За их работу тоже стружку снимают регулярно, хотя последнее время заказы сократились, третья смена организовывается только для «лентяев и бракоделов», исправляются косяки, допущенные при серийной сборке.

Машину он оставил прямо возле дома на Скаковой. Обошел особняк, зайдя на задний двор, где прихватил несколько поленьев для титана. После этого поднялся наверх. «Удобства» находились на втором этаже и в мансарде. Первый этаж — парадный, второй и третий этажи — жилые. Из «детской» выскочила длинноногая, немного нескладная девица в халатике и черных чулках.

— Петенька приехал! А зачем ты дрова приволок? Все давно готово! Сейчас разожгу, ты ж с полигона!

Это Вера, его темноволосая сестра, худющая, до сих пор, хотя уже пять месяцев, как они приехали в Москву из Молотовской и Свердловской областей. Нине повезло больше, ее приютила большая и дружная семья в Верхнетуринске, а Верунчик приехала худющая, завшивленная, из Частнинского детского дома № 48, переболевшая и гепатитом, и тифом. Видя состояние сестры, и отчетливо понимая, что уделить много внимания девочкам ему просто не удастся, Петр втихомолку организовал перевод матери сначала в зенитный полк, охранявший завод, а затем добился ее увольнения в запас, тем более, что повод для этого был: грыжу мать «заработала», таская снаряды 85-мм. Теперь еще и инвалидность второй группы. Разругались они страшно, когда мать выяснила, кто и зачем организовал этот перевод, но, увидев Веру, она согласилась с тем, что ее направили на «комиссию», которая признала ее негодной к дальнейшей службе. Но былые добрые отношения с ней оказались несколько подорванными этим деянием. Вот и сейчас матери и Нины не было дома, она обивает пороги реэвакуационной комиссии, собираясь забрать дочерей в Ленинград. Сам Петр помогать ей в этом вопросе отказался: квартира здесь гораздо больше, чем две комнаты в коммуналке, и девочкам будет гораздо удобнее. Но матери «не нравилась Москва», и было понятно: почему. Рано или поздно НКВД задаст ей вопрос: почему она не прибыла к ним по объявлению мобилизации. И почему майор госбезопасности запаса проходила службу в частях ПВО на должностях младшего командного состава. С войны мать вернулась ожесточенная до предела, хлебнула и голода, и холода, и «дураков-командиров». После снятия блокады ее часть входила в состав войсковой ПВО 7-й армии, Карельский фронт. Второстепенный участок войны, со всеми проблемами снабжения по остаточному принципу. Они так и стояли на Свири в районе Свирицы на правом берегу, под Олонцом. Гиблое место! Уже после войны она несколько раз уезжала туда, искала тех бойцов, с которыми вместе служила, и которые остались в тех болотах. Возвращаться в «элиту» общества, как мать трижды Героя, общаться с «высшим командованием», после тех ошибок, которые они совершили, она категорически отказывалась. Она так и не смогла им простить того, что пришлось увидеть врага на окраинах Ленинграда, что полстраны лежит в развалинах. Разговаривать с ней на «военные темы» было невозможно, тем более, что многих из тех, кто командовал и командует сейчас, она лично знала.

— Про Ворошилова еще под Царицыным было известно, что он — полное ничтожество, как командир. И про Хрущева, да про многих, но именно эти люди везли во власть и творили, что хотели. В результате имеем то, что имеем.

— Мам, да ты успокойся! Былого не вернуть, а гляди, мы уже на территории Германии!

— Дурак! Я тебе про Фому, а ты мне — про Ерему! Готовить армию нужно было! А не льготы и звания себе выбивать! Слава богу, что отец твой не видел этого позора!

— Его и тебя очень хвалили Буденный и Сталин.

— А мне-то что от этого? Кто меня, тебя, Верку и Митьку в Оше бросил умирать? Дескать, дворяне, чуть ли не белогвардейцы. На работу никто не брал, по происхождению, видите-ли, не подходим. Когда революцию приходилось защищать, то подходили, а когда война закончилась, то про происхождение вспомнили. Классовые враги! Врагами было то отребье, которое пришло к власти, погубив настоящих борцов за революцию. Ведь Гришка Соколов так до сих пор и служит!

— Служит, здесь, под Москвой. Видел недавно. На фронт его не пускают.

— Война кончится — героем станет! Москву оборонял! И Ленинград, где провалил всё!

— Все, мам! Закончили об этом! Меня на фронт тоже больше не пускают. И, может быть, после войны вспомнят, что я — не пролетарий. Все может быть, но это не повод, чтобы ничего не делать.

— Я не отсиживалась, Петя, я — дралась, на том участке, который мне выпал. Я — мать четверых детей, трое из которых живы. По закону имела полное право находиться в тылу, и даже по мобилизации мне никто повесток не присылал. Я пошла добровольно. Зря ты меня отозвал с батареи!

— Ты нужна здесь. Девочкам требуются твои знания и опыт. Только не нужно им говорить то, что ты говоришь сейчас мне. Они еще дети.

— Мы уедем, чтобы не навредить тебе.

— Мам, не надо об этом! Ты мне ничем навредить просто не можешь. Ты в курсе, что твой принцип шифрования используется теперь всеми ВВС?

— Нет.

— Начал я, еще в Финскую, теперь этим способом пользуются все. Так что, занимайся девчонками. Это гораздо важнее, чем все остальное!

— Мы сидеть на твоей шее не будем! Вернусь в училище, буду опять преподавать.

— Они в Баку, в Питер еще не возвращались. А на твою пенсию можно только ноги протянуть, а вас — трое.

— Не надо об этом, проживем.

Она, как была упрямой и своенравной, так и осталась! Видя ее нескончаемые попытки уехать, уже я, не Петр, нашел ей место для работы. Мне ведь о себе тоже надо подумать! Я ведь могу не родиться! Все к этому и идет! Поэтому аккуратно и без давления, я сподвиг вначале Петра заняться ее трудоустройством, а через него и бабушку уехать во Фрунзе, преподавать криптографию, шифровальное дело, русский язык и литературу в Одесской военной авиационной школе пилотов. Почему? Ну, как сказать… В общем, мои родители там познакомились. А в 52-м, в отпуске после Кореи, в декабре, отец съездил за будущей моей матерью в какую-то глухую деревню под Пржевальском, где она работала по распределению после окончания университета. Она преподавала «великий и могучий» в киргизской школе, и должна была там проработать то ли три, то ли пять лет. При этом она сама киргизским не владела, а в селе на русском практически никто не говорил. В местном аулсовете они зарегистрировали брак, и он увез ее в Дальний, в Китай. Так что, если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе. Память об этом случае мне вбивалась через зад: около года мне под него подкладывали очень толстый русско-киргизский словарь, который мама приобрела сразу после распределения. С его помощью я овладел гаммами и этюдами, сидя перед фоно, пока, наконец, не был приобретен стул на винте, с помощью которого можно было подстроить его высоту к моему росту за фортепиано.