Мальчишки из «Никеля»

Колсон Уайтхед, 2019

Элвуд Кертис, шестнадцатилетний афроамериканский подросток, хорошо учится, после школы подрабатывает в магазине, готовится к поступлению в колледж: он мечтает стать учителем. Но из-за нелепой случайности его обвиняют в преступлении, которого он не совершал, и приговаривают к сроку в исправительном учреждении. Академия Никеля оказывается настоящим адом, где воспитанники подвергаются физическому и эмоциональному насилию и эксплуатации. Тех, кто оказывает сопротивление, уводят «на задворки», откуда они уже не возвращаются. Выжить в этом аду Элвуду помогает дружба с Тернером, который является его полной противоположностью. Элвуд наивен и верит в возможность торжества справедливости, а Тернер убежден в том, что мир был, есть и будет жесток и несправедлив, и так будет всегда. Отчаянная попытка друзей изменить порядки, царящие в «Никеле», заканчивается трагедией. Роман основан на реальных событиях и «подтверждает ведущее место Колсона Уайтхеда в современной американской литературе» (журнал Time). В 2020 году удостоен Пулитцеровской премии и Премии Оруэлла.

Часть вторая

Глава четвертая

Последние три ночи перед отправкой по приговору судьи в Никель Элвуд провел дома. А во вторник в семь часов утра за ним прислали машину. Судебный пристав оказался добродушным парнем с густой нечесаной бородой и нетвердой хмельной походкой. Он давно вырос из своей рубашки, пуговицы которой трещали от натяжения ткани, что делало его похожим на плотно набитую подушку. Но пристав был белым, да еще при оружии, и потому, несмотря на неряшливый вид, вызывал трепет. Многие из окрестных жителей высыпали на крыльцо с сигаретой в зубах и наблюдали за ним, вцепившись в перила с такой силой, точно боялись рухнуть в морскую пучину. Соседи выглядывали в окна, и сцена, которая открывалась их взгляду, пробуждала в памяти события прошлых лет, когда у них на глазах точно так же забирали мальчика или мужчину, — только не того, что жил чуть поодаль по улице, а своего, родного. Брата. Сына.

Когда пристав что-нибудь говорил — а он оказался немногословен, — во рту у него перекатывалась зубочистка. Он приковал Элвуда наручниками к металлической перекладине позади переднего сиденья и за все двести семьдесят пять миль не проронил ни слова.

Они добрались до тюрьмы города Тампы, и уже через пять минут пристав вступил в перебранку с тюремным охранником. Произошла накладка: в академию Никель поручили доставить троих юных нарушителей, но цветного мальчишку требовалось забрать последним, а вовсе не первым. Таллахасси ведь всего в часе езды от школы. Не кажется ли вам, поинтересовался охранник, что скакать с парнишкой по всему штату не больно-то сподручно? Он вам что, игрушка йо-йо? В ту минуту лицо у пристава уже пылало.

— Я действовал по инструкции, — ответил он.

— Там фамилии по алфавиту расставлены, — заметил охранник.

Элвуд потер отметины от наручников на запястьях. Он готов был поклясться, что в тюремном приемнике стоит скамья из церкви — во всяком случае, точно такой же формы.

Через полчаса они снова пустились в путь. Франклин Т. и Билл У. далеко отстояли бы от Элвуда, расположи их фамилии в алфавитном порядке, но еще дальше — на шкале темпераментов. С первого же хмурого взгляда он распознал в своих белых попутчиках заносчивый нрав. Такого веснушчатого лица, как у Франклина Т., Элвуд отродясь не видывал. Франклин, очень смуглый парнишка с ежиком рыжих волос, держался понуро, смотрел себе под ноги, но, стоило ему поднять глаза, в них отчетливо читалась ярость. Черно-фиолетовый ореол от синяков вокруг глаз Билла У. внушал настоящий ужас. Губы его распухли и покрылись язвами. Коричневое родимое пятно грушевидной формы на правой щеке добавляло еще один оттенок его пятнистому лицу. Завидев Элвуда, Билл фыркнул, и всякий раз, когда в пути их ноги случайно соприкасались, он дергался, точно обжегшись о раскаленную печь.

Как бы сильно ни различалось их прошлое и преступления, за которые их отправили в Никель, мальчиков сковали единой цепью и пункт назначения у них был один. Чуть погодя Франклин и Билл начали обмениваться короткими репликами. Оказалось, что для Франклина это уже вторая поездка в Никель. В первый раз его упекли туда за непослушание, а теперь — за прогулы. Однажды его высекли за то, что он пялился на жену одного из воспитателей, но в остальном, по его словам, местечко вроде как приличное. Уж куда лучше, чем жить под одной крышей с отчимом. Билла воспитывала сестра, а потом он связался со «стадом паршивых овец», как выразился судья. Они разбили витрину в аптеке, но Билл еще легко отделался. В Никель его отправили, потому что ему всего четырнадцать, а остальных сослали прямиком в Пидмонтскую тюрьму.

Пристав сообщил белым мальчишкам, что они сидят рядом с автоугонщиком, и Билл расхохотался.

— Ой, ну тачки-то я уводил постоянно, — похвастался он. — Вот за что надо было меня хватать, а не за дурацкую витрину.

Неподалеку от Гейнсвилла они съехали с магистрали. Пристав остановился на обочине, дал мальчишкам справить нужду и вручил каждому по сэндвичу с горчицей. Когда они снова уселись в машину, он не стал надевать на них наручники. Сказал, что знает, что они и так не сбегут. Таллахасси они обошли стороной, съехав на проселочную дорогу, точно никакого города тут и не существовало. «Я даже деревьев не узнаю», — подумал Элвуд, когда они въехали в округ Джексон. От этого ему стало горько.

Он взглянул на школу, и в голове пронеслась мысль, что Франклин, наверное, прав, — в Никеле вовсе не так уж и плохо. Воображение рисовало Элвуду высокие каменные стены с колючей проволокой, но тут не было никакой ограды. Ухоженный кампус — изумрудно-зеленая лужайка, усеянная постройками из красного кирпича в два-три этажа. Под буковыми деревьями и кедрами — старинными, высокими — тенистые островки. Эта картина радовала глаз — и подобных ей Элвуд в жизни не видывал; казалось, перед ним настоящая школа, хорошая школа, а вовсе не жуткий исправительный дом, мысли о котором наводили на него ужас вот уже несколько недель. Иронично, но как раз таким он воображал себе колледж Мелвин-Григгс, разве что без нескольких статуй и колонн.

Они проехали по длинной подъездной дороге к главному административному корпусу, и Элвуд заметил футбольное поле и ватагу мальчишек, которые шумно толкались, отбирая друг у дружки мяч. Он ожидал увидеть детей в кандалах и цепях — точно из мультиков, — но эти беспечно сновали по траве и явно радовались жизни.

— Ну и дела! — с нескрываемым удовольствием сказал Билл. Увиденное успокоило не только Элвуда.

— Вы тут особо не выпендривайтесь, — сказал пристав. — Если воспитатели с вами не сладят и вы не утопнете в здешнем болоте…

–…то по нашу душу пришлют собак из исправительного дома, что в Аппалачах, — закончил за него Франклин.

— Не нарывайтесь — не схлопочете, — подытожил пристав.

Они зашли в здание, пристав подозвал секретаря, и тот отвел их в выкрашенную в желтый цвет комнату, вдоль стен которой располагались деревянные шкафы с ящиками. Стулья стояли рядами — совсем как в школьном классе, и мальчики расселись подальше друг от друга. Элвуд по привычке выбрал местечко в первом ряду. Когда дверь с шумом распахнулась и на пороге возник старший надзиратель Спенсер, все как один вытянулись по струнке.

Мэйнарду Спенсеру было далеко за пятьдесят, и его коротко стриженные черные волосы серебрила седина. В каждом жесте этого белокожего «солдафонишки» — как наверняка окрестила бы его Гарриет — чувствовалась продуманность, точно он заранее отрепетировал их перед зеркалом. Его заостренное лицо напоминало мордочку енота — Элвуд сразу обратил внимание на маленький нос, темные круги под глазами и густые щетинистые брови, которые только подчеркивали сходство. Спенсер со всей педантичностью следил за состоянием своей темно-синей никелевской формы; каждая складочка на его одежде была отутюжена до того тщательно, что казалось, от одного прикосновения к ней можно порезаться; впрочем, и сам он напоминал ходячее лезвие.

Спенсер кивнул Франклину, и тот вцепился пальцами в край парты. Надзиратель спрятал улыбку, будто с самого начала знал, что мальчишка вернется. Он прислонился спиной к доске и скрестил руки на груди.

— Поздновато вас привезли, — заметил он, — так что буду краток. Сюда попадают те, кто не умеет существовать в приличном обществе. Ничего страшного. У нас тут школа, а мы — учителя. Мы вас научим жить, как все. Знаю, Франклин, ты все это уже слышал, но к сведению так и не принял. Может, теперь исправишься. Пока что все вы — черви. У нас тут есть четыре ранга поведения: новенькие — это черви, затем они дослуживаются до испытателей, потом — до пионеров и, наконец, до асов. Веди себя как полагается, зарабатывай очки — и поднимешься по этой лесенке. Ваша задача — дослужиться до асов, и тогда вас выпустят отсюда и вы вернетесь в свои семьи. — Он выдержал паузу. — Если вас там, конечно, примут; впрочем, это уже не наше дело. — Затем он пояснил, что асы слушаются надзирателей и воспитателей, добросовестно выполняют свою работу, никогда не прогуливают, прилежно учатся. Не дерутся, не бранятся, не богохульствуют и не хулиганят. Всеми силами пытаются исправиться, от рассвета и до заката. — Только от вас зависит, сколько времени вы проведете в этих стенах, — сказал Спенсер. — Миндальничать тут с вами никто не станет. Для бунтарей у нас есть особое местечко, и оно вам не понравится. Я лично об этом позабочусь.

Он коснулся рукой внушительной связки ключей, висевшей у него на поясе, и уголки губ на его суровом лице дернулись — то ли от самодовольства, то ли в знак зловещего предостережения. Старший надзиратель устремил взгляд на Франклина, мальчишку, который вернулся еще раз хлебнуть никелевской жизни. — Расскажи им, Франклин.

Голос Франклина дрогнул, и он не сразу совладал с собой, но все же проговорил:

— Да, сэр. Здесь правила лучше не нарушать.

Старший надзиратель обвел взглядом каждого из мальчишек, делая в уме какие-то заметки, и поднялся.

— Мистер Лумис поможет вам с размещением, — объявил он и вышел. Ключи, висевшие на его поясе, позвякивали, точно шпоры на сапогах у шерифа в каком-нибудь вестерне.

Через несколько минут пришел хмурый белокожий юноша — Лумис — и повел их в подвальное помещение, где хранилась школьная форма. Джинсы, серые рабочие рубашки и разных размеров коричневые башмаки громоздились на стеллажах, тянувшихся вдоль стен. Лумис велел белым мальчикам подобрать одежду себе по размеру, а Элвуда отвел в уголок «для цветных», где лежали куда более потрепанные вещи. Ребята переоделись. Свою рубашку и комбинезон Элвуд сложил в холщовый мешок, прихваченный из дома. Еще у него в сумке лежало два свитера и костюм для походов в церковь, в котором он играл в спектакле ко Дню освобождения. А вот Франклин и Билл ничего с собой не взяли.

Пока ребята одевались, Элвуд старался не таращиться на отметины, оставленные на коже мальчиков. У обоих тела покрывали длинные бугристые шрамы — судя по всему, от ожогов. После того дня ни Билла, ни Франклина Элвуд больше не видел. В школе училось свыше шести сотен воспитанников; и жизнь белых протекала у подножия холма, а черных — на его вершине.

Вернувшись в комнату ожидания, они оставались там, пока за ними не явились воспитатели. За Элвудом пришли прежде других: это был пышнотелый темнокожий старик с седыми волосами и серыми радостными глазами. Если Спенсер казался суровым и устрашающим на вид, Блейкли, напротив, выглядел мягким и обходительным. Он встретил новичка теплым рукопожатием и сообщил, что именно он отвечает за Кливленд — общежитие, куда определили Элвуда.

Когда они шли в корпус для цветных, напряжение, сковавшее поначалу Элвуда, стало потихоньку спадать. Его страшила власть таких, как Спенсер, и мысли о том, что ждет его впереди: каково это, жить под надзором тех, кто сыплет угрозами и наслаждается произведенным эффектом; впрочем, возможно, за черными приглядывают черные. И даже если они ничуть не добрее белых, Элвуд не позволит себе совершить то, за что тут принято наказывать. Он успокоил себя мыслью, что достаточно попросту делать то, чего он и так придерживался всю жизнь, — не нарушать правил.

По пути они почти никого не встретили. В окнах жилых корпусов мелькали тени. Наверное, сейчас как раз время ужина, подумал Элвуд. Горстка темнокожих мальчишек, поравнявшись с ними на бетонной тропинке, почтительно поприветствовала Блейкли, а на Элвуда не обратила никакого внимания.

Блейкли рассказал, что работает в этой школе уже одиннадцать лет, «с самых лютых времен и по сей день». Он пояснил, что в стенах школы действует своя философия, по которой удел мальчиков зависит от них самих и все отдано им на откуп.

— Это вы тут за все в ответе, — сказал Блейкли. — И за обжиг каждого кирпичика, и за бетонные дорожки, и за газон. Неплохо получилось, как видишь. — Дальше он пояснил, что труд сбивает с воспитанников спесь, а еще дает возможность приобрести навыки, которые можно использовать после выпуска. Рассказал, что в местной типографии печатают всевозможные документы, какие только требуются флоридскому правительству, от положений о налогах и строительных норм до парковочных талонов. — Научись всему этому, отвечай за свои поступки — и эти знания пригодятся тебе до конца твоих дней!

Каждый должен ходить на уроки, сообщил Блейкли, и это обязательно. Пускай в других учреждениях не всегда уделяется внимание балансу между исправлением и образованием, но администрация Никеля тщательно следит за тем, чтобы воспитанники не отставали в учебе. Занятия в классе ежедневно перемежаются с трудовыми обязанностями. В воскресенье — выходной.

Выражение лица Элвуда переменилось, и воспитатель это заметил.

— А ты что же, другого ожидал?

— Я в этом году собирался пойти в колледж, — признался Элвуд. На дворе стоял октябрь, самый разгар осеннего семестра.

— Обсуди это дело с мистером Гудэллом, — посоветовал Блейкли. — Он преподает у старших ребят. Уверен, что-нибудь да придумаете. — Он улыбнулся. — Ты в поле работал когда-нибудь? — уточнил воспитатель.

В собственности Никеля был участок в тысячу четыреста акров, и на нем чего только не выращивали: лаймы, батат, арбузы.

— Я-то сам вырос на ферме, — добавил Блейкли. — Но мальчишки эти… Многие из них отродясь ни о чем не пеклись.

— Да, сэр, — отозвался Элвуд. Под рубашкой ему что-то мешалось — наверное, бирка — и неприятно царапало шею.

Блейкли остановился.

— Если знаешь, когда сказать «да, сэр!» — а лучше это говорить всегда, — точно не пропадешь, сынок. — Он сообщил, что знаком с Элвудовой «ситуацией», смягчив неприятный эвфемизм своей добродушной интонацией. — Многие тут переступили границу дозволенного. Вот им и представилась возможность переосмыслить свое житье, взяться за ум.

Внешне Кливленд ничем не отличался от других жилых корпусов Никеля: кирпичный, под зеленоватой медной кровлей. Вокруг — живая изгородь, подстриженные в форме квадратов кусты, торчащие прямо из красной земли. Блейкли провел Элвуда через главный вход, и тут же стало понятно, что внешний вид здания с внутренним никак не соотносится. Щербатые полы то и дело скрипели, по облезлым желтым стенам змеились трещины. Из кресел и диванов, стоявших в комнате отдыха, выглядывала набивка. Столы были усеяны инициалами и прозвищами, вырезанными сотнями шаловливых рук. Элвуду бросилось в глаза то, на что непременно обратила бы его внимание Гарриет, — расплывчатые отпечатки грязных пальцев на дверной ручке и на задвижке, клочья волос и мусор по углам.

Блейкли разъяснил ему планировку жилых корпусов. На первом этаже всегда располагается маленькая кухонька и кабинеты руководства, а также два актовых зала. На втором были спальни — две для воспитанников-старшеклассников и одна для ребят помладше.

— Младших тут называют цыпами — только не спрашивай почему. Этого никто не знает, — сообщил он.

Наверху размещались подсобные помещения и комната Блейкли. Мальчишки уже скоро пойдут спать, пояснил воспитатель. До столовой надо пройтись, да и ужин уже закончился, но, если Элвуд проголодался, можно заглянуть на кухню, пока та не закрылась на ночь. Но Элвуд и думать не мог о еде — слишком был взволнован.

Свободное место нашлось в комнате номер два, где на синем линолеуме тремя рядами по десять в каждом выстроились койки. В изножье каждой кровати стояло по баулу с вещами воспитанников. Пока Элвуда вели к корпусу, мальчишки не обращали на него внимания, но теперь, когда он шел вслед за Блейкли меж рядами, впились в него взглядами; одни тихонько перешептывались, остальные решили пока что придержать свое мнение при себе. Одному из воспитанников на вид было лет тридцать, хотя Элвуд точно знал, что такое невозможно — ведь как только никелевцу исполняется восемнадцать, его отпускают. Некоторые встретили его сурово, как белые мальчики, с которыми он ехал сюда из Тампы, но Элвуд с облегчением отметил, что многие из них выглядят точь-в-точь как ребята из его квартала, разве что погрустнее. Если сходство это не только внешнее, он уж как-нибудь продержится.

Несмотря на все те ужасы, о которых он слышал, Никель и впрямь был школой, а вовсе не мрачной тюрьмой для несовершеннолетних. Адвокат Элвуда даже сказал, что он еще легко отделался. Угон машины — нешуточное обвинение по никелевским меркам. Позже он узнает, что большинство попало сюда по куда более безобидным поводам — порой туманным и необъяснимым. Некоторые вообще находились на попечении у штата, будучи сиротами, и им просто не нашли другого места.

Блейкли открыл сундук, показал Элвуду мыло и полотенце, лежащие внутри, и познакомил с соседями по кроватям — Десмондом и Пэтом. Они тут же получили задание «разъяснить новичку, что тут да как».

— Я за этим прослежу, вы не думайте, — пригрозил воспитатель. Парни едва слышно поздоровались с Элвудом, а как только Блейкли ушел, тут же вернулись к своим бейсбольным карточкам.

Элвуд никогда не был плаксой, но после ареста он не раз утирал слезы. Они наворачивались на глаза по ночам, когда он представлял, что ждет его в Никеле. Когда он слышал, как в соседней комнате, не в силах сдержать рыдания, мечется его бабушка, то открывая, то закрывая дверцы и ящики, чтобы только чем-нибудь занять руки. Когда он безуспешно пытался понять, почему его жизнь устремилась под этот злосчастный откос. Он знал: слез показывать нельзя, и потому перевернулся на живот, накрыл голову подушкой и прислушался к голосам: к шуткам и колкостям, к историям о доме и закадычных друзьях, которые теперь так далеко, к незрелым домыслам о том, как устроен этот мир и к наивным планам его перехитрить.

Еще утром он жил своей прежней жизнью, а теперь оказался здесь. От наволочки пахло уксусом, стрекот сверчков и кузнечиков то усиливался, то слабел, точно шум волн, снова и снова.

Он задремал, когда откуда-то снаружи грянул совсем иной звук. Рассекающий воздух свист, уже безо всяких вариаций; жуткий, механический, не дающий никаких подсказок о своей природе. Шквалистый. Элвуд и сам не помнил, в какой книге вычитал это слово, но именно оно сейчас пришло на ум.

Кто-то в дальнем углу комнаты сказал:

— Кажется, кто-то пошел за мороженым!

И горстка мальчишек загоготала.

Глава пятая

С Тернером Элвуд познакомился на второй день пребывания в Никеле — тогда же, когда уяснил зловещую природу того шума.

— Большинство ниггеров попадают вниз лишь спустя несколько недель, — скажет ему потом парнишка по имени Тернер. — Так что лучше не нарывайся зря, Эл, ни к чему это.

Конец ознакомительного фрагмента.