Напоминание о нем

Колин Гувер, 2022

Колин Гувер – автор, которому читатели доверяют свое сердце. Она – мировой тренд, литературный феномен нашего времени, троекратная обладательница премии Goodreads Choice Award в номинации «Любовный роман». Ее произведения переведены на десятки языков. Продажи книг Колин Гувер превысили продажи Стивена Кинга и Джорджа Мартина. Более 3 000 000 000 просмотров в TikTok. «Напоминание о нем» – это история о том, что иногда, чтобы расправить крылья, нужно найти силы простить себя. Птица – главный символ этой книги. Кенна – запертая в клетке птичка. Она мечтает избавиться от разрушительного прошлого, чтобы снова стать свободной. Такой же свободной, как души тех, кого уже нет рядом с нами. Именно об этом думал Лэджер, когда посмотрел в небо. Они живы, пока есть то, что нам о них напоминает. «Может, лучший способ смириться с потерей тех, кого мы любим, – это умение видеть и находить их везде, где только возможно. И если люди, которых мы потеряли, как-то могут нас слышать, нужно просто не переставать разговаривать с ними». Отсидев пять лет в тюрьме за трагическую ошибку, Кенна возвращается в город, надеясь воссоединиться со своей четырехлетней дочерью. Ей нужны деньги и поддержка, но как бы сильно Кенна ни старалась все исправить, сожженные мосты невозможно восстановить. Леджер, владелец местного бара, готов принять неудобную правду о Кенне. Может, он – тот самый человек, который сделает ее счастливой? Разрываемый противоречиями, Леджер делает свой выбор. Готовы ли герои пойти за истиной, куда бы она ни привела? И можно ли испытывать страсть к тому, кого ненавидишь?

8

Леджер

Вернувшись домой вчера вечером, я не заехал в гараж. Диэм любит, проснувшись утром, выглянуть из окна, чтобы убедиться, что я дома, а если машина в гараже, то она огорчается. По словам Грейс.

Я живу напротив них с тех пор, как Диэм исполнилось восемь месяцев, но если не считать времени, когда я уезжал в Денвер, то я живу в этом доме всю жизнь.

Мои родители уже несколько лет не живут тут, даже притом, что сейчас они оба спят в гостевой спальне.

Когда отец вышел на пенсию, они купили трейлер и теперь путешествуют по стране. Вернувшись в город, я выкупил у них дом, а они погрузились в трейлер и уехали. Я думал, это продлится в лучшем случае год, но прошло уже больше четырех, и они не проявляют никакого желания останавливаться.

Если бы только они еще предупреждали, когда появятся. Может, стоит поставить в их телефоны приложение с GPS, чтобы я мог получать какие-то предупреждения? Не то чтобы я не радовался их приездам. Но было бы все же лучше, если бы я мог к ним подготовиться.

Вот почему свой новый дом я обношу забором.

Ну, по крайней мере, планирую.

Строительство идет небыстро, потому что мы с Романом много делаем сами. Каждое воскресенье мы с ним приезжаем туда, в Чешир-Ридж, и работаем с восхода и до заката. Самые трудные вещи я отдаю на заказ, но большую часть постройки мы сделали сами. После двух лет такой воскресной работы дом начал принимать законченный вид. Так что, может, еще полгода, и я туда перееду.

— Куда ты идешь?

Я оборачиваюсь уже у самой двери в гараж. Отец стоит на пороге гостевой спальни. В одних трусах.

— У Диэм бейсбол. Не хотите тоже пойти?

— Не-а. Слишком сильное похмелье, чтоб иметь дело с детьми, да и нам надо ехать дальше.

— Вы уже уезжаете?

— Мы через пару недель вернемся. — Отец обнимает меня. — Твоя мать еще спит, но я передам ей, что ты попрощался.

— Может, если вы в следующий раз заранее сообщите, что приедете, я возьму выходной.

Отец качает головой.

— Не, нам нравится изумление на твоем лице, когда мы приезжаем внезапно.

Он уходит в ванную и закрывает дверь.

Я выхожу через гараж и иду через улицу к дому Грейс и Патрика.

Я надеюсь лишь, что у Диэм не будет охоты поболтать, потому что мне чертовски трудно сконцентрироваться. Я могу думать только о той девушке из бара и о том, как я хочу снова увидеть ее. Интересно, будет очень по-дурацки, если я оставлю записку у нее на двери?

Я стучу в дверь Грейс и Патрика и вхожу. Мы постоянно ходим домой друг к другу, и в какой-то момент нам надоело кричать: «Открыто!» У нас всегда открыто.

Грейс на кухне. Диэм сидит посреди стола, скрестив ноги, и с миской омлета на коленях. Она никогда не сидит на стуле. Она всегда сидит сверху чего-то вроде спинки дивана, кухонной стойки, обеденного стола. Она верхолаз.

— Ты еще в пижаме, Ди. — Я забираю у нее миску и указываю в сторону коридора. — Давай одевайся, нам уже пора. — Она убегает в свою комнату надевать бейсбольную форму.

— Мне казалось, игра в десять, — говорит Грейс. — Я бы ее переодела.

— Так и есть, но я сегодня дежурю, раздаю им напитки, так что мне надо заскочить в магазин, а потом еще подобрать Романа. — Опершись на стойку, я беру мандарин и принимаюсь чистить его. Грейс загружает посудомойку. Она сдувает со щеки упавшую прядь волос.

— Она хочет горку, — говорит Грейс. — Такую большую, нелепую, с разными модулями, вроде тех, что были у вас во дворе. У ее школьной подружки Найлы есть такая, а ты же знаешь, мы не можем ей отказать. Это будет ее пятый день рождения.

— Она все еще у меня.

— Правда? Где?

— Она разобрана и лежит в сарае, но я могу помочь Патрику ее собрать. Должно быть не так уж и сложно.

— Думаешь, она еще в нормальном состоянии?

— Ну, когда я ее разбирал, то была. — Я не говорю ей, что разобрал ее из-за Скотти. После его смерти, глядя на нее, я всякий раз злился. Сунув в рот очередную дольку мандарина, я перевожу мысли в другое русло. — Не могу поверить, что ей уже пять.

Грейс вздыхает.

— Знаю. Невозможно. Нечестно.

Патрик заглядывает в кухню и ерошит мне волосы, как будто мне не без малого тридцать и я не выше его сантиметров на десять. — Грейс тебе сказала, что мы не идем на игру?

— Еще нет, — говорит Грейс. Закатив глаза, она переводит на меня раздраженный взгляд. — Моя сестра в больнице. Все в порядке, плановая операция, но нам нужно отвезти ее домой и покормить ее кошек.

— А что она делает на этот раз?

Грейс машет рукой перед лицом.

— Что-то с глазами. Кто знает? Она на пять лет старше меня, а выглядит на десять моложе.

Патрик закрывает ей рот.

— Брось. Ты прекрасна. — Грейс, рассмеявшись, отбрасывает его руку.

Я никогда не видел, чтобы они ссорились. Даже когда Скотти был маленьким. Мои родители часто пререкаются, пусть даже и в шутку, но за все двадцать лет, что я знаю Грейс и Патрика, они и этого никогда не делали.

Я тоже хочу так. Когда-нибудь. Хотя у меня нет на это времени. Я слишком много работаю, и иногда мне кажется, что я медленно закапываю себя в землю. Если я хочу прожить с девушкой столько времени, чтобы у нас сложилось, как у Грейс с Патриком, надо что-то менять.

— Леджер! — кричит Диэм из своей комнаты. — Помоги! — Я иду в коридор, чтобы посмотреть, что ей нужно. Она роется в шкафу, стоя на коленях. — Я не могу найти второй сапог — мне нужен сапог.

Она держит в руках красный ковбойский сапог и копается в вещах в поисках второго.

— Зачем тебе сапоги? Тебе нужны щитки.

— Я сегодня не хочу щитки. Я хочу надеть сапоги.

Щитки лежат у нее на кровати, и я беру их.

— В бейсболе не носят сапоги. Давай прыгай на кровать, я помогу тебе надеть их.

Она поднимается и швыряет на кровать второй красный сапог.

— Нашла! — Захихикав, она взбирается на кровать и начинает натягивать сапоги.

— Диэм, это бейсбол. В бейсбол не играют в сапогах.

— А я играю. Сегодня я буду в сапогах.

— Нет, не бу… — Я замолкаю. У меня нет времени с ней спорить, и я знаю, что, когда она придет на поле и увидит остальных детей в щитках, она даст мне снять эти сапоги. Так что я помогаю ей их надеть и захватываю щитки с собой, вынося ее из комнаты.

Грейс ждет нас у двери. Она протягивает Диэм пакетик сока.

— Хорошего дня. — Она целует Диэм в щеку и тут замечает ее сапоги.

— Не спрашивай, — говорю я, открывая входную дверь.

— Пока, Нана, — говорит Диэм.

Патрик в кухне, но, когда Диэм не прощается с ним, он драматически бежит за нами:

— А как же НоНо?

Когда Диэм начала говорить, Патрик хотел, чтобы она называла его Папа, но почему-то она стала называть Грейс Нана, а Патрика — НоНо, и это получалось настолько смешно, что мы с Грейс поощряли прозвища, и так они и закрепились.

— Пока, НоНо, — хихикая, говорит Диэм.

— Может, мы не успеем вернуться раньше вас, — говорит Грейс. — Если нет, оставишь ее у себя?

Не знаю, почему Грейс вообще спрашивает меня об этом. Я никогда не отказывался. И никогда не откажусь.

— Не торопитесь. Мы сходим куда-нибудь пообедать. — Когда мы выходим на улицу, я опускаю Диэм на землю.

— В «Макдоналдс»! — говорит она.

— Я не хочу в «Макдоналдс», — говорю я, пока мы переходим улицу, направляясь к моему грузовику.

— «Макавто»!

Я открываю заднюю дверцу и помогаю ей забраться в детское кресло.

— А как насчет мексиканской еды?

— Не-а. «Макдоналдс».

— А китайской? Мы давно не ели китайскую.

— «Макдоналдс».

— Знаешь что? Если ты наденешь на игру свои щитки, то мы пойдем в «Макдоналдс». — Я пристегиваю ее в кресле.

Она мотает головой.

— Нет, я хочу в сапогах. И я все равно не хочу есть, я сыта.

— К обеду проголодаешься.

— А вот и нет, я съела целого дракона. Я всегда буду сытой.

Иногда меня беспокоит, сколько она всего выдумывает, но она рассказывает все свои истории так убедительно, что я чаще удивляюсь, а не волнуюсь. Я не знаю, в каком возрасте ребенок должен понимать разницу между враньем и выдумкой, но я оставлю это на Грейс и Патрика. Мне не хочется подавлять мое любимое в ней качество.

Я выезжаю на улицу.

— Ты съела дракона? Целого дракона?

— Ага, но только это был маленький дракон, детеныш, и поэтому он уместился в мой живот.

— Где это ты нашла детеныша дракона?

— В «Волмарте».

— Они продают там детенышей драконов?

Она принимается рассказывать, как в «Волмарте» продают детенышей драконов, но только надо иметь специальный купон, и их могут есть только дети. Когда мы доезжаем до Романа, она объясняет, как надо их готовить.

— С шампунем и солью, — говорит она.

— Но шампунь же не едят.

— Так ты его и не ешь — ты в нем готовишь дракона.

— А-а-а. Я глупый.

Роман садится в машину с таким счастливым видом, точно собирается на похороны. Он ненавидит дни бейсбола. Он не слишком-то жалует детей. Он помогает мне тренировать их только потому, что никто из других родителей не вызвался это делать. А поскольку он работает на меня, то я просто внес это в круг его служебных обязанностей.

Он единственный из моих знакомых, кому платили бы за работу детского тренера, но, похоже, сам он к этому не стремится.

— Привет, Роман, — нараспев говорит Диэм с заднего сиденья.

— Я выпил только одну чашку кофе; не разговаривай со мной.

Роману двадцать семь, но они с Диэм в своих отношениях, полных любви и ненависти, встречаются где-то посередине, потому что оба ведут себя, как будто им по двенадцать.

Диэм принимается барабанить по его подголовнику.

— Проснись, проснись, проснись!

Роман поворачивает голову и смотрит на меня.

— Вся эта фигня, которой ты занимаешься в свое свободное время, чтобы помочь детям, не принесет тебе никакой пользы в загробной жизни, потому что религия — всего лишь социальный конструкт, созданный обществом, которое желает контролировать людей, так что рай — это всего лишь условность. А мы сейчас могли бы спокойно спать.

— Вау. Не хотел бы я увидеть тебя до кофе. — Я выезжаю с его двора задним ходом. — Если рай всего лишь условность, что же тогда ад?

— Бейсбольное поле.