Тяка и другие. Незатейливые сказки

Кк Ям

Мысли вслух и про себя. Немного грустно, немного смешно… Кто-то узнает себя, кто-то других. Не проводите параллели, лучше рисуйте спирали.

© Кк Ям, 2016

© Кк Ям, фотографии, 2016

ISBN 978-5-4483-2273-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Простотаки

И тогда она решила, что больше никогда…

— Никогда, никогда, — повторяла, рыдая в верную подушку.

— Никогда, никогда, — твердила, выбегая на улицу и подставляя лицо злым мокрым снежинкам.

Они смешивались со слезами и становились на вкус горько — солеными.

— Никогда, никогда, — разбивала каблуками ледяную корочку асфальта.

— Никогда не говори никогда… — донеслось откуда-то сверху…

*****

Вечером раздался звонок. На пороге стоял Он — корона набекрень, шпага волочится по полу, плащ разорван и заляпан грязью. Сзади маячил конь…

— Привет, пры..пры… принцесса, — пробормотал Он и протянул умирающую гвоздичку.

— Явился-таки… опоздал лет на двадцать, — гордо крикнула Она и многолетнеотработанным движением захлопнула дверь.

— Всё как всегда, — вздохнул он, поворачиваясь к коню — сейчас откроет, обольет слезами, кинет тебе клок сена, а меня потащит в душ, на кухню и в постель… никакого разнообразия…

Дверь резко распахнулась. На пороге стояла Она, в черных кожаных штанах, сапогах до колен, с хлыстом в руках.

— Так, коня в стойло, сам — мыться, жрать и в спальню..

— Опа, что-то новенькое, — заржал конь…

*****

Поздним вечером раздался звонок.

— Ну кого ещё принесло? — досадливо пробормотал Он, отбрасывая недокуренную сигарету и рывком открывая дверь.

На пороге стояла Она…

— Прррывет, Прынц… эттто я, твоя большая любофф, — покачиваясь, пробормотала Она и рухнула на порог.

— Опять…, — поморщился Он, взваливая на плечо бесчувственное тело, — Ну и где эта Фея — советчица? — Он выглянул за дверь. На площадке было пусто, лишь сизый дымок клубился в углу у окошка.

— Сбежала… насоветовала и сбежала… всё как всегда, — Он отнес тело в ванную и бережно опустил в уже набравшуюся теплую воду, — И ведь знают, обе знают, что люблю, а вот подавай им экстрим…

Она из-под прикрытых ресниц незаметно наблюдала за ним, не забывая для убедительности что-то пьяно бормотать и брызгать пеной.

— Интересно, сколько еще он выдержит? Фея говорит, что еще раз пять можно, а потом придется как все — снять корону, надеть фартук — и на кухню, пироги печь… И никакого экстрима…

*****

— Знаешь, — она лениво ковыряла вилкой в банке со шпротами, — я как консервная банка… железная, с красивой этикеткой… все упаковано… а потом приходит кто-то и вскрывает, грубо, ножом… а внутри сердце…

*****

Ну и зачем ты меня приручил? — задумчиво спросила она, — Чтобы пополнить свою коллекцию бабочек, красиво приколотых булавками к стене, и рассказывать восхищенно ахающим друзьям — эту я поймал в Африки, эту в Австралии, а эту и ловить не пришлось… сама прилетела…

*****

— Ах, Вам эротизьму захотелось? — спросила она, плотоядно улыбаясь и расстегивая засаленный халат.

Из раскрытого окошка звучал фокстрот.

Он с нарастающей паникой наблюдал за ее руками, медленно высвобождающими тучное тело от классических панталон в цветочек…

— Пятый этаж… не выпрыгнуть…

*****

Она писала плохие стихи и с маниакальным упорством рассылала их по столичным издательствам. Издательства присылали стандартные отписки, которые она складывала в специальную папочку розового цвета и показывала подружкам на еженедельном чаепитии.

— Ах, меня не ценят, — томно закатывала она глаза отработанным жестом прижимая руку ко лбу.

Подружки сочувственно вздыхали, запивая сладким чаем бело — розовый зефир. В воздухе одуряюще пахло жасмином. Жизнь продолжалась…

*****

— Ах, Алекс, ну почему от Вас никогда не дождаться комплиментов? — она придирчиво разглядывала себя в зеркало, смешно надувная губки, — я уж и так, и так намекаю…

Он самодовольно усмехнулся.

— Зачем Вам мои комплименты? Разве недостаточно комплиментов этой стаи истекающих слюной самцов, только и мечтающих подобраться поближе? Я не ругаю Вас — довольствуйтесь и этим…

*****

— Знаете, Алекс, бывает иногда такое настроение… хочется поплакать, пожалеть себя… залезть на колени к кому-нибудь большому и теплому, укрыться от невзгод под его руками и почувствовать себя маленькой девочкой…

— Знаю, дорогая, знаю… это успешно лечится кружкой глинтвейна и шоколадом.

— Да? А я — то всегда лечила это поцелуями…

*****

Как-то незаметно она вошла в его жизнь и заняла там все свободное место, все потайные уголки, не поглотив его, а лишь дополнив, поделившись своим теплом и запахом, своими настроениями и ощущениями, своим дыханием и блеском глаз, своим звонким смехом и нечастыми слезами…поделившись собой… он пропитался ею, как пропитывается табачным запахом комната заядлого курильщика…в ее отсутствие он утыкался носом в подушку и ему казалось, что она рядом… ему нравилось находить ее белье среди своих вещей, все эти милые женские мелочи, которые так раздражают у ставших посторонним и чужими, ему нравились смешные записочки на кастрюльках в холодильнике… да, да, теперь у него появились кастрюльки… и забавные рожицы на запотевшем зеркале в ванной…и голос из трубки, спрашивающий, надел ли он шарф… короче, он был влюблен…

*****

— Дорогой, посмотри какая милая штучка! Как думаешь, мне пойдет? Куда ты все время смотришь?

Показалось..?. Он не отрываясь смотрел на мелькнувший в толпе силуэт… такой до боли знакомый…тот, что безуспешно пытался забыть, тот, что заглушал в себе чересчур громкой музыкой, тот, что заливал дорогим виски, тот, что безуспешно закуривал несчетными пачками сигарет… и вся эта череда болтающих и смеющихся — тоже, чтобы забыть… Рвануть бы сейчас сквозь толпу, догнать, обнять, посмотреть в родные глаза… но нет, цепкие пальчики настойчиво теребят за рукав…

— Ну посмотри… ну давай купим…

Он моргнул, видение исчезло…

— Да, дорогая, да…

*****

Это будет легко… Представь, что я уехал в командировку… на год, на два…надолго… в Африку или Антарктиду… Сначала ты будешь плакать, привычно протягивая ночью руку и натыкаясь на пустую подушку. Потом привыкнешь… начнешь забывать… забывать мой голос, мои глаза, мой запах и смех, забывать мои руки и губы… а потом появится тот, кто поможет забыть всё… а я буду смотреть сверху и радоваться за тебя… потому что люблю…

*****

— И запомни, Джи, ты играешь по правилам своего круга. Когда ты попадаешь в другой круг, у тебя два выхода. Один, простой — выучить и играть по чужими правилам.

— А второй, Учитель?

— Заставить их играть по своим…

*****

— Знаешь, — она задумчиво вычерчивала на его груди непонятные фигуры, — иногда мне хочется построить вокруг тебя забор и поставить автоматчиков… жадная я…

Её палец приятно холодил разгоряченную кожу, сигаретный дым, пропитанный запахом желания, тонкой струйкой утекал в открытое окно, гомон птиц и детей мешал сосредоточиться… он чувствовал, что надо что-то ответить, но мог только молча глупо улыбаться…

*****

— Ждать… — она задумчиво помешивала ложечкой остывающий чай, — мужчинам незнакомо это особое женское состояние. Нервно и неприкаянно метаться, не находя себе места… смотреть в окно, до боли в глазах вглядываясь в смутные силуэты, радостно воскресая и снова погружаясь в ожидание… взглядом индийского факира заклинать предательски молчащий телефон… выскакивать на лестницу, чтобы проверить, работает ли звонок входной двери…вновь и вновь прокручивать в голове последний разговор, безжалостно препарируя сказанное и пытаясь найти ускользающую отгадку… представлять себе все возможные ужасы и несчастные случаи, гоня от себя пугающие мысли о мнимых соперницах… вконец обессилев от накручиваний, сесть на пол в дальний угол самой темной комнаты и уткнуться носом в колени, потому что так почему — то легче… а когда наконец раздастся долгожданный звонок, испытать такой подъем и такое головокружение… а если так и не раздастся, попытаться уснуть, проворочаться всю ночь, испытывая самую настоящую физическую боль, забыться на пару часов и очнуться под утро, недоумевая о причинах вчерашней тоски и тревоги. По утрам все кажется гораздо более обнадеживающим…

Он сел у ее ног и уткнулся в теплые колени.

— Обещаю… обещаю тебе — тебе никогда не придется меня ждать!

Она грустно усмехнулась, ласково погладив его по голове.

А за окном медленно падал снег, навсегда засыпая написанное им «люблю»…

*****

Больше всего она любила сидеть у него в ногах на маленькой деревянной скамеечке, положив голову на его колени, и слушать.. За окном лютовал ветер и мороз рисовал на окне причудливые узоры, а в комнате было тепло и спокойно. Тихо потрескивали дрова в камне, лениво изгибались языки пламени, оставляя на стенах загадочные тени. И неважно, о чем он говорил — о политике, о биржевых курсах или очередных мировых заговорах, ей достаточно было слышать его голос и ощущать тяжесть руки гладящей её волосы и ласкающей завитки на шее.

— Ты прекрасная слушательница, — говорил он каждый раз, целуя ее на прощание. Губы его были мягкие, с привкусом табака и мандаринов и она так хотела сохранить этот вкус как можно дольше, но ветер безжалостно сдувал все запахи, пока она, кутаясь в старенькую шаль, бежала к дому.

— Ты опять просидела весь вечер у профессора, — ворчала старая нянька, открывая ей дверь и стряхивая снег с её рыжих кудрей.

— Я люблю его, — счастливо улыбалась она, взбегая по скрипучей лесенке в свою комнатенку под самой крышей. Оттуда, из чердачного окошка, она могла видеть его дом и неясную тень за неплотно задернутыми шторами.

Он долго стоял у окна, наблюдая как снег заносит тоненькую цепочку следов.

— Почему она никогда не останется…?

— Почему он никогда не попросит меня остаться…

*****

— Нельзя так быстро привязываться к людям, ты же не кошка, — он раздраженно мерил шагами комнату, стараясь не смотреть в угол, откуда доносилось всхлипывание. Маленькая фигурка скорчилась в громадном кресле и в полумраке виднелось лишь слабое свечение, почти не видное из-за сияющей в небе луны.

— Не реви, сейчас принесу чай.

Он сходил на кухню и вернулся с дымящейся чашкой.

— Пей, а я поиграю.

Он открыл крышку рояля, привычно погладив клавиши, вздохнул, настраиваясь и заиграл…

Она маленькими глоточками пила ароматный напиток, из-под полуприкрытых глаз наблюдая, как ласково его пальцы пробегают по клавишам, то ударяя, то чуть касаясь. Волшебные звуки наполняли все ее существо, печаль уходила и слезы высыхали. Он оглянулся. Она выпрямилась в кресле, в глаза вернулся привычный блеск, крылья расправились и улыбка заиграла на губах.

— Ну вот и хорошо, ты готова! Лети обратно, душа моя, лети и помни — не привязывайся!

*****

Дождливыми осенними вечерами Маша и бабушка предавались воспоминаниям. Вернее, предавалась одна бабушка. Она удобно устраивалась в старом кресле, вооружалась спицами и клубком шерсти, усаживала Машу рядом и начинала предаваться…

Конец ознакомительного фрагмента.