Всякие глупости. Том 1

Кисария Джоната, 2023

В первом томе собраны интересные истории из жизни, где передаются настоящие трудности, их возможное и невозможное преодоление людьми. Человеческие отношения. Их взгляды на ту или иную проблему. Их несбыточные мечты и неоправданные надежды. А также их потери и подарки судьбы. Одной из главных мыслей автора в рассказах является передача того, насколько опрометчивы человеческие поступки и незамедлительны их последствия.

Девятая всякая глупость

У подъезда пятиэтажного дома столпились жильцы, из-за евроремонта в квартире на втором этаже и перепланировки была нарушена несущаяя стена, и… на торце дома образовалась трещина, пропуская свет заходящего солнца во все квартиры с торца. Вокруг подъезда всё было обтянуто ленточками, и жильцов не пускали домой.

Женька, возвратившийся из школы, тоже стоял рядом с возмущавшимися родителями, не зная как быть.

Потом приехал какой-то чиновник, стал успокаивать людей, говоря, что нужны специалисты, которые уже едут, что они-то и сделают необходимое, чтобы узнать подлежит ли восстановлению повреждённая часть дома. Затем чиновник предложил обратиться к своему помощнику, который стоял тут же, и записаться у него, если кому-то негде пожить недолгое время.

Женька, в свои четырнадцать, почти пятнадцать, имел паспорт и вообще считал себя взрослым, он хотел было записаться у помощника, но мать с отцом потянули Женьку за рукав из очереди. Отец договорился со своей дальней родственницей — тётей Шурой, что поживут у неё какое-то время.

Дому, где жила тётя Шура, не грозили бы никакие трещины, с такими-то толстыми стенами «сталинской» постройки. Женьку с родителями тётя Шура определила во второй просторной комнате своей «двушки».

Лёжа ночью с открытыми глазами, Женька очень скучал по своей квартире и главное — по своей комнате, где всё-всё было устроено как ему надо, где было так клёво.

На следующий день пострадавшим жильцам разрешили взять из квартир только необходимые вещи и документы, а ещё через пару дней оказалось, что не всё так страшно, поскольку капитальных повреждений не было, то через неделю ремонтных работ можно будет вернуться в свои квартиры.

Неделя, прожитая у тёти Шуры оказалась роковой. Отец ни через неделю, ни через две домой не вернулся, он, познакомившись с красивой девушкой Юлей, проживавшей этажом выше в тёти Шурином доме, неожиданно для Женьки и его матери, остался жить с ней. Мать, было разгневалась, хотела вцепиться в густые роскошные волосы Юли, но отец при Женьке даже не дал приблизиться к Юле и грубо оттолкнул мать так, что та чуть не упала, если бы Женька не успел подхватить мать, то она покатилась бы по лестнице вниз, а там, — смотря как упасть… Мать плакала, тётя Шура качала головой, говоря, что Юлька девка ещё та, что у неё дружки есть сомнительной репутации… А Женька чувствовал себя так, словно проклятая трещина прошлась по его жизни, разделив её на «до» и «после».

Уже два месяца Женька вдвоём с матерью жили в своей квартире, как-то во время их отсутствия зашёл отец за вещами, о чём сообщила возвращавшейся с работы матери Мария Петровна — соседка с первого этажа, которая всё всегда видела и про всех всё знала.

Видя как мать перестала следить за своей внешностью, как стала по-старушечьи одеваться и слыша как она плакала по ночам, Женька решил поговорить с отцом. Он ждал отца возле его машины, припаркованной у входа на его работу и вспоминал те времена, когда они все вместе на этой вот отцовской машине ездили на дачу к друзьям отца, как здорово и весело тогда было… «Зачем ты к машине прислонился?!» — услышал вдруг Женька, он повернул голову и увидел отца, смотрящего на него какими-то совсем чужими глазами. «Привет, пап.» — неуверенно сказал Женька. «Что надо?» — ещё более грубо спросил отец. «Я… я хотел поговорить с тобой… насчёт мамы, она… переживает…» Но отец не дал Женьке договорить, открыв дверцу машины, коротко бросил страшные слова: « Не приходи сюда никогда больше! И отстаньте от меня.»

Женька возненавидел отца, но решил поговорить с Юлей и даже пригрозить ей, что убьёт, если она не перестанет морочить отцу голову. Но поговорить с Юлей наедине никак не удавалось, после работы отец заезжал за Юлей в парикмахерскую, где Юля работала мастером мужских стрижек. Затем отец предупредительно, как холоп какой-то открывал перед Юлей дверцу машины, и они уезжали. Женька несколько раз видел как они шли вместе: отец, слегка грузный и с пивным животиком и она — Юля, вся лёгкая, стройная, длинноногая красавица. Казалось, не к месту, что рядом с ней шёл лысеющий мужчина, со стороны он почти походил на её отца.

Всё-таки Женьке удалось поговорить с Юлей, зайдя к ней в парикмахерскую, даже не поговорить, а лишь пролепетать что-то вроде «оставь моего отца», потому что Юля смотрела на Женьку таким откровенно ненавидящим и презрительно-холодным взглядом, что Женька совершенно потерялся. А потом с её пухлых хорошеньких губ понеслась площадная брань…

Днём следующего дня у подъезда на скамейке Женьку, шедшего из школы, поджидали трое крепких парней, они стали избивать Женьку сначала кулаками, потом его, упавшего, стали пинать ногами. Каждый крепкий пинок тяжелых ботинок отзывался в теле Женьки адской болью… Потом боль исчезла, и Женька услышал истеричный вскрик соседки Марии Петровны: «Паразиты! Что вы делаете?!!»

Женька стоял рядом с матерью и Марией Петровной у могилы на собственных похоронах. Отца не было.

Теперь Женька, невидимый, мог проходить сквозь стены и двери и даже подлетать на четвёртый этаж и проходить сквозь окно прямо в свою комнату, где всё было как прежде, где было так клёво… В дверь позвонили. Женька вышел посмотреть и остановился позади матери, которая, подойдя к двери, сухо спросила: «Кто там?»

За дверью стоял отец, он плакал и просил простить его, просил пустить, чтобы начать всё сначала… Мать молча отошла от двери и села за столик на кухне, она, не обращая внимания на мольбы за дверью, долго смотрела в одну точку. Женька посидел с ней немного, вспоминая былые чаепития и заметил как сильно постарела его мама…

Когда-то всё заканчивается. Кроме Вечности. Теперь Женька и его мама — снова молодая и задорная живут в домике у реки, вокруг много света и ярких цветов на бескрайних лугах…

Десятая всякая глупость

Свете семнадцать, стройная фигура идеальна, маленькая ножка. Про маленькую ножку ещё Пушкин писал, что, дескать, редкость…

Если бы Света и на лицо была красива, то можно было бы прожить жизнь совсем без комплексов, впрочем, в нашем родном СССР никаких комплексов быть не должно было.

Недавно Света пошила в ателье зимнее пальто, но воротник поставили старый мамин, и Света обходила магазины в центре города, чтобы купить какой-то новенький, где совсем недавно продавали таковые, но сейчас ничего не было.

Света очень стеснялась воротника на новом, подчёркивавшем её стройную фигурку, пальто. Воротник из чернобурки когда-то был хорош, но теперь выгорел, длинный ворс стал короток, а местами совсем осыпался. Однажды в транспорте какой-то подвыпивший парень погладил ладонью воротник на пальто Светы и спросил: «А это мех какого зверька?» Света не ответила.

Пока Света бродила по центру города, заходя то в один, то в другой магазин, погода совершенно испортилась, и пошёл мокрый частый снег, подул ветер. Прохожие ускоряли шаг, а Света радовалась мокрому снегу, ведь облезлый воротник на её пальто, намокая, уже не так бросался в глаза своим ужасным видом, потому что и у других людей пушистые воротники выглядели не лучшим образом в такую слякоть.

Ещё один магазин, где продавщица, посмотрев на облезлый воротник Светы, сказала: «Такие вещи, девушка, надо не зимой искать, уже в начале осени все меховые воротники раскупили.»

Ступая по снежной жиже на тротуаре, Света, повернувшись на вывеску ещё одного магазина, краем глаза заметила шедших позади неё двух молодых, даже юных цыган. Это были девушка и парень, скорее всего, брат с сестрой, и даже двойняшки. Они были так похожи друг на друга, шли, не держась ни за руки, ни переглядываясь. У обоих настолько красивые лица, что Свете нестерпимо хотелось обернуться, чтобы взглянуть на них ещё раз. Изо всех сил Света старалась не поворачиваться и мысленно разглядывала как бы сфотографированную картинку этих цыган: на голове девушки цветастый платок, из-под которого выбивались чёрные длинные локоны с крупными завитками, глаза большие и тёмно-карие, идеально обрисованные природой губы, прямой идеальный носик… и паренёк-цыган — точная копия девушки, он шёл без головного убора, и на его короткую, но всё равно вьющуюся крупными кольцами шевелюру, падал мокрый снег, нисколько не нанося вреда причёске. И они оба шли так, словно над ними светило солнце в безветренную погоду, казалось, что снег и ветер — это для любых других людей, а никак не для них.

Встречные прохожие, скользнув равнодушным взглядом по лицу Светы, вдруг останавливались взглядом на шедшей следом парочке юных цыган, таращась с удивлением и восторгом.

Наконец Света не выдержала и обернулась, взглянув поочерёдно на парня и девушку, вновь поразившись их красоте.

«Олээээ!» — услышала Света позади голос парнишки-цыгана. Это «олэээ» явно относилось к Свете, а интонация, с которой прозвучало неизвестно что обозначавшее «олэээ» говорила что-то наподобие «смотри, и она повернулась, не выдержала…»

Света с другими прохожими остановилась на светофоре, дожидаясь зелёного, а парочка юных цыган свернула по тротуару влево. Повернув голову и смотря им вслед, Света заметила, что они были одеты легко, оба в демисезонных чёрных пальто, без шарфа, они шли свободной лёгкой походкой, и если у многих прохожих покраснели носы от холода, то кожа этих цыган была бледна и словно светилась. Это была какая-то дьявольски-прекрасная красота!

Парнишка-цыган, идя рядом с девушкой, вдруг полуобернулся и посмотрел на Свету, замерзавшую под мокрым снегом и поэтому — тоже с покрасневшим носом, то ли с сожалением, то ли с презрением…