Царский путь. Стихотворения 1990—2014 гг.

Кирилл Яковлевич Кожурин

В книге представлены философско-аллегорическая поэма «Царский путь» (1997—1998), а также избранные стихотворения известного петербургского писателя и поэта Кирилла Кожурина, созданные им на протяжении четверти века. В столь полном объеме поэтические произведения К. Кожурина публикуются впервые.

Из книги «Палимпсесты»

1993—1995

Anno Domini CDLXXVI

Там, за окном — Империи закат

Иль утренние сумерки Европы?

Осталось нам лишь строить гороскопы

Да вспоминать, кем были год назад.

Без боя сдался златовратый Град…

К чему тараны, лестницы, подкопы?

И вот уже вчерашние холопы

Сегодня свысока на нас глядят.

По стогнам речь разносится чужая,

И варвары глумятся, обнажая

Отеческих пенатов алтари.

Лициний! На заливе ждут галеры —

Отправимся, последние цари,

На поиски не новой — нашей — эры.

«На коже пишу заклинанье дамасским клинком…»

На коже пишу заклинанье дамасским клинком.

Я с тайными знаками был до рожденья знаком.

И сам только знак я на замше замшелых камней.

Значенье — неясно, его не отыщешь темней.

На коже кровавые выступили письмена.

Омытая кровью, крадется за лесом луна.

Впивается в нежную шею голодный зрачок,

И тайные знаки на коже выводит клинок…

«А никто не пришел. Никого не дождались сегодня…»

А никто не пришел. Никого не дождались сегодня.

Только день. Только ночь. Только месяц. И год. И века.

Только музыки звуки — те звуки молчанья Господня.

Только где-то течет уходящих мгновений река.

Через час, через день, через год, через тысячелетье

Будет всё, как сейчас, хоть другой нарисуют пейзаж.

Я иль кто-то другой, иль другая, иль третий, иль третья, —

Всё течет и течет уходящих мгновений река.

Золотая река — и забрасывать сети напрасно.

Золотая рука клавикорда касается струн, —

Зубы выбиты все, но отчетливо слышно и ясно,

Как с Востока идет обезумевший, бешеный гунн.

Не догнать в никуда навсегда уходящие воды.

На речном берегу лишь услышишь рассказ тростника

Про песок золотой и про флейту уснувшей природы…

А она всё течет, уходящих мгновений река.

По прочтении «Младшей Эдды» Снорри Стурлусона

О, скальды скал, оскалившихся грозно

На волн морских змеиные тела!

Для тела, что родилось слишком поздно,

Душа не слишком рано ль отцвела?

В Валгалле разговаривала с Браги,

Входила в золотых видений дом

И, поэтической испивши браги,

Божественным вещала языком.

«По дороге лунной…»

По дороге лунной,

На поляне звездной

Овен златорунный

Паcся ночью поздно.

А пастух усталый

Шел за ним уныло.

Тусклый свет на скалы

Пролило светило.

И в тумане млечном

Лунною дорогой

Брел в молчанье вечном

Овен златорогий…

Зигфрид

Пришла весна. Берестяные руны

Зеленой распускаются листвой.

И мне поют, пьянея, в небе луны

Про Нибелунгов перстень золотой…

Благоуханье Суттунгова меда,

Как море, разливается вокруг.

Ликует воскрешенная природа.

Плывет по Рейну ясеневый струг.

Всевышний Бог! Проплыть сто тысяч миль дай,

Чтоб убедиться, что — не сон, не сон!

Что нежною валькирией Брунгильдой

При жизни я в Валгаллу вознесен.

«И опять в руке моей лежала…»

И опять в руке моей лежала

Совершенно гладкая ладонь,

И опять слегка она дрожала,

И какой-то жег ее огонь.

Отчего таинственные знаки

Не оставили на ней следа?

Иль напрасно золотые злаки

Поливала кровь моя, руда?

Эти рыбы бледно-голубые

На замерзшем озере лица —

Словно две враждебные стихии,

Неразлучные внутри кольца.

Эти губы, розовые нежно…

Эти руки… Нет, не удержать!

На пергамент кожи белоснежной

Наложила смерть свою печать.

Что ж ты позади, Орфей, увидел?

Отчего весь вдруг окоченел?

Не в пламеннодыщащем Аиде ль

Наконец узор тех рук узрел?

Тангейзер

Оставив Рим, уходят пилигримы,

Благую разнося по свету весть,

Что посоху вновь суждено расцвесть —

Язычник днесь прощен непримиримый.

(Как передать восторг неповторимый,

Когда вдруг узнаешь, что чудо — есть?

Ведь большего восторга в мире несть.

И ангелы спускаются, незримы.)

От чар освобожденный, наконец,

Проснулся очарованный певец

И снова он обетам прежним верен.

В сиянии Елизаветы глаз

Исчез, как наважденье, грот Венерин.

Для чистых душ спасенья пробил час!

Селена

Как в раковине жемчуг драгоценный,

В пещере мною скрыт Эндимион.

Он вечно спит и вечный видит сон,

Укрыт от солнца рощею священной.

А ночью я всхожу на небосклон,

Ведь свет мой сохраняет плоть нетленной.

Неувядаем, кто любим Селеной,

Вселенской красотою наделен.

Пусть говорят, что Ночь со Смертью — сестры

И что одна с другой неразделимы.

О, Ночь! Ты — жизнь. Одной тобой живу.

Придешь ли ты — Морфей покров свой пестрый

На мир набросит, лик явив любимый,

С которым я в разлуке наяву.

Вилланель

Играет Дафнис на свирели,

От зимнего проснувшись сна.

И горицвет цветет в апреле.

Весны дождавшись еле-еле,

Зане душа его полна,

Играет Дафнис на свирели.

Прелестны раздаются трели,

Когда приходит к нам весна

И горицвет цветет в апреле.

Как среброзвонкия капели

Нам звуки дарит тишина,

Играет Дафнис на свирели.

Так пусть, пока мы не истлели

И светит нам в ночи луна,

Играет Дафнис на свирели

И горицвет цветет в апреле!

«Созерцало озера зерцало…»

Созерцало озера зерцало

Зеркала венецианских глаз.

Ночь зерно Венерино мерцало.

Утром дивный свет его угас.

И умолк, растаявши в рассвете,

Светлых плакальщиц далекий хор.

На заре волхвуют в Назарете

Валтасар, Каспар и Мельхиор.

По границе серого гранита

Юный сон шагает в унисон

С песенкой, давно уже забытой.

Но тебе, тебе не снится он.

В некий час в стеклянной оболочке

Скажешь ты: «Мне странно встретить Вас…»

И сорвется окончанье строчки

В зеркала венецианских глаз.

«Усталых не смыкал я глаз…»

Усталых не смыкал я глаз,

Листая фолианты…

Пробили девятнадцать раз

Весны твоей куранты.

И вот опять перед собой

(Как будто не впервые)

Увидел в дымке голубой

Я очи голубые.

И Лидо, и песчаный пляж,

И Пьяцца ди Сан-Марко —

Вмиг дорисован мой пейзаж,

Как в сновиденье, ярко…

Нить

Переверни страницу в книге —

Голубокрылый мотылек,

Неся бумажные вериги,

Лежит, засохши, между строк

(Супруг возлюбленный Психеи

В который умирает раз?).

Александрийския камеи

Напоминают мне о Вас:

Ваш тонкий профиль Птолемея,

Под шлемом вьющаяся прядь…

Смогла двухцветная камея

Все краски мира передать.

Вот так ряды воспоминаний

Встают, как бы ряды зеркал.

И в них божественных сияний

Не раз я отсветы встречал…

Тростник

Полузакрытое полуоткрыто веко.

Нет, слишком яркий свет мучителен глазам!

И я, как тот маркиз осьмнадцатого века,

Склонивши голову, внимаю, звуки, вам.

Волшебник Куперен! Тростинок хрупких ропот

И мельниц ветряных игрушечный пейзаж —

Чредою призрачной под еле слышный шепот

Вот так является мне сон прозрачный ваш.

И больше ничего. Остановилось время.

Усталый маятник безжизненно висит.

Но мне не позабыть тех, звездных взглядов бремя

И голос в вечности — магический магнит.

Смешались города, и времена, и лица…

Первоначальное открылось бытиё.

Но где-то в тростнике сидит цветная птица,

Переливается и песенки поёт.

Закат

Ланцетом острым вскрыл я голубые вены,

И медленная кровь — пурпурный вялый спрут —

По ванне растеклась за несколько минут

И всю окрасила, рождая вздохи пены.

Паросский мрамор ал, а струи всё текут.

Не могут задержать их мелкой ванны стены.

Воспоминания подобной этой сцены

Уже ни в чьей душе по смерти не умрут.

Вот так же я хочу (всё было уж когда-то),

Как гордый римлянин, оставить этот мир.

Ни слова не сказав, на середине пир

Покинуть, но успеть увидеть луч заката…

Заплачет раб, кого любил нежнее брата,

И выпьют вновь друзья под переливы лир…

«Как в желуде сокрыт могучий дуб…»

Как в желуде сокрыт могучий дуб,

Иное тело зреет в нашем теле.

И падают сорвавшиеся с губ

Слова, что музыкой давно созрели.

В удобренную борозду уйдет

Последнее, безжизненное семя.

Но вечностью беременное время

Свой золотой донашивает плод.

Gnomai

1

Остановясь на середине склона,

Неосторожно в бездну посмотрел —

И ранен был стрелою Аполлона,

Безжалостней Эрота острых стрел.

2

Писать стихи совсем не трудно —

Труднее не писать стихов:

Окованные рифмой скудной,

Они живут века веков.

И как откажешься от славы

Вечнозеленый бросив лавр?

И входишь в портик величавый,

Где поджидает Минотавр…

3

«Militat omnis amans»*, — изрек премудрый Овидий.

Носит каждый солдат в ранце фельдмаршальский жезл.

_________________________

* «Каждый влюбленный солдат» (лат.)

Гертруда

(баллада)

Где серая в море глядится скала

В древах, зеленей изумруда,

У самого синего моря жила

Блаженная дева Гертруда.

Конец ознакомительного фрагмента.