S

Кирилл Романов

В маленьком скромном мире нескольких людей потерялся один. Но в попытке отыскать пропажу оказывается, что потеряться придется и им самим…

Глава 1

Тото пропал.

После того, как Альберт уговорил Лекса не поддаваться на провокации сердца и нервов, пытавшихся сподобить организм на приступ, они решили попробовать начать с малого. Лекс позвонил к себе домой и предупредил всех о мобилизации. Панику поднимать не стали. «Альберт приехал, а до Тото не дозвонится», — легенду озвучили незамысловатую. Сам Альберт вызвался поехать к Ясэ, появиться несведущим в обстоятельствах и попробовать заполучить доступную ей информацию во всей полноте. Кресты — бар, в котором Мишель видел Тото в последний раз, открывался в семь. К этому времени, именно там был назначен общий сбор по поводу приезда Альберта. Лекс пытался поймать себя на уверенности, что Тото придет туда тоже. Пара бокалов пива, чтобы снять напряжение перегруженного вчерашним обменом жидкостями организма, жареные кусочки сыра, мяса в панировочных сухариках и смех участников вчерашних мероприятий, — все это казалось как никогда заманчивым, и от того подозрительно невозможным. Если Тото не придет, думал Лекс, обстановка станет чрезвычайной.

Воскресный день всегда располагал к сентиментальностям. Веселье оставалось во вчера, заботы откладывались на завтра. Оставались люди наедине друг с другом. Звонили родители… Родители! Они всегда звонили по воскресениям. Первому Тото. Когда у Лекса в очередной раз задрожало в кармане, он с быстротою суфлера повторял отрепетированный ответ на вопрос о неожиданной недоступности Тото.

— Привет, мам…

— Привет. Брат твой где? Не могу дозвониться. Все в порядке?

— Все хорошо, мам. Спит, наверное. Вчера погуляли…

— Я надеюсь, вы не злоупотребляете там?

— Да… да, нет, конечно…

Она думала, верно, что они выпивают вина за ужином, или пару пива в баре с гренками. Хотя, даже в самых популярных и ширпотребовских фильмах была ясно представлено, как обычно складывается современный уикэнд. Каждое воскресение Лекс ощущал внутри, что так проводить время совсем не правильно. От этого мучался под самый конец недели угрызениями совести и чрезмерной тревожностью за свою судьбу.

Нет, скорее не за судьбу, а за текущее положение усталого, праздного, потратившего время на стопки бездельника, мусолившего в голове отвращение к самому себе.

Сегодня добавилась беспомощность. Подстегнула. Он вдруг почувствовал опустошенность, какой не испытывал до этого момента. Если Тото вечером не придет, думал Лекс, он просто упадет от бессилия перед этим всем…

Обитатели «похмелье — кемпинга» с трудом разминали суставы и массажировали припухлости осунувшихся лиц. Запах по сравнению с майским, пускай и сырым, холодным уличным, в квартире стоял отвратительный. Лекс, не снимая ботинки, прошел на кухню и открыл форточку. Информации о Тото никто не раздобыл. Зато успели разогреть суп в огромной кастрюле и приготовить в ванной из ведра и обрезанной пластиковой бутылки так называемый «водяной бонг». По еле уловимому аромату жженых осенних листьев, Лекс догадался, что приспособление уже подверглось тесту.

Господа выглядели измученными и выложившимися марафонцами, достигшими финиша на замкнутой цикличной трассе, и упавшими у белой полосы с зеркальным расположением надписей «СТАРТ» и «ФИНИШ». Каждый из них хоть раз, но спросил себя о причинах и пользе таких «забегов», вследствие которых они остались на том же месте, но лишенные сил.

Фрикаделек в супе было немного. Каждому поровну. Община держалась на заботе друг о друге, но не без умеренных издевательств над теми, кому все-таки фрикадельки не хватило.

После нескольких чашек сладкого крепкого чая и пары курительных пауз в ванной к голове Лекса подобралась усталость и относительный покой. Осознание того, что единственным выходом оставалось лишь ожидание, позволило взять тайм аут. Он присоединился к группе продолжающих пребывать в оцепенении на полу, принял позу эмбриона у окна, закутавшись в одеяло, и слушал броуновский майский джаз дождевых капель о подоконник. Ему вдруг показалось, что они из песка, и стучат о стекло одноименных огромных часов, на нижнем дне которых, он пытался уснуть. Когда песок подобрался к голове, сила, что не давала времени остановиться, перевернула часы, и Лекс потерявший равновесие, освободившийся от опоры, в полете уснул…

***

Поверхность для приземления оказалась упругой и по ощущениям очень тонкой. Лекс открыла глаза, но вдруг понял, что они не открылись. Точнее открылись, но как будто совсем не они.

Внимание с непривычки болезненно ударило белым светом отовсюду. Вокруг не было ничего, только снежного цвета поверхность, на неизвестно большое расстояние распространяющаяся во все стороны. Попривыкнув к растерянности в пространстве, Лекс попробовал встать. С определенным верхом и низом оглядываться было гораздо проще.

«Никого», — подумалось ему. Тут же вдалеке появилась черная точка. Вибрируя и, подергиваясь, она росла, а, следовательно, приближалась. «Человек…».

Человеку оставалось с десяток шагов. Его лицо было мужским, загорелым и не похожим на современное. Он щурился и прикрывался от чего-то рукой. Еще чуть ближе, и Лекс заметил, что его серые волосы и одежда, похожая на больничную униформу, развивается как будто на сильном шквалистом ветру. Ветер вдруг стих, когда человек приблизился на расстояние вытянутой руки. Его взгляд и цвет, да и вообще структура походили больше на старую черно-белую фотографию, совсем из тех первых, на которых давно забытые пра пра родственники, история, что уже начала преобразовываться в мифы о чудных нарядах и подвигах духа. Он поднял руку ладонью вперед и громко отчетливо спросил:

— А ты где?

Лекс почувствовал намерение растеряться, но делать этого не хотелось.

— Я не знаю, — спокойно проговорил он.

Незнакомец удивленно и радостно улыбнулся, протянул руку и как будто потянул за собой. Лекс двинулся вперед. Само пространство вокруг пришло в движение. Ветер, тот самый, что принес с собой серовласый, осторожными попытками касался кожи и волос. Вдруг показалось, что где-то зашелестели осенние листья. Белая пелена вокруг спадала как занавес. Под ногами захрустел песок. Вокруг стало темно, и от резкой темноты у Лекса заслезились глаза. Голова дрожала от озноба и кружилась в попытке уследить за сменой декораций. Они менялись с ураганной частотой. Рука тянула его все дальше и дальше, пока, наконец, не ослабила хватку.

Лекс моргнул и снова открыл глаза. Он сидел на куче сухих веток над нависшим над ним крючковатым камнем. Вместе с выступом снизу они создавали подобие грота, но разглядеть, из чего торчали эти гранитные нос и подбородок, Лекс не мог. Седовласый сидел напротив. Между ними горел огонь костра. Грот защищал от ветра, что создавал у границы скалистого козырька завихрения, а вместе с ними непрерывный вой, похожий на тягу в трубе печки.

Камень окружал со всех сторон, кроме одной, той темной, куда ветер уносил самого себя. Лекс повернул голову и увидел там лица знакомых людей, деревья, горы, бургеры из закусочных. Картинки всплывали как квадратики окон на экране планшета так быстро, что к горлу подступила тошнота. Он отвернулся и уставился на огонь.

Лицо старика освещало пламя. Он казался волнистым барельефом на темном пространстве. На голове и на теле непонятно откуда появились разного цвета и размера перья, на шее цветастое ожерелье.

— Ты кто? — спросил он, казалось, не переставая улыбаться с момента первого короткого разговора.

— Я Лекс. А ты?

— Я… Я даже и не знаю уже. Я — этот грот, огонь и ветки под твоей задницей. Я грешным делом сначала решил, что тебя тоже сам и выдумал. Но видимо нет. Или я еще раз схожу с ума.

— Еще раз?

— Да, — старик улыбнулся чуть шире, — я тут уже очень долго. Много всего было. Я могу рассказать…

Было похоже, что он пытается скрыть хранившеюся уже много лет надежду на полноценную двустороннюю беседу. Широко раскрытые глаза выдавали трепетное ожидание ответа. Лекс не возражал. В отсутствие всех привычных характеристик, определяющих человеческое существование, сейчас ход событий был не особенно важным и совсем неконтролируемым. Даже слова, проговариваемые Лексом, придумывал совсем не он сам, так ему казалось.

— Расскажи сначала кто ты?

Седовласый опять натянул важную, но довольную физиономию и чуть улыбнувшись, глубоко вздохнул. Казалось, открыв рот, он запоет один из древних эпосов и начнет свою историю с рассказа о сотворении мира.

— Когда меня вытащили из маминого нутра в мир, отрезали лишнее и, предоставив моей воле выбор, вся деревня затаила дыхание. Я был первым сыном Вождя. Отец, разукрашенный кровью антилоп, в полном торжественном наряде держал меня на руках. Глаза мои осматривались по сторонам, я шевелил ушами, пытаясь уловить незнакомые до этого звуки, но сам не издавал ни единого. Люди стали оборачиваться. Казалось, даже муравьи остановились на своих тропинках, побросав свои грузы. Отец признавался, что видел тогда, как по очереди начинали блестеть глаза у женщин. Испуганный мир приготовился провалиться в отчаяние. В тот момент, когда ком в горле Вселенной пережал все возможные для дыхания пути, я закончил анализировать пространство, в которое угораздило провалиться, посмотрел в глаза отцу и заорал, скомандовав миру продолжение жизни. Шаман говорил много слов. О том, как зависает последняя капля кукурузного масла на горлышке перевернутого разрисованного цветами кувшина, как смущенно замолкает дождь, издалека углядев лучи, проснувшиеся растерзать его бурлящее тучное тело в небе, как перехватывает дыхание вершин гор, и останавливается на мгновение само время проводить замявшееся на пороге дня Солнце. Меня назвали — «Длинная Пауза». То есть — Тот Кто Заставляет Задуматься.

Конец ознакомительного фрагмента.