S

Кирилл Романов

В маленьком скромном мире нескольких людей потерялся один. Но в попытке отыскать пропажу оказывается, что потеряться придется и им самим…

And I think it's gonna be a long, long time

Till touch down brings me round again to find

I'm not the man they think I am at home.

Oh, no, I'm a rocket man

Rocket man burning out his fuse up here alone…

Sr, Elton John

© Кирилл Романов, 2015

© Кира Зорина, иллюстрации, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Вступление

Через два слоя мокрого стекла, от автомобильного окна и прозрачной стены кафе, Лекс смотрел на занятый парочкой студентов стол, за которым он с Тото обедал позавчера.

Тогда, в пятницу, его телефон принял сообщением послание от Альберта с просьбой встретить его с самолета воскресным утром. В ожидании пищи, глядя в окно на взволнованные красным светом светофора автомобили, Лекс решил, что обязательно вспомнит по дороге в аэропорт этот обед, и если остановится на перекрестке, то посмотрит оттуда, из машины на этот столик. Задача состояла в том, чтобы вспомнить данное себе обещание. Впереди его ждали два безумных дня с очередными застольями, кальянными, привезенной из-за границы кем-то бутылочкой рома, громким смехом, тихими затяжками густого дыма и поскрипывающей, если хватит запала, в утренних сумерках кроватью. Но он справился. Вспомнил. Зачем Лекс занимался такими ментальными упражнениями, и почему это доставляло к лобным долям удовольствие как от почесываний комариных укусов, сам он не знал, но тренировался регулярно.

Воскресное петербуржское небо по майскому обычаю пряталось за полиэтиленовыми бесцветными облаками, иногда опрокидывая с грохотом серые пятна небесного конденсата. Так, наверное, видели по весне крыши теплиц маленькие ростки снизу. Потом они вырастали и опускали созревшие головы, вынужденные таращится в черную почву, ожидая появления жнецов.

На светофоре загорелся красный. Лекс уставился сквозь редкую рябь из пробегающих людей на тот самый стол и силился вспомнить самые незначительные детали пятничного разговора.

Кивая головой в ответ на длинные монологи брата, Тото косился на свой гаджет, контролируя ход футбольного матча в он-лайн игре. Около тридцати лет назад он, скорее всего, в первый раз расстроился, что брат опередил его на несколько минут, финишировав лидером при появлении в этом мире. Теперь Тото должен был выигрывать любые состязания, все, которые находил и считал достойными для своего участия. И все это пошло бы на пользу, если развитие себя стояло бы во главе, а не факт победы, — часто повторял ему Лекс. Тото мало кого слушал, не потому что пренебрегал или был равнодушен, а скорее не был способен удерживать на чем-либо внимание достаточно долго. Вокруг него всегда должны были работать всевозможные звуковые источники информации — гаджеты, телевизоры, жена. При этом Тото обязательно интересовался у спутников о событиях в мире, но переставал слушать их ответы уже до начала диалога, откровенно и без стеснения переключаясь на радио или телефонный разговор. Может быть, поэтому в его доме часто бывало много друзей, их бурное веселье и стук недовольных соседей в стены восполняли его бесконечный недостаток в событийности. Лекс верил, что он просто не нашел еще подходящего применения своему позитивному бешенству, что его светловолосая голова не нашла себе еще мишени для упора.

Как так вышло, что братья двойняшки оказались непохожими друг на друга больше чем два случайных прохожих, оставалось генетической загадкой. Темноволосый Лекс никогда не оглядывался с превосходством не тех, кого обогнал. Только вперед, туда, где он еще ничего не видел. Без чрезмерного рвения, но и без недовольства мог помочь вытащить к «новому» менее любопытных, хотя никогда не ставил это в обязательные задачи. Он мог сидеть на одном месте и делать всего лишь одно дело сколь угодно долго и максимально сосредоточенно, в кардинальном отличии от Тото, который возможно самовоспламенился бы, угодив в такую тесную ловушку.

Подобно неугомонной чайке, один из братьев крутил головой, отвлекаясь на блестящие автомобильные диски, изящные женские туфли, обивающие тротуар, новые наименования в меню, которые решено было попробовать, во что бы то ни стало. Внутри него бурлило светлое, молодое вино, готовое взорваться брызгами во все возможные стороны, вытолкнуть пробку без цели, но по причине невозможной тесноты.

Второй наблюдал за братом с пристальным вниманием ястреба в небе, черными глазами подмечая излишки движения и суеты, иногда ухмыляясь, но, не отпуская идею найти для него тот самый выход, упор для всей его несобранной в кучу силы.

Через звон вилок и ножей, звонков и разговоров по телефону, и чей-то обязательный для таких заведений отвратительный смех, до Лекса донеслось пищание телефона из сумки.

Тото одернул глаза на звук, но сразу опустил снова.

Сейчас, тяжелым, сумрачным, сырым утром воскресения, уставившись в окно, Лекс отчетливо помнил лицо брата, прочитавшего вслед за ним сообщение в телефоне. Как будто где-то подернулся нетерпеливый занавес между вторым и третьим звонком.

Резкий сигнал клаксона автомобиля сзади передал всю полноту негодования своего владельца и обозначил свободу перемещения вперед. Лекс зажмурил глаза со всех сил и тут же открыл, где-то писали, что так полезно. Через серую, размытую по лобовому стеклу, кашу он тронулся в сторону аэропорта, как и обещал Альберту в ответе на то самое сообщение.

Альберт всегда писал очень практично, как в советских телеграммах, где приходилось экономить символы, никогда не использовал эпитетов и лишних слов. Он обязательно учитывал все возможные дополнительные вопросы сразу, поэтому у Лекса не было возможности выбирать сценарий. Петербург добавил ко всему своих декораций и эффектов, обеспечил всем проснувшимся в это дивное, наполненное холодной водяной агрессией утро, чрезвычайно нестабильное настроение.

«Воск10ам. Пулк. Если никто не встретит, поеду к тебе»

Ко всему прочему в квартире Лекс оставил несколько укутанных, спасаясь от озноба, в одеяло людей. Волосы их были взлохмачены постоянными ерзаниями по тесным спальным местам от сбивающих дыхание пост алкогольных снов. Привыкшие просыпаться на работу ранним утром за прошедшие пять-шесть дней, в воскресное они обычно только укладывались спать. Цикл повторялся, невзирая на погодные условия и места обитания. «Лагерь» разбивался по факту наступления утра в том же месте, где оно догнало уставших беглецов, стартовавших с последним звонком своих офисных фабрик в долгожданный трип. Бегали все по-разному — марафонцы, спринтеры, с ролью и регламентом обычно определялись заранее. В путешествии каждый держал свою роль, выполнял свою отдельную функцию необходимую для поддержания целостности собравшейся группы. Лексу выпало в этот раз устроить у себя постоялый двор, а в последствии и реабилитационный центр для растративших силы путников.

Бежали. Так стремились куда-то бежать.

Альберт не таскал с собой саквояжей и тем более зонта. Его голова намокла, но не испортила простейшую композицию из миллиметровых волос на бритой поверхности. Лекс описал ему предполагаемое положение вещей и людей на данный момент в двух словах. Альберт слушал, уставившись на атакующие стекло капли, как принимающий отчет директор с напыщенным чувством отсутствия заинтересованности.

Лексу в моменты приступов негодования иногда удавалось задаться вопросом, откуда вообще в их с Тото жизни взялся Альберт. В самой обыкновенной одежде, с набором стандартных вредных привычек, он напоминал им среднее арифметическое от всех мужчин Земли в районе тридцати. Пропадая и появляясь неожиданно, его присутствие всегда определяло все значимые для братьев даты последних нескольких лет. На свадьбе Тото и Ясэ Альберт после долгих уговоров вышел сказать тост. Гостям с полувековой личной историей понадобилось пропустить по паре рюмок, прежде чем восторженный плач окончательно стих. Дни рождения, годовщины, ужин в четверг, поход в кино по средам, пробежка во вторник — казалось, что Альберт теперь всегда рядом, что стоит набрать его номер, как мелодия звонка тут же заиграет.

На отвлеченное замечание Лекса об «убегающих» Альберт вдруг откликнулся резким подергиванием головы:

— Здесь так много ресторанов и баров, — заметил он, проводя рукой по мокрому стеклу. — Много людей. Бегут, как ты выразился, в основном группами.

— Почему? — вдруг спросил Лекс.

— Потому что неизвестно куда. Страшно. Все видят только откуда. Как будто бегут спиной вперед. Но спиной вперед нельзя. Собираются в пары хотя бы — одному жутковато…

В голосе Альберта была какая-то неизвестная никому до этого колкость. Лекс почувствовал себя уставшим водителем такси, который тщетно пытался заговорить с вынужденным пассажиром.

На площади уже успела образоваться пробка. Дождь обтягивал прозрачной пленкой гранит вокруг памятника высеченному из тела планеты вождю.

— Смотри, — Альберт все громче продолжал — видишь, на скамейке сидит бабушка под цветным зонтом? Она уже свое отбежала. Выдохлась пару десятков лет назад. Каким-то образом поняла где-то внутри, что не добежит, что не знает уже, куда и зачем. И остановилась. Ее глаза начали тускнеть, и вскоре они затянутся мутной пленкой. Мозг «вращает» мир все медленнее. Это естественная реакция организма на страх.

Лексу по настоящему становилось страшно.

— А вы еще на полном ходу. Еще с задором и отвагой пытаетесь сотрясти неизвестный вам мир, неизвестных себя. Как заключенные в первые дни своего пребывания взаперти, вы уверены, что скоро сбежите! — Альберт вдруг опустил голову и выдохнул воздух, скопившийся от неполноценных яростных вдохов, похожих на всхлипывания при неконтролируемом рыдании.

— У тебя что-то случилось? — дрожащим голосом Лекс выдал себя. Похмельная дрожь охватила все тело необъяснимым приступом клеточной паники.

Он запомнил тот взгляд — Альберт поднял голову, полу прикрыв глаза, и резко дернул веками вверх, сверкнув необычной яркостью радужных оболочек.

Казалось, вот-вот что-то лопнет, явится Бог или нечто подобное, и всем откроется истинное, самое глубокое осознание. Но вместо этого, наполняя эхом кибер мелодий пространство, в кармане у Лекса заистерил телефон. Экран предоставил отчет о намеревавшемся войти в связь длинноволосом парне с обвисшим лицом и затуманенными глазами, подписанным снизу как «Мишель». Туман в его глазах заполнял пустоту, с которой все равно не справлялся. Каждый, кто знакомился с Мишелем, не выдерживал глазной дуэли в упор, хотя сам он никаких неприятностей через взгляд специально не передавал. Может быть, всех пугало его равнодушие. К людям, да и вообще ко всему людскому, ни капли злости Мишель не испытывал, а даже наоборот; но в отличие от большинства, все это занимало в его голове только лишь второе место. На первом, вырвавшись очень далеко вперед, там внутри за его глазами, задавала темп и правила бал музыка. Неизвестно насколько огромное ее количество и скрывала от всех эта дымовая завеса в глазах. Мишель играл сам, очень редко на людях, чаще для устройств звукозаписи; учил играть других, чем зарабатывал себе на еду, сигареты и то, что употреблял со всей командой по выходным.

Лекс с облегчением взял трубку, но с той стороны струей пара под давлением вырвался крик:

— Лекс, Лекс!!! Послушай!!! Я до сих пор не могу уснуть. Что там за таблетки мне подсунули, и сколько их было? Ты помнишь?!!! Что делать? Я хожу по комнате уже второй час. Я уже перестал пытаться. Дай мне Тото! Он рядом?

— Успокойся, — Лекс привычно ухмыльнулся. Обычное дело.

— Пива выпей…

— Уже. Не помогает. Тото у тебя?

— Вроде не было с утра.

— Мне звонила Ясэ, говорит, что мы с ним вчера остались вдвоем за барной стойкой в Крестах. Но я помню только, как садился в такси один. Дома его нет.

К Лексу вернулась, как оказалось, ожидавшая своего шанса похмельная паника. С Тото никогда ничего не случалось. Любой из людей имел шансов про запас попасть в историю по сравнению с Тото.

Мишель обещал обзвонить вчерашнюю «команду». Лекс остановил машину у пустого, почти черного от воды тротуара.

Все это утро. Альберт. Полу голые пьяные тела в квартире. Питерский серо-белый май. Этот страх, про который говорил Альберт. Это он заставляет бежать. В бутылки, таблетки, порошки. Что-то мучается там внутри взаперти и боится. Как будто в зеркало смотрит в неизвестность и черноту и не видит себя, съеживается от ужасной догадки о собственном несуществовании.

Лекс отчаянно пытался ухватиться сознанием хотя бы за что-нибудь. Но все вокруг разлеталось на пылинки и уносилось из головы, подхваченное космическим ветром в направлении поглощающей галактику черной дыры. Панический утренний свищ воскресения. Лекс «трогал» края отверстия наяву.

Дождь вышел на крейсерскую скорость. Альберт, казалось, начинал пропитываться местным унынием и снова завис на размытой картинке своего окна. Лекс постарался взяться за свои онемевшие от перенапряжения части тела и из всех сил прохрипел:

— Альберт… Мне кажется, что-то случилось. Тото пропал…