Свет и тени религии рода

Кирилл Павлович Гопиус, 2021

Эта книга имеет подзаголовок: «Инструкция перехода через Апокалипсис». Апокалипсис для нашего современника – что-то совсем поперек комфорта. Мир рушится. Все исчезает. Я… А что будет со мной?! И вот тогда наступает прозрение. И кто-то лезет в словари, выясняя, что «апокалипсис» – это «открытие нового знания»… Но здесь не все так просто. Кто готов пройти через новое знание и не испугаться? Кто знает, как проходить через Апокалипсис? Никто. Никто не знает, как проходить через новое знание. Знание о смерти, о своем роде, о деньгах и ценностях.

Пение Имен над пеплом

«…Это синий не густой иней над моей плитой. Это сизый зимний дым мглы над именем моим». Николоз Бараташвили.

«Кадиш йатом — Кадиш сироты. Читается по родителям на протяжении одиннадцати месяцев после их смерти. Поминальный Кадиш не содержит слов о загробной жизни или о воскресении из мёртвых, служит признанием справедливости небесного суда». Словари.

Имя твое поем в мире тобой сотворенном по воле твоей и властью твоей над всеми, любовью твоей. И верно это и будет всегда. И Сын от Отца вернется, спасение принося нам. И род Духа святого продлится при нашей жизни. И мы потомками того рода приходим. Для его вечную жизнь. И верно это и будет всегда.

Поем твое Имя над пеплом ушедших. Над пеплом тех, кто нам жизнь передал и вернулся к тебе. Пусть песня звучит наша вечно, меняя лишь голоса. Пусть сила в ней будет от пепла того. И каждого вспомним, кто через тебя и в тебе нам огонь посылает для будущих жизней. И верно это и будет всегда.

И Имя твое звучащее объединяет в себе любого, кто явлен этому миру. Звучащее Имя твое утешит любого и укрепит. И сила его в тебе и в каждом, кто минул, кто сущ, кто грядет. Кто сила и слава и власть твоя. И верно это и будет всегда.

И жизнь будет длиться под небом. И солнце сменяет луну. И сын провожает отца и мать. И Имя твое поет над их пеплом. И верно это и будет всегда.

Мир творящий и мир посылающий… Имя твое звучит над пеплом. И звук продолжается в нас и наших коленах. И будет звучать, оживляя пепел.

И верно это и будет всегда.

И верно это и будет всегда.

И верно это и будет всегда.

……………………………………………………………………..

Свобода

сироты

«Sometimes I feel like a motherless child long way from my home… Freedom!..» Richie Havens

Ну, вот я сирота… И что? Свобода? Нет… Пустота. Да, она наполнится. Я знаю. Чем-то важным и нужным. Наполнится. И жизнь продолжится. Но… тех, кто хочет получить свободу, я хочу спросить. Готовы ли вы потерять свою мать? Да… Будет много всего. Много всего нового. Но… вы готовы пожертвовать мамой?..

Подумайте…

………………………………………………………………………

И вот она умерла… Мама

А что я чувствую… Да, ничего. Вот умерла мама. И все мы (ее дети, внуки, правнуки) этого ждали. Правнуки, конечно не ждали, но были в курсе. Семь лет она боролась и… под конец устала. Перестала вставать, есть и говорить. А переставать говорить нельзя. В этом наша жизнь.

А что теперь? Начну вспоминать, как было. Там в воспоминаниях она ещё жива. А тут только окоченевшее тело. Её… мою маму… берешь за руку… А, она холодная. Как так? И с этим как-то надо смирится. Ничего… Ничего с этим не смирится. Наверно. Я раньше никогда не терял маму. Это бывает только раз и к этому надо быть готовым. А как быть готовым? Этому же не учат. Нет такого предмета «мамаумерлаведение». Поэтому один раз и каждый раз по-своему.

Окоченевшее тело и ты. Вот и думай. Вот и вспоминай. Как она учила меня ходить рысью. Как кони… Мне четыре. Ей двадцать семь. И мы с ней скакали. Скакали… Потом начались разные Третьяковки. Боярыни Морозовы. Явленияхристанароду. Тогда я был уверен, что это одно слово. А было и то, что она меня первый раз назвала"Кириллпалычем". А мне лет десять. Она, может быть и не хотела. А я запомнил. Кирилл Павлович…

С первым понятно… Со вторым… Так это ж мой папа. Только в сорок лет мы о нем заговорили. Просто заговорили. Просто он для меня воскрес. И то, что я жив до сих пор, спасибо ей и ему. Ладно… когда совсем недавно это случилось, многое вспоминается. А зачем? Зачем это все вспоминать? Затем, что я не смогу смирится с этим окоченевшим трупом. Ведь, этот труп — моя мама. Была… только… что… Теперь надо перестраивать все коммуникации. Искать новое вдохновение… Вдох нового.

Мама… Я люблю тебя… И ничего с этим поделать не могу.………………………………………………………

Папа тоже может быть беспомощным

"Папа больше не отец…"Ник Рок-н-ролл.

Вторая неделя бездействия и бессилия. Вот окно, к которому, если подойти… если смочь подойти, можно увидеть город. Небольшой провинциальный город. И этот город думает, что ты лузер. Никчемный неудачник. А ты сам не очень этому возражаешь в сердце своем.

Вон там большой частный дом. Очень большой и очень частный. А сверху он маленький. Но и это не успокаивает. Немножечко усыпляет.

Вот дорога, по которой чтобы разъехаться машинам, им приходится останавливаться друг перед другом, кланяться и улыбнувшись принять то, кто из них, этих машин, более благородный.

А снегу сначала намело, под забытые всеми морозы, а потом это все за ночь превратилось в воду. В потоки воды. Дворник таджик продалбливал колею, чтобы вода, стекая не мешала машинам.

………

А папе было плохо. Не так, как зачастую после запоев… а… плохо. Дерьмово было. Говняно. Лежа, он поглаживал себя по голове, тер глаза, высмаркивался. Иногда вставал. Подходил к тому самому окну. И смотрел на город.

Снегопада он не видел. Валялся в забытьи. А сейчас было что-то странное бело-серо-мокрое. Текущехолодное. Утекающевечное. То, что навсегда.

Папе меньше всего хотелось думать о детях. Дети делали что-то свое, детское. Они резвились. В принципе, если бы он напряг свое зрение, он смог увидеть их там. За этим Большим домом. Еще за этими маленькими домиками. Еще за этим детским садом. За этой улицей вялонесущейся в этой бело-серой-мокроте, черт ее дери. Вообще за всем… он смог бы их увидеть. Но, папа не хотел напрягать зрение. Он берег силы. Каждое движение напоминало о двухнедельной несладкомнечегонеделании. Казалось бы, вот… Выйди во двор и покажи им всем. Нет… Тебя хватает только на капитуляцию. Ты соглашается. Не смиряешься, но соглашается. Пусть будет так…

Как?..

Папа не знает…

Он гладит себя по седой голове, высмаркивается и подходит к окну, отходя в омерзении. Ему мерзко. Ему мЕрзко (буква йо). От того, что он папа.

Люстра.

Телевизор.

Можно включить.

Зачем?

Зачем ты папа? Зачем ты подходишь к этому окну, не имея силы что-то сделать? Ты даже детей своих увидеть не… Можешь… но не хочешь…

Словно заговорила мама. Мама… Чья мама? Кого мама?

Показалось…

А вот люстра и телевизор не кажутся. Они есть… В них есть что-то незыблемое.

Папа снова гладит себя по седой голове. Снова подходит к окну. Прислоняется к стеклу. Носом трется об окно, чтобы стало холодно носу и теплее на душе. Провода. Вниз. Там внизу возятся какие-то… электрики, что ли. Там внизу водится много электриков. И все они ему не враги. Но, почему-то не друзья. Почему? Папа ничего не понимает в электричестве. Вообще (именно так), ни-че-го. Как это может сочетаться? Снег… Вода… Провода…

Проводы.

Папа две недели назад проводил свою маму. Проводил на тот свет. Провода… Вода… Снег… Дом большой. Окно. Телевизор и люстра. И что это все? Никто не ответит.……………………………………………………

Падает

снег

«Triste certitude,

Le froid et l’absence,

Cet odieux silence,

Blanche solitude…» Salvatore Adamo «Tombe la neige».

Падает снег… и я знаю, что ты не позвонишь. А ведь только ты и звонила просто так. Узнать, как дела. Падает снег… и сердце мое освободилось от траура после долгого онемения и непонимания, что делать, как себя вести и кому я еще здесь нужен.

Гладкая дорога перед окном, по которой проходят одиночные горожане под зонтиками, как японцы на фотоработе Вернера Бишофа. «Мягкий свежий снег плотно валится на деревья и ограду замка Киёмизу в Киото. Вдоль ограды под бамбуковыми зонтиками в традиционной одежде идут две пары…» Сколько раз я повторял эти слова словно стихи. Ты их, наверное, и не слышала… А мне было важно, чтобы ты знала о тех аплодисментах, которые следовали после них. Мне было важно, чтобы ты знала.

Этим вечером ты не позвонишь. И нечего кричать. Все прошло. Только падает снег с утра… Теплый апрельский снег. До Пасхи пять дней. И вновь воскресенье. Только ты не позвонишь, как и я не звонил тебе в этом году в начале апреля. Некуда было звонить. «Абонент находится вне зоны действия сети». Далеко вне зоны. Снег засыпал деревья, как хорошим декабрьским деньком. Только сейчас не декабрь и ты не позвонишь вечером. И до тебя уже не дозвониться.

Падает снег… «Печальная уверенность, холодная пустота, непонятное молчание, белоснежное одиночество…» Этим вечером ты не позвонишь… Ты умерла… Мама… Падает снег…………………………………………………………….

Поминальная молитва сироты

Имя твое поем в мире тобой сотворенном по воле твоей и властью твоей над всеми, любовью твоей. И верно это и будет всегда. И Сын от Отца вернется, спасение принося нам. И род Духа святого продлится при нашей жизни. И мы потомками того рода приходим. Для его вечную жизнь. И верно это и будет всегда.

Поем твое Имя над пеплом ушедших. Над пеплом тех, кто нам жизнь передал и вернулся к тебе. Пусть песня звучит наша вечно, меняя лишь голоса. Пусть сила в ней будет от пепла того. И каждого вспомним, кто через тебя и в тебе нам огонь посылает для будущих жизней. И верно это и будет всегда.

И Имя твое звучащее объединяет в себе любого, кто явлен этому миру. Звучащее Имя твое утешит любого и укрепит. И сила его в тебе и в каждом, кто минул, кто сущ, кто грядет. Кто сила и слава и власть твоя. И верно это и будет всегда.

И жизнь будет длиться под небом. И солнце сменяет луну. И сын провожает отца и мать. И Имя твое поет над их пеплом. И верно это и будет всегда. Мир творящий и мир посылающий… Имя твое звучит над пеплом. И звук продолжается в нас и наших коленах. И будет звучать, оживляя пепел.

И верно это и будет всегда.

И верно это и будет всегда.

И верно это и будет всегда.