Беседы о сторителлинге

Кирилл Павлович Гопиус, 2017

Хотел бы обратить внимание читателя, что в книге употребляются слова и словосочетания, которые стали интересны нынешним героям политического, предпринимательского, социального, образовательного, культурного контекстов, вошли в их словарь: «лидерство», «эмоциональный интеллект», «игра», «доверие», «самоидентификация», и, конечно, лидер продаж – «agile». Однако, не все, употребляя эти слова, видят их смысловую общность. А оттого эффективность их использования не столь велика. Заслуга автора не только в том, что он предлагает к вышеперечисленным терминам добавить несколько новых, не менее важных, таких как: «социальная разведка», «театр предпринимателя», «рынок ценных текстов», но и в том, что он приводит и первые, и вторые к общему знаменателю. И знаменатель этот – Сторителлинг. Содержит нецензурную брань.

Глава вторая. Коммуникативная технология сторителлинга, как инструмент работы с детской виктимностью и другими социальными проблемами

Несколько лет тому назад, живя в Санкт-Петербурге, я был приглашен участвовать в форуме"Защита детей. Модернизация государственной семейной политики".

Форум такого масштаба (в нем приняли участие тогдашний губернатор Санкт-Петербурга В.И. Матвиенко, депутаты Ирина Роднина, Николай Валуев) проходил тогда впервые, и затрагивал вопросы, как защиты детей, так и развития государственной политики в отношения семьи.

То, что реформы и модернизация в этой области необходимы, было признано на самом высоком уровне еще тогда. Оставалось только донести до представителей власти свои частные случаи и предложить поправки в законодательство.

Я участвовал в круглом столе"Уголовно-процессуальное законодательство и правоприменительная практика, направленная на защиту детей от противоправного поведения, насилия и жестокости. Совершенствование законодательства", где слушал представителей правоохранительных органов (Костину О.Н., Пахомова И.В., Качанову О.Б..), адвоката С.В. Березовского (отца Ольги Слуцкер, попавшей в сложную семейную ситуацию, связанную с похищением ее детей). Все они в своих выступлениях (так или иначе) затрагивали тему того, что Россия занимает первое место по числу детских самоубийств, и, что у российских детей повышенная «виктимность» (victim — жертва).

Меня поразила эта информация. Но, размышляя над ней, я подумал о том, что безнаказанность преступников, совершающих насилие в отношении детей, зиждется, в том числе, и на страхе и стыде жертв (причем, не только детей) признаться в самом факте того, что над ними были совершены действия, которые обществом считаются «постыдными», «не приличными», «грязными». Ребенок оказывается перед выбором. Признаться всем в том, что он «грязный» или молчать, но не быть опозоренным.

Общество само оставляет жертв насилия один на один со своей бедой и страхом. Не говоря уже о насильниках, которым такое «одиночество» их жертв развязывает руки.

Каковыми же могут быть подходы и решения этой критически опасной ситуации? Как освободить тех детей, что подверглись насилию, из плена их боязни быть «не такими как все», быть «отчужденными обществом»? Как преодолеть последствия того ужаса, который с ними произошел?

Моя практика в области использования коммуникативной технологии сторителлинга (создание и представление своих историй окружению), которая используется в политике, бизнесе, социальной сфере, психотерапии, как раз, как инструмент взаимодействия субъекта (отдельного человека или группы людей, организаций) с его окружением в критических ситуациях, подсказывала мне, что ответ лежит где-то рядом.

Я стал изучать историю вопроса и обратился, прежде всего, к зарубежному опыту. Параллельно со сторителлингом в психологии (психотерапии) существует так называемый «нарративный подход».

«Нарративный (от лат. narrare — повествовать, рассказывать) подход» — одно из самых молодых, бурно развивающихся направлений в сфере терапии и работы с индивидуумами и сообществами. Определение «нарративный» заимствовано из литературоведения и философии. «Нарратив» представляет собой специфический текст, имеющий сюжет, последовательно разворачивающийся во времени, пространстве и во взаимодействии с другими персонажами. Самый главный «нарратив» для каждого человека — это ИСТОРИЯ ЕГО ЖИЗНИ. Именно благодаря такой истории, он не только моделирует реальный мир, но, и делает свое существование уникальным.

«Нарративный подход» возник на рубеже 70-80 годов двадцатого века в ходе сотрудничества австралийца Майкла Уайта и новозеландца Дэвида Эпстона, когда они опубликовали свою книгу"Narrative means to therapeutic ends".

«Терапевтическая общественность» обратила внимание на успешную работу со сложными проблемами, иногда считавшимися неизлечимыми (страхи, навязчивые состояния, анорексия, слуховые галлюцинации и пр.), за счет отделения «самой проблемы» от человека и вынесения ее вовне (экстернализации).

Если человек и проблема не суть одно, для того, чтобы преодолеть проблему и ее последствия, не надо бороться с человеком. Тогда как современная культура настойчиво навязывает тезис о том, что неспособность справляться с проблемами — признак какого-то «недостатка в конструкции» человека, какой-то постыдной дефективности или слабости воли.

Экстернализация позволяет если не полностью избавиться от стыда и чувства вины, связанных с проблемой, то, по крайней мере, ослабить их. В результате человеку становится проще взять ответственность за собственную жизнь, почувствовать себя вправе выбирать предпочитаемое направление развития. Человек чувствует себя знающим, начинает лучше осознавать свою позицию по отношению к собственной жизни, к проблеме и ее последствиям.

Если мы представляем, что проблема не внутри того или иного человека, это способствует сотрудничеству, объединению людей друг с другом для того, чтобы что-то сделать с проблемой. В силу этого часто происходит «рассасывание» сопутствующих конфликтов.

Как и сторителлинг, «нарративный подход» не только метод, но и мировоззрение. Мы исходим из того, что «объективная реальность» непостижима непосредственно. В нашей жизни и в культуре сосуществуют различные описания реальности. Они не «истинные» или «ложные», а более или менее согласованные и правдоподобные. Они, в той или иной мере, открывают (или закрывают) людям возможности жить предпочитаемой жизнью. Любое знание, есть знание с определенной позиции. Необходимо учитывать социальный, культурный и исторический контекст, в котором порождается это знание.

При этом, человек не является изолированным индивидуумом, он является частью сообществ, он «узел отношений», точка интерференции разных смысловых влияний. В связи с этим, в жизни каждого человека различные истории состязаются за привилегированное положение, и какие-то из них начинают доминировать. Если доминирующие истории закрывают человеку возможности развития, можно говорить о существовании проблемы.

Однако всегда есть опыт, не включенный в доминирующие истории. Из него можно собрать истории, альтернативные доминирующей, и выяснить, какая из них является предпочитаемой. Так как нет истинных, правильных для всех историй, терапевт не может знать, что такое «правильное» развитие вообще и для данного человека в частности. Поэтому терапевт — не эксперт по жизни клиента.

Клиент сам является экспертом. Терапевт лишь умеет определенным образом задавать вопросы, по средствам которых клиент сам выбирает из нескольких возможных альтернативных направлений развития беседы тот, который больше всего подходит, представляется наиболее интересным, перспективным и полезным. В результате человек укрепляет контакт с тем, что для него важно в жизни — с ценностями, принципами, мечтаниями и добровольно взятыми на себя обязательствами, воплощаемыми в предпочитаемых историях его жизни.

И что особо важно, человек укрепляет связь со своими социальными, историческими и культурными контекстами, с тем сообществом или сообществами, в которые он, так или иначе, включен. Он не чувствует себя лишним, ненужным, игнорируемым. «Общность», в противовес индивидуалистической направленности доминирующей культуры.

Создается пространство для развития предпочитаемых историй для того, чтобы человек почувствовал себя способным влиять на собственную жизнь, почувствовал себя автором истории своей жизни, привлекая к ней и объединяя вокруг нее свое окружение. И в этом «нарративный подход» и сторителлинг близки друг другу и дополняют друг друга.

Любое общество имеет определенный набор культурных дискурсов (принятых понятий) для того, чтобы была возможность приводить своих членов к некоторому «общему знаменателю». Сами по себе эти «понятия» ни хороши, ни плохи. Они необходимы, чтобы общество было обществом. Благодаря этим понятиям, общество пишет СВОЮ БОЛЬШУЮ ИСТОРИЮ о СЕБЕ.

И каждый член общества, в том числе и ребенок, тоже пишет СВОЮ БОЛЬШУЮ ИСТОРИЮ О СЕБЕ. Но пишет он ее или под воздействием этих дискурсов, или, умея избегать такового воздействия. Как правило, у каждого есть свой индивидуальный «набор» того что на него давит и того, что он сумел избежать.

До тех пор пока данный «набор» способствует развитию человека ли, малой группы ли, а то и всего общества, о нем можно и не вспоминать. Но как только это начинает мешать развитию, возникает, как было сказано выше, «проблема» или «болезненное состояние» или «невроз». Сценарий Истории заходит в тупик. Именно это мы имеем в случае с детьми, подвергшимися насилию. На них давит общественно-культурный дискурс. Общество навязывает ребенку сознание того, что с ним произошло «что-то недостойное».

И здесь очень важен принцип: человек и его проблема — ни есть одно!

Что может помочь избавить ребенка от стыда за свою ущербность, и переносит его проблему в «буферную зону его Истории», где появляется возможность эту «проблему» препарировать. Согласитесь, что осознание любого затруднения ни как личного недостатка, а как внешнего препятствия, не только освобождает от давления со стороны «принятых понятий, но и дает новый импульс к его преодолению.

Именно там, в «буферной зоне Истории», можно найти «альтернативные пути развития сценария Собственной Истории человека». Появляется шанс «пересочинить свою БОЛЬШУЮ ИСТОРИЮ О СЕБЕ». У ребенка появляется возможность избавиться от болезненного состояния, открыть новые пути для собственного развития.

Конечно, не стоит забывать о том, что кроме проблемы отдельного ребенка, существует проблемы групп детей и целых сообществ, переживших общую беду. Беду глобальную, как то — геноцид, стихийные бедствия, военные действия, нищета, проблема переселенцев. В таких сообществах общие не только их травма, но, и то же, сопровождающее людей в подобных ситуациях, чувство одиночества и изолированности от остального окружающего мира.

В «нарративном подходе» существует метод, помогающий подобной группе преодолеть трудные ситуации, — создание так называемых"коллективных писем", собраний свидетельств, архивов историй, иллюстрирующих имеющиеся у членов этой группы знания и умения, связанные с индивидуальным преодолением общей беды.

Начинается с малого. С двух, трех человек, готовых делиться этими историями. Им задаются вопросы: Что вам помогло преодолеть испытание? Как это помогло? Откуда пришло это знание? Как оно связано с традицией вашей семьи и окружения? Из полученных ответов генерируется богатый материал, помогающий осветить причастность человека к широким социальным объединениям, в противовес изоляции.

Надо сказать, что подобные «коллективные письма» используются сторителлингом и при работе над формированием корпоративной культуры компаний или сообществ, поскольку помогают членам таких сообществ осознать свою общность через единые ценности, видение, самоидентификацию.

Но одних вопросов мало. В такой работе важными являются «умение записывать» и «умение молчать».

Умение переводить услышанное из устной речи в письменную, есть кропотливый труд. Он связан, прежде всего, с поиском слов, которые наилучшим образом передают смысл высказывания, вылавливанием и записываем «особых характеристик» сказанного, «образов» и «метафор», создаваемых говорящим, а также включением в запись его сленга.

Язык говорящего человека наилучшим образом передает нюансы пережитой трагедии и чувств, связанных с этим переживанием. Сохранить этот язык — основная задача, как нерра-терапевта, так и сторителлера.

С этим же связано и умение молчать (а не только умение слушать). Оно означает быть восприимчивым, чувствовать и улавливать намеки, указывающие на особые знания людей, на их ценности. Предоставлять пространство и время, в котором человек может собраться с мыслями (в одиночестве или в обсуждении с другими). Не «допрашивать», учитывая то, что тем, с кем приходиться разговаривать, довольно часто трудно говорить. Особенно, когда это дети.

Ведь язык — это гораздо больше, чем просто произносимые слова. Молчание, жест, поза, дыхание, слезы, прикосновение. Все это средства, помогающие говорящему передать свое «послание» окружающему миру. Вдобавок ко всему, умение молчать помогает сформулировать такие вопросы, ответы на которые принесут более насыщенный материал для «коллективной истории».

Конечно, непосредственно работу переплетения разных отдельных историй в одну, сложно делать коллективно. Необходим «редактор-составитель» общего текста. Тот самый Сторителлер (Рассказчик), от лица которого представляются истории, важные для переживания сообществом своей трагедии.

Часто «терапевтический эффект» такого текста, рождается резонансом, возникающим при рассказывании или прочтении его вслух тем, кто участвовал в его составлении, делясь своими историями. Тогда в сознании слушателя появляются новые образы, картины, метафоры. Сценарии их «БОЛЬШИХ ИСТОРИЙ О СЕБЕ» получают новых действующих лиц, а стало быть, развитие.

Однако, от «хорошей Истории» подобный эффект получают и те, кто в процессе ее создания не участвовал, но знаком с самой проблемой. Для них так же важным является «Ритуал озвучивания», оживляющий письменное слово. Именно слово, произнесенное вслух, несет энергетический заряд не соизмеримо больший, нежели слово, напечатанное на бумаге.

«Ритуал переживания общности и единства людей», объединенных общим опытом или общей заботой. «Ритуал», проявляющий взаимодействия отдельных личностей между собой в историческом процессе, при котором каждый участник сохраняет свои индивидуальные отличия, что освобождает людей от подчинения «усредняющим» стандартам. «Ритуал», устраняющий антагонизм между индивидуальным и социальным источниками знаний. То, о чем говорил Джером Брунер: «Люди становятся законченными, автономными индивидами только благодаря своим социальным действиям. Люди «индивидуализируются» только в общественной среде…».

Характерной иллюстрацией этого может служить отрывок из статьи Дженнифер Рудик Зуникофф «Что значит быть еврейским сторителлером?»:«…Мы евреи, и поэтому еврейские истории это наши истории, для нас их ценность состоит не только в содержании, но и в настроении, с которым мы их рассказываем. Эти истории для нас священны, и они приобретают всё новые значения, которые мы открываем в процессе рассказа. Как евреи мы получаем возможность воспринимать эти истории как свои собственные, ответственность заботиться о них, и обязанность справляться с ними. Что значит справляться с еврейскими историями?

Некоторые из наших традиционных историй противоречивы. Другие просто приводят в замешательство. Должны ли мы до конца рассказывать историю про Пурим? (Пури́м — еврейский праздник, установленный, согласно библейской Книге Эсфири в память спасения евреев, проживавших на территории Персидской империи от истребления их Аманом, любимцем персидского царя Артаксеркса. ) Евреи чудом избегли геноцида, а затем убили больше 75000 своих противников. Должны ли мы рассказывать подробности о том, как Симеон и Левий отомстили за поруганную честь своей сестры Дины? Сын сихемского князя Еммора действительно обесчестил Дину, но после этого он уговорил своего отца разрешить ему брак с ней, а Симеон и Левий потребовали, чтобы всему мужскому населению было сделано обрезание, и, воспользовавшись слабостью мужчин после операции, хладнокровно перерезали весь город. Подобные истории являются частью нас самих. Быть евреем, и еврейским сторителлером, значит уметь справляться с нашими историями…»

Такой «Ритуал» — не только признание общего страдания, но также признание общих побед, ценностей и историй о стойкости, славе и мужестве всего сообщества, преемственности поколений.

У народа появляется многослойное отношение к истории. Люди получают возможность одновременно скорбеть, оплакивать и почитать героев своей «БОЛЬШОЙ ИСТОРИИ О СЕБЕ».

То, что у православных есть «собор» и «молитва».

И здесь мы постепенно от проблемы одного ребенка, попавшего в беду и нуждающегося в терапии, подошли к проблеме всего современного общества, по сегодняшнему, не спокойному времени нуждающегося в терапии не меньше, чем отдельные ее члены.

Оно сегодня такой же ребенок, подвергшийся насилию.

Наши сограждане, как и весь западный мир, усыпленные хмелем «общества потребления», настолько привыкли жить комфортно, что любое нарушение этого комфорта воспринимается реактивно, то есть без должного анализа событий и, соответственно, без возможности принимать взвешенные, а, значит, оптимальные решения. Паника, истерика, не продуманная агрессия, производство неэффективных мер безопасности разрушает общество, делая его нервным, рыхлым и подавленным.

У него у самого возникает необходимость разобраться со своей «БОЛЬШОЙ ИСТОРИЕЙ О СЕБЕ».

Конечно, говоря об обществе в целом, одной терапии мало. Нужна еще и профилактика.

И здесь я хотел бы вспомнить слово «ОБРАЗОВАНИЕ», имеющее в русском языке несколько смыслов, не все из которых вспоминаются нами в повседневном обиходе.

1.Образоваться — начаться. Каждый человек, каждая группа и каждое крупное объединение людей, составляющих общество, должны самоидентифицировать себя. Кто я такой и что из себя представляю? Почему и как я связан с этим обществом? Наконец, все мы должны ответить на вопрос: Кто мы такие?

2.Образование, как таковое. Уметь находить или создавать знания полезные и применимые сегодня, учитывая, как быстро меняемся мы и мир вокруг нас. Уметь создать систему распространения этих знаний среди членов общества.

3.Образ и Образа. Герои и боги. Нравственно-этические ориентиры общества.

4.Образ жизни. Свод правил, по которым мы взаимодействуем внутри общества и общаемся с внешним миром.

5.Воображение. Вообрази, представь будущее. То место в пространстве, времени и отношениях, к которому мы стремимся.

А теперь приведу те основные вопросы, без ответа на которые (следуя коммуникативной технологии сторителлинга) Сторителлер (Рассказчик) не сможет ни создать, ни представить свою «БОЛЬШУЮ ИСТОРИЮ О СЕБЕ».

Вот они:

1.Кто я? (самоидентификация)

2.Зачем я здесь? (миссия)

3.Куда я иду? (видение)

4.Каковы мои принципы? (ценности)

5.Как я достигаю цели? (образование)

Сравнивая одно и другое, становится очевидным, что образование и сторителлинг, что является, как терапией, так и профилактикой неврозов не только личных, но и общественных, взаимосвязаны, взаимозависимы, взаимно дополняют друг друга.

Так же очевидно, что традиция представления своих историй, как в индивидуальном, так и в социальном плане, должна быть, не только выведена из подполья, но и требует особого к ней отношения, в том числе, и на государственном уровне.

Потому что, те самые «Ритуалы», помогающие выжить как всему народу, так и отдельным людям этот народ составляющим, «Ритуалы», лечащие душу сообщества от неврозов и страхов, «Ритуалы», оживляющие волю к жизни, к развитию, невозможны без того, чтобы обычный ребенок (с которого все началось) был готов рассказывать, кроме историй своих удач, еще и истории, не приятные для слуха, несущие боль. А рассказывая их, чувствовал бы взаимосвязанность, взаимозависимость, взаимодействие со своими корнями и с теми, кто его окружает сейчас. Чувствовал бы свое «НЕ ОДИНОЧЕСТВО». И этим был бы защищен от любого насилия.