Человек из ниоткуда

Кирилл Норвежский, 2022

Насколько глубокими и необъятными могут быть океаны? На этот вопрос даже сейчас никто не сможет дать конкретный ответ. Казалось бы, человеку подвластно все в этом мире. Вода, земля, воздух – давно уже изучены вдоль и поперек. Придуманы корабли, гребные и парусные, деревянные и стальные, на паровой тяге и на атомной. Изготовленные из железа и стекла субмарины бороздят неизведанные глубины, словно рыбы. Каждый день тысячи судов рассекают темную, леденящую душу водную гладь почти так же легко, как человек шествует по земной тверди. Все двадцать девять процентов суши довольно хорошо изучены, и вряд ли современный человек сможет в них заблудиться. GPS картами и интернетом в смартфоне может воспользоваться каждый. Но семьдесят один процент поверхности планеты Земля покрывают воды. Можно ли потеряться в океане? Нет, наверное… По своей воле – точно нет.

«Человек из ниоткуда» является художественным произведением. Имена, персонажи, места и события выдуманы автором. Любые совпадения с реальными фактами и лицами, как живущими, так и умершими, случайны.

Если ты одинок, то полностью принадлежишь самому себе. Если рядом с тобой находится хотя бы один человек, то ты принадлежишь себе только наполовину, или даже меньше, в пропорции к бездумности его поведения.

Леонардо да Винчи

Пролог

Эта история началась в 1978 году.

Никто не знал, кем он был и откуда. Тело нашли на советском корабле, в связи со странными обстоятельствами потерянном пару лет назад. На борту в бессознательном состоянии находился один-единственный человек. Корабль обнаружила небольшая буксирная баржа в Тихом океане. В ту ночь бушевал сильный шторм, и гигантскую военную посудину вынесло почти к берегам Калифорнии. Удивительно было и то, что среди членов экипажа найденный не числился. Ни документов, ничего. Даже бирки на его одежде были срезаны.

Спустя год неудачных расследований из США дело передали Союзу. Мой отец был главным следователем по нему. Или, если хотите, детективом. Он потратил всю жизнь на изучение этой загадки. Даже когда дело закрыли, а страна развалилась, отец не оставлял надежды докопаться до истины. «Психологические исследования Hoffmann» — все, что удалось узнать отцу за эти годы. Компания со штаб-квартирой в Германии была тесно связана с этим грязным инцидентом у берегов Лос-Анджелеса, да и не только с ним. Почему грязным? Ну а как еще назвать ситуацию, когда кто-то утаивает правду в своих интересах? А все было именно так. По ходу дела, с каждой малейшей зацепкой, с каждым поворотом, становилось ясно: кто-то идет на шаг впереди, намеренно заметая за собой все следы.

За сорок лет расследования отец даже не узнал настоящего имени человека с корабля. Мужчина, кстати, был жив. Впал в кому или просто потерял сознание, когда его нашли в одной из кают, неизвестно. Ясно лишь то, что после приезда скорой о нем не было больше ни слуху, ни духу. В СМИ быстро замяли всю шумиху. Даже сейчас в интернете почти нет никакой информации по этому делу. Но то, что уже было напечатано — никуда не денется. Стена в комнате отца стала памятником этому расследованию. Он собирал вырезки из газет, фотографии, какие-то научные статьи по этому поводу. На антресолях лежали коробки с кучами бумаг, документов.

Помнится, когда мне только стукнуло двенадцать, в Америке объявилась какая-то девушка по имени Джулия. Она нашла старую фотографию, с тем самым мужчиной, потерявшимся в семьдесят восьмом. Джулия тоже не один год его искала, так и вышла на папу. Отец тогда взял меня с собой, в эту «командировку». Так мы сказали маме. Моя мать постоянно злилась на нас обоих, как только мы заводили речь о «человеке из ниоткуда». Папа даже обещал, что навсегда завяжет с этим делом. Но все мы, трое, в глубине души понимали, что этого никогда не произойдет. Вот под таким предлогом я первый раз побывал за границей. Мой отец к тому времени был уже авторитетным ученым. Совсем недавно получил докторскую степень по юриспруденции. Одет он тогда был, как сейчас помню, в свой любимый, связанный мамой свитер. Узор в виде треугольников и ромбиков располагался на груди. Под свитером виднелся воротник светло-голубой рубашки. Отец всегда носил на левой руке часы. Целая коллекция таких хронометров, насчитывающая двадцать семь экземпляров, до сих пор лежит у меня дома.

Город Детройт в штате Мичиган еще не был таким злачным местом, но тревожные звоночки экономического и демографического упадка, проскальзывали уже тогда. Мы приехали в старый, облезлый дом на окраине.

За окном была холодная осень, и у входной двери двухэтажного таунхауса, на вешалке, висело старое, доставшееся папе от его отца (моего деда), теплое пальто. Я всегда удивлялся, почему он не купит себе новое. С деньгами у нас проблем никогда не было. Только повзрослев, я понял, как же мы с ним похожи друг на друга. Привычку носить часы я, кстати, тоже перенял у него.

Помню, как Джулия все никак не могла правильно выговорить имя отца. Вени-Веаним-Вениамин — постоянно запиналась она, когда доходило до имени. Поздороваться там, спросить, попрощаться. Я забыл ее лицо. Вспоминаются только густые, каштановые волосы до плеч. Помню, у американки был сын, мой тезка, кстати, тоже Макс. Еще помню, Джулия утверждала, что человек на фото — это ее пропавший без вести дедушка. Она никогда не знала его имени, но вместе с фотографией нашла удостоверение моряка и мундир с медалями. По документам его звали Майкл Питерсон. Вот только человека с фото, с такими именем и фамилией в архивах Морфлота США тех лет не нашлось. Можете мне поверить, ни паспорта с подобными данными, ни удостоверения или какого-либо иного документа в мире не существовало. Как и самого Майкла Питерсона. Человек на фото в удостоверении — тот самый, но все остальное — ложь. Мой отец потерял восемь лет, чтобы все это перепроверить и лично убедиться.

Папа рассказал девушке всю историю. Показал фотографии, сделанные в тот день. Как только она увидела фото с большим родимом пятном на груди мужчины, ее сомнения моментально отпали. Она полностью убедилась, что это точно был ее дедушка. В подтверждение, Джулия достала еще одну потрепанную черно-белую фотографию. На ней были запечатлены несколько улыбающихся по пояс раздетых молодых парней. Они, наверно отмечали что-то. А еще была дата: 51-ый год. На груди парня посередине виднелось точно такое же пятно, такой же формы. Несмотря на то, что он был молод, черты лица без сомнений выдавали в нем того самого человека. Отец удивился. Было странно, что девушке известны такие подробности о человеке, но она не знает его имени. Та объяснила, мол, бабку свою она вообще никогда не видела, а мать сдала ее в приют сразу после рождения. Пару лет назад мать умерла, и дом достался Джулии. Здесь она и нашла военное удостоверение и фотографии. Джулия помнила: когда она была малышкой, дедушка часто навещал ее в интернате. Это был единственный родной человек, который хорошо к ней относился. Своего имени он не произносил, назывался всегда «Дедой».

-Не слишком он был молод для дедушки? Когда я впервые увидел его на фотографиях, ему было на вид чуть за сорок пять.

— Не знаю, — Джулии еще раз взглянула на все фотографии на столе, — Мне тогда было года четыре.

Я тоже молча сидел за столом со всеми и ел очень вкусное овсяное печенье с молоком. Я тогда еще плохо знал английский, но суть разговора улавливал, и запомнил все по сей день.

— Каким он был, можете описать? — отец снял круглые очки, положил их на стол и взял ручку с блокнотом, — Может, у него были какие-то увлечения?

— Не знаю. Говорю же, не помню. — Джулия поднесла руку к виску. Она пыталась за что-то уцепиться в своей памяти. — А знаете, он же, получается, военным был. Точно! Помню, он ходил с погонами на зеленой такой рубашке. И штаны, вроде, тоже были армейскими… И берет,… Может, поэтому и не говорил свое настоящее имя? — она взгрустнула.

— Может быть, может быть, Джулия. Это удостоверение нужно еще проверить на подлинность. Уйдет время, — отец за время беседы уже исписал страниц десять блокнота. — Ух ты, уже одиннадцать вечера! — он взглянул на часы, — Джулия, у нас завтра самолет в шесть утра, нам нужно выспаться. Здесь номер нашей гостиницы, — папа достал из своего кожаного дипломата визитку, — если что-то вспомните — звоните. И, да, с другой стороны указана моя почта.

— Хорошо, мистер Веаним… Вениамин, простите.

Часть первая

I

Длинная секундная стрелка красного цвета выделялась на большом зеленом циферблате наручных часов. Она перевалила за отметку в двенадцать часов. Механизм издал тихий щелчок, и уже более массивная черная минутная стрелка, резко провернувшись, встала в один ряд с такой же, только чуть поменьше. Садясь в этот Боинг в Шереметьево, я даже не представлял, на что подписываюсь.

Только часы пробили полночь, моя рука слегка вздрогнула и упала с колена. Я проснулся. В тот день на мне был деловой черный костюм. Под пиджаком белоснежная рубашка, на шее темно-синий галстук. Тяжелые стальные наручные часы выглядели дорого. Они хорошо подходили к костюму и придавали мне деловой вид.

— Дорогие пассажиры, просим вас пристегнуть ремни безопасности! Мы входим в зону повышенной турбулентности. Спасибо, — послышалось где-то над головой. Голос доносился из динамика, он ещё раз повторил фразу на английском языке.

Сверху загорелась зеленая табличка. Она сигнализировала о необходимости немедленно пристегнуть ремень. Я принялся искать его. Посмотрел направо, затем налево. Ничего не обнаружив, хотел было уже завести руку назад, дабы нащупать злосчастный ремень за спиной, как вдруг самолет резко задрожал. Железная птица будто на секунду провалилась куда-то вниз. Мое тело подкинуло вверх, и я ударился лицом о спинку пассажирского сидения впереди.

— С вами все в порядке!? — подбежала стюардесса.

— Да, да…, — пробормотал я, вытирая рукой кровь с разбитой губы, — Не могу этот хренов ремень найти.

— Да вот же он, — молодая девушка, указала пальцем за сидение, — Садитесь, я вас пристегну.

Когда я опустился на свое место, девушка наклонилась надо мной и аккуратно затянула ремень на поясе. Она коснулась большим пальцем моей кровоточащей губы.

— Тебя Настя зовут? — спросил я. Не из вежливости: хотел сделать вид, что все это время пялился не на ее грудь, а на бейджик с именем.

— Да, — улыбнулась она, — А вас?

— Максим, — улыбнулся я в ответ.

— Сейчас аптечку принесу, Максим, — Настя подмигнула, и пошла в хвост самолета.

Помню, я развернулся тогда ей вслед. Принялся осматривать ее формы.

Я всегда пользовался популярностью у женского пола. Не подумайте, что хвастаюсь, но моему мастерству соблазнения, позавидовали бы даже самые опытные гуру этого дела. И то, что я это знал, только придавало мне уверенности. Модельная внешность и строгий стиль, в совокупности с легкой трехдневной щетиной сведут с ума любую, знаете ли.

Слегка наклонившись в проход, я услышал глухой треск и чуть было не упал на пол, успел обхватить правой рукой спинку кресла, что позволило не рухнуть вниз.

— Грёбаный ремень! — вспылил я.

Треск был следствием поломки замка на ремне безопасности. Я взял его концы и попытался ещё раз зафиксировать их, но не вышло. После неудачной попытки я просто развел руками и в ожидании очередной тряски вцепился в правый подлокотник.

— Давай, я обработаю твою рану, — в руках Настя держала красную железную коробку с белым крестом.

Девушка уже начала открывать аптечку, когда самолёт снова задрожал. Настя как могла пыталась удержать равновесие, но после очередного сильного толчка рухнула прямо мне на колени.

— Ну что же ты, Настя. Ни себе не гарантируешь безопасность, ни пассажирам, — сказал я это с такой похотью в голосе, что аж самому противно стало. Моя рука погладила ее по голове и медленно спустилась по шее, к плечам.

Я заметил, что ей понравилось, хоть она и пыталась это скрыть. Настя, немного застеснявшись, принялась собирать с пола все, что выпало из аптечки.

— У меня тут ремень неисправен, — наклонившись, прикоснулся я к ее ладони, и тихо произнес шепотом, — Так, может, есть тут где-нибудь тесноватое местечко, где можно переждать турбулентность? — да, намек был про туалет.

— Бортпроводникам просьба занять свои места! — опять послышалось из динамика.

Девушка уложила стопку бинтов и жгутов в коробку. Она резко разогнулась и встала в полный рост.

— Вот мой номер…, — протянула бумажку с только что написанным, пока она была где-то в хвосте, номером телефона. — Я ещё четыре дня буду в Лос-Анджелесе. Можем встретиться, — поиграла она еще так глазками и улыбнулась. Закончив фразу, Настя быстрым шагом направилась к сидениям бортпроводников.

Чувство удовлетворенности так меня распирало, будто медальку какую выиграл. Довольно посмотрев на этот клочок бумаги с номером, я сложил его три раза и с дурацкой улыбкой до ушей убрал в нагрудный карман пиджака.

— Настя! — снова обернулся я к проходу.

Она, видимо, сочла шуткой мои слова о сломанном замке. Настя закрыла разделяющие салоны шторки, и все так же якобы безразлично удалилась.

— Круто! — я посмотрел по сторонам, сложилось ощущение, что эта турбулентная тряска разбудила только меня.

Где-то впереди звучал мощный храп. Будто перфоратором долбили прямо по обшивке самолёта. Сзади сидела пожилая женщина, предположительно с внучкой. Они, конечно же, пристегнув ремни, тоже уже видели десятый сон. По левую сторону от меня, в этом же ряду, пустовало еще одно место. Я сидел на третьем, ближе к проходу, и от свободного кресла меня отделял лишь чей-то выпученный из-под майки пивной живот. Этот мужик затеял скандал со стюардессой, еще в самом начале полета. Ему пригрозили полицией, и он вроде как успокоился. Теперь, развалившись как стокилограммовая куча навоза, он дрых. Мне не очень хотелось будить его. Весь самолет, был занят меньше чем наполовину, и я подумал вызвать персонал, дабы меня пересадили с неисправного кресла.

Несколько раз я нажал на кнопку вызова, но никто так и не пришел. Тогда я, недовольно фыркнув, принялся завязывать ремень в узел. После достал смартфон и наушники.

Во время полета часто лезли в голову вспоминания о матери. Она погибла через год после нашей с отцом «командировки». Автокатастрофа, классика. Вот только в тот день я тоже находился в автомобиле. На заднем сидении. Помню на улице крупными хлопьями шел снег. Зима — на дороге гололед. Помню большую решетку радиатора, того желтого КАМАЗа, который летел нам навстречу с огромной скоростью. Мы тоже превышали. Хотели успеть домой к празднику. Новый Год, все же. Так вот, этот КАМАЗ сложил нашу старенькую бежевую девятку в гармошку. При столкновении я упал вниз, под сидения. Меня зажало железом, я даже не мог пошевелиться. Спасатели доставали часа три, наверное. Не знаю, как мне удалось выжить, но психологическую травму я тогда получил на всю жизнь. Сейчас мне двадцать девять, и панические атаки так и не прошли до конца. Музыка — единственное что помогает. Раньше таскался везде с тяжеленным CD-плеером. Благо сейчас любую песню можно послушать со смартфона. Главное наушники никогда не забывать. Да, атаки случаются уже гораздо реже. Например, сейчас, в этом самолете, всего первая за месяц. Рекорд.

Забыл уже, что за трек я тогда включил. Помню только, как мне сразу же полегчало. Попробуйте напрячь каждую мышцу своего тела до отказа. Через несколько минут расслабьтесь. Тогда приблизительно поймете мои ощущения.

Я зашел в мессенджер, увидел непрочитанные сообщения.

«Зая»

— Ты все же полетел?! Да как ты мог?! Променять наши отношения на работу??? И даже не сообщил мне ничего. Урод. Не звони мне больше!

Вот только летел я в Лос-Анджелес совсем не по работе. Наплел родным, что на собеседование пригласили. В Америку я направлялся все по тому же делу о «человеке из ниоткуда». Отец умер четыре года назад. На смертном одре он взял с меня обещание, что я докопаюсь до истины, продолжу его расследование. Честно признаться, уже через год руки у меня опустились. Я отучился, получил профессию. У меня появились девушка и хорошая работа. Не находилось времени на эту безнадежную «игру в детектива». Отец мой был хорошим следователем, лучшим в Союзе, в свое время. Но не я. Если уж он не смог, у меня то и подавно не получится.

Так вот, две недели назад пришла посылка. Принес ее человек, совсем не похожий на курьера: в сером костюме, в черных очках. Он молча протянул плотно запечатанную коробку через порог, прямо мне в руки. На все вопросы, что это и откуда, ответов не последовало. Когда же я сказал этому странному типу, что не собираюсь у него ничего принимать, он положил посылку мне под ноги и просто ушел. Только ради интереса я взял тогда эту бандероль и пошел распаковывать в комнату. Внутри лежал загранпаспорт, оформленный на мое имя, рабочая годовая виза в Америку, билет в Лос-Анджелес и обратно, а еще черный пистолет. Это был револьвер марки Ruger, мелкий такой, для скрытого ношения. В барабане помещались пять увесистых патронов калибра.38 Special. Откуда я это знаю? В комплекте шла моя лицензия на оружие, где все было подробно описано. По ней я мог без проблем перевозить пистолет в самолете. Да хоть куда, в любую страну. На рукоятке была приклеена записка. На одной стороне карточки надпись: «Подарок», а на другой странный символ. Так и не разобрал, что он значил. Будто кисточкой намалевали что-то красной краской. Или, быть может, у того, кто отправлял посылку, из носа кровь пошла, не знаю.

«Какой еще на хрен подарок. Что за идиотизм!» — я закрыл коробку, и бросил ее под стол, чтобы Даша не увидела, когда придет с работы. Мы с ней жили вместе.

Все документы были официально заверены печатями, с моими фотографиями и подписями. Сначала я подумал, что надо мной просто подшутил кто-то из знакомых, ведь все эти бумаги я не заказывал и не делал. Часто в кругу друзей, бывает, напьюсь, и без умолку балаболю об этой истории про «человека из ниоткуда». Но через пару дней, как-то вечером, мне позвонили на домашний телефон. Трубку сняла Даша, потом дала ее мне. Человек представился работником той самой компании «Психологические Исследования Hoffmann». Имя не назвал, только место и дату: тринадцатое сентября, главный выход Международного Аэропорта Лос-Анджелеса, там будет ждать черный Кадиллак с буквами на номере: YI.

Я был слегка ошарашен этим звонком. Долго сомневался: «Стоит ли ехать? А может, все это западня? Может, приеду, и потеряюсь навсегда, как тот самый «Майкл Питерсон». И зачем мне нужен пистолет?» В конечном итоге, решение было принято. Если есть хоть малейшая зацепка, или свидетель, я должен этим воспользоваться. Я обещал.

— М-м-м… черт… — промычал я. Затем закрыл переписку с Дашей и поднес руку ко лбу.

«А может, стоило хотя бы ей сказать правду?» — пронзила меня на секунду мысль, и я открыл другой чат.

«Светлана»

— Мы очень рады за тебя, сынок! Наконец-то выбрался отсюда в Большой Мир. После собеседования обязательно позвони мне! Целую.

Большой палец ткнул на чат, вылезла клавиатура. Я принялся печатать сообщение в ответ.

— Спасибо, тёть Свет! (улыбающийся смайлик). Как приземлимся, отпишу.

Тетя Света была мне мачехой. Мою мать мне никто не заменит, но Светлана относилась ко мне как к родному сыну. Да и вообще была хорошей женщиной. Правда, после смерти отца быстро нашла ему замену. Приголубила какого-то идиота-алкаша. После этого я вообще не хотел с ней больше общаться, но через пару месяцев наши отношения вновь наладились.

Я нажал «отправить», и напротив сообщения появилась красная галочка. Она означала, что сообщение не было доставлено. Загорелся значок «нет связи» в левом верхнем углу смартфона. А напротив месседжа тети Светы была временная дата: 22:12. Сообщения пришли почти два часа назад. Телефонная связь тогда ещё ловила.

«Жопошник» — именно так у меня в телефоне был забит старый друг со школы — Антон.

— Э, чувырло. Прилетел уже в Омэрику?)))) Фотки отправить не забудь, — в конце речи было дополнение, — Жопа.

Манера его общения всегда вызывала у меня улыбку. Он писал с ошибками и оскорблениями специально, ради шутки. Такой вот у нас юмор. И, знаете, мы отлично понимали друг друга. Испорченное поколение…

Писать что-то было бесполезно, сообщения все равно бы не отправились. Я вышел из чата, и пролистал ленту вниз. Когда большой палец уже потянулся к кнопке выключения, неожиданно, из кучи непрочитанных сообщений от всяких Вик, Маш и Полин, взгляд мой выхватил письмо от «отчима».

«Алкаш Виталя»

— Ты че, в Америку полетел? Давай за всех нас им тогда люлей навешай! Покажи этим пендосам! Ну, вообще рад за тебя. Будь на связи. И Свете звонить не забывай!

Его сообщение ничего не вызвало у меня, кроме смущения и стыда. Я приподнял брови, и покачал головой. Потом выключил телефон, закрыл глаза, и откинул голову на подголовник.

***

Я уже дремал, когда самолёт снова затрясло. Это был самый сильный толчок за все время. Благо кое-как завязанный ремень, спас мою тушу от очередного полета в невесомости. Чуть приоткрыв глаза, заметил, что на этот раз почти все пассажиры проснулись.

«Возможно ли потеряться в океане?» — эта турбулентность немного нагоняла тревогу. Раньше я никогда не попадал в подобные ситуации.

«Ну, допустим, потерпел ты крушение. И что? Да, страшно пережить такое. Да, паника берет вверх над разумом. Но главное, что жив остался!» — все пытался я себя успокоить, дабы не начался очередной приступ, — «Теперь дело за малым, дождаться любого судна, которых пруд пруди в округе. Данные о месте крушения, скорее всего, уже давно получены на Большой Земле, и прямо сейчас к тебе направляется спасательная экспедиция. Ну, а если, тебе еще и повезло, и вместо кучи обломков ты дрейфуешь на спасательной шлюпке — вообще шикарно. Шлюпки обычно оснащены сигнальной ракетницей. Выстрелил в небо, и тебя за сотню миль видно! Нет, наверное, в океане сейчас точно сложновато потеряться. Разве что только в шторм…».

Помнится, я так глупо рассуждал обо всем этом, что можно было подумать, будто на само крушение мне наплевать. Может, я забыл, или еще не знал тогда, что в большинстве таких случаев люди погибают ещё в воздухе, до того, как самолёт произведет «посадку на воду».

До сих пор не знаю, к чему были все эти домыслы, тогда в самолете. Скорее всего, я просто пытался себя успокоить. Защитная реакция организма. А может быть, пугало одиночество. У меня с детства был переизбыток внимания. Причем, не только со стороны родителей. Дрейфовать одному по океану, зная, что вот-вот умрёшь, таким людям, как я, клинически противопоказано. От рассуждений становилось легче.

Я решил поинтересоваться, что происходит за бортом, взглянул в иллюминатор. По ту сторону стеклянной толщи было мрачно и по ощущениям довольно холодно.

Сильно качающиеся крылья, снова начали нагонять тревогу. Самолёт немного накренился влево, и внизу показалось что-то темно-синее. Помню, я так побледнел тогда. Заметил свое отражение в иллюминаторе. Мурашки пробежали по телу, и я резко отвернулся от окна.

Океан. Такая огромная соленая лужа. Она завораживает своей природной красотой и звучанием, но, в тоже время, отвращает своими устрашающими размерами и неизвестностью. Быть может, я боялся воды. Не в том смысле, что не умел плавать. Скорее, точно так же, как большинство людей пугает темнота, меня страшил океан. Вернее, само существование этой гигантской лужи.

Самолёт задрожал. Через иллюминатор виднелись уже не на шутку разбушевавшиеся крылья стальной птицы. Они с ужасно большой амплитудой гнулись и ходили ходуном. Выглядело это очень страшно и ненормально. Очередной толчок. Опять в разы сильнее всех предыдущих. Левое крыло, снова сделав нездоровый «взмах» вверх, не выдержало и надломилось…

Глядя в иллюминатор, я не верил своим глазам. Через секунду после этого титановую махину перевернуло в воздухе на 360 градусов. Сверху выпали кислородные маски. Все произошло так быстро, что люди не успели издать и писка. Самолёт начал стремительно терять высоту. Вернее, он уже падал.

Уши заложило так сильно, что даже звук скрежета титана не был слышен, когда хвост оторвался. Корпус надломился за два ряда кресел позади меня. Ручная кладь, журналы, сумки — все летало в воздухе. Непристёгнутые пассажиры выпадали из своих кресел. Меня швыряло в разные стороны, вверх и вниз. Всеми силами я пытался удержаться на посадочном месте. Взгляд упал на завязанный на поясе ремень. Я схватил его концы и затянул их, что есть мочи. Не помню, что точно произошло. Скорее всего, заклепка у основания резинового пояса слетела. Еще несколько минут мне удавалось, держась за кресло, находиться в салоне. Но дикие порывы ветра были слишком сильны. В какой-то момент ноги перестали чувствовать пол. Меня подбросило вверх и унесло прямо в огромную дыру на месте хвоста самолета.

В последний момент что-то сильно сдавило мне ногу. Я слышал гудение двигателя и не понимал, почему все еще нахожусь рядом с самолетом. Сильнейшие порывы ветра не позволяли даже открыть глаза. Толстый шнур выходил прямо из-под надломленной части обшивки. Он был похож то ли на топливный шланг, то ли на косу с проводами. Мертвой хваткой он обмотал мою ногу от ступни до самой коленки. Теперь самолет тащил меня за собой.

Двигатель загудел еще громче. Видимо, пилоты включили реверс, и титановая махина заметно начала снижать скорость. Самолет вошел в густое темное облако. Лицо стало мокрым от капель холодного дождя. Прямо над головой сверкнула яркая, ослепляющая молния.

Наконец глаза открылись. Теперь в них бил не ветер, а плотно льющий дождь. Честно, я пытался нагнуться к шлангу. Ничего не выходило. В тот момент, осознав весь ужас положения, я не мог повлиять больше ни на что. Оставалось только молиться, что в припадке паники мой мозг и предпринял.

Железная птица приближалась к океану. Кажется, пилоты все же смогли кое-как стабилизировать лайнер в воздухе. Однако без хвоста и двигателя продолжать полет явно было невозможно.

— Приготовиться к удару! — невнятно послышалось из динамиков.

Раскат грома, затем яркая молния. Короткая вспышка осветила на секунду все вокруг. Снизу бушевали гигантские волны. Это был шторм. Вдали же, виднелось что-то большое и темное.

«Неужто корабль?» — изумился я. Скорость самолета снизилась. Даже показалось на секунду, что лайнер завис в воздухе. Натяжение троса немного ослабло, однако из-за плотных потоков ветра меня все еще болтало сзади.

Это «что-то», большое и темное, приближалось. Через пару секунд мысли о корабле покинули меня. Темная масса, действительно выглядело больше даже самого гигантского парома.

«Земля! Это земля!» — я заметил пальмы и пляж.

Пилоты вели самолет именно туда. Что было довольно логично, ведь при посадке на воду гораздо меньше шансов на успех.

Было сложно дотянуться рукой до шланга, но я не оставлял попыток. В один момент даже получилось схватить конец каната ладонью, но в тот же миг шланг перетерся об острый край надломленной обшивки и разорвался. Меня выбросило в свободный полет.

До воды было метров сто пятьдесят-двести. Я растопырился в воздухе, как белка-летяга, — попытался создать как можно большую площадь соприкосновения с воздухом, дабы уменьшить скорость падения. Непонятно, откуда я знал это, скорее всего, просто импровизировал, но сработало. Когда до водной толщи оставалось всего двадцать метров, я сгруппировался, свел ноги вместе, а руки по бокам. Наконец мое тело пронзило поверхность воды.

Нырнуть слишком глубоко в подобной ситуации было неминуемой смертью. Оказавшись под водой, я уже мысленно хоронил себя. Адреналина в кровь выделялось очень много, а сердце билось с бешеной скоростью. Все это сжигало набранный кислород за секунды. Плюс ко всему, из-за сильного удара я почти не чувствовал свои конечности.

Темные волны были выше семи метров. Где-то вдалеке виднелся черный кривой столб. Это был смерч. Громкие раскаты грома и вспышки молний все еще сопровождались сильным ливнем.

Ногами я не почувствовал дна, но мне казалась, что на поверхность я выбирался прямо оттуда. Наконец, голова вынырнула. Рот жадно глотал воздух вперемешку с соленой водой. Страх и паника окончательно затуманили разум. До берега было всего метров сто. Но я ничего не мог с собой поделать. Паническая атака буквально сковала все мое тело. Качаясь на огромных волнах, я просто всматривался в темную необъятную даль.

Очередная вспышка молнии осветила самолет. Где-то в ста пятидесяти метрах от меня он начал заходить на жесткую посадку. Пилоты решили садиться прямо на кроны банановых деревьев и пальм.

Все еще с дикой одышкой и открытым ртом я просто смотрел на происходящее. Внезапно со стороны оставшегося двигателя послышался хлопок. Правое крыло самолета вспыхнуло, вернее даже взорвалось. Весь лайнер за считанные секунды полыхнул, словно спичка. Этот огромный пылающий фонарь залетел за крупный пригорок и скрылся.

Даже на такой дистанции жар от взрыва припек мое лицо. Это привело меня в чувства. Я собрался и что есть мочи стал грести в сторону берега. Большие волны, несшиеся туда же с гигантской скоростью, будто помогали мне, и через пару минут я был уже на суше.

Словно исторгая из себя чужеродное тело, океан выплюнул меня на берег. Я попытался встать на ноги, но сильная боль не позволила. Тогда, загребая руками мокрый песок, я отполз подальше. Моя голова обессилено опрокинулась на смесь мелкого гравия и песка. Истерически бурча что-то невнятное, я отключился.

II

Был довольно теплый, для этого времени года, сентябрьский вечер. В парке гуляли молодые пары, на площадке, резвились дети. Длинная аллея уходила все глубже в лес. С художественной точки зрения изысканно выполненный фонарный столб, будто специально наклонившись над лавочкой, начал хаотично мигать лампой. Наконец, она загорелась в полную мощность, и вокруг нее быстро начал собираться рой комаров и прочих насекомых.

— Это тебе, — девушка сидела на скамейке рядом со мной. Она вытащила из черной сумочки коробку, — Их еще мой прадед стащил у какого-то фрица в сорок пятом. При штурме Рейхстага нацисты побросали все свои вещи…, — она открыла пластиковый футляр, — Не подумай, они не «Люфтваффе» какие-нибудь, — на лице ее появилась улыбка, но сквозь нее, все равно можно было прочесть непонятного рода грусть и печаль. — Они швейцарские… Вот, видишь? — ее палец указал на надпись внутри крышки, — Эти часы, с тех самых пор, передавались в нашей семье по мужской линии. Я знаю, как ты любишь часы… Немного привела их в порядок и прикрепила на стальной браслет. На нем, кстати, наша гравировка.

Даша была одета в легкую ветровку с пышным, искусственным мехом вокруг воротника. Под курткой виднелись обнаженные плечи. Бежевый летний топик, который располагался чуть ниже, закрывал ее грудь, оставляя живот и плечи открытыми. На шее висел золотой кулон, а на запястье болталась серебряная цепочка с гравировкой.

Дорогие кожаные штаны и высокие каблуки подчеркивали ее красивые стройные ноги. Она положила коробочку себе на колени. Выпрямила спину, прижала обе стройные ножки друг к другу. Затем двумя руками поправила свои длинные рыжеватые волосы, такие шелковистые и приятные на ощупь, отбросила их назад. Ее прическа мне всегда нравилась. Она снова взяла коробочку в руки и протянула ее мне. Мои руки, такие крупные на фоне ее маленьких, достали из футляра увесистые наручные часы. Я надел их на запястье, и удивленно раскрыл рот. Хотел сказать ей, что это слишком ценная вещь, и я не могу принять ее, но Даша не желала и слушать.

— Я прошу тебя, не уезжай никуда, — глаза налились слезами. Она поставила в упор к ногам локти, и положила подбородок на ладони. — Ты обо мне подумал?! — уже начиналась истерика, — Как я буду здесь без тебя?! Мы с тобой уже шесть лет вместе… — всхлипнув, она вытерла слезы со щек, и повернулась ко мне, — Шесть лет, Максим!

Этот разговор, она заводила не в первый раз. Я больше не горел желанием общаться на эту тему, но как мог, скрывал свое недовольство.

— Даш, мы же, вроде все обговорили еще на прошлой неделе. Поработаю годик и вернусь, — я обнял ее и поцеловал в макушку. Ни о каком годе на самом деле не шло и речи. Сам-то я знал, что больше недели там не задержусь, — И не факт, что меня еще возьмут. Это всего лишь собеседование. А насчет часов, — пододвинулся я еще ближе, — не могу их принять, зай. Это же семейная реликвия.

— Макс, прошу тебя, останься со мной! — она взяла меня за воротник куртки.

Помню, мне так не понравились эти нежности, и я вспылил, дурак:

— Так, прекращай давай! Развела тут опять сопли! Ничего тебе не сделается, если меня годик не будет.

Этот осуждающий взгляд… Никогда не забуду. Лучше бы я не говорил последнее.

— «Ничего не сделается» — вот как!?

— Ой, да ладно тебе. Не начинай, — я наклонился, чтобы поцеловать ее, но она, резко вырвавшись из моих объятий, встала с лавки.

— Ты не любишь меня! Какая же я дура! Шесть лет бегала за тобой хвостом, а ты…, — Даша всхлипнула, и топнула ногой, — …при первой же возможности бросаешь меня тут одну… Думаешь, я не понимала?! — она вытерла со щеки потекшую тушь, — Думаешь, я не понимала, что ты просто пользовался… Моими богатыми родителями… Моими связями… Мной! — она схватила сумку с лавки, и развернулась спиной, — Все я понимала… Просто думала, что…

— Даш, ну хватит! Ты же сама прекрасно знаешь, что это все не так!

— Да пошел ты! — в последний момент послышалось от нее в мой адрес.

Я попытался догнать ее, резко вскочил.

— Даш! — Потом так нелепо грохнулся на землю, задев ногой железную ножку скамейки. Коробка выскользнула из рук, и все содержимое упало на асфальт.

— Даш, подожди! Часы! — все кричал я ей вслед, одновременно собирая то, что вывалилось из коробки.

Даша, тем временем подошла к автодороге. Она помахала таксисту рукой, тот подрулил к ней.

— Езжай быстрее, — бросила она водителю. Таксист «воткнул» передачу, и стартанул с легкой пробуксовкой.

***

Даже пройдя через все это, весьма надежный стальной браслет часов все еще сжимал мертвой хваткой мое запястье. Внутрь лазерной гравировки забился мокрый песок, но прочесть, что написано, это не мешало. «Самому любимому человеку на свете. Время покажет, как я тебя люблю» — чуть ниже была еще одна строчка, — «Максим (изображение сердечка) Дарья»

Дата в апертуре часов показывала тринадцатое число, а стрелки на циферблате — полдень. Надежный механизм, как ни странно, все еще работал. Помимо того, что часы обладали высоким запасом прочности, они, судя по всему, были еще и водонепроницаемыми.

Огромное серое облако быстро сдувало все еще сильным морским ветром. Минуту спустя оно полностью ушло на юг и открыло путь ярким лучам светила. Те, в свою очередь, сначала упали на лицо, а затем, по мере отступления этой «недотучи», прошлись по всему моему телу. Циферблат часов, под воздействием светового потока, красиво переливался из зеленого в синий, и обратно. Да, швейцарцы делают хорошие вещи! Я почувствовал по всему своему телу очень теплые, вернее даже обжигающие лучи. Сначала пошевелились пальцы на левой руке, они сжали быстро нагревшийся песок в кулак.

Когда глаза открылись, я не спешил вставать. Пытался переварить все в голове. Через пару минут перевернулся на спину и снова почувствовал ноющую боль в ногах. Стиснув зубы, я замычал. Рука потянулась к ступне. Из-под осенних ботинок поступающие волны вымывали бордовую кровь.

Я чувствовал обе конечности, поэтому с лица не сходила улыбка, ведь это означало, что позвоночник цел. Тогда я аккуратно согнул правую ногу и принялся снимать с нее обувь. На лице ощущалось нестерпимое жжение. Видимо, того времени, что оно находилось под лучами испепеляющего солнца хватило, чтобы серьезно обгореть. Наконец, плотно зашнурованный ботинок удалось стянуть с ноги. Приложив большие усилия, чтобы снять его, после рывка я взвыл от боли. Ступня была похожа на кровавое месиво. Из-за сильного удара о воду некоторые пальцы, сломались. Теперь они неестественно и ужасно торчали в разные стороны. Ногтей же вообще не было видно. Половина из них просто оторвалась, а половина вошла под кожу.

Конец ознакомительного фрагмента.