Игры Мастеров. Мастер стратегии

Кирилл Манаков

Я – Гор, бывший Убийца и бывший Стратег. Я могу предсказать судьбу любого человека, но свое собственное будущее скрыто туманной завесой. Так же как будущее Владетеля и страшных Мастеров. Но это не важно, главное – никто более не властен надо мной. Ждите меня, я иду! Я – Гор.

III

Такое впечатление, что к Ратуше пришел весь город. Внутрь пускали одних детей, и поэтому у входа собралась огромная толпа родителей, в основном матерей. Многие малыши плакали и не хотели идти, женщины, как могли, старались их успокоить и подводили к дежурным чиновникам Коллегии образования. Те осматривали маленьких кандидатов в герои, сверялись со списками, ставили галочку и по одному пропускали в Ратушу.

Рано утром мне пришлось заскочить в Канцелярию и поэтому я пропустил самое интересное. Мамаши, пришедшие первыми, подняли вой, и, несмотря на увещевания Бургомистра, попытались прорваться вместе со своими чадами. Тогда из дверей Ратуши вышел сам экзекутор. Он молча окинул темным взглядом бушующую толпу, отчего негодующие родительницы моментально пришли в себя и совершенно успокоились. Экзекутор, не говоря ни слова, вернулся в здание, а стоящие у входа стражники сурово сдвинули алебарды. После этого никаких проблем с родителями больше не было, хотя бургомистр на всякий случай вызвал еще десяток стражников. И сейчас те переминались с ноги на ногу у центрального входа — здоровые, плечистые, в медных шлемах и тяжелых стальных кирасах.

В толпе я нашел глазами Марту. Роник уже вошел внутрь, и она, сжав кулачки, не отрываясь, смотрела на окна. Я помахал рукой, но Марта не видела ничего вокруг себя.

Пройти в здание Ратуши можно было только с черного хода. Во избежание проникновения особо энергичных мамаш там дежурили два стражника. Один из них, несколько раз стоявший на посту у Канцелярии, узнал меня, вытянулся и отсалютовал алебардой. Вот как… Это что, дает о себе знать внезапно возросшая репутация скромного переписчика? Как когда-то за рюмкой вишневки изрек Плумкис: «если сказка доведена до сведения нижних чинов, то с этого момента она превращается в реальность».

Первое, что я увидел, поднявшись на второй этаж — это лежащий на кушетке бургомистр, над которым хлопотал доктор Зустер, называемый за глаза Могильщиком. Уважаемая супруга гере бургомистра, женщина выдающихся размеров и неукротимого нрава, вытирая слезы, сидела подле мужа на стуле. Оказалось, что градоначальник слег сразу после непродолжительного, но энергичного разговора с экзекутором. Стоявший рядом первый вице-бургомистр даже не пытался скрыть довольную улыбку. Ну, на его месте, лично я не спешил бы радоваться. Если уж экзекутор всерьез взялся за городское начальство, то проблемы возникнут не у одного гере бургомистра… Но, это уж точно не мое дело.

В дверях центральной приемной я столкнулся с Плумкисом, любезничавшим с секретаршей вице-бургомистра. Если уж гере старший советник позволяет себе тратить время на неслужебные беседы — а то, что беседа именно неслужебная, было понятно по его медовой улыбочке — значит, все идет точно по графику, безо всяких проблем и отклонений.

— Приветствую вас, Рюмпель!

Надо отдать должное, Плумкис в совершенстве владел искусством красноречивых интонаций. Если еще вчера точно такие же слова имели насмешливо-пренебрежительный оттенок, то сейчас они звучали вполне дружески.

Я сдержано поздоровался. Пожалуй, переходить на дружеские отношения с гере старшим советником еще рановато. Мало ли, как все обернется…

Сам он, тем временем, оторвался от секретарши, подхватил меня под руку и увлек в приемную, где собралась масса народа. Здесь присутствовала Канцелярия практически в полном составе, во главе с начальником, примостившимся в уголке на диванчике, и, конечно же, были люди из Коллегии образования. Правда, директора Коллегии нигде видно не было.

Плумкис громким шепотом сообщил, что экзекутор уже затребовал к себе гере Директора, но тот, имея перед глазами поучительный пример Бургомистра, немедленно почувствовал острый приступ медвежьей болезни и уже полчаса, как не покидает отхожего места. Особенно тревожно в глазах мнительного городского начальства выглядело то, что на Ратушную площадь подъехали две подводы, груженые лесом. Тут, знаете, любая фантазия разыграется.

Экзекутор расположился в кабинете вице-бургомистра, имеющем отдельный проход в Зал Большого Экзамена, где собрали детей. В самом зале стояла странная тишина — детишки очень волновались и чинно сидели на длинных скамейках, переглядываясь и боясь произнести лишнее слово. Кучер экзекутора, бывший по совместительству его помощником, на цыпочках выходил в зал, близоруко копался в длинном свитке, громким шепотом зачитывал имя, брал ребенка за руку и провожал в кабинет. Двери в зал были закрыты, и перед ними стоял, скрестив руки на груди, неулыбчивый десятник Тайной Стражи. Поэтому наблюдать за происходящим дозволялось через узкие окошки, забранные цветными витражами с изображениями нравоучительных картинок из жизни Владетеля. Неровные стекла искажали фигурки детей, и поэтому прочитать выражение их лиц было решительно невозможно. Я попытался найти Роника, но не смог.

— Гере Рюмпель! Гере Рюмпель!

Я оторвался от окна и оглянулся. По длинному коридору Ратуши бежал сам гере первый вице-бургомистр. Как человеку тучному, каждый шаг давался ему с большим трудом. Приблизившись, он оперся рукой о стенку, и, пытаясь отдышаться, произнес:

— Гере Рюмпель… Вас… Вас гере экзекутор… Просит к себе… Немедленно…

Я воспринял это известие совершенно спокойно. Просто количество странностей, произошедших в последние два дня, превысили уровень, после которого уже ничему не приходится удивляться. Чего ожидать дальше? Может, приглашения от Владетеля на дружеский ужин?

Я пожал плечами и направился в кабинет к экзекутору. Вице-бургомистр шел сзади, тяжело дыша и что-то бормоча про себя.

— Вам сюда, гере Рюмпель, — десятник Тайной Стражи предупредительно распахнул дверь. Вице-бургомистр шагнул за мной, но был довольно бесцеремонно остановлен.

В кабинете царил полумрак. Я осмотрелся. Экзекутор сидел спиной ко мне за массивным дубовым столом, и что-то быстро писал гусиным пером. Немного подождав, я осторожно покашлял в кулак.

— Гере Рюмпель, будьте добры, проходите, присаживайтесь, — голос экзекутора был звучным, красивым и молодым. А я, признаться, думал, что это пожилой человек.

Я подошел к нему и присел на краешек стоящего напротив кресла. Экзекутор закончил писать, свернул лист бумаги в свиток, поставил печать и отложил в сторону. И только потом внимательно посмотрел на меня. Нет, пожалуй, он уже немолод…

— Гере Рюмпель, вы не возражаете, если я займу немного вашего драгоценного времени?

Я поспешил заверить, что сочту за честь служить достопочтенному гере экзекутору, и он может располагать мной безраздельно.

— Прекрасно, гере Рюмпель, прекрасно. Иного и не ожидал.

Экзекутор еще раз бросил пронзительный взгляд, от которого у любого по спине пробегут мурашки, взял со стола лист бумаги, исписанный мелким убористым почерком, что-то прочитал и покачал головой.

— Надеюсь, гере Рюмпель, я могу говорить с вами абсолютно откровенно?

Ничего себе вопрос! Кто я, и кто экзекутор? Мне оставалось еще раз заверить высокого собеседника в своей полнейшей преданности. По-видимому, его это вполне удовлетворило.

— Очень хорошо… Я хотел бы поговорить о вашем сыне, — он снова посмотрел на записи, — о Роне Рюмпеле.

Я внимательно слушал.

— Понимаете, гере Рюмпель, я сегодня имел удовольствие беседовать с этим… мальчиком и был немало удивлен его способностями… немало. Должен поздравить вас, искренне поздравить, вы воспитали для Владетеля прекрасного подданного. Затем я, как вы понимаете, поинтересовался его родителями, то есть вами, господин Рюмпель, и вашей супругой, Мартой Рюмпель. И, знаете, что? Меня заинтересовали некоторые факты. Вот, посмотрите, — он положил передо мной лист бумаги.

Я всмотрелся. Это был рапорт начальника Канцелярии в Тайную Стражу. Там гере начальник писал, что переписчик второй ступени Эрно Рюмпель является сотрудником безынициативным, малокомпетентным, не имеющим достаточной подготовки, с умственным развитием, соответствующим уровню «два минус»… Не знаю, что это за уровень, но, судя по общему тону рапорта, какой-то он до обидного невысокий.

Пока я читал, то все время ощущал тяжелый взгляд экзекутора. Но, подняв глаза, обнаружил на его лице вежливую и даже добродушную улыбку.

— Понимаете, гере Рюмпель, я просмотрел все документы, которые могут характеризовать вас и вашу супругу с той или иной стороны, — он показал на свитки, аккуратно сложенные на краю стола, — рапорты со службы, справки из Тайной Канцелярии, записки от Городской Стражи, даже доносы соседей. И знаете, что я обнаружил?

Я изобразил на лице живейшее внимание.

— Я обнаружил, что вы являетесь весьма и весьма посредственной личностью, — продолжал экзекутор, — именно — посредственной. В этом нет ничего недостойного, абсолютное большинство подданных Владетеля таковыми и является. Тем более, что вы — человек добропорядочный, в предосудительном поведении замечены не были, ваш образ мыслей достоин подражания, все сказанное мной в полной мере относится и к вашей супруге, но, — он внушительно поднял указательный палец, — но! Скажите, вы знаете, кто такой Леонидус?

Вопрос застал меня врасплох.

— Простите?

— Я повторяю, Рюмпель, вы знаете, кто такой Леонидус?

— Это… кажется… философ-максималист второго века. Мы проходили его в школе.

— Все верно… В школе… — Экзекутор наклонился ко мне и сказал громким шепотом, — а разве в школе изучали трактат «Об устроении мира»?

— Кажется, нет…

— Совершенно точно, нет. Однако я имел удовольствие обсудить несколько глав из него с вашим сыном. И, представляете, обнаружил достаточно глубокие знания и рассудительность. Вы читали Леонидуса?

— Нет…

Экзекутор откинулся на спинку кресла, словно удовлетворенный ответом.

— Я в этом не сомневался. Я считаю, что ваша супруга также вряд ли когда-либо разворачивала свитки с его произведениями. Но скажите, в таком случае, откуда у вашего сына подобные знания? Более того, я обнаружил, что, вообще, уровень развития ребенка значительно превосходит то, что вы могли в него вложить. Я повторяю: значительно.

Я молчал.

— Что же, гере Рюмпель, у вас есть какие-нибудь предположения? Вы вообще, понимаете, о чем я говорю?

Мне оставалось лишь развести руками.

— Ну что же, — спокойно сказал экзекутор, — вариантов не так много. Либо вы не тот, за кого себя выдаете, — он покачал головой, заметив мой протестующий жест, — я, правда, считаю это маловероятным, ваша биография на первый взгляд кристально чиста, и вы лично не вызываете подозрений… Естественно, будут дополнительные проверки, но опыт подсказывает мне, что они ничего не дадут… Либо, существует какой-нибудь еще источник знаний, неизвестный нам. У вас есть мысли по этому поводу?

— Нет.

— Ну что же… В любом случае, я сообщаю, что ваш сын, Рон Рюмпель, выбран мной для представления Владетелю и прохождения обучения в Башне Мастеров. Гере Рюмпель, что с вами?

Вероятно, он увидел, как изменилось мое лицо.

— Я понимаю, гере Рюмпель, ваши чувства. Это такая честь. Я хотел бы предупредить, что наш разговор не должен выйти за пределы этих стен. Выбор экзекутора является государственной тайной, личной тайной Владетеля. Я посвятил вас в нее только потому, что, после обнаружения несоответствий, хотел побеседовать с вами. Сегодня вечером я уезжаю, завтра утром буду в Столице, и после моего доклада Владетелю намерен вернуться за вашим сыном. Надеюсь, что такое благосклонное внимание Владетеля не вскружит вам голову? Вы ведь человек разумный и ответственный, правда? Итак, я могу рассчитывать на ваше молчание?

Что я мог сказать? Вопрос был излишним, такого рода просьбы экзекутора исполняются неукоснительно. А для желающих подискутировать отведен специальный участок на дальнем конце городского кладбища.

— Вот и прекрасно. Итак, вы поняли, никому. Даже жене. В первую очередь жене. Все, вы свободны.

На негнущихся ногах я вышел из кабинета. Голова кружилась с такой силой, что пришлось прислониться спиной к стене. Подскочил ставший невероятно предупредительным Плумкис.

— Что с вами Рюмпель? Вам плохо?

Я отстранил его руку, держащую меня под локоть.

— Все нормально, гере Плумкис. В кабинете гере экзекутора очень душно.

— Душно, что вы говорите, — воскликнул прислушивающийся к разговору первый вице-губернатор, — вот в таких условиях нам приходится работать! Гере экзекутор не жалеет себя, решительно не жалеет.

Мне пришлось выслушать его излияния. Оказывается, я был единственным чиновником, который вышел от экзекутора и не был сразу же подхвачен под белы ручки серьезными ребятами из Тайной Канцелярии. Правда, этой участи миновал также гере бургомистр, но его из кабинета попросту вынесли ввиду обострившейся болезни сердечной жилы.

Все происходившее потом практически полностью стерлось из памяти. Я с кем-то разговаривал, отвечал на вопросы, жал руки, хлопал по плечу, и все это время ухитрялся держать на губах широкую улыбку. Плумкис, почувствовавший неладное, отважно пришел на помощь, искусно отвлекая разговорами основную массу желающих пообщаться. В этот момент я испытывал к нему самую искреннюю благодарность. Еще помню, как вице-бургомистр, тяжело дыша, бегал на конюшню проверять, готовы ли к выезду кони из личной упряжки гере экзекутора.

Я пришел в себя у порога дома. Наступил вечер, солнце почти скрылось за горизонтом, и на небе одна за другой зажигались звезды. Прежде чем войти, я несколько минут собирался с духом, потом несильно толкнул дверь. Конечно же, она была не заперта. И, как обычно, обмануть Марту не получилось. Она сидела за столом и смотрела на дверь, словно ожидая моего прихода. Роник устроился рядом, что-то старательно рисуя на листе кусочком угля. Когда он рисует, у него такой забавно-сосредоточенный вид…

— Роник говорит, экзекутор с ним долго беседовал, — сказала Марта.

Я не был готов к ответу. Подошел к Ронику и через плечо посмотрел на рисунок. С бумаги на меня глядел черно-белый котенок, как две капли воды похожий на соседского Черныша. Я погладил сына по голове, словно не замечая требовательного взгляда жены.

— Экзекутор разговаривал с ними дольше всех, — в ее голосе зазвучали нотки, игнорировать которые я больше не мог.

— И о чем он тебя спрашивал? — я чувствовал фальшь своего вопроса и был готов провалиться сквозь землю.

Роник поднял глаза.

— Мы разговаривали о жизни. Он очень умный, этот дяденька. Он спрашивал о моих друзьях и о книгах. А потом мы поговорили о вас.

— О нас? И что ты сказал?

— Что очень вас люблю, — серьезно ответил Роник.

Марта заплакала. Со стороны могло показаться, что жена улыбается, но я-то знал, что она плачет — без громких рыданий и слез. Я еще раз погладил сына по голове и спросил как можно спокойнее:

— Роник, экзекутор спрашивал тебя о Леонидусе?

Марта испуганно ахнула, по-видимому, она подумала, что это какой-то знакомый Ронику человек.

— Да, папа. Помнишь, ты рассказывал о древних философах, мне стало интересно, и я взял почитать. Вон там, — он указал пальцем на полку со свитками старых книг.

— И что?

— Гере экзекутор похвалил меня.

Я смотрел на сына, старательно растягивая губы в улыбку. И не нашел ничего лучше, как спросить:

— Роник, ты поужинал?

— Да, папа.

— Тогда иди спать. Сегодня все очень устали. Ладно?

Он кивнул, послушно встал и отправился в свою комнату. Когда за ним затворилась дверь, Марта закрыла лицо руками и заплакала навзрыд. Я обнял ее за плечи.

— Наверное, я плохая мать… очень плохая. Но я не хочу, чтобы Роника забирали, не хочу.

Я сделал усилие и улыбнулся:

— Не бойся, никто его не заберет.

— Как же, — всхлипнула Марта, — он сказал, что с ним разговаривали дольше всех.

— Ну и что? Это же экзекутор. Роник же сказал, он расспрашивал о нас, верно?

Марта отстранилась от меня и перестала плакать.

— Верно…

— Ну вот. Он просто хотел узнать побольше обо мне. Я, все-таки, чиновник Канцелярии.

— Второй ступени, — заулыбалась Марта. Она умела быстро успокаиваться.

— Вот видишь… Я думаю, Роник не прошел. Жалко, конечно, но что поделаешь. Будем жить, как жили. Нам ведь хорошо вместе, правда?

— Конечно, хорошо! — Марта совсем успокоилась. — Будет очень обидно, если возьмут сына мясника. Его рыжая женушка такая дура!

Я снова изобразил улыбку, и на сей раз получилось вполне правдоподобно.

— Ну, возьмут, и возьмут. Не думай об этом. Ужинать будешь?

— Сейчас приготовлю, — захлопотала Марта.

— Нет, не надо… Ты сама хочешь?

— Нет…

— Я тоже. Иди, ложись, а мне еще надо посмотреть кое-какие бумаги. Ладно?

Марта встревожено посмотрела на меня.

— Что-то случилось?

— Нет, что ты, ничего!

Я встал, подошел к ней и пристально посмотрел в глаза сверху вниз.

— Марта, ты ведь очень устала сегодня, правда?

— Да, — прошептала она.

— Голова стала тяжелая, а глаза сами закрываются?

— Да…

— Прошлая ночь была бессонной, и теперь тебе так хочется спать?

— Да…

— Тогда иди, и ложись, я скоро приду. И спи до утра, завтра можно встать попозже. Тебе надо выспаться. Хорошо выспаться!

Я отвел взгляд. Марта вздрогнула, помотала головой, словно отгоняя наваждение, и сладко потянулась.

— Я хочу спать… Глаза так и закрываются… Пойду, лягу.

Конечно, ложись, — сказал я как можно ласковее.

Она встала, нетвердыми шагами прошла в спальню и закрыла за собой дверь.

Я опустился на стул и обхватил голову руками. Великий Создатель, за что мне это все?! Зачем ты хочешь отобрать у нас Роника? Зачем?!

— Папа, что случилось? — из двери детской выгладывало испуганное личико сына. Я и не заметил, что перешел на крик.

— Ничего, ничего, иди спать, — который раз за сегодняшний вечер я нарисовал на лице улыбку. Роник осторожно закрыл дверь.

Я смотрел на эту дверь в детскую, и чувствовал, помимо моей воли сжимаются кулаки и стискиваются до хруста зубы. Чтобы успокоиться, я закрыл глаза и несколько раз глубоко вздохнул. В голове пульсировала единственная мысль, вернее повторение слов, которые я сказал Марте — «не бойся, никто его не заберет».

***

С утра нас разбудил резкий стук в дверь. Полусонная Марта пробормотала, что, наверное, это молочник заявился ни свет, ни заря, накинула халат, прибрала волосы и отправилась открывать. Судя по быстрым шагам, Роник тоже выскочил из своей комнаты. Через минуту встревоженная жена заглянула в спальню и позвала меня. Я быстро оделся и вышел.

В прихожей стоял суровый десятник Тайной Стражи, а у двери переминались двое городских стражников в полном обмундировании — в шлемах, кирасах и алебардах. Оба были из соседнего квартала, и чувствовали себя явно неудобно в моем доме.

— Гере Рюмпель?

— Да, я… а что случилось?

Марта испуганно смотрела на десятника широко раскрытыми глазами. А тот сказал спокойно и весомо:

— Вы должны пройти с нами.

Я пожал плечами:

— Все-таки, что случилось? Я — чиновник Канцелярии…

— Второй ступени, — добавила Марта. Роник обхватил ее двумя руками и исподлобья снизу вверх глядел на незваных гостей.

— Нам это известно.

— Я арестован?

— Я не уполномочен об этом говорить. Вам все объяснят. Прошу вас.

Он повернулся, пропуская меня. Выходя из дома, я видел только огромные глаза Марты.

Мы так и проследовали до Серого Дома — строгого двухэтажного особняка, лишенного каких-либо архитектурных изысков — впереди десятник, я за ним, а сзади два стражника. По суете вокруг здания можно было понять, что случилось нечто чрезвычайное. На привязи у коновязи выстроились два десятка лошадей, у входа вместо одного стояли четыре караульных, а дверь не успевала закрываться из-за постоянно входящих и выходящих посетителей.

Я увидел чрезвычайно колоритную процессию — в сопровождении десятка стражников в Серый дом шествовал первый вице-бургомистр. Не шел, а именно шествовал, с гордо поднятой головой и независимым видом. И куда-то делась его одышка. Похоже, он чувствовал себя главарем бунтовщиков, плененным железными легионами Владетеля. Интересно, а как я сам выгляжу со стороны?

Поравнявшись, вице-бургомистр помахал мне рукой как старому приятелю. В ответ я сдержанно кивнул. Сначала стоит разобраться, что происходит, а уже потом демонстрировать дружбу с кем бы то ни было.

Мы поднялись на второй этаж и прошли к невзрачной двери, недавно покрашенной пузырящейся серой краской. В коридоре до сих пор ощущался острый запах олифы. Десятник постучался, открыл дверь и пропустил меня в кабинет, а сам остался снаружи.

За простым столом сидел капитан Тайной Стражи, я, кажется, раньше видел его рядом с кабинетом экзекутора. В комнате, кроме стола и накрепко прикрученного к полу стула, не было больше никакой мебели. Капитан, не поднимая головы, что-то писал. Это напомнило поведение экзекутора при моем появлении.

Наконец, капитан положил перо и посмотрел на меня.

— Ну, здравствуйте, Рюмпель.

— Здравствуйте, — осторожно ответил я.

Он буравил меня колючим взглядом.

— А вы хорошо держитесь, гере Рюмпель.

Я пожал плечами. Похоже, за последние несколько дней этот жест стал для меня привычным и естественным.

— Ну, ну, не стоит притворяться.

— Я не притворяюсь, гере капитан, — просто ответил я, — а теряюсь в догадках… Не понимаю, что происходит.

— Не понимаете? — улыбнулся капитан. Улыбнулся одними губами, а глаза оставались напряженно-серьезными.

— Совершенно не понимаю…

— Где вы были сегодня ночью?

— Простите…

— Я спрашиваю, — резко сказал капитан, — где вы были сегодня ночью?

— Дома… спал…

— С женой, разумеется?

— Да, конечно…

— А если с вами побеседует Ведун, — зловеще спросил капитан, наклонившись ко мне — то вы и ваша жена подтвердите, что спали дома?

— Конечно! — уверенно ответил я.

Капитан разочарованно откинулся на спинку стула. Ведуна, прошедшего Башню Ведунов, нельзя обмануть.

— Та-ак, ладно. Когда вы вчера пришли домой?

— Часов в девять, полдесятого… Простите, гере капитан, но что произошло?

Капитан сразу стал очень серьезным, и фальшивая улыбка исчезла с его губ.

— Сегодня ночью, по пути в Столицу, — сказал он, — был убит первый вице-экзекутор Генеральной Инспекции.