Третий Магистр

Кирилл Люков

Необычайные и захватывающие приключения бывшего космического полицейского в мире волшебства и его знакомство с представителями магического народа, которое привело к путешествиям по разным планетам и борьбе со злыми пришельцами.

Чёрная бездна… Звёздная пыль…

Холодом дышит В Е Ч Н О С Т Ь,

Переплетая С К А З К У и Б Ы Л Ь,

М И Г и Б Е С К О Н Е Ч Н О С Т Ь…

И. Тальков

Иллюстратор Владимир Николаевич Люков

Редактор Кирилл Владимирович Люков

Дизайнер обложки Кирилл Владимирович Люков

© Кирилл Люков, 2019

© Владимир Николаевич Люков, иллюстрации, 2019

© Кирилл Владимирович Люков, дизайн обложки, 2019

ISBN 978-5-4490-6622-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ЧАСТЬ I. ХРАМ

Жизнь — обман с чарующей тоскою,

Оттого так и сильна она,

Что своею грубою рукою

Роковые пишет письмена.

С. Есенин

«Ну вот, осталось совсем немного», — подумал Старик, опершись рукой о каменную колонну и тяжело дыша. Правда, впереди ещё подъём по лестнице, но ведь это всего лишь какие-то десять ступеней! «Ну, пора», — Старик поднял ногу и поставил её на первую ступень. Резкая боль пронзила спину, будто в позвоночник воткнули металлический шип. «Ничего, ничего, я сумею, смогу. Я должен…» — успокаивал он себя и медленно-медленно переставлял ноги. «В свои девяносто семь я не вправе ожидать от себя большего, но мне осталось совсем чуть-чуть. Умру, но выполню то, что должен!» Боги говорили, что отсюда совсем недалеко до Синей Двери, механизма, который спасёт его страну от позора. Да, совсем немного. Вот позади уже шесть ступеней. Последние усилия, и он опять отдыхает, прислонившись к стене Храма.

Почему Боги выбрали его? Последние годы Старик особенно недоумевал по поводу своей никчёмной и бессмысленной жизни. «Действительно, — думал он бессонными холодными ночами в своей убогой лачуге, — Зачем я живу? Сам я пользы не принёс. Потомства — и то не оставил. Оба сына погибли. Старший в 22 года, в бою с хоситами. Младший в 14 свалился в пропасть. Жена тоже умерла рано. Она… Она… Какой позор для страны, для народа! Скатиться до такого бесчестия — приносить людей в жертву!» Старик стал медленно двигаться вдоль стены. «Боги дали мне шанс всё изменить. Только бы добраться…» Вот и двери Храма. «Уфф… Нужно перевести дух…» Да, жизнь его была никчёмна; и он не понимал, почему дожил до 97 лет, в то время, как лучшие, талантливые, красивые умирают в самом расцвете! Где же справедливость? «Да где ж ей взяться в этом мире? Где она? Её нет! И не может быть в мире, где людей, ЛЮДЕЙ! приносят в жертву сомнительным божкам». Да, он был никчёмен, но теперь пробил его час. Ради него он жил, ждал 97 лет, и вот теперь Боги вспомнили о нём.

Вдруг он почувствовал холод в ногах. Холод этот поднимался выше и выше. «Смерть… Смерть, это ты! Нет, раньше я готов был умереть, но не теперь! Не сейчас; дай мне ещё немного жизни, чтобы добраться до Синей Двери. Я прошу лишь несколько мгновений…» Будто внимая его мольбе, холод медленно отступил. Слава Богам великого неба! Теперь-то уж он сможет. Вот уже и Алтарь, весь в липкой крови. Преодолевая отвращение, Старик оперся на него рукой. С улицы стал доноситься шум. «Неужели, — Старик испугался, — церемония уже началась? О, Боги, Боги! Неужели я так и не смог ничего изменить? Но нет, церемония длится долго, я ещё могу…» Превозмогая боль в спине и ногах, Старик медленно нагнулся. Отдышавшись, он нащупал кнопку под Алтарем и надавил её. Алтарь отъехал в сторону, и перед Стариком оказалась лестница. Ну что ж, вниз идти проще. И он зашаркал окаменевшими ступнями по лестнице. С передышками он добрался до последней ступени. Ему открылся коридор, в конце которого сияла синим светом Дверь. «Успеваю, успеваю…»

Внезапно он вспомнил один случай, который произошёл с ним лет пятьдесят назад на ярмарке в Кэрт-Лайке. Это была обычная история из тех, которые случаются на ярмарках: к нему пристала цыганка, предлагала погадать. Он уже не помнил, что она наговорила, какую-то обычную ерунду. Но ему на всю жизнь врезалось в память стихотворение, которое она прочла ему, когда он сказал, что он — подкидыш:

Цветы страданий, зла цветы

В осеннем мраке ночи.

Срывать их — счастье и беда,

Жестоко брызжет яд стеблей

На руку, что срывает зла цветы

В осеннем мраке ночи.

Безумие — такой цветок взлелеять:

Он, выросши, злом за добро

Втройне отплатит.

Никогда, ни до этого случая, ни после, он не слышал этого стихотворения, и почему-то никому о нём не говорил. Что-то потрясло его в этих строчках, они как будто что-то предрекали, но что? Может, то, что он делает сейчас? Недаром же он вспомнил эти строки? «Ну, что ж, я сорву этот цветок зла, — гордо подумал он, — Несмотря на то, что я еле держусь на ногах».

Как он вообще сумел пройти такое расстояние? Он уже несколько лет не выходил из дома, и вдруг… Он чувствовал себя так, словно пробежал кросс в пятьдесят лиг без остановок. Его сердце перенапряглось, но он знал, что оно выдержит ещё немного. Он подошел к Двери и тут, о Боги, он забыл! Забыл, что должен сделать! «Думай, думай, — говорил он сам себе, — Боги говорили, что нужно найти Синюю Дверь, войти и… что? Хмм, что? А!.. нужно опустить вниз рычаг. Да, да…» Старик вновь почувствовал приближение Смерти. Она, тихонечко ступая, подбиралась к нему. «А я всё-таки обманул тебя, — усмехнулся он, — Как только я войду туда — я умру, так сказали Они. Я успею только, если постараюсь, нажать на рычаг».

Старик был полон гордости. Гордости за то, что Боги выбрали его. Да и кого ещё они могли выбрать: все люди этого мира сошли с ума. Но он спасет их. Нужно только постараться. Он медленно поднял ногу и опустил её по другую сторону Двери. Ногу тотчас же охватил огонь, затем он весь погрузился в этот огонь. Он протянул руки и, нащупав рубильник, изо всех сил навалился на него. Рычаг с трудом поддался, и тут же Старика охватил холод. Но это был не наружный холод, снаружи по-прежнему был нестерпимый огонь. Этот холод шёл изнутри. Из недр его памяти…

…Он в незнакомом месте. Стреляет из бластера, отбиваясь от врагов. Вот только кто они? Вдруг кончается заряд бластера, и он с остервенением отбрасывает его. Он хватает какую-то трубу и замахивается ею, но тут его бьют сзади по голове. Тьма… Затем — свет; нерезкие, расплывчатые очертания людей в белом. Тишина. Боль. Холод. Холод охватывает его, ватным одеялом опутывает его мозг, память. Память… память… Нужно вспомнить…

Гул снаружи превратился в мощный рев. Но Старик его не слышал. Он уже вообще ничего не слышал, не видел, не чувствовал. Он был мёртв.

А в это время во внутреннем дворе Храма Верховный Жрец вырезал сердце очередной жертве. Ею был юноша, которому не исполнилось ещё и двадцати лет. Его родители не сидели дома, убитые горем, а стояли в первых рядах толпы, и приветственно орали вместе с ней. На глазах ещё живого, трепещущего юноши, Верховный Жрец откусил кусок его сердца, а остальное бросил в жертвенный огонь.

— У-у-у-у-у-у, — вопила толпа, — А-а-а-а-а-а… Да здравствует Император! Да здравствует Верховный Жрец! Да здравствует Великое Божество! Да прими ты нашу жертву! Да благослови нас! А-а-а-а… У-у-у-у…

Земля завибрировала под ногами толпы. Никто не заметил, как глаза Верховного Жреца вспыхнули кровавым дьявольским пламенем…