Сломанный клинок

Кирилл Корзун, 2020

Его жизнь определял Кодекс Самурая. Требования долга и чести безжалостны – утративший господина покрывает себя позором, смыть который можно лишь кровью, неважно – своей или врага. Последний из рода Хаттори делает свой выбор – путь воина продолжается. Путь познания и самосовершенствования, обретения себя и своего места в мире. Проклятье, довлеющее над его семьёй на протяжении почти пяти веков, вновь набирает силу. Древний враг возвращается из тьмы веков, дабы раз и навсегда поставить точку в распре двух кланов «ночных теней». Но только последние слуги Атлантов обладают истинным знанием о происходящем и, подобно опытному кукловоду, незримо влияют на события, преследуя одним только им известную цель…

Глава 4

Клан Во Шин Во настолько давно осел на русской земле, что некоторые его члены начали перенимать отдельные традиции этой страны. Для третьего наследника клана таковой стала та традиция, которой русские подобрали звучное и ёмкое определение — «опохмел». Только осушив полулитровую кружку капустного рассола, он кое-как смог прийти в себя после ночных возлияний и внятно ответить ожидающей распоряжений секретарше:

— Эмиссаров клана Луэн необходимо устроить со всеми удобствами. Я приму их в течение получаса.

— Будет исполнено, господин Сяолун, — бархатно прошептала опытная секретарша, по тону голоса уловившая состояние босса.

Такой предупредительный персонал был одним из плюсов работы координатором клана. Не самого крупного, не самого богатого в том разветвлённом конгломерате организаций, что представляли собой темные кланы Китая. И тем не менее достаточно влиятельного, подмявшего под себя абсолютно весь теневой рынок в данном регионе. Нервная и сложная работа для того, кому привычна схватка и упоение битвой, но необходимая для дальнейшего роста в иерархии. Третий наследник — это ни к чему не обязывающий и ничего не дающий титул, а вот к мнению успешного координатора прислушается даже глава клана. Должность обязывала взять ситуацию под контроль и извлечь из неё максимум пользы. Для себя и для клана.

Помассировав себе виски и накинув на иссиня-черное от татуировок тело халат, мастер ветра и гарант Договора Сяолун Во Шин Во озадаченно поскреб лысый череп, гадая, каким ветром занесло посланцев клана, с которым не пересекались никакие интересы его отделения. Взяв в руки бронзовый колокольчик, китаец трижды подал сигнал своим слугам, призывая их приступить к своим обязанностям. Перезвон ещё не успел утихнуть, как в двери прошла целая вереница служанок, несущих принадлежности для утренних процедур, и спустя полчаса, вновь ощущающий себя живым и здоровым третий наследник одного из темных кланов Китая неторопливо вошёл в апартаменты гостей.

— Приветствую вас на своей земле. Во имя единства Неба, Человека и Земли, — учтиво поприветствовал он ожидающих его троих мужчин, одетых настолько характерно, что их принадлежность к преступному миру Китая не оставляла никаких сомнений: кожаные куртки, украшенные узором из заклепок, яркие шелковые головные платки, военные ботинки и художественно рваные джинсы.

«Как гопники вырядились, — подумал Сяолун, неодобрительно прищурив глаза. — И это многое объясняет».

— И мы приветствуем тебя, господин. Во имя единства. — Гости почтительно преклонили колени. Старший из них, приземистый и немного неуклюжий боец с лицом крестьянина, бесхитростно начал выкладывать цель посещения, проигнорировав традиционную беседу о погоде:

— Господин Сяолун, глава клана Луэн отправил нас выполнить весьма важное для него задание. В качестве подтверждения моих слов и намерений клана Луэн, я вручаю вам это.

Не поднимая головы, посланник снял с шеи тонкую цепь с овальной пластиной и протянул её перед собой. Золото пайцзы матово блеснуло в приглушённом освещении комнаты, сверкнули изумруды и алмазы, из которых был выложен извивающийся среди иероглифов зелёный дракон.

Сяолун приблизился и почтительно принял предмет, являвшийся как верительной грамотой, так и индульгенцией на всё, что совершит владеющий им человек. Потому как это будет деяние всего клана Луэн, и отвечать за него будет именно клан, а не исполнитель.

— Пожелания Великого Зелёного Дракона услышаны. В знак дружбы между нашими кланами будет оказана необходимая поддержка вашим начинаниям.

Личная просьба главы дружественного клана стоила того, чтобы отнестись к ней более чем серьезно. Тем более такого клана, как Луэн. Их ещё называли «зелёными драконами» — за традицию боевиков с рангом наносить себе татуировки этого мифического существа. Очень сильный боевой клан, поставлявший услуги наёмников широкого профиля по всему миру. Помочь им сейчас означало благодарность в будущем. А отказаться от поддержки отряда таких вот профессионалов мог разве что глупец.

— Цель нашей миссии на данный момент проживает в этом городе. Поскольку этот регион находится в вашем ведении, мы бы хотели получить консультацию, господин, — старший группы немного помялся и извлёк из-за пазухи тонкую кипу распечаток. Приняв её от мужчины, Сяолун с интересом уставился на крупную фотографию формата А4, на которой был качественный портрет юноши в праздничном хаори. Единственное, что сразу его смутило, — юный возраст цели.

— Вас послали за школьником? — задал Сяолун уточняющий вопрос.

— Да, господин. По имеющейся информации, он обучается в какой-то военной школе на территории аристократического квартала.

— Княжеского квартала. Аристократы занимают другой район города, — поправил бойца координатор и помассировал пальцами виски, отгоняя подступающую головную боль. На этот раз куда более серьезную. — Могу я подробнее узнать о сути задания? Это похищение? Или ликвидация?

Княжеский квартал был зоной ограниченного доступа и повышенной безопасности. Проехать на его территорию было фактически нереально. Многочисленная и профессионально обученная служба безопасности, усиленная в случае вооруженных столкновений тяжелыми пехотинцами, тысячи датчиков и видеокамер, въезд по пропускам… А к безопасности учеников ВКШ русские относились настолько трепетно, что проще было пробраться на территорию военной базы, чем в эту школу.

— Господин, мы должны ликвидировать парня. Как можно быстрее, — коротко ответил старший группы убийц.

Голова Сяолуна перестала болеть. Все стало ещё хуже. Теперь она гудела и трещала под напором мельтешащих мыслей. Кто мог подумать, что всё окажется так сложно?!

— Мне понадобится кое-какое время. Вас устроят в гостинице и сразу сообщат, когда вы сможете приступить к выполнению задачи. До той поры не суйтесь за пределы нашей зоны ответственности. Вы получите полный доступ к информации, что удастся получить…

* * *

Жизнь несправедлива. Постигать неизбежную правоту этой мудрости мне доводилось всё чаще. Десяток неразрешенных проблем и сотня вопросов, способная озадачить кого угодно, сплелись воедино и сформировали событийный поток, вынырнуть из которого, чтобы глотнуть свежего воздуха, мне удавалось ценой гигантских усилий. И тогда начиналась ещё какая-нибудь хрень. Ну так, чтобы не расслаблялся.

— Может, ты хоть что-нибудь понимаешь в происходящем? — спросил я у столь же недоуменно глядящего на меня отражения. — Нет? Я так и думал. Толку от тебя никакого.

Мой собеседник в зеркале только озадаченно пожал плечами и скорчил недовольное лицо, услышав о себе столь нелестную характеристику. Крутанувшись вокруг своей оси, он вновь продемонстрировал непонятно откуда взявшуюся черно-белую татуировку — обвивающего тело ленточного дракона. К счастью, видел её только я и только в зеркале, где с недавних пор поселилось отражение моей не до конца прошедшей слияние души.

Дракончик недовольно зашевелился, словно почувствовал обращённое на него внимание, приоткрыл один глаз — его долгий пронзительный взгляд отливал золотом и не выражал никаких эмоций, кроме равнодушия. Клацнув челюстями, он заворочался, вновь укладывая голову на своё место — его голова выглядывала у моего отражения из-за левого плеча и устроилась на груди, возле сердца. Признаться честно, выглядело творчество неизвестного мастера очень и очень красиво. Вот только принять происходящее эта красота не помогала никак.

— Сумасшествие какое-то, — неверяще покачал я головой и, решив провести очередной эксперимент, попросил двойника: — Стой смирно и не корчи гримас хотя бы минуту, ты сможешь, это в твоих силах, вдруг получится.

Проповедь для пятилетнего ребёнка сработала на «отлично» — иначе взаимодействовать с «живым отражением» было бессмысленно, по развитию оно находилось именно на детском уровне. Смартфон негромко щелкнул, имитируя звук затвора старинного фотоаппарата, и продемонстрировал готовый оттиск бытия. Высокого качества, точный до невозможности, почти идеально, до самых малейших точностей, этакая гравюра действительности, беспристрастная и объективная. С него на меня смотрел растрёпанный полуголый подросток в больничных штанах с телефоном в руке. Ни следа татуировки и ни капли схожести с той позой, что принимало моё отражение.

— КСОООО!!!

— Неужели неудачное селфи стоит таких мук, Лео? Не отчаивайся, с твоей физиономией вообще непросто выглядеть хоть сколько-нибудь прилично, — заржал хорошо знакомый мне голос. Его обладатель не утруждал себя соблюдением приличий, каждый свой визит обставляя опустошительным степным набегом, ведя себя в лучших традициях скифских племён, надо полагать. И этот человек должен заниматься вопросами моего воспитания?! Что за несправедливость!

— Лёха, ты вообще знаком с термином личного пространства? Тем более в семь утра. У меня больничный, в конце концов. Я и так по уши в самостоятельном изучении кучи предметов, с названиями которых попросту даже не сталкивался никогда, — прошипел я, мангустом оскалившись на жизнерадостного старосту.

Однако коварный враг всё же решился и выглянул из-под маски моего лучшего друга. В открытую и непринужденно.

— Тебя выписывают, болезный. Нечего валяться, а то ишь, что удумал! Ну это я так, ректора цитирую. Сегодня у тебя крайний день в госпитале, вечером ты уже должен быть в общежитии. Там я уже всё решил, тебе там хоть сегодня можно появиться, а можно и не появляться. Поэтому туда мы только заскочим, чтобы переодеться и закинуть багаж. А после проследовать на торжественную встречу скоропостижно выздоровевшего товарища и отпраздновать его возвращение к суровым кадетским будням!

— Пристрелю гада! — шутливо бросил я, навскидку, почти не глядя прицелившись в него сложенным из пальцев «пистолетом» и пуская сжатый в капсулу импульс силы в короткий полёт.

— Промазал! — жизнерадостно констатировал Лёха и тут же негодующие взвыл: — Так нечестно! Ты что, рикошетом запустил? Я «доспех» уже вырубил! Больно же!

Ну, не больно. Тренировочная норма моего детства, там приложения сил разве что на качественную затрещину. Хотя да, с непривычки могло показаться болезненно. Ему будет полезно.

Сделав это заключение, я злорадно ухмыльнулся и наконец посмотрел на это рыжеволосое недоразумение. Староста привалился на мою кровать и с негодованием растирал пострадавший затылок. В руках, против обыкновения, не было ни одной папки с материалами для занятий.

— Ну так что, ты идёшь? Я, если что, для тебя же стараюсь. Социализация, то, се, налаживание двухсторонних русско-японских отношений, вербовка потенциального агента. Это ты меня вербовать должен, шпион недоделанный, — забурчал он, с ходу оседлав любимого «конька».

— Да понял я, можешь не стараться и не объяснять. Надо так надо.

Мой горестный вздох Лёха интерпретировал по своему мировоззрению и тут же выдал:

— Пафос позы не означает величия. Не выеживайся, Леон Хаттори, никто за тобой бегать не будет. И уговаривать тоже.

Умение достойно проигрывать в навязанной ситуации способно минимизировать степень потерь и последствий. Но иначе понять этих людей я попросту не мог. Их дружба походила на войну. Десятки психологических стычек при любом удобном случае, при любой мотивации, постоянное давление, ненавязчивое и незримое.

— Туше, господин староста, — почтительно поклонившись, я облачился в пижаму и вооружился зубной щеткой. — Если не возражаете, я продолжу утренние процедуры. Можете говорить, я услышу.

— Всё, не начинай ехидничать, Лео. Что за вредный характер! Буду к семи. Вещи собери заранее. Апельсины на столе!!! — проорал он, вихрем промчавшись по палате, и громко хлопнул дверью.

— Дурдом, — констатировал я, намазывая щётку пастой, и спросил: — Ну хоть теперь ты меня понимаешь?

Отражение грустно кивнуло.

Отражение.

Его появление стало моим избавлением. Слияние душ завершилось. А отражение появилось из-за переизбытка энергии в духовном теле, самопроизвольно сформировавшись в то, что со временем должно было стать моим фамильяром. Достигнуть подобного мне светило максимум к пятидесяти, а то и к шестидесяти годам, после упорных тренировок и бесчисленных медитаций. Во всяком случае, так утверждал тот трактат, по которому меня обучали с детства. Трактат, датированный серединой шестнадцатого века: «Наставление Дьявола». Наш величайший предок, Хаттори Хандзо, Они (Дьявол), воплощённый ужас врагов клана Токугава, завещал потомкам редчайшее из всех искусств — «охоту на демонов». К сожалению, после определенных событий часть труда была уничтожена. Я обучался по первым двум третям трактата, оставшаяся же часть безвозвратно исчезла пару сотен лет назад.

Трактат утверждал, что обзавестись фамильяром можно только после упорных тренировок по усовершенствованию духовного тела. Они мне были известны, и я даже посвящал им часть своего времени. Но этого было категорически недостаточно.

Также были признаки усовершенствования духовного тела. Здоровый дух подразумевает здоровое тело. Физическая составляющая подвергалась ежедневным точечным воздействиям изнутри. Я рос, развивался, обрастал мускулатурой — десяток килограммов мышечной массы равномерно распределилось по нескладному подростковому телу, выправив его до гармоничного развития.

Но всё меркло по сравнению с тем, что ко мне начала возвращаться сила.

Я не так уж и долго был отрезан от собственных возможностей, но это грозило затянуться на долгое время. После нескольких месяцев слабости и неуверенности появилась надежда. Сила возвращалась. Медленно, плавно, от занятия к занятию, прогрессируя с большим эффектом, чем когда-либо.

Дочистив зубы и завершив умывание, я по привычке аккуратно всё вернул на свои места и только после этого, хрустнув пальцами и небрежно встряхнув кистями, взмыл к потолку, используя слабый выплеск тьмы. Точечное приложение гравитации наложилось на прыжок и продлило его — кисти рук выбросили рой темных искр и, словно приклеившись к потолку, выдали ещё один импульс, менее продолжительный, скорее корректирующий.

Подтянувшись на руках, я рывком забросил ноги и закрепился ещё двумя «якорями». Если экономить силу, можно использовать три точки притяжения, а то и две, но мне надо было нагружать себя подобными тратами, чтобы тренироваться.

Распластавшись на потолке, мысленно поблагодарил уборщиц за чистоту в своей палате и не хуже аллигатора пополз ко входу и уже оттуда начал нарезать круги, периодически лазая и по стенам. Потратив на акробатику весь резерв, закончил утренние упражнения коротким боем с тенью.

Ноутбук призывно запиликал, неистово мигая и моргая индикаторами подключенных к нему сопряжённых устройств. Узнай Лёха хотя бы половину их настоящих функций, быть бы мне настоящим шпионом. Ибо аппарат для шифровки данных, например, у меня был из первокласснейших. И вообще наследство Леона меня привело в определенный экстаз.

Мой брат был шпионом. Да, юным и не до конца обученным. Куча теории, практики едва-едва хватило на сдачу первичных экзаменов на профпригодности. В общем, такое же дитя рода. Всё во имя и процветание. А теперь им стал и я. Мы — одно целое. А я обещал ему жизнь.

Вот расскажи это любому обычному школьнику и спроси: хочешь так же? Центнер высокотехнологичных приблуд и приключения! Развивающийся дар и редчайшие могучие техники! Опасные враги и сногсшибательные красавицы! Звучит, верно? А меня приводит в тихий ужас.

Я — Клинок Хаттори. Я — Око Хаттори. Двуединый и владеющий ипостасью, носитель древнего знания…

Осознание всего этого поставило волосы на моей голове дыбом. Я не герой. Ничего общего не хочу иметь с героями манги и аниме. Но пока всё именно так и получается…

* * *

— С каждым разом у тебя получается всё лучше и лучше, Лео. Пишешь ты довольно быстро, почерк больше не похож на каракули, хоть и не образчик каллиграфии, конечно, — комментировала Наташа написанный мной под её диктовку текст лекции, раскачивая ножкой в такт словам. Высокий плетеный стул, на котором она устроилась, стоял совсем рядом с моей больничной кроватью, и мы сидели лицом к лицу, занятые каждый своим делом.

Происшествие недельной давности многое изменило в наших взаимоотношениях и в первую очередь то, как мы обращались друг к другу. «Натали или Наташа — разумеется, когда это позволяют приличия», — сказала она мне, смущаясь своей собственной смелости и нисколько больше не напоминая ту строгую стерву-учительницу, что отчитывала опоздавшего на свой первый урок у неё ученика. Вообще очень многое изменилось в ней после того, как я её случайно спас. Да и спас ли? Мне до сих пор в это верилось с трудом, а вот Натали увидела в том случайном происшествии нечто большее…

Весь период моей реабилитации она приходила ко мне после своих занятий, чтобы подтянуть знания и умения своего неожиданного спасителя. Пара, а иногда и тройка часов наедине. Отношения учитель-ученик. Очередной урок как раз закончился, и я мог неприкрыто полюбоваться ей, устроившись поудобнее на больничной койке, ведь только это и было мне доступно. Хотя в разговорах я мог себе позволить гораздо большее.

Мой взгляд неторопливо, изучающе скользил по изящным линиям её стройных ножек, закинутых одна на другую и прикрытых до колена неизменной юбкой; перетекал выше, с тетради, устроившейся у неё на колене, на тонкие пальцы с перламутровыми коготками и выше, по открытым рукам, к воротнику блузки — две пуговицы, расстегнутые скорее неосознанно, из-за духоты, чем из флирта, открывали захватывающий вид, создавая довольно глубокий вырез, и я чувствовал, как краснею, поглаживая взглядом округлости её груди, утопая им в ложбинке между ними на пару с кулоном на тонкой цепочке. Уже не раз она застигала меня врасплох за подобным занятием, но молчала, только смущалась и отворачивалась, неизменно улыбаясь краешком рта. Одни только взгляды… Казалось бы, так мало, но сколько порой можно вложить в них чувств, сколько можно сказать из того, чего не передашь словами. Было бы желание. А уж с этим недостатка не было. Как и в препятствиях.

— Думаю, в наших занятиях больше нет столь острой необходимости. Твой врач сегодня сказал мне, что курс реабилитации окончен, отклонения и угроза здоровью отсутствуют, так что я буду рада вновь увидеть тебя уже в классе, — прозвенел хрустальный колокольчик её голоса в моих ушах, отвлекая от поедания взором её прелестей.

Эти слова навевали грусть. Сказка заканчивалась — не будет больше разговоров о жизни, литературе, поэзии и всей той романтической дребедени, раньше почти не интересовавшей меня, но столь увлекательных в разговоре с ней, не станет возможности подшучивать и разговаривать на равных, минуя условности. Тоскливо. Но не повод раскиснуть и начать ныть. Поймав её взгляд, я согласно кивнул и тихо, едва шевеля губами, сказал:

— Как я понимаю, наши встречи на этом закончатся? Мне жаль, Натали, ведь я почти увел тебя у него…

В который раз убеждаюсь, что если хочешь быть услышанным и выслушанным — надо говорить тише, чем обычно. А на женщинах, в силу их природного любопытства и мнения, что самое важное всегда говорится шепотом, этот прием работает безотказно. Она подалась мне навстречу, всем телом наклоняясь ближе, настолько близко, что аромат её духов, смесь жасмина и корицы, тонко защекотал моё обоняние. Расстояние между нами сократилось — не физическое, более абстрактное, в котором километрами измеряется близость и нежность, тяга и влечение. Внутренний счетчик зашкалило от хоровода искорок в зеленых омутах её глаз, сердце забилось чаще, вынуждая исполнить самое заветное желание из всех, что были когда-либо. Что-то между нами неуловимо изменилось, в мгновение ока перенаправляя движения наших судеб.

Когда она прикоснулась к моему лицу ладонью, проводя подушечкой большого пальца по губам, мир взорвался — первобытный грохот тамтамов пульса заглушил все звуки, отсекая лишнее и ненужное, в мыслях не осталось четкости, лишь безумный коктейль страсти и желания. Но мой порыв был остановлен её второй рукой — она оттолкнула меня обратно, усаживая на кровать и влепила пощечину. Хлесткую, звонкую, увесистую, как подача чемпионки мира по волейболу, не иначе.

— Не понимаю женщин. Сказывается недостаток опыта, — пробормотал я, держась за пылающую щеку рукой и глупо улыбаясь. А Наташа заплакала, откинувшись на стул — молча, без всхлипов, роняя слезы одна за другой и комкая край юбки в пальцах. — Объяснись, а то я уже совсем ничего не понимаю. Что это было? Теперь ты плачешь. И виноват я, больше некому. Гениально…

На то, чтобы овладеть собой, ей понадобилось всего несколько секунд, вот только вместо подруги на меня взглянула другая женщина. Я её такой видел только раз, но мне так понравилось!

— Ты сходишь с ума… И меня утащить за собой пытаешься. Нам нельзя, нельзя, пойми ты уже наконец!!! Тебе всего семнадцать! — она старалась чеканить каждое слово, пряча обуревающие её чувства под маской, но и у неё, видимо, было недостаточно опыта в подобных делах. — А мне двадцать пять! Я не твоя ровесница!

— Знаю. Так проблема только в возрасте? — вопросительно изогнув бровь, поинтересовался я, не дожидаясь паузы, и схлопотал вторично, уже по другой щеке. Уворачиваться было лень и преступно, поэтому пришлось снова зашипеть от боли, смириться с минусами в её воспитании и продолжить: — Значит, проблема не только в нем. Это я тоже понимаю. Я тебя…

— Замолчи! Не говори сейчас ничего!!! — шёпотом закричала Наташа, порывисто вставая из кресла и зажимая мне рот ладонью. Осознав, что вырез её блузки как раз напротив моих глаз, учительница стушевалась и села на кровать, рядом, лишь бы избежать того чувства неловкости, что тут же захватило её и вынудило залиться яркими красками смущения, неловкости и кое-чего ещё. Мы молчали. Наташа говорить не хотела, а я не мог, и продолжалось это где-то с минуту, пока она не убрала руку, оставив на губах легкий привкус своей кожи…

— Ты сошел с ума. Я боюсь тебя. Боюсь того, что ты делаешь со мной, твоих ухаживаний и флирта. Я замужем, чёрт возьми! — дрожащим от волнения голосом объясняла она, с каждым словом говоря о том, что мне лично казалось невозможным. И теперь, когда оказалось, что обладание ею вполне реально…

— Но ты не счастлива, — слегка надавил я, отслеживая её реакцию.

Девушка вскинулась, ощутимо разозлилась и коротко отрезала:

— Это тебя не касается!

— Хорошо, — я покладисто согласился и переплел её пальцы со своими. — А что касается? В какую часть своей жизни ты можешь мне пустить?

— Не могу. Нельзя, — отрицательно качнула она головой, впрочем, отвечая на ласку пальцев. Так и сидели — молча, держась за руки и гипнотизируя друг друга, пока… Её дрожь передалась и мне. Волнующая, трепетная дрожь сладостной истомой поселилась в наших телах, стирая только что очерченные границы.

Момент, когда мои губы отыскали ответ на мучивший меня эти дни вопрос, мне не запомнился. Шквал ощущений, эмоции, помноженные на неопытность и гормональный шторм, смыли всё, погребли под яркостью впечатлений и образов. Пряный аромат её тела, бархатная на ощупь кожа, каскад захлестнувших меня волос, стоило ей чуть-чуть наклониться, укладывая меня на лопатки и… всё закончилось. Она сбежала, оставив меня лежать на кровати и познавать, каким разным на вкус бывает первый поцелуй любви. И возможно, последний. Той любви, что принято называть горячей юношеской влюбленностью. Слишком горячей, неразумной, откровенно незрелой. Я это понимал. Это понимала Наташа. И мне тогда казалось, что нас обоих это устраивает. Будущее должно было всё расставить на свои места.

Возможно, именно пункт «сногсшибательные женщины» хоть немного примирял меня с окружающим меня кавардаком. Ведь надо было как-то жить дальше.

* * *

— Эй, болезный, ты куда намылился?

Жизнерадостный вопль от дверей палаты исходил от пунктуально, ровно в семь вечера, ворвавшегося в неё вихря в форме курсанта ВКШ, ходячего бедствия и моей личной няньки, в обязанности которой входило подтягивать меня по учебе и заниматься интегрированием одного неудачливого и нелюдимого иностранца в общество.

Полутораметровое (и это в прыжке) недоразумение с подвижным, чуть ли не пластилиновым лицом, россыпью конопушек и копной рыжих кучеряшек поневоле заставляло вспомнить, что ещё в средние века рыжих жгли на кострах. Вспомнить с тоской по ушедшим временам!

Пока я одевался и собирал вещи, этот наглый тип успел пристроить свои худосочные телеса на кровати и почти уснуть. С искренним наслаждением наподдав по её ножке ногой, я заржал, наблюдая, как он вскакивает и вытягивается по струнке. Рефлексы курсанта порой въедаются в подкорку мозга настолько сильно, что тело реагирует гораздо быстрее разума.

— Не высыпаешься? — спросил я сквозь смех.

— Да куда там. Витар гоняет на физподготовке, как будто завтра война, лекции и лабораторные без конца, а тут ещё и ты, — отмахнулся Леха, зевая во весь рот. — Ты чего копаешься так долго? Выписка уже полчаса как состоялась. А на дворе почти вечер. Не успеем ведь! Я ведь просил собраться заранее!

— Мундир не могу застегнуть, — признался я и замолчал, не зная как объяснить получше. — Ксо! Пуговица отлетела!

— Надо хоть научить тебя материться, что ли, а то эти твои японские матерки… Не знаю, то ли смеяться, то ли плакать. Значит, мне не показалось, ты за время реабилитации прилично набрал в весе. Тебя чем кормят? — староста обошел меня вокруг и утвердительно кивнул, словно соглашаясь с внутренним собеседником: — Точно! На тебе ставят опыты! Тебя ж не жалко, как ниппонскоподданного! Я так и знал, что этим медикам нельзя доверять.

Я тут же съехал на то, как меня тут лечили и кто. Доктора на самом деле были мэтрами своих профессий. Собрали как конструктор «Лего», даром что для этого администрация школы специально пригласила целителей князя-покровителя данного учебного заведения. А дальше начались их поначалу непонятные мне танцы вокруг моей тушки.

Я — одаренный, ранга «ветеран». Официально, разумеется. До «выгорания». Род Хаттори достаточно древний, чтобы иметь собственное камонтоку и высокий уровень наследственности в передаче могущества потомкам, чего я не избежал. Реальные умения и энергетика еще в четырнадцать достигли моего потолка на ближайшие лет десять, как утверждали все специалисты, гарантируя прорыв на следующий уровень примерно к двадцати пяти годам. Учитель в двадцать пять! А после «выгорания» максимум, что мне грозило, — ранг воина. Но после клинической смерти наступили неожиданные изменения.

Меня просветили чуть ли не насквозь, собрали кучу анализов и клятвенно, подтвердив слова силой, пообещали предоставить оригиналы материалов исследования. Тот дядька, что руководил консилиумом, вообще намекал о двух молодых учёных, готовых присягнуть новому владетелю, дабы на правах личных целителей иметь возможность изучать обнаруженный ими феномен.

Зашифровав неизвестную аномалию кучей сугубо медицинских терминов, мы договорились отложить этот разговор до лучших времён.

— Я готов! Пора сваливать из этого царства шприцов и пробирок! — блеснул я домашней заготовкой, уводя разговор в другое русло.

— С идиомами у тебя хорошо. И со сленгом. А вот с нецензурной бранью надо поработать. Обогатить лексикон. Заведем тебе блокнот специальный, для записей, дабы перлы народной мудрости не прошли мимо ушей бесследно и незамеченными, — забубнил он себе под нос. — Кстати, я тоже хочу, чтобы на мне такие опыты поставили. Куда писать заявление на прием, не знаешь?

Эта его черта мне импонировала настолько, что из-за неё, собственно, мы и сошлись накоротке так быстро. Его неиссякаемый оптимизм и неплохой юмор скрасили совместные занятия лучше, чем что бы то ни было. А если вспомнить домашнюю еду, контрабанду из сигарет и плеер, которые он мне притаскивал, то ему уже памятник надо было ставить. Странные они были, эти скифы-кочевники, раз у них такие противоречивые потомки.

Леха вдруг встрепенулся и хитро посмотрел на меня, явно желая что-то ляпнуть. Я смилостивился над ним и приготовился:

— Говори уже, не тяни кота за причиндалы.

— Тут поступило предложение. В массы. Не от меня, сразу говорю. Памятник хотят воздвигнуть, в честь спасителя первой красавицы школы…

Памятник?! Написанные на лице чувства послужили нехилым таким ускорением для старосты, и он затараторил:

— Ты ведь одиозная личность. Иностранец, весь такой таинственный, раненый герой. Хотя на самом деле их интересует другое. Видел я этот проект, когда они подписи собирали. Древнегреческий стиль, а значит, Наталья Александровна там будет… ай! Ты чего дерешься? Тоже мне защитник чести и достоинства… ай!!!

— Балабол ты потому что, Лешенька, — ответил я, прицеливаясь для третьего силового подзатыльника. — А может, лучше в глаз?

— Не надо. Леша хороший, — захохотал он и свинтил от меня по коридору, промчавшись прямиком к регистратуре.

Медсанчасть в ВКШ была вполне себе полноценным госпиталем. Многие занятия приводили к разного рода травмам, вплоть до тяжелых, и обстановка была соответствующая, то есть всё включено. Бюрократия подразумевалась априори, в чем я убедился, подписав целую кипу непонятных документов об отсутствии претензий и прочих нюансах медицинского делопроизводства. Ситуацию ехидно комментировал Леха, забалтывая между делом симпатичную медсестру и одаривая её шоколадками. Тремя подряд. На третьей она сдалась и милостиво урезала количество бумаг вдвое, начеркала номер телефона на бумажке и, на прощание, игриво расстреляла рыжего Казанову из серых глаз. И признаться честно, я хотел бы обладать подобным умением.

* * *

Басовитое урчание движка Лехиного автомобиля внушало уверенность и спокойствие — казалось, что мы сидим внутри огромного механического зверя, заботливого и внимательного к нашим желаниям, быстрого и при этом безопасного. Умение британцев создавать такие чудеса автопрома, как RangeRover Velar, неоспоримо и непревзойденно, а мой товарищ оказался довольно опытным водителем. Поездка по городу превратилась в увлекательное и комфортное путешествие. Прожив в Сибирске довольно долгое время, я так толком и не видел этого города.

Вид из окна авто открывался шикарный и во многом непривычный после Японии.

Нет, отбросьте сразу же всю азиатскую экзотику, дело не в ней. Привыкнув к тому, что город — это скопление коробок из бетона, металла и стекла, а в богатых кварталах в основном расположены особняки с приличной прилегающей территорией, я был не готов к обрушившемуся на меня великолепию: широкие улицы с просторными тротуарами, вымощенными цветной узорной плиткой из камня; невысокие, максимум в пять этажей дома, выстроенные в роскошном имперском стиле, с коваными оградами и лепниной, с черепичными крышами и огромными окнами; множество разномастно одетых людей, неторопливо идущих куда-то по своим делам. Провинция, одним словом. Не глухой таежный угол, как презрительно называли подобные места в стольной Москве, а провинция великой империи Рарогивичей, достаточно просвещенная и не тронутая уродливыми идеями современности. И ведь я почти всё это видел, ночной вариант, так сказать, но разница была ошеломительной. Два абсолютно разных мира.

Сибирск был достаточно старым, имел несколько веков истории и занимал важное место в — экономике Российской империи — его удачное расположение на пересечении торговых путей поневоле сделало его идеальным местом для встреч, переговоров и заключения сделок. Полноводная Обь, на обеих берегах которой он раскинулся, питала своими более мелкими артериями всю Южную и Западную Сибирь, делая земли более доступными для освоения и не только. Город был богат. Неприлично богат.

Во многом это было заслугой князей Морозовых, стоявших у истоков основания и безраздельно властвовавших долгие века. Единственный небоскреб, этакая башня власти, принадлежал княжескому роду и тоже не особо выбивался из стилистики века девятнадцатого, что в общем и целом создавало всему городу притягательный флер древности и загадочности.

В тот момент мне вообще показалось, что на этих улицах вполне реально встретить людей из прошлого. Во всяком случае, произойди это со мной, я бы не удивился. Однако двадцать первый век и его достижения смотрелись на фоне всей этой старины довольно органично, не чужеродно, придавая некую толику обаяния. А теперь представьте всё обозначенное — только припорошить снегом, украсить витиеватыми узорами инея и изморози. И перед моими глазами вставала самая настоящая сказка…

Леха упорно молчал всё то время, пока мы ехали, полностью сосредоточенный на управлении своим зверюгой. Я отвечал ему тем же, благодарный за редкие минуты тишины в его компании. Тем более что все мое внимание занимал пейзаж за окном. Довольно неожиданно закончился деловой квартал — строгие здания из кирпича с эмблемами торговых домов и гильдий уперлись в набережную, но наш путь пролегал не вдоль нее, а ещё дальше, на другой берег.

Прибавив скорости, староста вырулил на эстакаду разводного моста, заставив меня восхищённо прилипнуть носом к окну — словно на низком, бреющем полёте мы пронеслись над широким руслом реки, над шумящей и бурлящей стремниной могучего, неукротимого водного потока, несущего в себе гигантские глыбы льда. Прежде чем я успел задать вопрос, куда же именно мы направляемся, замаячили характерные островерхие, чуть вогнутые крыши и развевающиеся на ветру флаги с извивающимся на них драконом.

Китайский квартал. Полуофициальный центр теневой экономики всего региона, живущий и работающий с высочайшего соизволения династии Морозовых, место, где частично переставали действовать законы империи.

— Чем дальше, тем страньше и страньше… — пробормотал я, бросив заинтересованный взгляд на Соколова и внутренне подобрался, готовясь к неприятностям. Территория темных кланов не сулила лично мне ничего. Но в таком месте гром может грянуть среди ясного неба…