Пьющие чудо

Кирилл Князев, 2013

Дамы и господа! Добро пожаловать в Канву. Только здесь у вас появляется шанс прожить вторую жизнь, подзаработать, пережить невероятные приключения, влюбиться, не боясь за репутацию… и умереть столько раз, сколько захочется. Конечно, за это придётся заплатить Канве. Ну да это будет не скоро, и совсем не больно. Итак, бескрайние леса, кишащие зверями, дикари, золото, Чудо, города и замки – а может быть и собственная уютная ферма, о которой вы давно грезите! – всё это ждёт вас. Осталось только закрыть глаза. И узнать, насколько вы больны.

Глава 2, часть третья

Канва иллюзорна ровно настолько, насколько ты позволяешь ей таковою быть.

Из блога Ткача

Мне на коротком веку приходилось видеть всякое. Мерить на себя разные личины, на собственной шкуре испытывать боль самых разных вкусов и оттенков. Без хвастовства. Но так сложилось, что пленным я стал первый раз.

В Канве невыгодно брать врага живым. Иллюзорщику слишком просто вернуться в родной мир.

Конечно, если держать его, подпитывая постоянными страданиями — может что-то и выйдет.

Честно говоря, это меня и напугало больше всего.

Фрики хмурятся, напряжённо буравят нас антрацитовыми глазками. Острия копий в опасной близости от наших тел. Кажется, ещё немного — импы сорвутся. Для нас это неплохой сценарий. Лучше так, чем заживо гореть на костре.

Но судьба распоряжается иначе.

Толпа маленьких воинов колышется: к нам, расталкивая бойцов, выходит крепкий имп. Мускулистый, покрытый вязью татуировок. По нечеловеческом лицу пролегает отвратительная змея шрама. Одного глаза у предводителя фриков не хватает.

Он какое-то время шевелит тонкими губами, скаля жёлтые зубы. Видно, успел подзабыть человеческую речь. А может, и не знал никогда. С демографией у абсолютников проблем нет. В отличие от иллюзорщиков.

— Твоя, — наконец выговаривает он хрипловато-рычаще, — везёт. Твоя есть иметь большой удача.

Фрик тычет в мою сторону пальцем.

Неожиданно. Интересно.

— Мы убей твоя, и насмейся над твоя кости. Но шаман желай говорить. Шаман будет говорить. Твоя — слушай.

— Хорошо, — киваю. — Мы открыты для диалога.

Из-за широкой спины вождя к нам выходит ещё один имп. Этот куда старше соплеменников. Я бы даже сказал — старее. Тут дело и в старческой сутулости, и неуверенной походке. А ещё — в умных, почти человеческих глазах. Одет шаман вычурно: мешковатая роба, увешанная перьями, черепами мелких зверьков. На голове — очень интересная лисья шапка. С несчастного животного содрали шкуру, но череп не тронули. Кажется, что лиса впилась клыками в космы импа, да так и осталась висеть, защищая рыжим мехом горбатую спину.

Ещё интереснее. Дело не в наряде. Подобным образом вполне может одеться любой знатный фрик. Просто шаманы у абсолютников — молодые, сильные. То ли умудряются поддерживать себя в тонусе, благодаря хитростям канваплетения. Или ещё проще: играет роль борьба за власть. Шаманский жезл должен быть в руках сильных, умелых.

Но этот фрик не просто стар. Он древен, как дубы вокруг Кышевой башни.

Иссушенные временем руки сжимают длинный, резной посох.

Шаман без страха подходит ко мне, и — о чудо! — импы в страхе расступаются. Надеюсь, Дану хватит ума приструнить Хомяка. Если уж фрик чего-то боится, иллюзорщику не стыдно этого стеречься.

— Старатель? — хрипловато спрашивает шаман. Он смотрит куда-то сквозь меня.

Я секунду размышляю, прикидывая, говорить правду, или нет. Решаюсь открыться — ложь загадочный имп наверняка почует.

— Да, — отвечаю.

— Имя твоё созвучно с этим? — спрашивает шаман. Он бережно гладит рукой лисий череп, покрытый линялой шерстью.

— Можно и так сказать, — отвечаю.

Шаман задумчиво кивает. Удивительно: русская речь даётся ему безо всякого труда. Разве что проскальзывает едва заметный восточный акцент. При жизни фрик был кем-то с Дальнего Востока? Что ж, всё может быть.

— Это хорошо. Для нас всех, — говорит имп. — Вы, люди, куда-то спешите.

Это не вопрос. Утверждение. Поэтому я не отвечаю.

— Молодость и спешка, — вздыхает шаман. — Я… дам то, чего подобные мне, обычно, не дают подобным вам. Я предлагаю вам право выбора.

Мы переглядываемся. Данил заметно нервничает. Над верхней губой выступили капельки пота. Руки чуть подрагивают: друг готов к бою. Аня, напротив, отрешённо-спокойна. И Хомяк, явно не осознающий всей немыслимости ситуации, осматривает фриков по-мальчишески заинтересованно.

Мне тоже весело. И немножко жутко. Кому расскажешь — не поверят. Импы, берущие в плен иллюзорщиков почти у стен Столицы, фрик, предлагающий выбор.

— Итак, вы сейчас можете отправиться по делам, — продолжает старик. Он поднимает к небу указательный палец. — Но! Вы будете… ты, старатель, будешь должен мне. Должен жизнью. И, как только дела будут сделаны, вернёшься. Один, или с другими… людьми. Неважно. Мы будем говорить.

— Говорить? — переспрашиваю. — О чём?

— Поспешность, — морщится шаман. — Молодость. Не перебивай, че-ло-век. Да, мы поговорим. А потом ты будешь думать. Или же сейчас наши воины убьют вас. Ты знаешь, что это не страшно. И тогда говорить мы не будем. И думать — не придётся.

Киваю. Да, и на встречу мы неизбежно опоздаем. Но чёрт с ней, со встречей. Когда рядом творится такое…

Я размышляю, закусив губу. С одной стороны, самое время атаковать. Отдохнуть денёк на Земле. Работу мы успеем найти. Месяц поголодать — не страшно. С другой, чувствую, что сейчас мы коснулись какой-то страшной тайны. Мистики, можно сказать.

Происходит невозможное: шаман, чьё могущество исходит от Чуда, хочет поговорить со Старателем, Чудо убивающим. О чём говорить врачу и убийце?

Фрики мне, по сути своей, неприятны. Я для фриков — хуже чем Гитлер для землян. Отвратительнее червя-паразита. Если шаман импов готов идти на уступки… это что-то да значит.

— Мне нужно посовещаться с друзьями, — говорю. Стараюсь держать руки на виду. Обидно, если такая встреча окончится банальной дракой.

Кажется, второй раз в жизни я сумел прикоснуться к чему-то таинственному, запретному. Первый раз это чувство посетило меня, когда я провалился в Канву. Затем сказка обратилась увлекательной работой. Иногда — рутиной. Даже самые поразительные вещи стали обычными. И вот снова иллюзорный мир щелкает меня по носу, преподносит сюрприз.

Шаман молчит. Чёрные губы его разъезжаются в усмешке.

— Нет, старатель, — произносит он спустя минуту раздумий. — Это выбор одного человека.

Я закрываю глаза. Что делать? Поддаться Канве, или махнуть на всё рукой, оставить как есть? Жизнь будет течь сквозь пальцы, пока я не сойду с ума, или не стану абсолютником.

Взвешиваю все за и против. На одной чаше весов — моё благополучие. На другой — благополучие друзей. Я не желаю друзьям смерти. Не хочу, чтобы Аня, мальчик по прозвищу Хомяк, и мой лучший друг испытывали предсмертные муки. Не хочу новых шрамов на их телах.

— Хорошо, — выдыхаю я. — Мы поговорим, когда дела будут завершены.

Шаман понимающе кивает.

— Иного я не ждал от иллюзорщика с подобным именем, — со вздохом произносит он. — Идите с миром, лю-ди.

Импы один за другим исчезают в зелени рощи. Грамотно прикрывают ослабленный тыл. Мы стоим, боясь шелохнуться. Так, пока лишь следы на земле от десятка копыт, и неприятный запах немытых тел не остаются жёстким напоминанием о реальности произошедшего.

— Мне это не нравится, Фокс, — сдавленно произносит Данил.

Я полностью согласен с другом:

— И мне. Но что поделать?

* * *

Продолжаем путь в полном молчании.

Оборачиваюсь, задумчиво смотрю на земли Кыша. Над серым шпилем башни клубится едва заметная струйка дыма. То ли экспериментирует с чем-то, то ли вправду собрался пытать фриков. Элементалисты — люди, в большинстве своём эмоциональные, решительные. Взбрела в голову какая чепуха — тут же реализуют.

Сложно их упрекнуть в расторопности. Когда мир вокруг тебя становится податливым, как глина, начинаешь смотреть на вещи иначе.

Может быть, поэтому стихийники раньше других уходят к абсолютникам.

Мимо нас проплывает огороженный невысоким каменным забором роскошный персиковый сад. Воздух пропитан сладким ароматом фруктов. До нас доносятся приглушенные голоса: работа кипит вовсю.

Качаю головой. Не очень-то разумно выращивать сладкое так близко к границе. Из лесов за вкусным прийти может всякое. Хотя огородники тоже не дураки, наверняка предприняли какие-то меры.

— Интересно, — говорит Хомяк, оттягивая лямку рюкзака. Устал, бедолага. — Что им надо было от нас? Ну, фрикам?

— Не от нас, — поправляет его Дан. — От Фокса.

Молча смотрю под ноги. Подошвы поднимают облачка пыли, пачкают без того грязную обувь.

— Хорошо, — с ноткой грусти говорит Хома. — От Фокса?

Мальчишке обидно, что не он в центре назревающего приключения. Но возможность прикоснуться к тайне всё равно будоражит молодую кровь. Эх, знал бы ты парень, какой синоним «приключениям». Неприятности.

Хотя вряд ли осознание простой истины убавило бы пыла. Сам недалеко ушёл. Вроде бы и страшно, и — интересно.

— Тут можно бесконечно гадать, — задумчиво говорит Дан. — Он старатель. Старатели, не смотря на… специфику работы, могут пригодиться даже фрикам.

— Как?

— Враждебное племя усмирить. Не получается у импов прогнать вредных соседей войной, прогонят, лишив их Чуда.

Я пожимаю плечами:

— Не обязательно, — говорю. — Может, просто хочет разведать новое место силы. Понимает, что ввязываться в чужие войны я не горю желанием. Шаман у них умён. Не видел ещё таких.

Аня хмыкает:

— И много шаманов ты видел?

— Порядочно, — отвечаю. — Обычно — недолго. Сплетённые пряхами узоры с ними без труда справлялись. Но этот силен. От него так и пышет уверенностью.

— Уверенность — ещё не признак силы.

— Боюсь, что здесь ты неправа, — говорю. — И ещё кое-что. Дан меня понял, наверное.

Данил смотрит на меня, хмурится.

— Кыш? — спрашивает.

— Да. Рановато мы приняли дар. Это племя просто так с его земли не уберётся.

— Ну так и шкуру мы оставили в башне, — говорит Данил. — Не получится у тебя убедить коротышек — Кыш останется при своём.

На смену приятной тени сада приходит опалённая солнцем дорога, проложенная вдоль недавно убранного кукурузного поля. Земля топорщится сухими иглами стеблей. Невдалеке, искажённый маревом, виднеется небольшой посёлок.

В Канве не бывает месяцев сбора урожая. Как посадишь — так и соберёшь. Рай для фермера. Поэтому не бывает здесь голода, в пище недостатка нет. И стоит она по земным меркам сущие копейки.

Есть и свои минусы, конечно. Рацион иллюзорщика, в основном — овощи да фрукты. Мясо дорогое, огородники специально взвинчивают цены. Но эта беда редко касается бродяг. Для нас охота — дело привычное. Тем более с возможностями, предоставленными пряхами, она превращается в развлечение. Это дома охотники неделю выслеживают добычу. Здесь фауна встречается плотнее, есть также специальные свистульки, приманивающие добычу.

Сиди спокойно на месте. Свисти. Кто-нибудь да придёт. Главное, в случае чего, суметь унести ноги.

Не жизнь — рай. Это расхолаживает. Сейчас меня словно из душной бани выкинули на мороз, окунули головой в холодную воду. Я вдруг осознал, что есть вещи в Канве, с которыми напрямую лучше не сталкиваться.

Если тобой интересуется фрик — спокойной жизни не жди.

Данил протягивает Анне карту.

— Долго ещё? — спрашивает.

Аня внимательно изучает бумагу.

— Нет, — говорит, — здесь рядом.

— Озеро десяти серебряников, — догадываюсь я.

— Как?..

Смеюсь:

— Очень просто.

Когда-то давно озеро было местом удивительным. Не побоюсь сказать — волшебным. На дне располагался источник силы, с необычными свойствами. Чудо воздействовало на романтические чувства людей. Всякий иллюзорщик, находившийся поблизости, вдруг осознавал себя влюблённым. Начинал понимать, кто ему по-настоящему дорог. Поговаривают, что заблудившиеся в Канве сыновья и дочери после недолгого контакта с Чудом возвращались домой, к родителям. Начинали звонить позабытым бабушкам и дедушкам. Или, если таковых уже не было, со светлым чувством посещали могилки близких.

Другим, не имевшим романтических привязанностей, или сохранившим в семье мир, являлись образы тех людей, кто любит, или станет любить их искренне.

Совсем уж прожжённых прагматиков Чудо просто настраивало на благодушный лад.

Озеро прозвали Храмом Амура. И впрямь, на берегах возвели небольшую часовенку. Здесь же поставили беседки, скамеечки. Говорят, это было местом уединения множества влюблённых. Сотни хороших и не очень людей обрели благодаря Чуду счастье.

Старатели озеро любили, берегли, кто-то даже влился в общество жрецов, живущих под аурой доброты.

Но в любом стаде найдётся паршивая овца. Так уж вышло, что среди нашей братии таких овец немало. Жажда наживы лишает не просто разума — души.

Группа старателей под покровом ночи атаковала храм. Жрецы был оглушены, либо убиты. Воры погрузились в кристально-чистые воды, достигли дна, и выкачали из источника всё, что смогли. Показательно: им удалось добыть всего-то десять монет серебра низкой пробы.

Почему — никто не знает. Может быть, Чудо было на последнем издыхании. А может, над ворами подшутила сама Канва. Чувство юмора у неё отменное.

Это случилось шесть лет назад. Теперь место называется Озером Десяти Серебряников. Чудес там не бывает. И люди, понемногу, начали забывать о добре, которое подарило погибшее место силы. Шесть лет для Канвы — это много.

Не все новички эту историю знают, оно и понятно — старикам-иллюзорщикам попросту стыдно за то, что не уберегли частичку света. Но старатели все помнят. И, по возможности, передают легенду, как напоминание о том, кто мы есть. Какую цену приходится платить. Чтобы думали дважды, нет, даже трижды…

Мы думаем. Огорчаемся. Но когда доходит до дела — лирике места не остаётся.

— Срежем путь, — предлагаю я.

Данил удивлённо вскидывает брови, хмыкает. Он-то в Канве побольше моего. Может даже видел Чудо собственными глазами.

— Ты о нём знаешь?

— Как видишь, — невесело улыбаюсь я. — И довольно часто бываю.

На лицо друга будто падает тень. Он понимающе качает головой.

— Это одна из тех причин, почему мы держимся вместе, — с неожиданной теплотой произносит Дан.

Я сворачиваю направо. Ныряю в колючее сплетение ветвей.

— А что с озером? — слышу за спиной голос Хомяка.

— О, это интересная история…

Мы не ангелы, Хома. Лучше тебе узнать об этом сейчас. И, по возможности, принять. Хотя догадываюсь, что парень разделит нас на чёрных и белых. На корыстных злодеев и романтичных искателей приключений. Правда ведь куда жёстче: в каждом найдётся место и первым и вторым.

* * *

Я не видел, каким было Озеро Десяти Серебряников до трагедии. Наверное, местом идиллическим. Но и сейчас его можно назвать по-своему прекрасным.

Плёнка воды, возле берега затянутая зелёным ковром ряски. Шелестящий на лёгком ветру камыш, лёгкая рябь на тёмной воде. Берега густо заросли кустарником — растения в Канве растут не в пример бойчее, чем на Земле.

Мы пробираемся сквозь джунгли ивняка. Наконец перед нами единственная уцелевшая поляна. Бурьян здесь почему-то не растёт до сих пор, землю устилает мягкий ковёр невысокой травы. Видны поросшие плющом каменные скамьи, частично захваченные молодым лесом беседки, чьи купола прочно стоят на изящных колоннах.

Чуть правее темнеет безжизненными проёмами окон остатки часовенки, дальше — одноэтажный барак. Крыша частично прогнила, обвалилась внутрь.

— Грустное зрелище, — вздыхает Данил.

— Как по мне, так ничего, — отвечаю.

Анна уверенно ведёт нас к храмовым руинам. Интересно, она была здесь раньше?

Я снимаю с пояса рогатку. Данил вооружаться не спешит. Зря: доверию должен быть предел. Может, Анина пряха не задумала недоброе, но за ней могли увязаться нехорошие люди. Так что засада — штука вероятная.

Осторожно ступая по сухой прошлогодней листве, мы выходим в полумрак храма. Стены, заботливо раскрашенные жрецами, облупились. Большинство картинок уже не разобрать. Вот здесь — рыцарь, преклонивший колено пред скромной девой. Сама дева превратилась в размытое серое пятно. Но рыцарь до сих пор выглядит убедительно. Вот группа людей простирает руки к небу. Где-то вверху должно быть солнце — интуитивно улавливается авторская задумка. Но светила нет, и кажется, что потерявшие очертания лица с надеждой смотрят на прогнившие балки, пальцы тянутся к безобразным потёкам.

На камне алтаря, закутанном зелёной мантией мха, сидит, скучая, девушка. Симпатичная, длинноногая.

Под ногой хрустит ветка. Пряха встревоженно поднимает голову.

— Я думала, вы не придёте, — облегчённо улыбается она.

— Задержались, — коротко бросает Аня. В голосе её сквозит усталость.

Мы подходим ближе. Пряха идёт нам навстречу, перепрыгивает через обломки.

— Как договаривались? — спрашивает она.

— Да, — кивает Аня.

И в этот момент сердце пронзает тревога. Отчётливая, ясная.

Успеваю лишь обернуться, прежде чем на голову опускается что-то тяжёлое. Ноги дрожат, я не владею телом. Цвета тускнеют, картинка обрамляется тёмной, стремительно сужающейся рамкой.

Последнее, что чувствую — как лицо ударяется о мелкое каменное крошево на полу.

* * *

Враг проявил неслыханную заботливость. Высадил нас рядком, вдоль одной из стен. Как раз напротив алтаря. Голова гудит, словно колокол. Нормальное зрение возвращается медленно. Я даже начал всерьёз побаиваться за здоровье, но — обошлось.

Ещё немного, и телу возвращается прежняя подвижность. Беда только: я связан по рукам и ногам. Крепко, надёжно. Поворачиваю голову — рядом, спелёнутый, как младенец, Данил. Возле него Хома и Аня.

— Доброго времени суток.

Воздух перед алтарём идёт заметной рябью. Будто в спокойную воду кинули камушек. Буквально из ниоткуда появляются наши пленители. Семеро. На них — однотипные, словно шитые на заказ, комбинезоны изумрудной кожи. Как же, слышали. Костюм из шкуры цианоса. При известном уровне мастерства пряхи могут восстановить на ней необходимые нити, и счастливый обладатель несколько раз станет практически невидимым.

После, кажется, четвёртого-пятого раза хамелеонка превращается в обыкновенную одежду. Дорогая игрушка, бестолковая.

Хотя нынешнее наше положение говорит об обратном.

Лиц я не вижу. Скрыты повязками из той же кожи, на головах — капюшоны.

— Надеюсь, мы вас не сильно… помяли?

Почему-то мне кажется, что обращаются именно ко мне. Всматриваюсь в массивную фигуру говорящего. Нет, таких бугаев мне в друзьях, или врагах, иметь не приходилось. Значит, ошибся.

Я бы с радостью ответил на реплику, полную заботы, но, увы. Во рту отвратительный на вкус кляп.

— Надеюсь, что нет, — продолжает бугай. — Слушай внимательно, старатель. Дважды повторять я не стану.

Удивлённо щурюсь. Нет, не ошибся.

Незнакомец достаёт из кармана какую-то книжечку в кожаной обложке. Небрежно кидает мне под ноги. Она ударяется углом об пол, подскакивает, падает возле самого колена. Скашиваю глаза. Обычная записная книжка. Вроде бы даже Земная.

Но это бред: в иллюзорный мир органику не протащить.

— Здесь расписаны подробные инструкции. Но действовать можешь по своему усмотрению… о, предвижу вопрос. Да, награда будет. Много золота, старатель. Очень много. Это, можно сказать, главный в твоей жизни контракт.

Пытаюсь промычать что-то нецензурное. Глупо, конечно. Но сейчас, после штуки, которой меня огрели, разум словно после двух стаканов водки. Плывёт. И нет страха.

— Говорят, что старатели — существа непостоянные, — продолжает вещать незнакомец. Шестеро его товарищей стоят, по-военному заложив руки за спину, расставив ноги на ширине плеч. Позёры. — Поэтому мы дадим тебе и твоим друзьям капельку мотивации…

Стоящая возле незнакомца девушка — видно по хрупкой фигуре — резко подаётся вперёд. Широким шагом подходит к нам. Внимательно всматривается в лица, выбирая. На долю секунды я ловлю взгляд её зелёных глаз. Пленительница отворачивается. Берёт за руку Аню, тащит к себе. Та, не упираясь, послушно идёт следом.

Чем-то интересным её стукнули, должно быть.

Незнакомка достаёт из-за пояса дубинку. Вроде той, что я замораживал фриков в пещере.

— Приготовься, — шепчет девушка.

На лице Ани — паника. Теперь она пытается вырваться, но незнакомка ловко ударяет её концом нехитрого оружия под дых. Вспышка слепит глаза, я вижу, как тело девушки начинает биться в конвульсиях. Она падает на камни, нелепо, словно гусеница, извивается.

По ушам бьёт звериный вой. Я не сразу понимаю, что это кричит Хомяк. Он дёргается, силясь встать, страшно вертит глазами.

Предводитель семёрки бросает на пол камушек. Снова вспышка: под ногами у пленителей разворачивается настоящая воронка, словно бы сотканная из толстых нитей воды.

— Не забудь проверить сообщения на мобильном, мальчик, — бросает напоследок бугай.

И без страха ныряет в бушующую стихию. За ним, след в след, как заправские парашютисты, прыгают «хамелеонщики».

Земля подо мной дрожит, кажется будто рядом, прямо в пол, вонзили гигантский невидимый бур. Но вот последний из странной компании исчезает, и воронка с влажным чпоканьем схлопывается.

Кожу обжигает нестерпимым жаром. В тон ему — почти звериный вопль. С удивлением смотрю на Хомяка: путы на его руках вспыхивают, одежда дымится. Спотыкаясь, на четвереньках он бежит к замершей на полу сестре. Трясёт за плечи.

Сейчас бы самое время выйти. В следующий раз появлюсь на этом же самом месте, верёвки уже не будут сжимать тело. Но не могу: слишком часто бьётся сердце, в голове стрижами мечутся мысли, сердце не отпускает волна адреналина.

— Хома, — просит Дан. — Развяжи нас.

Не верится, что Хомяк отреагирует. Слишком взвинчен. Мне ещё ни разу не доводилось видеть, что стресс делает с элементалистами. Но, вопреки ожиданиям, Хома послушно возвращается к нам.

— У меня в сапоге, — говорю, — нож. Достань.

Мальчишка долго возится, руки его дрожат. Вскоре верёвки бесполезной ветошью подают на пол. Растираю затёкшие руки. Чёрт, как всё-таки больно. Связывали нас на совесть.

На негнущихся ногах иду к девушке. Рядом с ней присаживается Дан.

Удивительно — девушка жива. Дышит, на щеках — здоровый румянец. Глаза плотно сомкнуты.

— Она спит, — говорю я.

— Очень крепко, — подтверждает Данил. — Боюсь, нам её не разбудить.

— Чертовщина, — шепчу.

Взволнованно облизываю губы. Что же делать?

— Тут нужны пряхи, — решаю я. — Сейчас мы её…

Данил кладёт ладонь мне на плечо, до боли сжимает. Заглядывает в лицо. Ни разу не видел друга таким.

— Фокс, — говорит он. — Этот… скот говорил что-то про смс. Сходи, проверь. А мы пока здесь разберёмся.

Секунду размышляю, затем киваю. Что ж, ребята справятся. А вот что сейчас происходит на Земле с моим телом… кто знает?

— Встретимся у Кыша, если что, я выйду и позвоню тебе. Добро?

— Хорошо, — вздыхаю я.

— Удачи… она нам, чую, понадобится.