Пьющие чудо

Кирилл Князев, 2013

Дамы и господа! Добро пожаловать в Канву. Только здесь у вас появляется шанс прожить вторую жизнь, подзаработать, пережить невероятные приключения, влюбиться, не боясь за репутацию… и умереть столько раз, сколько захочется. Конечно, за это придётся заплатить Канве. Ну да это будет не скоро, и совсем не больно. Итак, бескрайние леса, кишащие зверями, дикари, золото, Чудо, города и замки – а может быть и собственная уютная ферма, о которой вы давно грезите! – всё это ждёт вас. Осталось только закрыть глаза. И узнать, насколько вы больны.

Глава 1, часть вторая

Умирать не страшно. Страшно, когда не за что умирать.

Из блога Ткача

Разнепогодилось.

Крыша из еловых лап задерживает хлещущий стеной дождь, но нам хватает и этого. Пахнет свежестью, влажной хвоей, землёй. Мы уже который час бредём через ночной лес, освещая путь факелами.

Чудесная картина: из темноты выныривают стволы в шершавой коре, за ними — темнота. Ощущение, словно бредёшь по сказочному подземному лесу.

Местность пошла под уклон, идти стало заметно легче. Мы скользим меж исполинских камней, выбирая где посуше. Лес поредел, и теперь мы можем в полной мере ощутить буйство стихии. Накидываю на голову капюшон — за воротом уже сыро.

— Как шпарит-то! — кричит позади меня Дан. Шум от льющейся с неба воды такой, что уши закладывает.

— Добрая примета, — отвечаю ему.

Ну да, примета, может, и добрая, но плетущимся в хвосте новичкам не до веселья. Хомяк то и дело оступается, один раз даже умудрился плюхнуться на бок, в узкую расселину меж камнями. Анне ещё хуже, она бредёт самой последней. Мало того, что ей приходится поднимать брата, сказывается отсутствие подготовки. Нет, с физической формой у неё всё в порядке. Видно, следит за собой на Земле.

Всем новеньким, решившим заняться нелёгким делом бродяжничества, мы сразу говорим: на родине хотя бы с утра круги вокруг дома нарезай. Тело, живущее здесь, во многом копируется с тела, оставшегося на кровати.

Но вот опыта скаканья по здешним лесам возможно набраться лишь в Канве. У меня и Данила его — хоть отбавляй. А Хомяк с Аней так далеко заходят в первый раз.

Вскидываю руку, останавливаюсь. Дан едва не сбивает меня с ног — в темноте прозевал условный знак.

Друг отплёвывается от льющей в глаза и рот воды. Куртка на нём хорошая, непромокаемая. А вот с капюшоном он прогадал.

— Чего? — спрашивает.

Факелы от дождя погасли. Почти синхронно отбрасываем в сторону бесполезные деревяшки. Благо Анна догадалась выпустить из баночки знакомых светляков. Удивительное дело: дождь им как будто нипочём. Кружат над головами, даря зеленоватый свет.

— Кому-то из нас надо в хвост, — говорю я. — Мало ли что.

— Хорошо, — кивает Дан. — Я пойду. Давно уже собирался. Всё равно компас у тебя.

Машу рукой, мол — иди. Данил, цепляясь за влажные корни, пробивающиеся через камни, карабкается выше. Пользуясь случаем, достаю компас. Один мул, ещё до знакомства с Даном, протащил его сюда. Я выкупил. Не жалею до сих пор. Штука незаменимая, хоть его стрелка никогда не покажет где юг, и где север. Зато после настройки, здорово ударившей по кошельку, он с небольшой погрешностью указывает, где залегает место силы.

Говорят, есть вещи точнее, но хорошему старателю они не нужны. Когда Чудо рядом — мы слышим его. А если ко всему этому ты возьмёшь у Лобастых наводку — никогда не окажешься в накладе.

Мы так и сделали. На пару с Данилом скинулись, нам показали точку на карте. Для группы прях вызнать, где в основе пролёг зазор — именно через него и зарождается место силы — нехитрое дело. Информацию потом сбывают старателям. За большие деньги, между прочим.

В этот раз нам дважды повезло: местность оказалась более-менее знакомая. И нашлась подходящая компания. Элементалист и пряха-одиночка. Мы договорились, что за добытое на охоте чудо денег новички не получат. Зато общий куш, когда доберёмся до места — поровну.

Дождь понемногу начинает стихать. Крепкий ветер несёт редкие капли, забирается под куртку — зябко!

Плотная занавесь туч рассеивается, обнажая звёздный купол неба. Местность залита бледным лунным светом. Я отчётливо вижу пролегающую внизу долину.

Почти на месте.

Воодушевлённый, ускоряю шаг. Жужжащие светляки не поспевают за мной — я самонадеянно полагаюсь на опыт и неверный лунный свет. Зря. Видно, всё-таки мне многому ещё нужно учиться. В какой-то момент я поставил ногу неправильно, не туда. Подошва скользит, ступня опасно подгибается. Бросаюсь всем телом вбок, чтобы зацепиться. Тело ударяется о камень так, что зубы клацают, пальцы бесполезно скользят по грязи. Я, как на зимней горке, лечу вниз, пытаюсь ухватиться за корни, но те слишком скользкие, утекают из влажных перепачканных ладоней.

Удар, за ним второй — качусь кубарем. Небо и земля несколько раз меняются местами, болезненная круговерть прекращается.

Осторожно сажусь, проверяю, целы ли руки-ноги. Вроде всё в порядке.

Сломать кость — дело скверное. Это не губу рассадить, здесь потребуются дни лечения. Многим кажется, что вернутся они в родное тело — и все болячки мигом исчезнут. Как бы не так! Достанется и тебе другому, на Земле.

Как-то раз мне заехали прикладом арбалета по левой щеке. Махом выплюнул два зуба. Так вот, дома, когда проснулся, первое что увидел — залитую кровью подушку. На следующий день ни с того ни с сего выпали зубы. Как раз те, куда пришёлся удар.

У земного меня на лице, возле переносицы, можно заметить бледный шрамик. Знакомые гадали: где это я так лицо располосовал. Это подарок от летуна, зацепил когтями. Тут, конечно, пришлось куда хуже. Но рана частично срикошетила и в родной мир. Проявилась спустя месяц, уже зарубцевавшимся шрамом.

Если ты полностью отдаёшься Канве, забываешь о мире Земном — беспокоиться о ранах не стоит. Абсолютные иллюзорщики в глазах мира отрекаются от родины. Потому таких бед они не переживают.

Но это не мой путь. Лучше уж терпеть, чем превратиться в абсолютника. Не умираем — и на том спасибо.

Поднимаюсь на ноги. Кожа на левой руке свезена до крови. Это ерунда. Если получу хотя бы вывих, поход можно смело сворачивать. Без старателя золота не добудешь.

Осматриваюсь: ущелье, с журчащей неподалёку речкой. Её отсюда не видно за хилыми кустами ивняка. Докатился, можно сказать, до нужного места. С ветерком!

Под ноги мне сыплются мелкие камушки, следом за ними спрыгивает на землю Данил. Под сапогами жалобно скрипит галька.

— Цел? — спрашивает.

— А то.

Секундами позже к нам присоединяются новички.

— Ты нас перепугал, — шепчет, округляя глаза, Хомяк. — Иду, значит, вижу твою спину, и тут, бац — грохот, почти лавина, и ты исчезаешь…

— Да это нормально, — усмехается Дан. — Просто у него сегодня падучая.

Аня отворачивается, пряча улыбку. Хома откровенно прыскает в кулак.

— Иди ты, — беззлобно говорю я.

Проверяю компас: цел ли? Слава Богу, цел. Стрелка дрожит, указывая левее того места, где мы стоим. Теперь нужно искать проходы к пещере. Я почти уверен, что чудо залегает именно там. На поверхности его редко встретишь. Да и местность располагает. К тому же горы здесь обжиты фриками. Эти ребята, из абсолютных иллюзорщиков, без мест силы жизни не видят. Лезут к ним будто муравьи на мёд. Наверняка прокопали удобные проходы.

Как выкуривать их оттуда — будем думать позже. С фриком справиться проще, чем с рядовым иллюзорщиком. Ирония судьбы: по возможностям отказавшиеся от земли приближаются к обычникам. Разве что некоторые оставляют за собой некоторые способности. Например — элементалистов. Отсюда и норы.

— Так, — говорю, — идём за мной. Компас не бесится, значит «грибы» совсем рядом.

Уверенным шагом двигаюсь вперёд:

— Это я называю удачно приземлиться.

Робкие смешки. Улыбаюсь и я. Но серьёзным тоном говорю:

— Тише, черти. Мы не одни тут.

— Ну, тогда похромали в тишине и напряжённости, — это уже Аня.

Дружный гогот.

Оборачиваюсь, чтобы отвесить что-нибудь едкое, но тут, со стороны реки, через плеск волн слышу звериное ворчание. Неуверенное, сонное. Испуганно замираем на месте. Анна взмахом руки гасит свет. Светляки послушно опускаются на землю.

Поздно. Раньше надо было думать.

Над кустами поднимается, вырванная из темноты лунным светом, могучая фигура. Колосс в три человеческих роста. Широченные плечи, мощные, короткие ноги. Мне знаком этот силуэт.

— В стороны! Быстро!

Я мчусь левее монстра. Ребята дружно рванули направо. Падаю на землю, замираю, держа зверя в поле зрения. Гигант недовольно рычит: ветер уверенно держит направление от него. Не может учуять. Зато я чувствую едкий запах свалявшейся шерсти.

Зверь вскидывает к небу лапы — почти человеческий жест. Как нелепо он смотрится в исполнении гротескного создания. С когтей его срываются шарики призрачного света. Секунду они висят в метре от земли, а затем начинают движение. Забавно: выглядит, словно фосфорный мяч катится по воздуху. Шары ловко минуют ивняк, движутся к тому месту, где совсем недавно стояли мы.

Естественно, ничего не находят.

Тогда зверь снова разводит лапами. «Фонарики» разделяются. Одни ползут в сторону затаившихся ребят, другие — в мою. Щурясь, просчитываю траекторию движения. Упираясь локтями, отползаю в сторону.

Шары проплывают всего в трёх метрах от меня. Тот, что ближе, ныряет в кусты, услужливо прибавляет света.

Показывай-показывай. Всё равно ничего не найдёшь.

Второй фонарь уплывает дальше, к берегу. Отсюда вижу, как бликуют волны.

Победно ухмыляюсь. Нашего брата не проведёшь на мякине. Камнееды — твари могучие. Как и многие из ночных жителей Канвы, они имеют доступ к утку и основе. Даже больший, чем иллюзорники. Этим активно пользуются.

Для бродяги неопытного встретиться с камнеедом — верная смерть. Не справиться человеку с исполинским медведем. Не смотри, что у него короткие ноги. Двигается он для такой туши резво. И не устаёт. Плюс острые когти на лапах: попадёшь под удар, долго в Канву не войдёшь. Если прибавить ко всему, что днём зверь впадает в спячку, и напороться на него можно только в темноте — всё встаёт на свои места.

Но бродяга наблюдательный уйдёт от него без труда. Во-первых, камнеед неспособен чисто физически дотянуться передними лапами до земли. Однако не стоит валяться под ногами — затопчет. Во-вторых, по несоразмерно малой голове становится понятно, что умишком зверь обделён. Но, с другой стороны, инстинкты у него — ой-ёй как развиты.

В общем, при хорошей смекалке можно спрятаться, переждать, пока гигант успокоится. А уж если знать все фокусы, на которые он способен — так, считай, никакой опасности.

Улыбаюсь. Для меня опасность миновала. Жду, что сейчас камнеед вернётся к лежбищу, и мы отползём на безопасное расстояние.

Над рекой проносится грозный победный рык.

Ох, рановато я расслабился!

Галька под ногами дрожит от тяжёлой поступи. Зверь поворачивается ко мне спиной, не спеша, вразвалочку идёт к ребятам. Ну не олухи, а?

Мимо меня на бешеной скорости проносятся шары света, спешат к хозяину. Я, не обращая на них внимания, мчусь следом. На ходу достаю нужный камушек. Как знал, что пригодится.

Перескакиваю через корягу, кладу снаряд в ложе. Камнеед топает далеко впереди — по скорости он ничуть не уступает человеку. Замечаю полянку света, отвоёванную у темноты «фонариками». Там пусто. Ну, ничего, может, ещё обойдётся.

Поспешно ныряю в ивовые заросли. Вовремя — гигант озадаченно разворачивается на месте, высматривая ускользнувшую жертву. Шары света кружат у его мохнатых ног, ожидая приказа. Так, по сценарию, сейчас он снова разошлёт «фонари» в стороны. Только в этот раз прятаться мне куда сложнее. Слишком близко подобрался.

Держу рогатку наготове.

В ночной тишине разносится тяжёлое дыхание камнееда. Ветер сухо шелестит ветвями кустарника. Зверь поднимает лапу, готовясь запустить «фонари» к моему укрытию…

Из темноты бесшумно вылетает ледяная игла. Сосулька проносится над моей головой, с треском ударяет в звериную грудь.

Разлетается мелким крошевом.

Чёртов Хомяк! Чем думал Данил, подпуская элементалиста к реке?!

Нет, никакому стихийнику не взять камнееда. Его шкуру не пробьёшь ни стрелой, ни железом. Не плавит её и огонь. Так и не мудрено: даже самый распоследний дурак поймёт из прозвища, что зверь этот жрёт камни! В буквальном смысле! Разрывает когтями землю на склонах, добирается до породы, вгрызается в неё зубами. Иногда, ночами, за много километров можно услышать питающегося камнееда. После сытного ужина он укладывается спать, на пару часов. Затем снова за работу. И от этого рациона приобретает по всему телу пластины-наросты.

Воистину, ты — то, что ты ешь.

Да, для обычника с Земли подобные рассуждения прозвучат глупо. Смешно. У Канвы свои законы мироустройства. Хочешь смейся, хочешь нет, но здесь обитают удивительные до нелепости твари.

Сколько ни бей по камнееду жаром, или холодом, его не убить. Хочешь сшить куртку из его шкуры — жди, пока умрёт от старости. В лесу, даже близ обжитых мест, можно наткнуться на поросшие мхом исполинские кости…

В бронированную грудь зверя ударяется ещё одно ледяное копье. На этот раз поменьше. Камнеед с рёвом несётся прямо на меня. На мгновение замираю. Страх сковывает по рукам и ногам, ни вздохнуть, ни двинуться.

Вы когда-нибудь видели несущийся на вас поезд? Или разъярённого слона? Я, считай, увидел.

Инстинкт вопит: «беги! Беги с дороги, дурень!». Да, всё верно, нужно уносить ноги, но я решаюсь рискнуть. Натягиваю резинку рогатки, секунду целюсь в голову зверя. Стреляю.

Снаряд проносится мимо. Где-то за спиной камнееда вспыхивает и тут же гаснет маленькое солнце.

Только сейчас, когда гигант совсем близко, понимаю, что допустил ошибку. Фатальную. Я перекатываюсь в сторону. На полусогнутых ломлюсь через кусты. Чувствую, как дрожит под ногами земля, спину обдаёт градом из гальки. Это зверь попытался раздавить возможного обидчика.

Бегу по-заячьи, мечусь из стороны в сторону, понимая, что камнеед совсем рядом. Почти физически чувствую, как свистят в опасной близости когти-бритвы. Полоса ивняка обрывается, отпрыгиваю, предугадывая удар.

Может быть, всё бы обошлось, не попадись мне под ноги камнеедов «фонарь» На мгновение слепну. Всего-то доля секунды промедления, маленькая крупинка… хватает и этого. Рёв, оглушающий, почти в самое ухо. Свист когтей — зверь махом срезает лямку рюкзака с плеча, рассекает кожу куртки. Ещё один взмах — на этот раз исполин бьёт по самому рюкзаку.

Речная галька уходит из под ног, мир вокруг проносится с бешеной скоростью. Недолгий полёт — земля пребольно бьёт по рёбрам, скользит подо мной. Наконец, прошуршав по камням шагов пять, моё тело замирает.

При каждом вдохе в груди — тупая боль. Но на этот счёт я не сильно беспокоюсь. Куртка у меня не простая, должна защитить от такой оказии. Ещё бы и ноги так защитить. Пошатываясь, встаю, продолжаю бежать.

Камнеед ревёт где-то в стороне — позволяю себе отдохнуть. Самую малость.

Окидываю поле боя слегка ошалелым взглядом. Зверь рыщет по кустам, рвёт когтями ветви. Ребят не видно — слава Богу. Меня тварь случайно отбросила к пляжу.

В голове стучит кровь. Опускаю глаза — удивительное дело, я не выпустил рогатки из рук.

Дрожащими пальцами лезу в карман, очередной снаряд готов к бою.

Выстрел. Разумеется, промахиваюсь. Ярчайшая вспышка у самых ног камнееда. Зверь в ярости. Его можно понять. Для него солнечный свет — первый враг. Всё равно что человеку прыснуть в лицо перцовым баллончиком. Вообще, это применимо ко всем ночным обитателям Канвы. Поэтому в каждый поход я беру с собой снаряды, заправленные солнечным светом.

Пряхи частенько коротают дни, набирая в камни нити, из которых соткан окружающий мир. Здесь тебе и дождь, и огонь. Иногда — самые настоящие молнии. Такую я израсходовал на красного волка. Солнечные камушки дёшевы, ведь свет повсюду, и собрать его может даже бездарная пряха.

Ноги слушаются с трудом, но я подбираюсь ближе. Сейчас, образина, я тебе всё припомню. Целюсь, тщательно. Выбираю момент, когда камнеед замрёт, принюхиваясь. Стреляю.

На этот раз камень ударяет в покрытую костяными пластинами челюсть твари. Успеваю зажмуриться — недолго и самому ослепнуть.

— Знай наших!

Зверь ревёт, беспорядочно молотит лапами ночной воздух. Сквозь вопли слышу голос Данила:

— Фокс! Фокс!!! Сюда! Новички — сюда!

Бегу. В груди щемит, но это ничего, жить можно. Будет пара синяков — пустяки. Пробегая мимо камнееда, не удерживаюсь: всаживаю ещё один снаряд, на этот раз в грудь монстра. Хуже от этого не станет.

* * *

Дан ждёт нас у входа в пещеру. Держит наготове факелы. Оба новичка уже здесь. Сидят, спина к спине, на камне. Тяжело дышат. Запыхались, бедненькие.

— Хома, больше так не делай, — говорит Данил строгим тоном. — Ты едва не убил Фокса. Запомни, твари выше чем два метра, человеку не по зубам.

— Вот по зубам было бы неплохо, — задумчиво бормочу я, заглядывая в ворот каменного мешка. Из пещеры тянет сыростью. — Кое-кому. Кое-чем.

Торопиться нам теперь не нужно. Камнеед не скоро придёт в себя.

— Фокс, я не знал…

— Забей. Пустое.

Присаживаюсь рядом с новичками. Завязываю порванную ручку. Рюкзак испорчен — жалко. И бурдюк с водой теперь бесполезен. А ведь хорошая вещь — вода в нём всегда прохладная… была.

— Ты сегодня везучий, — говорит Дан. — Уцелеть после такого…

Молча перекладываю вещи так, чтобы не вылетели в прорехи. Вздыхаю. Хлеб размочило, теперь выбрасывать…

— Всё-таки здорово ты ему… засветил, — говорит Хомяк.

— Он мне тоже ничего так оплеуху отвесил, — отвечаю.

После минутного отдыха поднимаемся. Своды пещеры смыкаются над нашими головами. Цветки огня, трепещущие на просмоленных тряпках факелов, выхватывают из темноты нервные, испещрённые следами от когтей, стены. Пол под ногами — угловатый камень. Приходится тщательно следить, куда ставишь ногу. Двигаемся медленно, осторожно, растянувшись цепью.

Тщательно рассматриваю потолок. Потёков нет, да и, судя по всему, нору камнеед вырыл совсем недавно. Не больше трёх-четырёх лет назад. Стрелка компаса уверенно показывает вглубь пещеры. Значит, зверь тут поселился не просто так. Скорее всего, фрики подманили его, чтобы обеспечить святыне охрану. Надёжную, надо признать.

Если учитывать, что ночь в Канве длится полторы недели, а день — чуть больше, всё становится понятно. Хотя, будь место силы постарше, фрики окопались бы здесь надёжнее. И охраны заманили бы побольше.

Но даже сейчас рубеж обороны неплохой. Глубокое ущелье в скалах, окружённое дремучим лесом. Камнеед возле одного из входов… сильно. Куш нам предстоит неплохой.

— Это не парадный вход, — тихо произношу я. — Слава Богу.

Анна, осторожно переступающая через камни слева от меня, удивлённо поворачивает голову:

— Почему ты так решил?

— Будь он главным, нас бы уже нашпиговали чем-нибудь острым. Это, скорее всего, чёрный вход. На случай, если кто-то из другого фриковского племени вдруг решит отбить святыню, и одержит победу.

Девушка удивлённо вскидывает брови:

— Так они ещё и воюют между собой?

— Ещё как. Нам всем бы пришлось худо, будь по-другому.

Нора камнееда показалась мне гигантским брошенным муравейником. Десяток ходов, мелких, куда не протиснется не только туша зверя — даже человек. Ответвления побольше, крепкие, удобные, но кончающиеся тупиком. Хомяк по несколько раз проверял узор камня, пытался его расплести, выявить потайную дверь. Только через два часа мы, наконец, наткнулись на залитый тоннель, ведущий вниз.

Зажигаем свежие факелы, идём осторожно, по колено в ледяной воде. Хома сумел застопорить сбивающий с ног поток. На стены, низкий потолок, от воды ложатся яркие блики. Я не слышу своего тяжёлого дыхания, потрескивания огня за громким плеском.

Холодно до дрожи в зубах, но мы держимся. С элементалистом просушить одежду — плёвое дело.

— Как думаете, здесь есть какая-нибудь живность? — вдруг спрашивает Хомяк.

— Конечно, — отзывается Данил. — Прямо косяки пираний, хищные водоросли, пиявки-переростки…

Улыбаюсь. Шутки-шутками, но чёрт его знает, что водится в подземных реках.

— Тогда может мне воду вскипятить? — смеётся Хома. — Сразу всё и передохнет.

— Отличная мысль, — говорю, — прямо гениальная. Всегда хотел узнать, что чувствует рак, когда его в кастрюлю…

Договорить не успеваю. Нога пребольно задевает что-то твёрдое, я едва с размаху не плюхаюсь в воду — успеваю ухватиться за стену. Негромко ворчу, продолжаю движение. От шагов вода стала мутной, ничего не видно. Мало ли здесь камней? Это пещера, в конце концов.

— Мамочки! А-а-а! — раздаётся девичий визг за спиной.

— А-а-а!

— И-и-и-и!

Резко поворачиваюсь, тащу из-за пояса нож. Данил уже вооружился топором, жмётся к стене, чтобы и я мог подойти. Подхожу.

— А-а-а…

Из мути медленно поднимается человеческая фигура. Голый костяк, с висящими меж рёбер лоскутами водорослей. Та же растительность на черепе, висит намоченной тряпкой, смахивая на нелепый парик.

— Хома, заткнись, — устало говорю я.

С костей капает вода. Кажется, что скелет находится в постоянном движении: суставы парят на небольшом расстоянии друг от друга, покачиваются, в такт плещущейся воде. Нижняя челюсть гуляет влево-вправо, со скрежетом трётся зубами.

Мертвец осматривает сначала новичков, а затем поворачивается к нам. Из чёрных провалов глазниц на меня таращится тьма. Скелет стоит, безучастный ко всему, молча созерцает нарушителей вечного покоя. Подношу к оскаленной морде факел. Ага, вот и причина смерти: правый висок проломлен, из него тонкими струйками сочится вода, вперемешку с грязью.

Мертвец поднимает костлявую руку, отталкивает от себя древко факела. Его раздражает чужая стихия. За годы, проведённые здесь, слился с водой и холодом. Я, улыбаясь, начинаю играть с мертвецом: подношу огонь, и когда покойник пытается отодвинуть факел, отдёргиваю в сторону.

— Фокс, — укоризненно вздыхает Данил. — Нехорошо как-то…

— Не зуди, занудь. Должны быть минуты счастья в угрюмой старательской жизни.

Дан с размаху, тупым концом топора, бьёт по черепу скелета. Покойник вздрагивает, осыпается в мутную воду кучей бесполезных костей. Ага, значит, мой друг успел заглянуть к пряхам, наложил на оружие какие-то интересные нити. Дальновидно!

— Счастье было мимолётным, — вздыхаю я.

— Юмор у тебя, — бурчит Данил. — Играться со страхолюдинами.

— По-моему он был очень мил, — негромко произносит Хомяк. Аня согласно кивает.

— Какого лешего тогда вы орали? — искренне удивляюсь.

— Я думал, это пиявка…

* * *

Сидим на берегу подземного озерца. Хома осторожно, чтобы не поджечь, сушит разложенные на валуне вещи.

Задумчиво смотрю на спокойные, чистые до прозрачности воды. Слежу взглядом за игрой бликов на потолке. Слушаю перестук капель. Красиво здесь. Ловлю себя на мысли, что не хочу поворачивать головы. Не то, чтобы я стеснялся чужой наготы… вот своей — да.

— Дан, — говорит Хомяк. — А тот скелет может означать, что где-то поблизости поселился курганник?

— Это к Фоксу, — отзывается друг. — Он у нас по фауне спец. Что скажешь?

Приходится повернуться. Некрасиво сидеть к собеседнику спиной.

Аня вольготно расположилась на камнях. Под самым потолком ярко светит небольшой, с горошину, шарик. Лучи его, на манер карманного фонарика, направлены на девушку. Так, что нам остаются лишь небольшие отсветы. Невольно любуюсь молодым красивым телом. А ведь и правда, девушка следит за собой. Тщательно.

Анна замечает мой взгляд, улыбается. Она уже предлагала позагорать под «солярием». Интересная штука — запертое в хрустале солнце. Может освещать дом, но девушки предпочитают использовать его как удобное средство для приобретения модного загара.

Я отворачиваюсь. Невольно поправляю тряпочку, лежащую на ногах.

— Фо-окс! — настойчиво окликает меня Дан. — Оторвись на минуту, поделись с нами старательской мудростью! Сейчас моя очередь подглядывать.

— Нет, — говорю, — это не курган. И некров здесь быть не может.

— Почему? Климат не тот?

— Нет, климат подходит. Материала под рукой нет. Курганы подтягиваются к плохим местам силы. Или селятся на старых кладбищах фриков. Будь здесь курганник, мы бы давно заметили шатающихся поблизости марионеток. К тому же курган не различает покойников по виду. Стряпает слуг из всего подряд. Даже крепкие ветки лепит к костям. А некр… о, мы бы так рядом с ним не загорали.

Ответ, на мой взгляд, я дал исчерпывающий. Но Хомяк не унимается:

— Тогда откуда тут взялся скелет? Это бродяга?

— Нет, это фрик. Из местных. Ты не обратил внимания, какой у него скошенный лоб? И массивная челюсть? Видно, наш недавний знакомец при жизни решил срезать путь к Чуду, попёрся по этому ходу. Поскользнулся, разбил голову. Я чую, что внутри камней есть нити чуда. Они то натягиваются, то обрываются. Постоянно. Видно, ниточка пролегла как раз через тоннель. Покойник был молодым, амбициозным. Вот и воскрес. Чудо не разбирает, кому помочь — живому или мёртвому.

— И ведь не напал на нас.

— Конечно! С чего ему нападать? Он пропитан благим чудом. Если хочешь, этот скелет был воплощением добра. В некотором роде. А Дан его прибил.

Данил насмешливо фырчит:

— Чья бы корова мычала!

— Ну, хотя бы не стал его Чудо прясти, — улыбаюсь.

— Почему? — удивляется Хомяк.

Очень хорошо. Парень не делит мир на белое и чёрное. Абстрагируется от Канвы. Видел я ребят, что порицают старателей. Мол, мы убиваем в мире чистое и непорочное. Они плохо кончили: подались во фрики.

— Потому что Фокс — добрый старатель, — мило улыбается Аня.

Ухмыляюсь:

— Потому что с него максимум можно выпрясть некачественное железо.

— Искренний, — поддакивает Анне Данил.

— Угу, и непорочный. Агнец божий.

Поднимаюсь. Повернувшись к группе спиной, натягиваю тёплую сухую одежду. Застёгиваю пряжку ремня, надеваю свитер, поверх него ложится куртка. Утеплился — потому что знал, куда шёл. Плюс ночью, ближе к середине, часто выпадет снег.

— Пора, — говорю.

Хомяк согласно кивает. Дан, бросив на Аню виноватый взгляд, разводит руками. Мол, что поделать, если в группу затесалась такая зануда? Анна поводит плечиком. «Солярий» ярко вспыхивает, гаснет. Загорелая кожа девушки в этот момент кажется вовсе бронзовой. На камни падает бесполезный теперь кусочек хрусталя.

Зашнуровываю сапоги. Нарочито долго, чтобы ребята успели собраться.

Идём дальше. Огонёк Ани давал хоть немного тепла. Теперь же пещерный холод навалился морозной тяжестью. Пуская ртами дышки, ищем продолжение хода. По счастью, долго рыскать не пришлось. За решёткой толстых, смахивающих на оплывшие свечи, сосулек — ведущий вглубь, ниже, проход.

— Наверное, я пойду, — говорю. — Ждите здесь.

— Добро, — отвечает Дан.

Я, со своим сложением, хотя бы не застряну. Вернее бы пустить Хомяка, но, боюсь, новичок при случае устроит нам цирк с конями. Долго будем потом разгребать.

Сбрасываю с плеч рюкзак. Вешаю на пояс, ближе к спине, дубинку, обвязанную нитью низких температур. Нить я не вижу, но стоит поднести ладонь чуть выше ручки, сразу становится понятно, что прикосновение к дереву сулит неприятное. Потому-то я и держу её сзади, чтобы ненароком не прижаться телом.

Заряжала палку, к слову, Анна. Посмотрим, чего девушка стоит как пряха.

Протискиваюсь меж ледяных колонн. Ныряю в черноту лаза. Возле уха жужжит, давая немного света, Анин светляк. Поначалу тоннель казался довольно просторным — достаточно пригнуться. Затем потолок начал снижаться, и вскоре пришлось двигаться ползком.

Я не заметил, как пол подо мной начал идти под уклон. Опомнился, когда пальцы обжёг лёд. Он намёрз со всех сторон. Решаю вернуться: слишком рискованно.

Едва начинаю разворачиваться, как чувствую, что тело скользит. Лихорадочно цепляюсь за выступы, но куда там! Я набираю скорость, лечу, как с горки. Что за день-то такой!

Сжимая зубы, пытаюсь повернуться так, чтобы выставить вперёд ноги. Нет бы нож выхватить, попробовать затормозить…

Светляк где-то позади, я качусь в полной темноте.

Лаз кончается внезапно: чернота уступает место неяркому свету. Мгновение невесомости, тело ударяется о что-то твёрдое.

— М-мать…

Поднимаю голову. Надо мной — широкоплечая фигура. Крепкое тело закутано в серые шкуры. Пальцы сжимают рукоять топора. На вытянутой, почти бабуиньей морде — крайняя степень удивления. Фрик, похоже, от подобного поворота событий потерял дар речи.

Подстёгнутый адреналином, выхватываю дубинку. Резко тычу зверочеловеку в промежность. Враг, до конца не веря в подобную наглость, вскидывает над головой топор. Перекатываюсь в сторону, готовясь отразить удар. Но этого не требуется. Мышцы фрика начинают замерзать, движения становятся замедленными. Он делает навстречу мне шаг, да так и застывает, занеся оружие над головой.

Я раскрываю рот, чтобы бросить противнику что-нибудь колко-язвительное. Совсем рядом с лицом проносится каменное лезвие топора. Отпрыгиваю в сторону, держа дубину наготове.

Изрыгая самые чёрные ругательства, на меня надвигается второй фрик. Угрожающе лая, он бестолково машет оружием перед лицом.

О, как хорошо, что я не понимаю их придуманного языка!

Мы замираем друг напротив друга, чуть согнув ноги в коленях. Противник довольно скалится, шепчет что-то, поигрывая топором. Понимает, что я на голову ниже, уже в плечах. Такому заломать меня — как прутик переломить. Фрик ударяет наотмашь, я легко парирую. Повезло, что противник попался молодой, горячий. Сила есть, сноровки не хватает.

Ухожу от второго удара, зубастый на этот раз бьёт снизу-вверх. Прыгаю на врага, с наскока бью дубиной по тёмному покатому лбу. Враг отпрыгивает, трясёт головой.

Эх, невезуха, ещё бы немного подержать, и нить оплела бы тело. Фрик секунду смотрит, гневно раздувая узкие, почти змеиные ноздри. Затем бесшумно, с животной яростью, атакует. Бьёт обухом. Видно, решил, что палка моя разряжена, и теперь есть шанс взять иллюзорщика живьём. Чтобы вдоволь поиздеваться. Ведь под пытками домой я нырнуть не смогу…

Несусь ему навстречу. Предплечьем правой руки отбиваю неуклюжую атаку. Кулак левой хуком летит фрику в челюсть. Кисть сводит болью. Враг моего удара даже не замечает. Немудрено, с такими-то костями.

Я всего на мгновение расслабляюсь, и противник этим пользуется. Лбом бьёт в лицо, да так, что из глаз летят искры. Кровь хлещет на глаза, я вслепую машу дубиной, и в тот момент, когда рукавом удаётся смахнуть помеху, чувствую, что оружие перехватили.

Удивлённо смотрю, как фрик, скаля зубы в улыбке, выворачивает мою руку, замершую на рукояти. Боже, ну как можно быть таким болваном?..

Послушно выпускаю оружие из рук.

Враг, так же победно ухмыляясь, делает движение, собираясь выкинуть дубину, но… Мы оба смотрим на примёрзшее к ладони дерево. Я — с удивлением, фрик — с ужасом. Что-то проговорив, он выпускает топор. Оружие с глухим стуком падает на песок, что устилает дно пещеры.

Я, полный сочувствия, наблюдаю, как фрик пытается свободной рукой отодрать дубину-морозилку. Куда там! Тело его начинает деревенеть, кожа покрывается инеем. Ещё немного — и могучий враг обращается замершей в нелепой позе статуей.

Рукой размазываю по лицу кровь. Гадство!

Голова немного кружится, но это ничего, пройдёт. В углу пещерки замечаю шевеление.

Святые угодники! Оказывается, мне повезло приземлиться на третьего фрика. Вон дыра под потолком, из которой, должно быть, я выпал. В камне прорублены ступени. У их подножия барахтается разнесчастный. Удача сегодня не на его стороне: мало того, что обеспечил мягкую посадку иллюзорщику, так ещё и приложился головой о камень.

На смену восторженному удивлению приходит страх. Дубинка-то осталась у второго охранника! Ладонь тянется на пояс, где висит нож. Сейчас главное успеть быстрее, чем очухивается враг, но… я замираю на полушаге.

Мне доводилось стрелять по фрикам из рогатки. Бить зачарованными палками. Но чтобы так, убивать по-настоящему… ещё ни разу. И я, сказать честно, не уверен в успехе.

На спину врага сыплется ледяное крошево. Он медленно приподнимается, встаёт на колени. Взгляд жёлтых глаз, с прорезью вертикальных зрачков, останавливается на мне. Вытянутая звериная морда отражает всю гамму чувств, какую должен испытывать человек, послуживший чужаку спасательным батутом.

Этот фрик в компании явно за старшего. Поверх шкур натянут доспех из костяных пластин. Топор то ли медный, то ли железный — не разобрать. Опираясь на длинный обух, враг пытается встать. По тёмной коже, из крупной раны на голове, струится кровь.

Я оставляю нож на поясе, тянусь к рогатке, понимаю, что мгновения упущены. Сейчас зверочеловек бросится на меня, прижмёт к песку, голыми руками свернёт, как курёнку, шею.

В момент, когда враг уже поднялся на ноги, из дыры в стене вылетает новое тело. Данил всей немаленькой массой обрушивается на голову фрика. Следом летит Хомяк, за ним — Анна.

Ребята, изображая кучу-малу, весело смеются. Толкаются локтями, сучат ногами, пытаются встать. Я молча смотрю на эту картину, сжимая рогатку. Левая рука замерла на полдороге к заветному нагрудному кармашку.

Немыслимо. Невероятно.

Не в чужой храм пришли — на курорт!

Наконец, троица перестаёт брыкаться. Обводят взглядом пещеру. Смотрят то на меня, залитого собственной кровью, то на ледяные статуи.

— Ты прям, — изрекает Данил, — Джек-Потрошитель.

— П-придурки, — говорю, — под ноги смотрите, живо!

Ребята поспешно вскакивают. Дан носком сапога тычет фрика под рёбра. Этого не требуется: видно, что голова у бедолаги повёрнута под неестественным углом. Из пасти вывалился мясистый синеватый язык.

— Анька, — выдыхает Хомяк. — Диеты твои…

— Ч-что? — переспрашивает девушка, не в силах оторвать взгляда от распластанного тела.

–…не работают. Насмерть раздавила…

Анна некоторое время смотрит на труп. На красивом лице играют желваки. Резким движением она отвешивает брату звонкую затрещину.

— Петросян, — вздыхает Данил. — Евгений Ваганович, автограф дадите?..

— Цирк, — мрачно говорю я. — Как есть цирк. Вы на кой чёрт без сигнала полезли?

— Подумал, что ты вляпался, — отвечает Дан. — Этим приказал сидеть. Но где уж там…

Редко, очень редко непродуманные действия спасают операцию. Чаще — наоборот, срывают её в самом начале. Но нам патологически везёт.

Тишину пещеры нарушает надсадный треск. Мы поворачиваем голову к статуе, сжимающей в руке дубинку-морозилку. Погибшего фрика в ней не узнать. Осталась лишь форма, отдалённо напоминающая худую человеческую фигуру. И наплывы сосулек на руках, ногах, голове. Нить холода выпила из тела жидкость, обратила её в лёд. Почему — не знаю. Всё же Анна в деле канвианской пряжи новичок.

По всей статуе идёт сеть мелких трещин. Затем изваяние вздрагивает, и с оглушительным грохотом взрывается. Нас обдаёт градом из ледяных осколков.

— Мамочки, — шепчет Анна. Она брезгливо отряхивает себя. Губы дрожат.

Эх, довели девушку.

— Это я его так? — наконец спрашивает она.

— Нет, — ухмыляюсь. Общая волна безбашенного веселья коснулась и меня. — Это он сам себя так. Наверное, творческая натура. Неспокойная. Я ему: «дай стукну тебя Анькиной дубинкой». А он мне: «мсье, нет, что вы! Я сам». Вот и результат. Даже мораль есть: излишняя, и не к месту самодеятельность, ведёт к саморазрушению.

Данил смотрит на меня взглядом, полным укоризны:

— Фокси…

— Что? Автограф-сессия на выходе. Идём, впереди ещё много нового и увлекательного.

Бредём в полной темноте. Песок шуршит под ногами. Левой рукой держусь за стену, правая сжимает рогатку. Не знаю, насколько хорошо фрики видят в темноте… наверное, не многим лучше иллюзорщиков. Но всё равно жду, что сейчас в тело вопьётся что-то острое.

От этого не по себе.

И ведь не впервой. Много раз так было. Такой же холод, такие же своды. Те же зверолюди — этот вид фриков самый распространённый в Канве. Всё равно, привыкнуть не могу. Ни к оскаленным мордам — и меняют ведь люди нормальный человеческий облик на… такое! — ни к смерти, что за каждым углом.

Впереди брезжит свет. Слышу за спиной, что команда сбавляет шаг. Я, напротив, чуть присев, двигаюсь быстрее. В этот раз Дан арбалет не взял, так что мне сегодня бить из темноты. Сколько греха на душу…

Замираю на границе меж светом и тьмой. Щурясь, жду, пока глаза привыкнут к освещению. Впереди — тонкий мост, перекинутый через пропасть. На самом краю небольшой костерок. Дым стелется по каменному полу, ныряет, влекомый сквозняком, в темноту, вниз. Рядом с ним дежурит охранник. Молодой фрик опирается на длинное копьё с костяным наконечником. Ветерок, идущий из пропасти, играет перьями, укреплёнными на древке.

Охранник явно скучает. Застоялся. Сонным взглядом смотрит на стены. Затем поворачивается к тоннелю спиной, заглядывает в бездну.

Неосмотрительно!

Не зря Ницше говорил, что не стоит всматриваться в подобные вещи…

Подготовленный заранее снаряд ложится в «седло» рогатки. Резко натягиваю резинку, стреляю. Камушек, обёрнутый той же морозящей нитью, со щелчком бьёт фрика по затылку. Шанс, что единым касанием удастся заморозить противника, мал — на него я не рассчитываю. Рогатка у меня непростая, как у всех старателей, бьёт наповал.

Фрик нелепо вскидывает руки, копьё с деревянным стуком падает ему под ноги. Натягиваю резину ещё раз, чтобы наверняка, но этого не требуется: враг кулём падает за край пропасти.

Я замираю. Жду, что сейчас, с другого конца моста, подоспеет второй охранник. Но света впереди нет. Значит, нет и поста.

Тихонько шикаю, указывая группе, что путь свободен.

Не рискуя подходить к огню, жду, пока ребята подтянутся.

Ну, вот и все в сборе.

Носком ботинка сбрасываю в бездну осиротевшее копьё. Хотя нет, дно там всё-таки есть. До ушей, снизу, доносится едва слышный рокот подземной реки.

— Идём? — шёпотом спрашиваю Данила. — Чувствую, место совсем рядом!

— Идём, — кивает друг.

Почти на ощупь крадёмся по тонкому мостику. Темнота клубится под ногами, манит к себе. Удивительное дело: подошва ступает по гладкому. Ни одного камушка. Подметают они этот мост, что ли?

Наконец встаю на неровный, как на другой стороне, камень. Облегчённо выдыхаю. Далеко впереди виднеются отблески голубого пламени. Для ребят он невидим, для меня — даже слышим. Крупное, богатое месторождение Чуда!

Кошкой скольжу дальше. Вырубленные в породе ступеньки едва слышно постукивают под ногами. Святилище прикрыто тентом из оленьих шкур. Влекомый Чудом я, забыв об осторожности, отодвигаю его.

В малюсенькой пещерке четверым тесно. У дальней стены, обложенный камнями, бьёт хрустально-чистый родник. Журчание приятно касается слуха. Наверняка вода целебная. Или дарующая удачу. Или ещё что — таланта разбирать Чудо по категориям у меня нет. Как и времени для раздумий.

В глубине родника быстро вращается голубая сфера. Я бесцеремонно спихиваю в воду принесённые фриками дары — какие-то ракушки, сухие цветы, косточки. Окунаю руку, тянусь к самому дну. Кожу прихватывает холодом, но я терплю.

Заинтригованная сфера приближается к моей пятерне. Начинает вращаться. Я делаю движения пальцами — так инстинктивно поступают все старатели, чтобы подманить Чудо. И Чудо отзывается. Из шара, навстречу, вырывается змеиное тело. Треугольная головка впивается зубами в ладонь.

Некоторые Чудеса умеют защищаться. От простых Иллюзорников. Мне ничего не будет — иммунитет.

Я резко вытягиваю руку из воды, набрасываю извивающееся гибкое тело на рога оружия. Змея тут же оборачивается привычной нитью. Начинаю разматывать Чудо, обратившееся теперь обыкновенным клубком. Оборот, за ним другой. Уши закладывает от плача, жалоб, стонов.

— Материал, — говорю я. — Скорее!

Место силы оказалось на редкость богатым. За один раз всё не унесём. Но нам этого и не надо…

У моих ног скапливается приличных размеров горка деревянных монет. Данил не поленился вырезать на них даже наши имена.

Отработанным движением сбрасываю Чудо на монеты. И дерево начинает обращаться сверкающим золотом.

— Вот это да! — шепчет Хомяк.

С половиной клубка я расправляюсь в три захода. Мышцы сводит от холода, чувствую, что уже не смогу взять больше. Да и эту гору надо ещё унести.

— Фокс, — окликает меня Данил. — У нас гости!

Вздрагиваю. Поднимаю взгляд на то место, куда указывает друг. И верно! Как я не заметил второго полога, скрывающего ещё один ход. Оттуда слышно эхо голосов, перестук сапог.

— Золото в мешок!

Мы поспешно закидываем сокровище в рюкзак Дана. Вперемешку с песком и камнями — потом разберёмся.

— Рвём когти! Живо!

Выбегаем из пещерки. Не замечаю, как минуем лестницу. Несёмся по мосту, не обращая внимания на тьму под ногами. То, что за спиной, гораздо страшнее!

Первым на нормальный камень выбирается Хомяк. И умирает так же, первым. Стрела вонзается ему в ключицу. Мальчишка кричит от боли, съёжившись, бьёт ногами об пол. Анна останавливается возле брата. Дурочка! Разве ему сейчас поможешь…

До спасительного края всего-то три шага. Но я чувствую, что мост под ногами рушится, уходит вниз. Стихийник! А ведь надо было догадаться, что мост рукотворный! В природе таких попросту не существует…

Данил растягивается в прыжке, успевает зацепиться за выступ обрыва. Я ударяюсь грудью рядом с ним.

— Анька! — хрипит Данил.

Стрелы бьют в рюкзак, но не добираются до тела, вязнут, натыкаясь на золото.

— Воры! Воры! — колышется под сводами русская речь, искажённая расстоянием, нечеловеческими связками.

Правая рука Дана соскальзывает с уступа. Девушка всего-то чуть-чуть не успевает поймать его ладонь. Данил, влекомый тяжестью золота, срывается вниз, исчезает из поля зрения. Аня бросается ко мне, хватает за предплечье. Я отталкиваюсь ногами, силюсь подтянуться. Чувствую, как в спину бьют вражьи стрелы. Нет, простым каменным наконечником зачарованную кожу не пробить. Здесь нужен металл…

А вот и он. Боль пронзает тело. За первым ударом следует второй. Стрела пробивает, кажется, позвоночник.

Над самым ухом — змеиное шипение. Анна вскрикивает, выпускает мою руку. Я последнее мгновение смотрю в её, полные немыслимой боли, голубые глаза.

Разжимаю пальцы.

Бесконечно долгое падение, свист ветра в ушах.

Бездна принимает меня.